- Сейчас я в двух словах объясню вашей милости,- ответил я.- Этот джентльмен, королевский офицер, исполнил мою просьбу и пришел сюда, чтобы свидетельствовать в мою пользу. Теперь, мне кажется, моя репутация обелена, и до числа, которое ваша милость соблаговолит назначить, науськивать на меня еще каких-нибудь офицеров будет бесполезно. Я не соглашусь драться по очереди со всем гарнизоном Замка.
На лбу Престонгрейнджа вздулись жилы, и он смерил меня свирепым взглядом.
- Не иначе как сам дьявол подбросил мне под ноги этого щенка! - воскликнул он и тут же с яростью обернулся к своему соседу.- Это ваша работа, Саймон,- сказал он.- Распознаю тут ваш почерк, и, с вашего позволения, мне это очень не нравится. После того, как мы согласились прибегнуть к одному средству, по меньшей мере вероломно прибегать к другому под покровом тайны. Вы не остановились перед тем, чтобы злоупотребить моим доверием! Как! Вы знали, что я послал этого юношу в парк с моими дочерьми! И потому что я сказал вам… Фу, сударь, не вмешивайте меня в ваши бесчестные поступки!
Саймон смертельно побледнел.
- Я отказываюсь дальше быть мячом, который вы с герцогом отбиваете ногой друг другу! - воскликнул он.- Либо договоритесь, либо останьтесь каждый при своем и разбирайтесь между собой. А я больше не стану таскать поноску, получать от вас поручения, которые противоречат одно другому, и выслушивать, как вы оба меня вините. Если бы я высказал вам то, что думаю о всей вашей ганноверской каше, у вас в ушах зазвенело бы.
Однако шериф Эрскин сохранил полную невозмутимость и теперь мягко вставил слово.
- Тем временем,- сказал он,- мне кажется, нам следует подтвердить мистеру Бальфуру, что он доказал свою храбрость и может спать спокойно. До числа, о котором он любезно напомнил, она больше подвергаться испытанию не будет.
Его сдержанность заставила их опомниться, и они поторопились с довольно-таки нетерпеливой учтивостью отправить меня восвояси.
Глава 9
КАША ЗАВАРИВАЕТСЯ
Когда я вышел от Престонгрейнджа, меня впервые охватил жгучий гнев. Лорд-адвокат посмеялся надо мной! Он обещал, что у меня возьмут показания и сам я останусь цел и невредим, тем не менее не только Саймон покусился на мою жизнь руками горца-офицера, но и Престонгрейндж (как следовало из его слов) тоже собирался привести в исполнение какой-то замысел. Я пересчитал своих врагов: Престонгрейндж и в его лице вся королевская власть, и герцог, владыка всего запада Горной Шотландии, с Лаветом под рукой, чтобы помочь своим влиянием, столь большим на севере, и весь клан былых якобитских шпионов и контрабандистов. Тут мне вспомнился Джеймс Мор и рыжая голова Нийла, сына Дункана, и я подумал, нет ли у них еще и четвертого сообщника. Если так, то вдобавок против меня сплотятся все уцелевшие отчаянные разбойники Роб Роя. Мне необходим был какой-нибудь сильный друг или мудрый советчик.
И таких в стране, наверное, нашлось бы немало - иначе Лавет, герцог и Престонгрейндж не выискивали бы способа избавиться от меня. И я впал в бешенство при мысли, что, быть может, сейчас на улице лицом к лицу сталкиваюсь с моими неведомыми защитниками и даже не подозреваю об этом.
В эту минуту (словно в ответ на мои размышления) какой-то встречный, проходя мимо, слегка толкнул меня и с многозначительным взглядом в мою сторону свернул в узкий проулок. Скосив глаза, я узнал его - это был Стюарт, стряпчий,- и, благословляя судьбу, последовал за ним. Обогнув угол, я увидел его на первой ступеньке лестницы. Он подал мне знак и тут же. исчез. Вновь я увидел его на седьмом этаже перед открытой дверью, которую, едва мы переступили порог, он тотчас запер. Дом был совершенно пуст, и в комнатах не нашлось бы даже колченогого стула. Как оказалось, Стюарту было поручено подыскать для него нанимателя. Таких домов у него на руках было несколько.
