"Эта драгоценность хранится в нашей семье на протяжении многих поколений… Если быть точным, то с 1187 года… Со времени взятия Иерусалима султаном Саладином, как раз накануне третьего крестового похода…"
Слова, сказанные князем, молотом стучали в голове Зефирины. Не в силах вспомнить, что же произошло с драгоценностью, она услышала резкий голос Леопарда, снова обрушившийся на нее:
– Должен признаться, я считаю вас способной на многое, мадам, но чтобы вы превратились в воровку с большой дороги…
Зефирина возмутилась:
– Вы называете меня воровкой, а сами связались с бандитами с большой дороги…
– Вы, без сомнения, говорите о Римини, мадам?!
– Вот именно, месье…
– Я мог бы вам ответить, что это не ваше дело, но мне приятно сообщить, что парень этот – настоящий патриот. Он, возможно, и совершал преступления против общества, но от великих мира сего его отличает умение держать данное слово. Мне представился случай избавить его от пыток, и, ей-богу, он всегда помнит об этом. Если, однако, принять во внимание, что только благодаря Римини я смог найти вас, мадам, думаю, вряд ли ему найдется место в вашем сердце…
– Вы совершенно правы, месье, – с трудом произнесла Зефирина.
– Вот и прекрасно… Однако все это не проясняет, что же вы сделали с колье, и только не говорите, что его у вас украл Римини, я все равно вам не поверю, – заметил князь с сарказмом.
– Я… я оставила его на своем туалетном столике, то есть мне так кажется, – прошептала молодая женщина.
Язык стал каким-то ватным и с трудом двигался. А Фульвио язвил:
– Вам так кажется, да? Вы ошибаетесь, мадам. Его там не было, его вообще нигде не было… Потому что вы и ваш любовник унесли его с собой…
– Нет… я… вы знаете… я сегодня видела его…
– Колье?
– Каролюса… донью Гермину… Я думаю… я уверена… у ювелира, на Старом Мосту… Каролюс появился там, когда я проезжала… я видела его… это… я клянусь вам… клянусь вам… – повторяла без конца Зефирина.
Она почувствовала в голове пустоту. Силы иссякли, и она, словно тряпичная кукла, рухнула к ногам Леопарда.
Полагая, что это очередная ее уловка, князь выждал несколько мгновений, потом сухо произнес:
– Встаньте, мадам, я достаточно знаком с вашими штучками.
Зефирина не шевелилась. После некоторого колебания князь наклонился над нею. На нее падала тень от стоявшего рядом комода из красного дерева, инкрустированного слоновой костью. Фульвио протянул руку ко лбу Зефирины. Лоб пылал. Он схватил подсвечник и поднял над ней. Влажная от пота одежда прилипла к телу. Длинные рассыпавшиеся волосы были мокрыми на висках. Лицо стало багрового цвета. Упавший на лицо свет заставил Зефирину чуть-чуть приоткрыть веки. Лихорадочно блестевшие глаза с отчаянием смотрели на Фульвио.
– Она… убьет меня, – с трудом проговорила Зефирина и окончательно потеряла сознание.
Опустившись на одно колено, Фульвио взял Зефирину на руки. Голова ее беспомощно откинулась назад.
– Плюш! – крикнул молодой человек.
– Господь небесный, монсеньор убил ее! – простонала дуэнья, появившись на пороге комнаты.
– Замолчите, безумная старуха, позовите Паоло, пусть отправляется за доктором! – распорядился князь.
В то время, как мадемуазель Плюш поспешно удалялась, Фульвио с бесценным грузом на руках направился в соседнюю комнату, и пока шел, взгляд его, вопреки собственной воле, не мог оторваться от покоившейся у него на плече очаровательной головки.
Уложив жену на широкую постель под балдахином из отделанного золотом синего бархата, Фульвио хотел было выпрямиться, но обвившие его шею руки Зефирины не давали сделать этого.
– Гаэтан… – бредила молодая женщина, – не бросай меня… молю тебя… я сейчас умру…
Она судорожно вытянулась. Щеки пылали, дыхание стало хриплым.
