Эбергард и Ульрих следом за доктором попробовали отыскать себе внизу места поудобнее. Разумеется, здесь надо было стоять - не было ни стульев, ни скамеек, которые только стеснили бы пространство.
Слышался возбужденный гул голосов. В глубине залы виднелось возвышение - что-то вроде кафедры для оратора. Справа от нее за столом сидели двое. Перед ними лежали листы бумаги.
- Вот он, "друг народа"! - шепнул доктор Вильгельми графу, который вместе с Ульрихом протиснулся поближе к кафедре.
- Этот невысокий лысый толстяк с белокурой бородкой?
Да, господин Миллер-Мильгаузен, он и выступит с речью.
Эбергард посмотрел внимательно на человека, который вызвался защищать интересы народа, вернее, рабочего класса. Граф отлично сознавал всю тяжесть возложенной на себя Миллер-Мильгаузеном ноши - ведь для этого нужны недюжинная сила, умение и энергия. Но отвечает ли всему этому самозваный защитник народа?
И чем дольше граф всматривался в умное и хитроватое лицо демагога, тем более он сомневался в его способностях.
Зазвонил колокольчик; возле колонн, поддерживавших галереи, появилось несколько полицейских; голоса смолкли, и оратор взошел на кафедру.
Раздались нестройные рукоплескания, "друг народа" поблагодарил за приветствия и первым делом стал говорить о собственном бескорыстии, потом перешел на произвол аристократов и высокопоставленных чиновников, и, сопровождаемый одобрительными выкриками мастеровых, приступил к обсуждению дела машиниста Лессинга. Из слов Мильгаузена следовало, что интриги одного из сильных мира сего сделали Лессинга нищим, так что уже две недели он не может платить жалованье своим работникам, вследствие чего их семейства не имеют в доме даже куска хлеба.
Этот пример был общеизвестным фактом, и он еще больше разжег толпу, тем более что оратор после каждой фразы восклицал:
- Положив руку на сердце, скажите, братья, прав ли я?
- Да! Да! - раздавались голоса.- Вот это настоящий защитник!
Эбергард спокойно следил за каждым словом оратора; но лицо его становилось все мрачнее по мере того, как "друг народа", вместо того чтобы наставлять толпу на путь истинный, развивать и образовывать ее, воспользовался случаем с камергером, чтобы показать себя и взбудоражить собравшуюся публику.
Когда, наконец, оратор заключил свою речь словами: "Теснее ряды вокруг вашего вернейшего друга, который говорит сейчас с вами", и они сопровождались криками одобрения, Эбергард подошел к столу и попросил слова.
Непросто было взойти на кафедру, с которой "друг народа" только что сошел с торжеством победителя. Все взоры были обращены на незнакомца, одетого в костюм рабочего.
- Я должен вам объяснить,- проговорил Эбергард своим низким, звучным голосом, когда в зале наступила тишина,- что не люди слова, а люди дела - ваши настоящие друзья. Не верьте всякому, кто льстит вам и хочет быть вашим вождем. Нетрудно отрывать вас от работы и сзывать сюда для того, чтобы наговорить вам красивых слов; истинный друг может указать вам только три составляющих на пути к благоденствию - это образование, умение владеть собой и благосостояние.
Послышались недовольные крики, "друг народа" скептически улыбался, но Эбергард спокойно продолжал:
- Тот из вас, кто имеет справедливую жалобу, пусть обратится к мастеру Ульриху, которого вы все знаете и уважаете; что последует за этим, я объяснять вам здесь не стану, достаточно сказать, что ему окажут помощь.
- Кто это? Тоже пустые слова! - слышались отдельные голоса.
- Завтра вы перемените свое мнение,- сказал все так же уверенно Эбергард.- Ступайте по домам и принимайтесь за работу. Помните, что только труд ваших рук приносит неоценимую пользу людям. Не возмущайтесь, что торжествуют богатые и знатные, не придавайте этому слишком большого значения, работа делает человека довольным самим собой и достойным даров, которыми его наделил Бог.
