Венеция конца XV века. Город всевластного и всевидящего Совета Десяти и дожей, ежегодно проводящих обряд обручения Светлейшей республики с Адриатическим морем. Город купцов и мореплавателей, блистательных куртизанок и великих зодчих. Этот город не привык верить сказкам и легендам.
Но сейчас в Венеции происходит что-то странное и пугающее. По городу ползут слухи о таинственной византийской книге, содержащей секреты философского камня и эликсира вечной юности…
Где она? Кто владеет ею?
За загадочным манускриптом охотятся дож и члены Совета, аристократы и торговцы, воины и авантюристы.
Но как ни странно, подлинное местонахождение рукописи и имя хранителя известны лишь нищему сироте Лучано, волей судьбы ставшему подмастерьем известного повара Ферерро…
Содержание:
Глава I - Книга нечестивых дел 1
Глава II - Книга начал 1
Глава III - Книга Лучано 4
Глава IV - Книга мечтаний 5
Глава V - Книга наследников 7
Глава VI - Книга котов 10
Глава VII - Книга визитов 12
Глава VIII - Книга Амато 14
Глава IX - Книга желаний 17
Глава X - Книга "Непентеса" - соуса, дающего забвение горестей 20
Глава XI - Книга Ландуччи 22
Глава XII - Книга запретных писаний 25
Глава XIII - Книга Марко 28
Глава XIV - Книга подозрений 30
Глава XV - Книга трав 32
Глава XVI - Книга воров 35
Глава XVII - Книга роста 36
Глава XVIII - Книга Борджа 39
Глава XIX - Книга скрытых от глаз вещей 42
Глава XX - Книга Франчески 43
Глава XXI - Книга запретного плода 45
Глава XXII - Книга полуправд 46
Глава XXIII - Книга совращения 48
Глава XXIV - Книга слез 49
Глава XXV - Книга Н'бали 51
Глава XXVI - Книга бессмертия 53
Глава XXVII - Книга настоящего момента 55
Глава XXVIII - Книга зверей 57
Глава XXIX - Книга беглецов 59
Глава XXX - Книга соблазна 61
Глава XXXI - Книга опиума 63
Глава XXXII - Книга иллюзий 65
Глава XXXIII - Книга откровений 66
Глава XXXIV - Книга костей 68
Послесловие 70
Примечания 70
Элль Ньюмарк
"Книга нечестивых дел"
Посвящается учителям.
Если я проникаю взглядом глубже (чем другие),
то только потому, что стою на плечах гигантов.
Сэр Исаак Ньютон
Глава I
Книга нечестивых дел
Меня зовут Лучано, просто Лучано. Я венецианец, теперь уже старый и словно цепью прикованный к своим воспоминаниям, - стараюсь осознать все, что со мной случилось, звено за звеном возвращаясь в прошлое.
Есть некое дело, относительно которого я обещал хранить молчание, но с тех пор, как принес клятву, времена изменились. На протяжении всей своей жизни я наблюдал появление человека из темноты веков. Великие мыслители отворили наши умы, а великие художники открыли нам глаза и сердца. Некоторые называют это Ренессансом - Возрождением - и время сие найдет отражение в далеком будущем благодаря чудесному изобретению печатного станка. Не исключено, что отныне молчание - плохая услуга распространению знаний. Наверное, маятник качнулся в другую сторону и настало время заговорить. Начну не торопясь, и имеющие уши да услышат.
Интрига зародилась в дни моей юности, когда я служил в Венеции учеником старшего повара дожа. Я заподозрил, что творится что-то неладное, когда дож пригласил к себе во дворец неотесанного крестьянина. Как водится среди слуг, я по освященной веками традиции занял свой пост за слегка приоткрытой дверью, ведущей в столовую из служебных помещений дворца. Оттуда было удобно наблюдать за сидящими вокруг стола мужчинами: дожем, главой светлейшей Венецианской республики, изящным, усыпанным драгоценностями человеком, и его гостем - диким paesano с мозолистыми руками, грязью под ногтями и немытыми волосами, в знак почтения наспех смоченными водой и зачесанными назад.
Трапеза началась с прозрачного бульона из телячьей ноги, поданного в фарфоровых мисочках, настолько тонких, что, казалось, пламя свечей просвечивало сквозь них. Крестьянин застенчиво улыбнулся служанке и пробормотал:
- Спасибо, синьора. - Его грубый голос никак не вязался со смиренной манерой.
Женщина фыркнула на его глупость - что за нелепица благодарить служанку! - поклонилась дожу и вышла. А поравнявшись со мной на лестнице, пробормотала:
- Надеюсь, этот тупой contadino порадуется даровому угощению. Дож задумал что-то нехорошее. - Она пожала плечами и отправилась на кухню за следующим блюдом.