– Ну-ну, успокойтесь…
Князь поглаживал ей лоб так, будто перед ним была слишком нервная лошадь. Под его ласковой рукой Зефирина понемногу успокоилась. Но князь продолжал гладить ее, пока не услышал за спиной елейный голос.
– Монсеньор вызывали меня?
Князь обернулся. Перед ним в черной сутане с широким поясом и в черном плаще, доходящем до остроносых башмаков, стоял знаменитый доктор Калидучо. Тот самый, который, как шептались во Флоренции, дважды, в самый последний момент, спас Лукрецию Борджиа от яда, подсыпанного ее любимым братцем Чезаре.
– Эта… дама больна…
Фульвио указал доктору на Зефирину.
– О… – только и произнес врач, надевая длинные желтые перчатки.
– Что вы об этом скажете, Калидучо?
– О…
Потряхивая широкополой шляпой, врач надевал на рукава белые манжеты. После этого он поднял до самого носа горностаевый воротник, чтобы предохранить себя от возможной инфекции.
– Что вы скажете о водах больной? – поинтересовался доктор.
– Но… э-э… я не знаю.
Князь взглянул на мадемуазель Плюш.
– Монсеньор, будет лучше, если вы нас оставите… – посоветовал врач.
Фульвио колебался. Потом, взяв доктора за полу плаща, отвел его к окну.
– Речь идет о княгине Фарнелло, моей… жене. Я желаю, чтобы она выздоровела, Калидучо… Вы хорошо меня поняли? Я требую, чтобы для ее спасения было сделано все возможное…
Доктор поклонился:
– Монсеньор желает, а Бог располагает… Молитесь, ваша милость, а я сделаю все, что в моей власти.
– Но что с ней, доктор? – настаивал Фульвио.
– Возможно, перемежающаяся лихорадка, затронувшая мозг, монсеньор.
– Это серьезно? Фульвио побледнел.
– Более чем… А теперь ступайте, ваша светлость, оставьте меня с больной.
Удаляясь, Фульвио услышал, как врач приказал мадемуазель Плюш:
– Мадемуазель, позовите служанок княгини, надо снять с нее сырую одежду, согреть постель с помощью кипрского порошка… Пульс очень слабый, мы дадим ей вдохнуть вот этой фиалковой эссенции, а потом я приготовлю ланцеты, чтобы пустить ей кровь.
Опечаленная мадемуазель Плюш в ответ лишь молча покачала головой. Она не особенно доверяла врачам. Видно, плохи дела у бедной малышки Зефирины. Сможет ли она вынести лечение доктора Калидучо?
Глава VI
КНЯЗЬ ФАРНЕЛЛО
Не пожелав вызвать пажа, чтобы тот осветил ему факелом дорогу, Фульвио отправился длинными коридорами на свою половину и поднялся к себе в покои, которые называл своим "убежищем".
Построенное тремя веками раньше, его предками, флорентийское палаццо князя было сооружением редкостной гармонии и элегантности. Над центральной частью дворца высилась башня, сохранившая свой первоначальный облик, боковые же крылья были пристроены позже.
Просторные залы второго этажа использовались для пышных и многолюдных празднеств, которые в начале века устраивали родители князя. Последняя княгиня Фарнелло была женщиной необыкновенно красивой и светской. Она обожала устраивать приемы и очень гордилась тем, что у нее побывал даже папа, большой покровитель искусств, каковым всегда был Джованни Медичи, принявший на Святом Престоле имя Льва X.
Великолепные комнаты второго этажа, куда поместили Зефирину, были личными покоями князей Фарнелло. После смерти родителей Фульвио распорядился запереть их. Себе же он устроил в центральной башне "убежище" из четырех больших комнат: "гардеробной", с примыкающим к ней туалетом, гостиной, молельни и рабочего кабинета. Кабинет был излюбленным местом пребывания князя. Большую часть времени он находился там, окруженный всевозможным оружием, редкими книгами и своими собаками.