- Слушайте!… Слушайте! - зашумели в толпе.- Кто же это?
- Машинист,- сказал кто-то.
- Нет, резчик-гравер,- поправили его. Крики негодования стали мало-помалу стихать.
- Те, кто работает в мастерской Лессинга,- продолжал Эбергард,- сегодня вечером получат хлеб для своих детей и жалованье от своего хозяина. Можете проверить, правду ли я говорю.
Под возгласы "Посмотрим!", "Что еще за чудеса!" Эбергард сошел с кафедры и мгновенно вместе с друзьями исчез в толпе. Напрасно искали его, напрасно пытались разгадать, кто он.
Первый оратор снова вышел на кафедру, стараясь очернить своего оппонента. Сначала многие соглашались с ним, но час спустя, когда из мастерской Лессинга пришел работник и принес весть о том, что все мастеровые получили жалованье и что работа будет продолжаться, настроение собравшихся изменилось.
Народ стал расходиться, только и слышались толки о незнакомце. И чтобы разузнать что-либо о нем, многие решили отправиться ко всеми уважаемому мастеру Ульриху.
В тот же вечер Эбергард сам отправился к машинисту Лессингу, дом которого так внезапно посетили нищета и отчаяние. Человек этот скорее обрек бы себя и свое семейство на голодную смерть, чем отдал бы на поругание свою дочь. И даже теперь, когда его маленькие дети просили хлеба, честный ремесленник не отступил бы.
Когда в дверь тихо постучали, Лессинг готов был увидеть посланного камергера Шлеве, но на пороге стоял какой-то незнакомый господин.
Несмотря на поздний час, Эбергард попросил ремесленника показать его мастерскую, чтобы осмотреть земледельческие орудия, которые Лессинг не мог закончить из-за недостатка денег. Графу очень понравилось снаряжение для плугов и молотильных машин, и так как ему нужны были такие орудия, он назвал себя и сделал несколько заказов на пробу, обещав зайти через несколько дней, чтобы отправить первые изделия в свои отдаленные имения и затем заказать следующие. Граф тотчас отдал часть денег за заказы, хотя Лессинг пытался отказываться от них.
V. ПРИДВОРНАЯ ОХОТА
Прекрасный охотничий замок Шарлоттенбрун, стоявший на опушке леса, находился в двух милях от столицы. Король со свитой и гостями обыкновенно отправлялся туда по железной дороге, которую соорудили только год назад.
Разослали многочисленные приглашения на предстоящую охоту, и гости должны были собраться в назначенный час на вокзале, чтобы отправиться в королевском поезде, между тем как шталмейстеры и егеря с лошадьми и собаками были посланы в замок еще накануне.
Король не особенно любил охоту, однако, подобно своему покойному отцу, считал своей обязанностью не нарушать традиций и раз в году, осенью, навещал Шарлоттенбрун, получивший свое название в честь покойной королевы.
Короля сопровождали королева, принц Август, принцесса Шарлотта с матерью, строго следовавшей всем тонкостям этикета, и принц Вольдемар со своим камергером. В качестве приглашенных на вокзал явились лорд Уд принц Этьен, кавалер де Вилларанка и граф Монте-Веро.
Эбергард отослал накануне Сандока со своими превосходными вороными лошадьми в Шарлоттенбрун и теперь был в коротком шитом золотом темно-зеленом сюртуке, высоких, доходивших до колен, сапогах с золотыми шпорами и в черной охотничьей шляпе с сизым пером. Его роскошные ружья были тоже взяты Сандоком.
Эбергард поклонился принцу Вольдемару, его бледному, вечно улыбавшемуся камергеру и принцессе Шарлотте, которая, сидя в вагоне королевы, разглядывала из окна собиравшихся, и затем обратился к кавалеру де Вилларанка, облаченному в фантастически неудобный охотничий костюм - его шитый золотом темно-зеленый бархатный полуплащ казался слишком тяжелым.