Но, как оказалось, зря.
Крестьянин уставился в миску, словно какой-нибудь черкес на чайные листья. Я сам вышел из того же мира и легко мог понять его сомнения: дворец дожа не кухня с земляным полом - суп не заглатывают прямо из миски. Как же поступить?
Когда дож выбрал большую ложку из ряда изящных серебряных столовых приборов, он последовал его примеру. Убогий гость, подражая дожу, пытался бесшумно вкушать бульон с кончика ложки, но в гнилых зубах зияли дыры, и он с присвистом причмокивал. Покрытое щетиной лицо побагровело; наконец он сдался и положил ложку.
Дож сделал вид, что ничего не заметил. Правитель улыбнулся - при этом в глубине его рта блеснуло золото - и, щедро наполнив серебряный кубок "Вальполичеллой", красным вином с цветочным букетом и горьковато-сладким привкусом, из собственных виноградников, приглашающе кивнул.
- Прошу, синьор, - подал он кубок своему сотрапезнику поневоле.
Бедняга застенчиво улыбнулся и обхватил кубок широкими ладонями. Он старался пить медленно, беззвучно, и эта неловкая попытка вести себя по-благородному усилила воздействие вина. Непривычный к сложному букету, он осушил бокал залпом и громко причмокнул. Раскрасневшись от удовольствия, поставил пустую емкость на кружевную скатерть и повернулся поблагодарить господина, однако… Вот незадача!
Его лицо исказилось - улыбка превратилась в гримасу, лоб сморщился, словно имбирный корень. Он схватился за горло, задыхаясь, пытаясь втянуть воздух, а в глазах застыли недоумение и страх. Он свалился со своего расшитого стула и неуклюже ткнулся головой в турецкий ковер. Глаза остекленели, как у мертвеца.
Дож, хилый пожилой сифилитик, коснулся полотняной салфеткой уголков губ и поднял свою царственную особу с сиденья. Пытаясь удержаться на ногах, оперся испещренной старческими пятнами рукой на край стола, опустился рядом с трупом на колени и достал из складок одежды пузырек с янтарной жидкостью. Раскрыв мертвецу рот, он приложил пузырек к уже синеющим губам и осторожно влил эликсир.
Брезгливо бормоча, дож засунул палец в зловонный рот крестьянина и надавил на язык, чтобы жидкость проникла мертвому в глотку. Когда пузырек опустел, дож с видом человека, выполнившего небольшое, но неприятное дело, вытащил пахнущий лимоном платок, который всегда носил в рукаве, вытер ладони и, прижав платок к носу, глубоко вдохнул, явно довольный возможностью поставить наконец преграду исходившей от крестьянина вони.
Облаченный в тяжелую парчу, не отнимая платок от носа, дож вновь сел на стул, глядя на труп маленькими пытливыми глазками. Затем рассеянно поправил на голове замысловатую красную шапочку, и ее тупой конец поднялся вверх, напомнив указующий на Бога средний палец.
Глава II
Книга начал
Мертвый крестьянин был во дворец приглашен, а я, бездомный сирота, попал туда благодаря доброте своего наставника. Я всем обязан ему и остальным моим учителям. Без наставников человечество так и не вышло бы из темной, холодной, сырой пещеры; люди искали бы на себе вшей и ломали голову, как праотцу удалось развести легендарный огонь.
Я познакомился с маэстро в четырнадцать лет или пятнадцать, хотя откуда мне знать свой истинный возраст? Мне неизвестна дата моего рождения; впрочем, теперь это не имеет никакого значения. Убийство крестьянина произошло в 1498 году от Рождества Христова - том самом, когда старший повар дожа увидел, как я украл с лотка гранат на острове Риальто, и избавил меня от нищенской жизни на улице.
Я хорошо помню тот увесистый гранат на своей ладони - в жесткой красной кожуре, набитый рядами сладких рубиновых зерен. Когда я взял его из груды других, то сразу представил упоительный хруст кожуры, облачко терпкого аромата и вкус брызнувшего на губы, стекающего по подбородку сока. Ах этот библейский плод с остроконечной пуповинкой - избранник богов и пища мертвых! Я прижал гранат к груди и побежал.
Но старший повар, встав на моем пути, схватил меня за ухо.
- Так не годится, парень! - Он отобрал мой гранат - да-да, я уже думал о нем как о своем - и вернул продавцу. Я растерялся и в то же время разозлился. Но прежде чем успел что-либо предпринять, он сказал: - Я покормлю тебя на кухне во дворце. Но прежде ты должен помыться.
Вот это да! Поесть во дворце дожа! За такое дело я бы вымыл всех вшивых беспризорных, всех гнойных прокаженных, всех больных проституток на беднейших задворках Венеции.
- Слушаюсь, синьор, - пробормотал я.
- Andiamo. - Крепко схватив за ухо, он повел меня по Риальто.
Мы миновали пекаря, у которого я воровал хлеб, и тот удовлетворенно хмыкнул - наверняка решил, что меня наконец накажут. Прошли мимо торговца рыбой, где я совсем недавно стащил копченую форель, и он погрозил мне страшным острием здоровенного ножа. Пробрались сквозь толпу покупателей, и те косились на моего поводыря и кивали, словно хотели сказать: "Вот и отлично - один негодник попался!"
Такие же грязные и неопрятные типы, как я, подозрительно выглядывали из темных углов - если человека ведет по улице хорошо одетый господин, это для нищего либо очень хорошо, либо очень плохо. Меня может ждать бесплатная горячая еда, дарованная из милосердия, или жестокое наказание, уготованное для мальчишек, о которых ни единая душа не пожалеет. Я подмигивал своим друзьям, намекая на нежданное везение, но голод был гораздо сильнее уверенности в том, что меня покормят.
На заднем дворе дворца я разделся и вымылся грубым щелочным мылом в холодной воде. Пока я дрожал в деревянной ванне, повар обрил мне голову.
- Вшам не место на моей кухне, - сказал он.
- Как вам угодно, синьор. - Я не забыл, что он обещал мне еду.
Вспоминаю, какая меня охватила паника, когда я сидел голый и обритый в деревянной ванне и он тронул родимое пятно на моем лбу. Как-то слишком любовно провел по нему пальцем и дольше, чем нужно, задержал руку. Мне приходилось встречать мужчин, которым нравилась близость с мальчиками, и я не раз вырывался из их потных рук. И теперь резко откинул голову, испуганный, но готовый дать отпор. Я всмотрелся в его лицо, ища намек на хищность, которую научился распознавать на улице. Но ничего подобного не заметил - умные глаза спокойно смотрят на меня.
Повар убрал руку и деловито приказал:
- Скреби! За ушами и между пальцами ног. - Здесь же, во дворе, он сжег мою одежду и, затаптывая угли, приговаривал: - Фу, ну и грязь! - Затем дал мне чистые шерстяные панталоны и белую тунику из сурового полотна. Почувствовав на только что вымытом теле чистую одежду, я поежился от удовольствия, а он тем временем повел меня внутрь.
Пропитанная ароматом лавра и тимьяна дворцовая кухня располагала тремя очагами, достаточно большими, чтобы в каждый мог войти, не сгибаясь, взрослый мужчина. Повар приказал мне сесть на треногий деревянный табурет в углу и дал кусок желтого сыра и ломоть свежего хлеба с твердой корочкой. Давно мне не приходилось пробовать не объеденный крысами сыр без черных пятен плесени. Я сидел на табурете, склонившись бритой головой к еде, и быстро глотал. Марко постоянно меня учил: "Если тебя решили бесплатно покормить, ешь быстрее, пока не отобрали". Я набил полный рот, щеки раздулись, как дыни, я почти не мог жевать. Но пихал все больше и больше.
Повар тронул меня за плечо:
- Не торопись, парень. Всему свое время.
Проглотив все, что мне дали, я обвел глазами кухню - нельзя ли что-нибудь стащить перед уходом: лакомый кусок для моих друзей Марко и Доминго, ложку, которую можно продать за несколько медных монет, или луковицу, чтобы обменять на ломтик мяса. Но меня поразило, насколько на этой кухне все было слаженно. Дюжина одетых в безукоризненно белые куртки поваров работали с изяществом и удивительной точностью движений. Помещение гудело, как деловитый улей - чистое, хорошо проветренное и освещенное дневным светом, проникающим сквозь расположенные по обеим длинным стенам высокие окна. Проворные повара обступили разделочные столы, на которых высились груды овощей и в керамических плошках вымачивалось мясо в пряных рассолах.
Пекарь, которого, как я потом узнал, звали Энрико Сплетник, замешивал тесто с изюмом, и вокруг него клубами взлетала мука - ни дать ни взять, кулинар-чародей в волшебном облаке. Энрико трудился у горбатого кирпичного очага и в тот день доставал лопаткой на длинной ручке золотистые булки. От них исходил настолько сильный дурманящий аромат, что я чуть не застонал.
Разумеется, Джузеппе тоже был там, этот неприятный неприветливый пьяница с покатыми плечами. Он мел пол и презрительно фыркал в мою сторону. Я знал его по Риальто. Он был братом торговца рыбой, человека уважаемого за качество своего товара. Я не обратил на Джузеппе внимания, еще не сознавая, насколько сильно его возмущает мое присутствие на кухне.
Меня всецело занимала жаровня, где на вертелах медленно поворачивались ряды куропаток. Даже на сытый желудок от созерцания такого изобилия - подрумянивающегося, сдобренного специями и источающего жир мяса - у меня потекли слюнки. Соблазнительный вид дичи на вертелах и аромат выпекаемого хлеба сопровождался стуком разрубающих овощи ножей, бульканьем в горшках и шипением на сковородах. Все это вызывало почти эротические ощущения.
В другом очаге над огнем висел котел, и над ним курились струйки пара. Я заинтересовался, какой кулинарный шедевр в нем варится. Представил густой суп из белой фасоли, аппетитное кроличье рагу или опущенные в булькающий куриный бульон свежие овощи - кушанья, о которых я слышал, но ни разу не пробовал.
В дальнем конце кухни находилась лестница, ведущая в людскую, где мне предстояло спать, хотя в тот момент, сидя на стуле и лихорадочно поглощая хлеб с сыром, я не мог себе представить ничего подобного. Я решил, что старший повар - хороший человек, время от времени кормит уличных сирот, но вскоре прогонит меня на все четыре стороны.
Слизывая остатки сыра с зубов, я заметил у задней двери каменный резервуар. Прежде чем обрести положение на этой кухне, я перетаскал в него сотни бадеек с водой. Соседняя дверь вела во двор, где я мылся, и далее - в хищный, голодный город. Меня поразило, что мир изобилия кухни и мой мир разделяла всего лишь обычная створка.
По другую сторону водосборника находилась еще одна дверь - в тот день закрытая. За ней был пользующийся дурной славой огород старшего повара - коллекция диковинных растений, повергавшая в трепет поваров, благодаря которой маэстро слыл чудаком.
Скромный стол старшего повара был обращен ко всему пространству кухни, и оттуда он мог окинуть единым взором все свои владения. В последующие дни я наблюдал, как за этим столом он изобретает меню и планирует званые обеды. Артист в своем деле, он слыл знатоком и оригиналом и редко обращался за рецептами к многочисленным книгам на полках за своей спиной. От долгого неупотребления тома покрылись пылью, но он, страж познаний, продолжал ревностно их собирать. В тот день он стоял неподалеку от стола и, подбоченившись, здоровался со служанками и поденщицами, входящими и выходящими через двери черного хода.
- Buon giorno, Белинда, - бросил он, и ему улыбнулась растрепанная девушка с ведром мыльной воды. - Come stai, Тереза? - Седая, с дряблым лицом горничная пожала плечами и, шаркая туфлями, прошла мимо.
Парад женщин в форменной одежде со швабрами и подносами прервало сказочное появление мажордома. Он вплыл на кухню, странно запрокинув голову и выпятив выдающийся подбородок. Одной изнеженной рукой он придерживал пышное атласное одеяние, другой - поигрывал шелковым веером с вычурными цветами. На ногах у него были расшитые бусинами туфли с загнутыми носками. Ох уж эти злополучные туфли!
Я был ошеломлен театральным зрелищем, зато привыкшие к нему повара не обратили никакого внимания. Лишь один из них, Данте, прервал свое занятие - он в это время солил баклажаны - и изобразил улыбку, впрочем, не совсем искреннюю. Вскоре я узнал, что мажордом появлялся на кухне каждый день и его великолепие больше ни на кого здесь не действовало. В тот раз на нем был яркий синий камзол, расшитый оранжево-розовыми и золотыми нитями. Когда он проходил мимо, меня окутало облако аромата сирени. Мажордом бросил старшему повару какой-то вопрос: что-то насчет соуса или супа, точнее не могу припомнить - настолько был потрясен его видом. Затем поджал губы, помахивая веером, выслушал ответ и прощебетал:
- На твое усмотрение. - Величественно, даже с некоторым оттенком негодования, словно укоряя нас за обыденность, удалился.
После его ухода старший повар обратил внимание на меня. Я в это время собирал с рубашки последние крошки и очень хотел превратиться в невидимку, чтобы задержаться в этих райских кущах. Но старший повар, заметив, что я все доел, принес мне коричневую, округлой формы штуковину, которую назвал картошкой. До этого я ни разу не видел этот экзотический овощ из Нового Света, но он мне сразу понравился своей увесистостью и земляным запахом. Повар дал мне орудие и объяснил, что это нож для чистки кожуры, показал, как им пользоваться, и велел приступать к работе.