При появлении хозяина обе борзые, Цезарь и Клеопатра, поднялись с ковра и подошли в ожидании ласки. Одна из них от радости заскулила.
– Не шуми, Клео, нам надо вести себя тихо… У нас в доме больная.
Рассеянно потрепав загривок своей любимицы, сделал несколько шагов по освещенной канделябрами комнате. Как человек, ищущий, чем бы заняться, потрогал военные доспехи, постоянно надетые на манекены, проверил, легко ли снимаются шлемы, убедился, что наплечники, кольчуги, наколенники хорошо смазаны. Его личное оружие для поединков и охоты – копья, луки, алебарды, колчаны, стрелы, пики, шесты для стервятников, латные перчатки, аркебузы, сети, тенета, силки, шпаги с клинками из дамасской стали и длинные боевые кинжалы висели на стенах, обитых драпировочной тканью.
Поправив некоторые предметы, князь подошел к окну и прислонился лбом к цветному стеклу. В лунном свете был виден сад с разбитыми в нем цветниками и клумбами. Скульптуры Нептуна и окружающих его морских богов помельче, выполненные рукою Донателло, казалось, исполняют какой-то танец посреди фонтана, струя которого била вверх из позолоченной пасти леопарда. Но Фульвио не замечал привычных для него красот. Мысли его были устремлены к молодой женщине с зелеными глазами, которая презирала его, унижала и в конце концов осмелилась бросить его, могущественного итальянского князя, перед которым же склонялись.
Действительно ли она больна, или это комедия, разыгранная с целью смягчить его?
Фульвио ощутил вкус горечи во рту. Почему он не сказал ей всю правду, когда приезжал в Ломбардию? Почему из гордого упрямства не пожелал быть узнанным, а затем и любимым просто так, за собственные достоинства, этой безмозглой эгоисткой… гордячкой… чересчур для женщины начитанной и образованной? Не лучше ли для нее было бы сидеть за вышивкой, чем философствовать? Не больше ли было бы пользы, если бы она вместо спряжения греческих и латинских глаголов научилась вести домашнее хозяйство?
Издалека, со стороны флорентийского собора, сооруженного два века назад, послышалось одиннадцать колокольных ударов.
Отвернувшись от спящего города, Фульвио подошел к большому венецианскому зеркалу. Несколько мгновений он внимательно всматривался в свое отражение. Бледное лицо с правильными и волевыми чертами было обезображено шрамом, угадывавшимся под узкой черной повязкой, скрывавшей левый глаз.
Неужели он на самом деле так изуродован и выглядит так страшно, что она не смогла узнать его? Где же тогда пресловутая женская интуиция? Как могла она не вспомнить их первую встречу? Конечно, тогда у Фульвио были оба глаза. Это произошло незадолго до битвы у Большого озера. Против кого он тогда сражался? Фульвио даже не знал, кто были враги… Последние десять лет он без конца воевал то с французами, то со швейцарцами, то с немцами, то с австрийцами, то с англичанами и даже с другими итальянскими князьями. Эта самая прекрасная в мире земля, кажется, проклята с тех самых пор, как здесь появились французские короли Карл VIII, Людовик XII, а потом и Франциск I.
"Украла ли она на самом деле изумрудное колье?" Фульвио внезапно засомневался в этом. В сущности, его расстроила не ценность ожерелья, а сама выходка. "Но, может быть, она его потеряла? По крайней мере, хотелось бы надеяться, что не Римини его присвоил".
Охваченный яростью и… ревностью, Фульвио даже не подумал о том, что следовало бы приказать обыскать Гаэтана де Ронсара. Отчего он не убил его своими руками? Какая непростительная слабость!
"Я человек чести и никогда об этом не забываю…" Что, собственно, он хотел этим сказать?
