В первую минуту я не усмотрел в такой капитуляции ничего позорного и только удивился, почему я даже не подумал поступить так раньше, а потом начал размышлять о причинах этой перемены во мне. Их я отыскал в овладевшем мной унынии, а оно объяснялось моей недавней опрометчивостью, которую в свою очередь породил давний, всеобщий, открытый и легко прощаемый грех потакания своим желаниям. И тотчас в моей памяти всплыли слова проповеди: "Сатане ли изгнать Сатану?" Как! Потакая своим желаниям (размышлял я), выбирая приятные дороги и поддавшись чарам юной красавицы, я поступлю наперекор своей натуре и усугублю угрозу, нависшую над жизнью Джеймса и Алана? Неужто я попытаюсь спастись тем же путем, который привел меня в нынешнее мое положение? Нет! Искупить беду, которую я навлек на других, потакая себялюбивым желаниям, можно лишь самопожертвованием: мне надо покарать себя за то, что я дал волю жажде удовольствий. Какой же наименее манящий меня путь могу я избрать? Покинуть этот лес, не дожидаясь Алана, вновь идти одному в темноте, навстречу моей неясной и полной опасностей судьбе.
Эти мои мысли я изложил столь подробно и тщательно в чаянии, что они окажутся полезны молодым людям и послужат для них примером. Но, как гласит поговорка, даже капусту сажают для чего-то,- и этика и религия внемлют голосу здравого смысла. До часа, назначенного Аланом, оставалось совсем немного времени, а месяц зашел. Уходя, я ведь не кликну за собой тех, кто меня выслеживает, и, упустив меня в темноте, они по ошибке займутся Аланом. Если же я останусь, то смогу хотя бы предупредить моего друга и, как знать, не избавит ли это его от верной гибели. Следуя своим желаниям, я поставил под угрозу безопасность других людей, и повторить то же самое в стремлении покарать себя было бы по меньшей мере глупо. И я вновь опустился на землю, с которой едва поднялся, но уже в совсем ином настроении - дивясь моей прошлой слабости и радуясь теперешней спокойной рассудительности.
Вскоре в чаще раздался легкий треск. Я нагнул лицо к самой траве и просвистел первые две-три ноты песни Алана. Сразу донесся столь же осторожный ответ, и минуту спустя мы почти столкнулись во мраке.
- Это ты, Дэви? Наконец-то! - прошептал он.
- Я самый,- шепнул я в ответ.
- До чего же я заждался тебя! - сказал он.- Уже столько времени я тут! Весь день в стогу сена, где и ладоней своих не видел, а потом два часа на этом, месте высматривал тебя, а ты все не шел! И надо сказать, ты вовремя, я ведь завтра утром отплываю… Завтра? Нет, сегодня.
- Верно, Алан,- сказал я.- Полночь, наверное, давно миновала, и отплывешь ты сегодня. А путь у тебя неблизкий.
- Только прежде мы успеем поговорить как следует,- перебил он.
- Еще бы! И мне надо сообщить тебе много важного,- сказал я.
И я рассказал ему обо всем, что произошло, - вперемешку, но достаточно внятно. Он выслушал меня, почти не задавая вопросов, но порой весело смеялся, и от его смеха в этой тьме, скрывавшей нас друг от друга, на душе у меня становилось удивительно тепло.
- Да, Дэви, ты редкостный чудак,- сказал он, когда я умолк.- Просто неописуемый, и, думаю, больше мне такие не встретятся. Ну, а что до остального, так Престонгрейндж - виг, как и ты, и потому я про него ничего говорить не стану, но, черт побери, по-моему, он был бы тебе неплохим другом, если бы ты только мог доверять ему по-настоящему. А вот Саймон Фрэзер и Джеймс Мор одной со мной породы, и я назову их так, как они заслуживают. Черный дьявол был родоначальником Фрэзеров, это все знают. Ну, а духа Макгрегоров я не терплю еще с той поры, когда толком ходить не научился. Помнится, расквасил я одному из них нос и сам на него повалился, потому что ножонки меня еще плохо держали. В тот день отец, упокой господь его душу, очень мной гордился, и, думаю, не без причины. Робин, не спорю, волынщик отменный,- добавил он,- но Джеймса Мора, по мне, пусть черт заберет, и чем раньше, тем лучше.