Паровоз нетерпеливо пыхтел, как бы сообщая этим, что он уже давно готов к отправлению. Поездная прислуга только ожидала знака к отъезду. И вот к вокзалу быстро подкатила карета, егерь, соскочив с козел, отворил дверцы, и на платформу, милостиво отвечая на поклоны присутствующих, спустился король со своей августейшей супругой.
Принцесса Шарлотта вышла из вагона приложиться к руке королевы, между тем как король остановился возле принца Вольдемара и барона Шлеве. Затем, удостоив несколькими словами обер-егермейстера, он направился к своему вагону. Поблизости от него стояли граф Монте-Веро и кавалер де Вилларанка.
- А! Граф Монте-Веро! - приветливо улыбнулся король, пристально глядя на Эбергарда.- Мы просим сопровождать нас. Какой изящный охотничий костюм! В самом деле, граф, вы отличаетесь отменным вкусом!
Эбергард низко поклонился, сняв шляпу и продемонстрировав тем самым свои прекрасные густые волосы и высокий лоб, придававший его благородному, мужественному лицу прямодушное выражение.
- Прошу сопровождать нас,- повторил король, одетый в простой генеральский мундир.
Эбергард последовал за королем в вагон, украшенный королевским гербом. Следом за ними вошли несколько адъютантов и подали знак к отправлению. Пройдя отдельное купе, они оставили графа наедине с королем.
В королевском вагоне мягкие удобные кресла располагали к отдыху, а мраморные столики и большие в позолоченных рамах зеркала в простенках между окнами с темно-зелеными шелковыми занавесями создавали особый уют.
Король снял фуражку и подошел к окну.
- Присядем, граф. Мы с вами имеем почти полчаса для беседы. Должен сознаться,- продолжал король, садясь и указывая графу на кресло,- что мне было бы интересно узнать, не ошибся ли я тогда на балу, который вы сделали для меня незабываемым, увидев рядом с вашими орденами амулет…
Эбергард встретился взглядом с королем.
- Замечательный амулет, на нем, кажется были три знака; я решился спросить вас о нем, так как видел подобное украшение у другого человека.
- Ваше величество удостоило меня внимательного взгляда,- отвечал Эбергард.- Я действительно ношу такой амулет.
- Что же это за символы?
- Крест, солнце и череп, ваше сиятельство.
- Странно, те же самые знаки! Вам известно, от кого вы получили этот амулет?
- Амулет этот - подарок моего отца, ваше величество, но о его происхождении я ничего не знаю. Я могу сообщить вам только то, что видел точно такой же.
- У кого же?
- У золотых дел мастера по имени Ульрих.
- Может быть, в его семействе изготовляли эти таинственные украшения? А может, они служат для какой-нибудь тайной связи?
- Говорят, что в прежние времена это было именно так.
- Мне говорили, граф, что вы поддерживаете отношения с некоторыми старыми друзьями?
Эбергард с удивлением, но прямодушно посмотрел на короля.
- Толки эти, полагаю, явились следствием одного из недавних народных собраний. Действительно, ваше величество, я имею несколько друзей, которые, подобно мне, стремятся к одной цели.
- Вольнодумцы? Не так ли? - быстро спросил король.
- Мне кажется, ваше величество, что этому слову придается более неблагоприятная трактовка, чем оно того заслуживает.
- Так объясните же, как вы его понимаете.
- Если вольнодумством называют стремление распространить образование, помогать нуждающимся и служить человечеству, ваше величество, тогда…
- Что тогда, граф?
- Тогда я действительно такой, каким меня считают, хотя нахожусь в столице всего несколько недель.
- Видите, у меня верные слуги, однако, надеюсь, народ правильно понимает ваше стремление?
- Опасности, ваше величество, грозят каждому предприятию, но человек должен их преодолевать, если убежден в его необходимости.
- Где же вы нашли необходимость такого предприятия?
- По ту сторону океана и здесь, ваше величество, число выходцев увеличивается, нужда растет.
- Странно, граф, вы слишком строго и мрачно смотрите на вещи; бедность существовала всегда.
- А разве это причина, по которой ее не следует искоренять? - быстро проговорил Эбергард.
Лицо короля омрачилось, он бросил странный взгляд на графа и встал, Эбергард сделал то же самое.
- Если бы я не знал, что вы опытный человек, граф,- сказал король,- скажу откровенно, я бы счел вас мечтателем.
- Юным мечтателем, хотите вы сказать, ваше величество, который гонится за мнимыми идеалами!
- Молодость всегда склонна к фантастическому вольнодумству, но вы, граф…
Эбергард едва заметно улыбнулся, король, казалось, с нетерпением ожидал ответа.
- Ваше величество, опыт в жизни приобретается только путем неустанной работы мысли, борьбы и страданий, и вот вывод из всего этого и побуждает человека занять известную позицию. Назовите это, ваше величество, вечной молодостью, согласен, но следование этой позиции всегда достойно. Ничто в мире никогда не остановит меня помогать бедным и, насколько в моих незначительных силах, бороться за правду! - отвечал Эбергард с одушевлением, между тем как поезд остановился.
Король с минуту молча и пристально смотрел на полное воодушевления лицо графа. Слова его тронули и вместе с тем озаботили короля. Он подошел к графу, в этот момент адъютанты отворили двери вагона.
- Мне бы хотелось называть вас своим другом, граф,- быстро проговорил король, подавая Эбергарду руку и пристально глядя ему в глаза.- Принимаете вы эту дружбу?
- О, это большая честь для меня, ваше величество! - взволнованно ответил граф Монте-Веро, низко поклонившись королю.
Придворные, оказавшиеся свидетелями этой сцены, не могли не отдать должного такому отличию.
- Мы понимаем теперь, почему вы столь дороги тому отдаленному двору, который так неохотно расстался с вами, граф.
После этих слов король вышел из вагона на перрон, возле которого остановился поезд, и Эбергард последовал за ним.
Все с любопытством смотрели на графа, а французский посол принц Этьен счел нужным присоединиться к новому королевскому любимцу, справедливо полагая, что его влияние при дворе растет с каждым днем.
Между тем как Эбергард, беседуя с принцем, шел по террасе, по сторонам которой росли апельсиновые деревья, король беседовал с обер-егермейстером фон Тримпшейном, а дамы королевского дома со своей свитой направлялись по другой дороге к охотничьему замку.
Дороги разделяла широкая цветочная клумба и высокие апельсиновые деревья, однако Эбергард заметил, что принцесса Шарлотта, которой очень шла длинная светло-зеленая амазонка, часто посматривает в его сторону.
Замок Шарлоттенбрун стоял на горе; позади него тянулся лес, а впереди с террасы открывался прекрасный вид на луга и поля, которые, несмотря на осеннее время, еще хранили прелесть лета. Сам замок был невелик и не отличался наружным блеском.
Королевская чета вместе с гостями подошла к широкой лужайке перед замком; по обеим сторонам ее стояли лакеи и прислуга, от обер-егеря до учеников садовника одетые в праздничные платья.
Жокеи и конюхи с лошадьми и всем, что необходимо для охоты, стояли по другую сторону замка, у опушки леса, откуда должна была начаться охота. Но прежде был назначен завтрак, который, по распоряжению фон Тримпшейна, был подан в большой зале замка.
Обер-егермейстер был мастер устраивать завтраки и обеды для знатных гостей и с изумительным искусством собственноручно готовил самые изысканные блюда и напитки. Стол был сервирован с особым изяществом. Икра, свежие устрицы, несколько видов жаркого, пикантные паштеты теснились в изобилии. Граф Монте-Веро, по желанию короля, сидел подле него, напротив принцессы Шарлотты.
Бокалы ежеминутно наполнялись вином, лакеи быстро сновали взад и вперед, но вот подали шампанское, и веселье достигло высшей точки.