Гаэтан… Как она выкрикивала его имя. Вспомнив об этом, Фульвио побледнел. "Бесконечная ложь, ухищрения, лицемерие, плутовство… Завтра наверняка придет в себя и снова примется оскорблять, возражать, угрожать и окажется здоровее всех". Подумать только, что он едва не размяк. Завтра же она отправится в Ломбардию и будет находиться там под охраной, пока он, Фульвио, не решит, что с ней делать: отослать в монастырь, расторгнуть с ней брак, вернуть во Францию, заточить в тюрьму. Во всяком случае, наказание, которое он выберет для нее, будет ужасным.
При желании Фульвио мог бы даже приказать обезглавить ее, никто бы не осудил его за то, что он избавился от этой неверной французской жены… предательницы и воровки с большой дороги.
"Я боюсь… боюсь…" Она дрожала, произнося эти слова. "А если она и вправду больна? Если… если она умрет? Что она хотела сказать этими словами: "Она убьет меня"? О ком она говорила?"
С лицом, осунувшимся от волнения, Фульвио ходил по комнате из угла в угол, не в силах успокоиться. Собаки своими прекрасными глазами наблюдали за мечущимся хозяином, будто понимая, что с ним творится.
Фульвио сжал кулаки. Нет, она обязательно поправится, и тогда он проявит благородство и позволит ей убраться… ко всем чертям, так будет лучше всего… Здесь, в Италии немало других женщин, может быть, даже намного красивее Зефирины, например, пухленькая брюнетка графиня Андреа Пацци, которая и охотиться умеет не хуже любого мужчины, и перед волком не спасует, или богатая Каролина Бигалло из Рима, давным-давно мечтающая стать княгиней Фарнелло.
– Монсеньор… э-э… ваша светлость…
При этих словах, прозвучавших тихо, но твердо, Фульвио спустился с небес на землю. Он и не заметил, как вошел Паоло.
– Готовы ли вы, ваша милость, принять посыльного?
Фульвио знал серьезный характер своего верного оруженосца. Только из-за очень важного дела он позволял себе побеспокоить хозяина в такой час. Почувствовав облегчение, что его оторвали от тяжелых мыслей, Фульвио кивнул.
– Посыльный привез послание от его величества Карла V, – прошептал Паоло и отступил в сторону, собираясь впустить посетителя, но князь остановил его:
– Как чувствует себя… княгиня?
– Доктор Калидучо по-прежнему находится у ее постели… Он останется и на ночь, монсеньор… Температура продолжает подниматься…
– Сообщай мне новости каждый час, – приказал Фульвио.
– Хорошо, монсеньор…
С этими словами Паоло вышел в прихожую и вернулся с посыльным, который на деле оказался дамой!
Князь, хотя он и был поражен существом, приближавшимся к нему в шорохе шелков и в густой черной вуали, как истинный аристократ, ничем этого не обнаружил.
– Монсеньор…
Женщина опустилась перед ним в глубоком реверансе. В ответ Фульвио вежливо поклонился. Существо источало сильный запах пьянящих духов. Жестом Фульвио указал гостье на кресло, а сам сел напротив таинственной особы, присланной Карлом V. После этого своим учтиво-высокомерным голосом князь осведомился:
– Я слушаю вас, мадам… Кому обязан честью?
– Мое имя вам ничего не скажет, монсеньор, – ответила дама низким, мелодичным голосом… Могу вас заверить, что я преданная служанка его католического величества… И вот тому доказательство…
Полная решимости ни за что не приоткрывать вуали, незнакомка извлекла из черных складок платья пергаментный свиток и протянула его князю.
Не говоря ни слова, Фульвио сорвал восковую печать, затем встал, подошел к одному из канделябров и с удивлением прочел следующие строки, нацарапанные нервным пером:
"Монсеньор и дорогой друг,
Податель этой записки, пользующийся нашим абсолютным доверием, сообщит, чего мы ожидаем от вашего любезного сотрудничества в пользу интересующего нас дела. Податель сего вручит вам также в залог нашей дружбы сувенир. В ожидании скорых добрых вестей, примите, монсеньор и дорогой друг, уверения в нашей преданной дружбе,
Карлос Рамон".
Если бы Фульвио не знал почерка и подписи властелина Испании, больше похожей на следы мушиных лап, он бы подумал, что это какая-то мистификация.