- Об одном нам следует подумать,- сказал я.- Прав был Чарлз Стюарт или ошибся? Они только меня выслеживают или нас обоих?
- А ты как думаешь? - спросил он. - Ты ведь теперь человек многоопытный!
- Не берусь судить,- ответил я.
- Вот и я тоже,- сказал Алан. - По-твоему, эта барышня сдержала свое слово? - спросил он затем.
- Да,- сказал я.
- Ну, тут не угадаешь,- заметил он.- А впрочем, это уже все позади: он давным-давно вернулся к остальной шайке.
- А сколько их, как ты полагаешь? - спросил я.
- Тут надо рассудить,- ответил Алан.- Если они охотятся только за тобой, так пошлют двоих-троих парней побойчее, а если и на меня рассчитывают, меньше, чем десятком, не обойдутся.
Ну что с ним поделаешь! Я засмеялся.
- По-моему, ты собственными глазами видел, как я один расправился с такой же оравой, а вернее сказать, с вдвое большей! - воскликнул он.
- Ну, это не так уж важно! - перебил я.- Мне ведь удалось сбить их со следа.
- Ты думаешь? - сказал он.- А вот я не поручусь, что они не рыщут сейчас здесь. Видишь ли, Дэвид, послали-то горцев! Фрэзеров и Макгрегоров, а я не стану отрицать, что и те и другие - и Макгрегоры в особенности - свое дело знают и опыта им не занимать. Когда человек отобьет на равнине отборное стадо да прогонит его, скажем, миль десять, а черная солдатня ему на пятки наступает, вот тогда он кое-чему выучивается. Я и сам приобрел свою сноровку таким способом. И не спорь! Это получше войны, хотя и война отличное дело, если бы только поменьше всякой бестолковщины на ней случалось. И тут Макгрегоры большие мастаки.
- Бесспорно, это еще один изъян в моем образовании,- сказал я.
- Что верно, то верно, как я всякий раз убеждаюсь,- ответил Алан.- Стоит вам поучиться в колледже, и, странное дело, никто из вас уже не замечает, какие вы все невежды. А про греческий и древнееврейский мне не толкуй: я-то знаю, что не знаю их, и в этом вся разница. Возьмем тебя: повалялся на животе в кусточках и заявляешь мне, что сбил со следа Фрэзеров и Макгрегоров! Нет, вы послушайте! Я, говорит, их так и не увидел! Так они же, дуралей, тем и живут, что их не видят!
- Предположим самое плохое,- сказал я.- Так что мы будем делать?
- Об этом я и думаю, - ответил Алан.- Можем разойтись в разные стороны. Но мне не хотелось бы, да и не было бы хуже. Во-первых, темно, хоть глаз выколи, и почему бы нам не уйти незаметно под носом у твоих благородных молодцов? Если мы будем держаться вместе, так проложим всего один след, а разойдемся - их будет два, и кто-то из нас скорее наткнется на них. А во-вторых, если они нас выследят, дело может дойти до драки и тогда, по правде говоря, мне будет легче, что ты со мной рядом. Да и тебе, я думаю, тоже. А потому я рассудил так: нам надо выбраться из леса сейчас же и идти на восток к Гиллейну, где меня ждет бриг. На этот срок, Дэви, все будет, словно в наши прежние дни, а потом, когда подойдет время, подумаем, как тебе быть дальше. Не хотелось бы мне оставлять тебя тут без меня.
- Ну, так будь по-твоему! - сказал я.- Ты вернешься туда, где прятался?
- Э, нет! - ответил Алан.- Люди они добрые, но, думаю, они огорчились бы, если бы вновь увидели мое прекрасное личико. Ведь по нынешним временам я не совсем желанный гость. Отчего мне вдвойне мило ваше общество, мистер Дэвид Бальфур, лэрд Шоса! Ведь, не считая двух встреч с Чарли Стюартом в этом самом лесу, я слова ни с кем не сказал с того дня, как мы простились в Корсторпайне.
С этими словами он поднялся на ноги, и мы бесшумно пошли по лесу на восток.