- Сидеть нам придется на полу,- сказал он.- Но во всяком случае тут нам ничто не грозит, а мне давно настоятельно требуется поговорить с вами, мистер Бальфур.
- Что с Аланом? - спросил я.
- Все хорошо,- ответил он.- В среду, то есть завтра, Энди подберет его на песках Гиллейна. Он очень хотел попрощаться с вами, но при таких обстоятельствах я решил, что встречаться вам не следует. И это подводит меня к главному: как продвигается ваше дело?
- Ну,- ответил я,- не далее, как нынче утром мне было сказано, что мои показания будут выслушаны и я поеду в Инверэри с самим лордом-адвокатом, не больше не меньше.
- Нет уж! - вскричал Стюарт.- Этому я ни за что не поверю!
- Быть может, и у меня есть кое-какие сомнения,- ответил я,- но мне хотелось бы узнать, чем объясняется ваше недоверие.
- Скажу вам откровенно, меня довели до белого каления! - воскликнул Стюарт.- Если бы я мог одной рукой свалить их правительство, то сбил бы его, как гнилое яблоко! Я ходатай по делам Аппина и Джеймса
Гленского. И разумеется, мой долг - защищать моего родича, когда ему грозит смерть. Вот послушайте, каково мне приходится, а выводы сделайте сами. Первое, что им нужно: разделаться с Аланом. Они не могут судить Джеймса как сообщника, пока суду не будет представлен главный обвиняемый - Алан. Таков закон, и очень разумный к тому же: телегу спереди к лошади не припрягают.
- Но как они представят Алана в суд, не поймав? - спросил я.
- А! Тут есть свой способ,- ответил он.- Тоже разумный закон. Что бы это было, если бы одного злодея отпускали на все четыре стороны потому лишь, что другому злодею удалось спастись? А способ таков: вызвать главного обвиняемого в суд и объявить его вне закона, если он не явится. Вызвать же его можно в четырех местах: в его доме, там, где он пробудет не менее сорока дней подряд, в главном городе графства, где он обычно обитает, и, наконец (если есть основания полагать, что он покинул Шотландию), в течение шестидесяти дней у Эдинбургского креста, а так же на пристани и берегу Лита. Зачем нужно это последнее условие, ясно само собой: у отплывающих за море кораблей есть время доставить весть о вызове тому, кого она касается, и, значит, вызов этот перестает быть пустой формой. Теперь возьмем Алана. Дома у него, насколько мне известно, нет вовсе. Я был бы весьма обязан тому, кто сообщил бы, в каком месте после сорок пятого года он прожил сорок дней кряду. Графства, где он обитал бы обычно или не обычно, не существует, и если у него есть какое-то местожительство, то лишь во Франции, там, где стоит его полк. А если он еще не покинул Шотландию - как нам твердо известно и как они догадываются,- то и последний тупица поймет, что он только об этом и помышляет. Так где же и как его следует вызвать? Я спрашиваю вас, потому что вы не искушены в законах.
- Но вы же уже сами сказали,- ответил я.- Здесь у креста, а кроме того, на пристани и на берегу Лита. Вызывать в течение шестидесяти дней.
- И выходит, что вы шотландский законовед куда крепче Престонгрейнджа! - вскричал стряпчий.- Он вызвал Алана один раз. Двадцать пятого, в тот самый день,
когда мы с вами познакомились. Всего раз, и на этом кончил. А где? Где, как не у креста в Инверэри, главном городе Кэмпбеллов! Словечко вам на ухо, мистер Бальфур: они Алана вовсе и не ищут.
- То есть как! - воскликнул я.- Как так не ищут?
- Сколько я ни думал, другого объяснения нет,- ответил он.- Не хотят его найти - таково мое скромное суждение. Быть может, они опасаются, что он сумеет представить неопровержимые доказательства своей невиновности, а тогда и Джеймс, тот, на кого они ополчились, тоже сумеет выкарабкаться. Поймите, это же не судебное разбирательство, а заговор!
- Однако Престонгрейндж всячески допытывался у меня, где Алан,- возразил я.- Правда, теперь я начинаю думать, что это было только для отвода глаз.
- Вот видите! - сказал он.- А впрочем, я могу и ошибаться. Ведь это все догадки, а потому разрешите мне вернуться к фактам. Мне стало известно, что Джеймс и свидетели…- да-да, свидетели, мистер Бальфур! - помещены закованными в военной тюрьме в Форт-Уильяме. К ним никого не допускают и им не разрешают никому писать. Свидетелям, мистер Бальфур! Вы когда-нибудь слышали подобное? Разрешите заверить вас, что ни один из былых мошенников Стюартов не нарушал закона с такой наглостью. Это же плевок в оба глаза парламентскому закону от одна тысяча семисотого года о противоправном заключении в тюрьму. Едва я узнал об этом, как подал жалобу лорду верховному судье. И сегодня получил его ответ. Вот вам и закон! Вот вам и правосудие!
Он вложил мне в руку документ, тот самый ханжеский, лживый документ, который с тех пор был полностью напечатан в памфлете "постороннего зрителя" в пользу (как сказано на титульном листе) "сирой вдовы и пятерых детей" Джеймса.
- Видите,- продолжал Стюарт,- он не посмел отказать мне в доступе к моему клиенту, а потому он "рекомендует начальнику тюрьмы позволить мне свидание с ним". Рекомендует! Лорд верховный судья Шотландии рекомендует! Неужели не ясно, что означает подобный язык? Они надеются, что начальник окажется настолько туп - или совсем наоборот,- что пренебрежет рекомендацией. Мне придется снова съездить еще раз в Форт-
Уильям. Затем после новых проволочек мне будет дано новое разрешение, и они добавят, что офицер получил реприманд… военная косточка, заведомо в законах не разбирается… Все их фальшивые объяснения я перечислю заранее. Поеду в третий раз, и первые свои инструкции я получу накануне суда. Разве я не прав, когда называю это заговором?
- Во всяком случае, на заговор очень и очень похоже,- ответил я.
- Сейчас я вам это докажу,- продолжал он.- У них есть право держать Джеймса в тюрьме, но допускать меня к нему они обязаны. А упрятывать в тюрьму свидетелей у них даже права нет, но как мне увидеть этих свидетелей, которые должны пользоваться не меньшей свободой, чем сам лорд верховный судья? Нет, вы прочтите: "Касательно прочего никакие распоряжения начальникам тюрем, которые ли в чем не преступили своих обязанностей, отдаваться не будут". Ни в чем не преступили! Господа хорошие! А закон от одна тысяча семисотого года? Мистер Бальфур, у меня сердце вот-вот разорвется. Все нутро огнем пылает!
- Если сказать попросту,- перебил я,- фраза эта означает, что свидетели останутся в тюрьме и вас к ним не допустят?
- Допустят только в Инверэри, на самом суде! - вскричал он.- А потом я буду слушать, как Престонгрейндж примется расписывать "тяжкую ответственность, сопряженную с его постом, и всемерную помощь, предоставленную защите"! Но я их одурачу, мистер Бальфур! Перехвачу свидетелей на дороге и посмотрю, не удастся ли мне добиться хоть малости уважения к правосудию от "военной косточки, в законах заведомо не разбирающегося", который будет командовать охраной.
(Так и произошло - мистер Стюарт впервые говорил со свидетелями по делу на обочине дороги под Тайндра-мом благодаря любезности офицера.)
- Меня в этом деле ничто не удивит,- заметил я.
- Нет, я вас все-таки удивлю! - воскликнул он.- Вот взгляните! - И он извлек из кармана лист, еще пахнущий типографской краской.- Это обвинительный акт. Видите, вот фамилия Престонгрейнджа под списком свидетелей, но я что-то не вижу никакого Бальфура. Но тут дело в другом. Кто, по-вашему, уплатил за печатание этого документа?
- Ну, мне кажется, король Георг,- ответил я.
- А заплатил-то я! - воскликнул он.- Нет, напечатано это было ими и для них - для Грантов и Эрскинов и этого татя в темной нощи, Саймона Фрэзера. А мне прислали копию? Нет! Я должен был готовить свою защиту вслепую. Я должен был услышать обвинения только в суде в одно время с присяжными!