– Карлос Рамон… Что за причуда?
– Его величество всего опасается, – пояснило существо, видя изумление Фульвио. – Я виделась с ним в Эскуриале месяц назад перед тем, как сесть на галеру, доставившую меня в Геную.
– Его величество должен радоваться своей победе над королем Франции, – сказал Фульвио.
– Его величество крайне обеспокоен! – ответила дама, постукивая длинными ногтями по резному подлокотнику кресла.
– Как, обеспокоен? – переспросил Фульвио. – Да чем же, святые боги? Разве после Павии его величество не стал единовластным победителем? Король Франциск находится в заключении в Пиццигеттоне, я видел его собственными глазами… и поверьте мне, мадам, из этой крепости разве что маленькая птичка может ускользнуть.
– Король Наваррский, однако, сбежал оттуда, монсеньор, – метко парировало таинственное создание.
Фульвио пытался угадать черты лица, скрытого под густой вуалью, но, кроме длинных, увешанных кольцами пальцев, элегантной фигуры в платье, расшитом стеклярусом, и доводящих до головокружения духов, так ничего и не смог разглядеть в своей собеседнице.
– Только не говорите мне, мадам, что его величество опасается молний Генриха д'Альбре и его малюсенького королевства Наваррского! – сказал с усмешкой Фульвио.
У дамы вырвался жест раздражения. Беседа явно принимала непредусмотренный оборот.
– Будем говорить коротко и по существу, ваша светлость, – бросила сухо незнакомка. – Монсеньор Ланнуа, вице-король Неаполитанского королевства, у которого пребывает пленник, опасается побега… Он сообщил о своих опасениях императору, и потому император желает перевезти французского короля в Испанию.
– Мудрое решение! – признал Фульвио.
– Но король Франции по специальному "договору-обязательству" обещал два миллиона золотых экю английскому королю Генриху VIII…
– Ну, что касается англичан, с ними в конечном счете все всегда утрясается с помощью денег! – с иронией заметил Фульвио.
– Но, если король не заплатит, что вполне вероятно, принимая во внимание скудость французской казны, английский король, без сомнения, предпримет морское путешествие, чтобы…
– Захватить Франциска I. Очень может быть, мадам, на его месте я бы сделал то же самое, но мне непонятно, чем может помочь князь Фарнелло его величеству Карлу V? У меня нет мощных кораблей, нет моряков, которые могли бы охранять судно, переправляющее пленника…
– Что вы, монсеньор, об этом нет речи. Но вот когда Ланнуа повезет короля Франции в Геную или Неаполь, чтобы оттуда морем переправить в Испанию, император желал бы (это было сказано тоном, означавшим не что иное, как приказ), чтобы ваша светлость "удалил" специального эмиссара английского короля.
– "Удалил"? – с удивлением произнес Фульвио.
– Ваша светлость пользуется доверием его святейшества папы Климента VII… Добейтесь, чтобы англичанина приняли в Ватикане, монсеньор. Устраните его от Пиццигеттона, где он вертится, словно муха над банкой с медом… Пригласите его к себе в гости, во Флоренцию. Отвезите затем в Рим… Прельстите его, усыпите все его подозрения, пусть вашими стараниями посылает Генриху VIII успокаивающие донесения. А тем временем ваши люди тайно перевезут Франциска I в Барселону, в Испанию… Успокоенный знатным итальянским князем, английский король не заподозрит подвоха и позволит нам выиграть время…
Фульвио скрестил длинные крепкие ноги в шелковых чулках и задумался. Теперь он понял, куда клонит тайный эмиссар Карла V. Толстяку Генриху VIII следовало опасаться, помимо всего прочего, как бы два куманька, Франциск и Карл, съехавшись в Испании, не помирились, короче, чтобы король-пленник и его тюремщик-император не заключили союз за спиной Англии.
У князя Фарнелло не было никаких особых причин не пойти навстречу Карлу V и Генриху VIII и еще меньше причин содействовать Франциску I, но, будучи тонким политиком, он сказал с сомнением: