Глава вторая
Государь Василий Иванович задумчиво разглядывал две бомбарды, стволы которых были склепаны из полос железа, часто перехваченных металлическими обручами. Около орудий муравьями суетились пушкари, или, на европейский манер, бомбардиры, в белых исподних рубахах. Из ствола одного орудия на землю свисала толстенная цепь, змейкой терялась в притоптанной траве и, встав на хвост, исчезала в жерле второго.
– Слышь, княже, что это твои ребятки затеяли?
– С орудиями-то? – Князь Андрей посмотрел вслед указующему царскому персту. – Это новый способ стрельбы. Два ядра сцепляем и бухаем одновременно. Они в полете закручиваются друг вокруг друга и косят неприятеля, аки косой.
– Разумно, разумно. Сами придумали али надоумил кто?
– Сами, царь-батюшка, – обиделся князь. – Нешто мы лапотники какие, с тевтона да ливонца слизывать?!
– Ладно, ладно. Не кипятись, – примирительно улыбнулся государь в густую русую бороду. – Верю.
Бомбардиры одновременно поднесли факелы к запальным отверстиям. Многочисленная государева свита поразевала рты и заткнула уши. В запальном отверстии одной бомбарды закурился сизоватый дымок, около второй вышла какая-то заминка. Пушкари забегали кругами, а потом, побросав багры и банники, спотыкаясь о ведра с водой, предназначенной для охлаждения стволов, кинулись врассыпную. Первое орудие изрыгнуло сноп пламени. В тот же момент ствол второго дернулся и с треском сорвался с деревянного лафета. Взмыв вперед и вбок, он зацепил первую пушку и выбил дульные цапфы из держателей. Второй ствол поднялся верстовым столбом, потом медленно завалился прямо на ядра, сложенные кучкой. Хрустнули деревянные брусья, в воздух полетели комья земли и деревянная щепа. Ядра раскатились, как яйца из-под плохой наседки.
Бояре в горлатных шапках, кудрявые рынды, суровые сотники, сокольничие с перчатками на правых руках, стряпчие, постельничие, виночерпии и прочий сброд, околачивающийся вокруг высочайшей особы, не разбирая чинов, повалились друг на друга.
– Однако! – хмыкнул царь, часто моргая и потирая ухо. – Не сработала придумка-то.
– Так и Москва не сразу строилась, – ответил князь, почесывая бровь левой рукой, на которой не хватало мизинца. – Пообвыкнут, научатся нормально запальники подносить.
– А пищали у тебя в хозяйстве есть?
– Есть германские, свейские, британские. Что сами делаем, что приспосабливаем под свои нужды. У меня целая полусотня там, в лесочке тренируется. С обрезами для конного бою. А что тишина стоит, так они, наверное, стволы чистят после ночных стрельб.
– А это у тебя сабельник? – Царь выгнул бровь. – Вот тот, с двумя клинками. Где так наловчился? – Он показал на маленького вертлявого человека, который кузнечиком скакал по траве, а в руках его, рисуя расплывчатые круги, вращались две короткие кривые сабли.
– Он татарин, из выкрестов. Ловкий черт! А умение нам от древних македонцев досталась. От воинов Александра Великого.
– Знатно. А тут у тебя что? Мужики обнимаются? – Царь показал на лоснящиеся тела, азартно вытаптывающие в невысокой траве почти идеальный круг.
– Не обнимаются, а борются на азиатский манер.
– А чего не на греко-римский?
– Так в греко-римском ногами цеплять нельзя, токмо рукой да плечом орудуй. А тут подсечки, подножки. Сил уходит немного, а польза велика.
В этот момент один из мужчин оторвал другого от земли и бросил через себя. Дернув в воздухе босыми ногами, тот приземлился на спину.
– А по мне, так на кулачках или саблюкой рубануть.
– Мы и саблюкой учим, и на кулачках, и из самострела. И даже ножевую науку даем.
– На ножиках-то зачем? У тебя же не тати ночные, а государево войско!