- Но ведь это же противозаконно? - спросил я.
- Не совсем,- ответил он.- Это была любезность, настолько естественная и неизменно оказываемая (до этого бесподобного дела!), что ее никто не подумал узаконить. И вот теперь подивитесь воле провидения! Посторонний в типографии Флеминга видит на полу пробный отпечатанный лист, подбирает его и приносит мне. Из всех возможных документов именно этот акт! После чего я заказал его вновь напечатать - на средства защиты: sumptibus moesti rei. Кто, когда слышал такое? И вот она - их грязная тайна. Пусть все ее видят! Но какую радость, по-вашему, приносит это мне, когда я должен спасать жизнь моего родича?!
- Никакой, я полагаю, - сказал я.
- Теперь вам известно все,- закончил он.- И вы поймете, почему я расхохотался вам в лицо, когда вы сказали, что вас допустят давать показания.
Настал мой черед, и я коротко рассказал ему про угрозы и посулы мистера Саймона, про мой поединок с бретером и про последующий разговор у Престонгрейнджа. Про первый наш разговор, памятуя о своем обещании, я не сказал ничего, но этого и не требовалось. Пока я говорил, Стюарт кивал, точно механический болванчик, а едва я умолк, он открыл рот и выразил свое мнение в двух словах, произнеся оба с особой выразительностью.
- Скройтесь тоже!
- Я вас не понял,- сказал я.
- Ну, так я вам растолкую,- ответил он.- По-моему, вам надо исчезнуть. И спорить тут нечего! Лорд-адвокат, сохраняющий еще остатки порядочности, вырвал у Саймона и герцога пощаду для вас. Он отказался предать вас суду и воспротивился тому, чтобы вас убили. Вот вам объяснение их ссоры - ведь Саймон и герцог не способны сдержать слово, даже если дают его не врагу, а другу. Значит, вас не станут судить и не станут убивать, но я сильно ошибаюсь, если вас не намерены похитить и спрятать, как леди Грейндж. Бьюсь с вами об заклад на что угодно - это и есть их "средство"!
- Вы мне напомнили кое о чем! - воскликнул я и рассказал ему про свист и рыжего служителя Нийла.
- Когда вы видите Джеймса Мора, то видите отпетого негодяя, не обманывайтесь! - сказал он.- Его отец был неплохим человеком, хотя законов не соблюдал и другом моего рода не был, так что обелять мне его и не к чему! Но Джеймс подлец и негодяй. И появление этого рыжего Нийла мне нравится не больше, чем вам. Это выглядит скверно. Фу! А пахнет еще хуже. Похищение леди Грейндж устроил старик Лавет, а молодой устроит ваше - так уж в их роду повелось. За что Джеймс Мор попал в тюрьму? За то же самое - за похищение. Его подручные - мастаки в таких делах. И он одолжит их Саймону. А там Джеймс либо упокоится навеки, либо сумеет спастись, а вы окажетесь на Бенбекуле или в Аплкроссе.
- Вы говорите очень убедительно,- вынужден был признать я.
- И я хочу,- продолжал он,- чтобы вы сами исчезли, до того как они вас схватят. Затаитесь до начала суда и атакуйте их в последнюю минуту, когда они меньше всего будут этого ждать. То есть при условии, что ваши показания стоят и такого риска, и таких хлопот.
- Одно я вам скажу: я видел убийцу, и это был не Алан.
- Если так, мой родич спасен! - вскричал Стюарт.- Его жизнь зависит от ваших слов, и вас необходимо доставить в суд, не считая ни опасностей, ни денег.- Он вывернул карманы на пол.- Вот все, что у меня есть с собой. Берите, берите, вам они еще понадобятся. Идите дальше по этому переулку, и он выведет вас к Лонг-Дайкс. А в Эдинбург и носа не показывайте, пока все это не кончится.
- Но куда же мне идти? - спросил я.
- Если бы я знал! - воскликнул он.- Но все места, куда я могу вас послать, они обыщут в первую очередь. Нет, вам придется самому это решать, и пусть господь вас обережет! За пять дней до суда, шестнадцатого сентября, пришлите мне весточку в "Королевский герб" в Стерлинге. И если вам удастся выдержать до тех пор, я сумею отправить вас в Инверэри.