Завтрак затянулся дольше, чем ожидали; король встал из-за стола только по прошествии нескольких часов, и когда все вышли из замка на лужайку, чтобы сесть на лошадей, солнце уже клонилось к закату. Воздух был свеж, и приятная прохлада, наполненная благоуханием осени, поднимала охотничий задор гостей, которые с помощью шталмейстеров садились на лошадей. Издали уже слышались веселые звуки труб, и егери со сворами собак стояли наготове.
Король ехал в открытой коляске, сопровождаемый егермейстерами, гости следовали за ним на лошадях. Принцесса Шарлотта грациозно и крепко держалась в седле, сжимая поводья своей прекрасной серой лошади. Зеленая амазонка обрисовывала ее стройный, гибкий стан, а прекрасные темные волосы прикрывала меленькая шляпка с белым пером. В руке она держала изящный хлыст.
Принц Этьен на дорогом буланом коне гарцевал подле нее, переговариваясь с ней по-французски. Вороной конь Эбергарда, слушаясь хозяина, следовал на некотором расстоянии за придворными.
В стороне принц Вольдемар пытался укротить свою неспокойную лошадь, отказавшись от помощи шталмейстера. Его, видимо, забавляло молодое горячее животное, беспрестанно подымавшееся на дыбы.
- Это вы виноваты, барон! - крикнул он камергеру Шлеве, который быстро подскакал к принцу.
- Прошу извинения, ваше королевское высочество!
- Ничего, вы доставляете мне этим удовольствие! Все ваши выдумки имеют какую-то особую прелесть, я люблю такие шутки!
- Вы весьма милостивы, ваше королевское высочество, к своему преданнейшему слуге! - отвечал барон, и хитрое выражение его лица уступило место выражению крайней преданности.
- Скажите, барон, что за человек этот новоявленный граф? - спросил принц полушепотом, наклоняясь к своему поверенному.- Я его совершенно не понимаю. Мне показалось даже, что мой августейший дядя при выходе из вагона протянул ему руку и тот ее дружески пожал.
- Я тоже заметил, ваше высочество, и тем более изумился, что этот странный незнакомец слывет возмутителем народа. Этому графу угодно не замечать меня, но зато я с полным бескорыстием посвящаю ему все свое время! - отвечал камергер с улыбкой, которая придавала его желтому морщинистому лицу неприятное выражение.
- Оригинально, как и всегда! - проговорил принц, смеясь.
- Господин граф заслуживает особого внимания, как ни странно, случай мне, кажется, благоприятствует. Я надеюсь еще сегодня собрать некоторые сведения о нем.
- Сегодня, каким образом? - спросил принц.
- Дело в маленьком rendez-vous, которое я, рассчитывая на позволение вашего королевского высочества, назначил в павильоне, что находится вот там, на опушке леса.
- Снова интересное приключение? В самом деле, барон, вы неистощимый мастер на выдумки; без сомнения, вы ожидаете даму.
- Конечно, ваше королевское высочество, но только в надежде получить от нее сведения, которые могут заинтересовать и вас.
- Мне бы очень хотелось застигнуть вас в павильоне, чтобы посмотреть, кто та дама и не нарушите ли вы программу своего rendez-vous.- Принц многозначительно посмотрел на камергера.- Но вы знаете, что я подвергнусь немилости, если до окончания охоты оставлю своего августейшего дядю.
- Одного взгляда было бы достаточно, ваше высочество, чтобы убедиться, что лишь любознательность составляет цель этого свидания, так как дама, которая будет ожидать меня в павильоне…
Камергер шепнул принцу на ухо какое-то имя, и затем оба быстро поскакали к коляске короля.
Уже вечерело. Золотистые лучи заходящего солнца еще освещали верхушки деревьев и играли на листьях. Кругом было тихо. Летний вечер мало-помалу спускался на землю. Принцесса Шарлотта с наслаждением глядела на окружающую природу.