– Это особый отряд. Надо, например, человечка какого выкрасть, крепостцу небольшую у врага отбить или канцлера какого с бургомистром припугнуть, чтоб не очень залупались. Кого послать? Мужиков необстрелянных? Им без няньки ходу нет. Вон под Смоленском – боевое крещение!.. Половина под стенами полегла, половина из оставшихся после от ран окочурилась. А на стенах-то ополченцы одни были. Вот я и хочу приготовить таких волков, чтоб десяток, да что десяток – чтоб одного в овин запусти, он все стадо и порежет.
– Так, может, мне дружину вовсе распустить, если твои орлы со всеми напастями справятся? – усмехнулся Василий.
– Ежели ты серьезно мое мнение знать желаешь…
– Вижу, князь, ты что-то серьезное сказать хочешь. Говори, – разрешил государь.
– Не дружина тебе нужна и не ополчение, а настоящее войско. С общим призывом.
– Это как?
– Всех юношей, достигших восемнадцати годов, надо на год или на два забирать из домов и учить ратному делу. Поголовно. И саблей чтоб, и копьем, и палить научить без промаха.
– Ты чего несешь? Ополоумел, князь? Куда сгонять? Зачем? Пахать кто будет?
– Государь, мысль новая, но ты сам подумай! – поднял руки князь Андрей. – Русского человека всяк обидеть норовит. Татары, тевтоны, норманны… Придут в деревню, мужиков порежут, девок да детишек уведут. Наши лапотники годны только косами да граблями махать, а против воина обученного они ни в жисть не выстоят. Сноровки нет. А ежели им ту сноровку привить, так постоят за дом и отечество.
– Не знаю, – почесал в бороде Василий.
– А на покос да на сеянье можно и до дому пускать, отцам подмогнуть.
– Ладно, подумаю. Кстати, ты ведь, князь, меня не затем позвал? – хитро прищурил один глаз государь всея Руси.
– Не затем, царь-батюшка. Хотя, конечно, хотелось, чтоб ты посмотрел, что не зря мы деньги казенные проедаем. Но вообще я поговорить хочу.
– Так чего сам в кремль не приехал? В палаты? Посидели бы рядком, поговорили ладком. Медов хмельных испили бы.
– Да больно много чужих ушей у тебя, – ответил князь, опустив взгляд. – Из стен растут!
Лицо царя вспыхнуло, он поднял посох и хотел ударить им в землю, но сдержался.
– И то верно, развелось болтунов. Что ни скажи, через час во всех подклетях обсуждение.
– В общем, дело такое… Даже не знаю, как начать-то, – помялся князь. – Помнишь, государь, человека нашего в Гишпании, дона де Вилья?
– Как же, помню. Хоть и нерусь, а много хорошего для нас сделал.
– Лет пять назад наговорил он там много чего, а инквизиция не дремала. Убоявшись возможных последствий, этот дон отправил свою семью в такое место, куда их католические лапы ни за что не дотянутся.
– Неужто в Московию? – притворно удивился царь, хотя прекрасно знал ответ.
– Да, в Московию, – сам того не замечая, польстил царю князь. – Да только грех случился. Напали на карету неподалеку от города. Охрану убили, жену Марию то ли пленили, то ли сбежала она. Сие мне не ведомо. А мальчонку, сына его, я позже подобрал, у меня на подворье растет.
– Это ты с ним тогда на Масленицу приходил? Он племяннику моему, сыну брата Юрия, в кулачном бою один зуб выбил да два сломал.
– Прости его, царь-батюшка, не со зла он. По незнанию.
– Да я не сержусь. Кулачный бой на Масленицу – дело святое. Я б тому отроку сам добавил бы, чтоб Рюриковичей не позорил. Так что там дальше-то?
– С доном тем после потери семьи плохо стало. Сначала жар его обуял, неделю пластом лежал, вином отпивался. Потом схватил шпажку – это саблюка ихняя прямая, чуть полегче меча будет, – выскочил на улицу и давай народ направо и налево тыкать. Как курей вертелом. Восьмерых успел на тот свет отправить, прежде чем скрутили его. Так он вырвался, стал убегать и упал в канал. Их там много нарыто. Чуть не утоп, но вылез где-то далеко за городом. Говорят, всю ночь в поле сидел и волком выл на луну. Местные за оборотня его приняли, хотели дубьем забить до смерти, да он на кулачках многих перекалечил и в лес подался. Что делал, как жил, никто не знает. Но вернулся только через неделю. Обросший, ободранный… А как по семье-то убивался!