- Еще одно,- сказал я.- Можно мне повидать Алана?
Это его озадачило.
- Лучше бы не надо,- сказал он.- Но не стану отрицать, что Алан очень этого хочет и что он сегодня будет нарочно ночевать у Силвермилса. Если вы убедитесь, что за вами не следят, мистер Бальфур… Но только обязательно убедитесь! Спрячьтесь в удобном месте и, по меньшей мере, час следите за дорогой, прежде чем пойти туда. Даже подумать страшно, что и он и вы вдруг попадете к ним в лапы!
Глава 10
РЫЖИЙ
Было около половины четвертого, когда я вышел на Лонг-Дайкс, направляясь в Дин. Конечно, там жила Кат-риона, чьи родичи, Макгрегоры из Гленгайла, почти наверное подрядились разделаться со мной, а потому как раз от этой деревни мне следовало держаться подальше, но я был очень молод и очень влюблен, и потому не колеблясь зашагал туда. Но для очистки совести и подчиняясь здравому смыслу я принял кое-какие меры предосторожности. Когда дорога спустилась за гребень большого холма, я быстро упал в ячмень и затаился. Через некоторое время мимо прошел человек, по виду горец, но мне совсем незнакомый. Вскоре за ним проследовал рыжий Нийл. Потом проехала повозка мельника. А после проходили только местные крестьяне. Казалось бы, тут и самый упрямый человек отказался бы от своего намерения, но я ничего не мог с собой поделать. И принялся убеждать себя, что Нийлу и надо было идти по этой дороге: она же ведет туда, где живет дочь вождя его клана. Ну, а другой горец… Да если я начну пугаться каждого встречного горца, то с места не сойду. И, полностью убедив себя такими нехитрыми доводами, я прибавил шагу и в начале пятого добрался до дома миссис Драммонд-Огильви.
В открытой двери я увидел их обеих и, сняв шляпу, возвестил:
- Пришел молодец за своим шестипенсовиком! - полагая, что это понравится старой даме.
Катриона выбежала, радостно со мной здороваясь, и, к моему удивлению, ее опекунша приняла меня столь же ласково. Много времени спустя я узнал, что она успела отправить нарочного к Ранкейлору в Куинсферри, зная, что он ведет дела Шоса, и у нее в кармане уже лежало письмо от моего доброго друга с самыми лестными отзывами и обо мне и о моем состоянии. Но и не подозревая о нем, я с легкостью разгадал ее намерения. Пусть я деревенщина, но, во всяком случае, более благородного рода, чем она предполагала, и даже моему неотполированному уму было ясно, что она вознамерилась сосватать свою родственницу с безбородым мальчишкой, который оказался чем-то вроде лэрда в Лотиане.
- Шестипенсовику не грех пообедать с нами, Катрин,- сказала она.- Сбегай, предупреди девушек.
И те несколько минут, пока мы оставались одни, она не жалела для меня сладких слов - держась все время очень умно, все время словно просто меня поддразнивая, по-прежнему называя меня Шестипенсовиком, но с таким оборотом, что я мог только вырасти в собственном мнении. Когда Катриона вернулась, намерения старухи стали еще более прозрачными - хотя, казалось бы, они и так были яснее дня,- и она хвастала ее достоинствами, словно барышник, сбывающий лошадь. Щеки у меня запылали при мысли, что она считает меня столь недогадливым. То мне казалось, что Катриона тут ни при чем, и мне хотелось хорошенько отделать старуху палкой, то я начинал подозревать, что, может быть, они сговорились поймать меня в ловушку, и я мрачно хмурился, сидя между ними, как воплощение злости. Наконец сваха прибегла к способу приятнее и оставила нас одних. Раз уж во мне пробудились подозрения, рассеять их не так-то легко. И все же даже хотя я знал, из какой она породы - породы воров и обманщиков,- но, глядя в лицо Катрионы, я не мог ей не верить.
- Мне нельзя спрашивать? - заговорила она живо, едва мы остались одни.