Глава 12
СНОВА С АЛАНОМ
Время, наверное, было между часом и двумя. Месяц (как я уже говорил) успел зайти, а теперь с запада вдруг задул крепкий ветер, гоня тяжелые тучи, и мы пустились в путь в таком непроглядном мраке, о каком мечтают все беглецы и убийцы. Смутная белизна тропы привела нас в спящий городок Бротон, а оттуда - через Пикардию - к старой моей знакомке, виселице с двумя ворами. Затем нам послужил маяком свет в одном из верхних окон Локенда. Держа направление по нему, мы, хотя и брели наугад, то топча колосья, то спотыкаясь на межах и падая, все же благополучно прошли через поля и наконец выбрались на заболоченную пустошь, которая зовется Фиггет-Уинс. Там мы улеглись под кустом вереска и задремали, коротая оставшиеся ночные часы.
Около пяти нас разбудил рассвет. Утро выдалось чудесное. С запада все еще дул сильный ветер, но тучи унеслись в Голландию. Алан уже сидел выпрямившись и чему-то улыбался. Я впервые увидел моего друга после нашей разлуки и смотрел на него с сердечной радостью. На нем был все тот же фризовый плащ, но вдобавок он теперь носил вязаные чулки, натянутые выше колен. Без сомнения, это была часть маскарада, но день обещал быть жарким, и потому они выглядели очень неуместно.
- А, Дэви! - сказал он.- Утро, утро-то какое! День, видно, будет на славу. И здесь куда лучше, чем в нутре моего стога. Вот пока ты спал мертвым сном, я взял да и занялся тем, чего обычно никогда не делаю.
- Так чем же? - спросил я.
- Да просто помолился,- ответил он.
- А где мои благородные молодцы, как ты их назвал? - осведомился я.
- Бог знает! - ответил он.- Короче говоря, не миновать нам идти дальше, где бы они ни рыскали. Ну-ка, поднимайся, Дэви! И снова вперед! Нас ждет недурная прогулка.
И мы пошли на восток по берегу моря, туда, где у устья Эска над солончаками курился пар. Да, не часто восходящее солнце озаряло таким блеском Трон Артура и зеленые Пентленды, но прелесть утра, казалось, обожгла Алана, точно крапива.
- Я просто олух,- вдруг сказал он,- что покидаю Шотландию в такой прекрасный день. Очень мне это тяжко. Я уж думаю, не лучше ли остаться, а там хоть на виселицу.
- Ну, уж это тебе ни к чему, Алан! - воскликнул я.
- Вот ведь и Франция совсем не плохая страна,- объяснил он,- но только не такая. Даже, может, красивее, да только она не Шотландия. Когда я там, мне она нравится, а все-таки берет меня тоска по шотландским кровлям из торфа и запаху этого торфа!
- Ну, если тебе только этого не хватает, Алан, терпеть еще можно,- заметил я.
- Да, жаловаться мне вроде бы не пристало,- сказал он.- Все-таки из этого чертова стога я выбрался!
- Значит, он тебе очень наскучил? - спросил я.
- Не то слово! - ответил он.- Меня не так просто заставить пасть духом, а все же свежий воздух и чистое небо над головой мне куда больше по душе. Я - как Черный Дуглас в старину, который (так, кажется?) любил песни жаворонка больше мышиного писка. Ну, а в стогу, Дэви, хотя прятаться там было лучше некуда, спорить не стану, темно с утра до ночи, хоть глаз выколи. Дни (а может, и ночи - как я мог их различать?) тянулись порой, что твоя зима.
- А как ты узнавал, что пора идти в лес к назначенному часу? - спросил я.
- Ужин мне с капелькой коньяка и огарком, чтобы хоть ел я не в темноте, хозяин приносил в одиннадцать,- ответил Алан.- И как только я кончал, пора было идти в лес. Я лежал там и очень ждал тебя, Дэви,- добавил он, кладя руку мне на плечо.- И просто догадывался, что два часа уже миновали. Разве что приходил Чарли Стюарт и глядел на свои часы. И опять в проклятый стог. Да, тоскливые были деньки, и я рад, что они позади!
- А как ты коротал время? - спросил я.
- Да как умел! - воскликнул он.- Бросал кости. Я в этой игре большой мастер! Только что за удовольствие показывать свою сноровку, когда тебя никто не видит? Или сочинял песни.
- А о чем? - осведомился я.
- Да про оленей и про вереск,- сказал он.- И про древних вождей, и про все то, о чем поют в песнях. И еще я делал вид, что у меня в руках волынка и я на ней играю. Всякие танцы. И по-моему, чудесно я их играл. Слово даю, я почти их слышал! Но главное, все это уже позади.
Тут он вновь начал расспрашивать меня о моих приключениях во всех подробностях, одобрял и восторгался, повторяя, что я "молодец на редкость".
- Так, значит, Саймон Фрэзер тебя напугал? - спросил он.
- По правде говоря, очень,- признался я.
- Так я бы на твоем месте тоже испугался, Дэви,- сказал он.- Это же страшный человек. Но будем и к нему справедливы: на поле боя он заслуживает всякого почтения.
- Такой он храбрый? - спросил я.
- Ну, в храбрости он не уступает моей стальной шпаге,- ответил Алан.
Рассказ про мой поединок привел его в ярость.
- Только подумать! - вскричал он.- Я же показывал тебе этот прием в Корринакиге! И трижды - трижды! - у тебя выбивают шпагу! Какой позор для меня, твоего учителя! Ну-ка, остановись и вытащи шпагу. Ты с места не сдвинешься, пока не будешь готов в следующий раз показать себя лучше, а мне сделать больше чести!
- Алан! - возразил я.- Ты с ума сошел. Сейчас не время заниматься фехтованием.
- Это верно,- признал он.- Но три раза! А ты стоишь, как соломенное пугало, а потом бегаешь за своей шпагой, как собачонка за поноской! Дэвид, этот твой Дункансби, должно быть, большой мастер! Несравненный! Будь у меня время, я бы тотчас повернул назад, чтобы самому испробовать, каков он. Редкостный должен быть искусник!
- Вздор! - сказал я.- Ты забываешь, что дрался-то он со мной!
- Помню! Но чтобы три раза! - возразил он.
- Ты же знаешь, что я никуда не гожусь! - чуть не крикнул я.
- В жизни ничего подобного не слышал! - сказал он.
- Одно я тебе обещаю, Алан,- сказал я.- Когда мы встретимся снова, тебе не надо будет стыдиться, что твой друг не способен постоять за себя со шпагой в руке. Я научусь фехтовать.
- В следующий раз…- повторил он.- Но когда это будет, хотел бы я знать!
- А об этом, Алан, я тоже думал,- ответил я.- И у меня есть план. Я решил стать законоведом…
- Скучное это занятие, Дэви! - перебил он.- Да и не совсем чистое. Лучше бы ты надел королевский мундир.
- Тоже неплохой способ устроить нашу будущую встречу! - воскликнул я.- Только на тебе-то будет мундир короля Людовика, а на мне - короля Георга, так что веселая получится встреча!
- Пожалуй, ты говоришь дело,- признал он.
- Ну, так быть мне законоведом,- продолжал я.- И согласись, это самое подходящее ремесло для человека, у которого трижды выбили шпагу. Но главное вот что: один из лучших университетов для такого рода занятий - тот, где обучался мой родственник Пилриг, - находится в Лейдене, в Голландии. Ну, что скажешь, Алан? Разве офицер полка Королевских шотландцев не может взять отпуска да и отправиться в гости к лейденскому студенту?
- Еще как может! - воскликнул он.- Видишь ли, я на хорошем счету у моего полковника, графа Драммонда-Мелфорта, и, что еще важнее, один мой родственник, подполковник, служит в шотландско-голландском полку. И никто не удивится, если я попрошу отпуск, чтобы повидать подполковника Стюарта из Холкетта. Лорд Мелфорт, человек ученый - он пишет книги, точно Юлий Цезарь,- без сомнения, только рад будет услышать все, что я узнаю во время моей поездки.
- Так лорд Мелфорт - литератор? - спросил я. (Как ни уважал Алан солдат, я еще больше уважал людей благородной крови, которые писали книги.)
- Вот-вот, Дэви! - подтвердил Алан.- Хотя, казалось бы, у полковника должно найтись много других дел поважнее. Но не мне это говорить, не тому, кто сочиняет песни.
- Значит,- сказал я,- тебе остается только снабдить меня адресом, по которому я мог бы писать тебе во Францию, а свой я пришлю тебе, как только приеду в Лейден.
- Письма мне лучше посылать на имя вождя моего клана, Чарлза Стюарта из Ардшиля, эсквайра, в город Мелюн, во Франции. Рано или поздно, но такое письмо до меня дойдет.
В Масселборо мы позавтракали треской, и я очень забавлялся, слушая Алана. Его теплый плащ и чулки в столь жаркое утро не могли не привлекать внимания, и, пожалуй, было полезно дать им какое-то объяснение, но мимоходом. Однако Алан взялся за это, как за очень важное дело, словно, сказал бы я, приводя в исполнение стратегический план. Он расхвалил хозяйке ее треску - отлично провялена! - а затем до самого нашего ухода занимал ее рассказами о том, как он застудил желудок, с глубокой серьезностью описывая все свои симптомы и страдания, а также с живым интересом выслушивал ее советы и перечисления старинных снадобий, от которых у него "все как рукой снимет".
Мы покинули Масселборо до прибытия первой почтовой кареты из Эдинбурга, потому что, как выразился Алан, без такой встречи мы вполне могли обойтись. Ветер, хотя и не стих, был теплым, солнце припекало, и Алан мучился все больше. Из Престонпанса он сделал крюк, чтобы показать мне Глэдсмурское поле, где с излишним жаром описал все перипетии битвы. Оттуда обычным нашим быстрым шагом мы направились в Кокензи. Хотя там на верфи миссис Кэдделл строились двухмачтовые баусы для лова сельди, город выглядел захиревшим, многие дома превратились в развалины. Однако харчевня была достаточно чистой, и Алан, совсем изнывший от жары, обязательно должен был выпить бутылку эля и поведать новой доброй душе историю о том, как он застудил желудок, но только симптомы теперь все стали другими.
Пока я слушал, мне пришло в голову, что при мне он и трех серьезных слов ни одной женщине не сказал, а только шутил, острословил да исподтишка посмеивался над ними, хотя вкладывал во все это много искренности и жара. Так я сказал ему, когда хозяйку куда-то позвали.
- А чего ты хотел бы? - сказал он.- Мужчина должен быть с женщинами обходительным, должен всегда стараться развлечь их какой-нибудь историей, бедняжечек! И тебе надо бы научиться этому, Дэвид. Понять, что к чему,- ну, как тонкости любого ремесла. Будь она молоденькой или собой недурна, так и звука про мой желудок не услышала бы, Дэви. Но как они придут в тот возраст, когда уже не до милых дружков, так становятся аптекарями. Почему? Мне-то почем знать? Так уж их господь создал, я полагаю. Но по-моему, невежа тот, кто не найдет для них учтивого слова.
Тут возвратилась хозяйка, и он отвернулся от меня, словно ему не терпелось продолжить их беседу. Вскоре почтенная женщина перешла от желудка Алана к недугам своего деверя в Аберледи, чью последнюю болезнь и кончину она принялась описывать с мельчайшими подробностями. Иногда это было всего лишь скучно, а иногда - и скучно, и противно, так как она ничего не пропускала. В конце концов я впал в такую задумчивость, что уставился из окна на дорогу невидящими глазами. Однако вскоре тот, кто наблюдал бы за мной, мог бы заметить, как я вздрогнул.
- Мы поставили ему на подошвы вытяжной пластырь,- говорила хозяйка, - а на живот положили горячий камень и давали ему иссопа с мятным отваром и еще очищенный серный бальзам от кашля…
- Сударь,- негромко перебил я ее,- сейчас мимо дома прошел мой друг.
- Да неужели? - отозвался Алан, словно речь шла о пустяках. А потом добавил: - Так что вы говорили, сударыня?
И хозяйка продолжала свой невыносимо скучный рассказ.
Но вскоре Алан вручил ей в уплату полкроны, и она должна была пойти за сдачей.
- Это был рыжий? - спросил он.
- Он самый,- ответил я.
- А что я сказал тебе в лесу? - воскликнул Алан. - И все же странно, что и он тут. С ним кто-нибудь был?
- Никого, насколько я мог судить,- сказал я.
- И он прошел мимо?
- Да,- ответил я.- И не глядел ни направо, ни налево.
- А это, пожалуй, еще постраннее будет,- заметил Алан.- Сдается мне, Дэви, что нам пора идти. Вот только куда? Черт побери! Совсем как тогда!
- Но есть и разница,- возразил я.- Теперь у нас есть деньги.