– Ох и хитер ты, княже. И безжалостен, змей, – погрозил царь пальцем. – Нет чтоб родителю весточку отписать, что, мол, сынок-то цел.
– Да я ж не для себя, я о пользе государству пекусь. Ежели что не так пойдет, заартачится сиятельный дон, то мы ему отрока и предъявим с пикой у горла. Мол, хочешь целым получить, так делай то, что тебе велено.
– Ох, чую, князь, что-то большое ты задумал. И игра эта на родительских чувствах неспроста.
– Неспроста, но я по порядку. Когда дон возвернулся, его почитай сразу и скрутили. Правда, он уже и не сопротивлялся совсем. Год продержали его в холодной, а потом выпустили, но с условием, что он отправится в Новый Свет и будет там отстаивать честь испанской короны.
– Знаем мы ту честь, – буркнул царь.
– Он, не долго думая, собрался и отбыл за море, – продолжил князь. – Долго не было о нем ни слуху ни духу. А недавно совсем птичка весточку на хвосте принесла, мол, в большую силу взошел наш дон, сидит помощником губернатора на Кубе. Чуть сам губернатором не стал, но интриги там ого-го, не чета мадридским. Ну да авось он скоро нынешнего-то задвинет.
– Задвинет?
– Ей-богу, задвинет. Веласкес-то жаден да глуп. Всех достоинств, что роду знатного и зверства отменного.
Царь понимающе покачал головой, вспоминая боярскую думу. Знакомо, знакомо.
– И ты хочешь, чтоб он землями этими правил нам во благо?
Князь не ответил, только улыбнулся уголком губ, отчего лицо его стало напоминать маску бога викингов Локи – покровителя коварства и злой шутки.
– А зачем нам оно? – спросил Василий. – Мы-то тут, а Новый Свет где? За окияном! От всего того, что там деется, нам ни тепло ни холодно.
– Э нет, царь-батюшка, не так уж он далек, если вдуматься. Месяц пути всего. Нынче рано, конечно, загадывать, но вот как попадут все русские земли под твою руку, начнется тогда совсем другой свистопляс. Швед на севере, ливонец и литовец с поляком на западе. А за ними германцы, франки. С юга крымский хан грозит, с востока – Казань. Даже если они всем скопом навалятся, устоит Русь. А вот если тихой сапой отрежут нас от выходов к морю и торговли с другими странами, то держава может и захиреть. Не к китайцам же нам пеньку и соболей возить?
– И что ты предлагаешь? Утвердиться там силой, чтоб потом, если что, брать Европу в клещи?
– Было бы здорово, но это слишком хорошо, чтоб стать правдой, батюшка.
– И хватит меня батюшкой звать, зови государем, как всем велено.
Бомбардиры снова выкатили пушки на позицию и зарядили их ядрами, скрепленными цепью. Один приблизился к орудиям с наскоро сколоченной деревянной рамой, на концах которой тлели два фитилька, и поднес их к запалам. На этот раз занялись оба. Бросив рамку, он отскочил и присел за небольшим холмиком. Через секунду оба орудия одновременно выплюнули снопы пламени и сизого дыма. С надрывным свистом сцепленные ядра, рисуя в воздухе темное колесо, врезались в ряд чучел, укрепленных на длинных колах. В небо взвились тлеющие обрывки старых кафтанов и космы горящей соломы. В рядах мнимого противника образовался проход шириной локтей в двадцать.
– Да, батю… государь. – Князь дернул кадыком, разгоняя ком, образовавшийся в глотке от пороховой гари. – Если поставить там сильную крепость и завязать с тамошними жителями торговые связи, то мы сможем влиять на гишпанского короля Карла, который из европейских монархов сейчас самый сильный. Новый Свет – это пряности, овощи невиданные, звери разные, меха чудные. А золота, говорят, там залежи. Самородки с голову барана. Его можно либо намыть в реке, либо у местных сменять. Я когда письмо от своего человека читал, временами думал, что с ним горячка приключилась, однако прислал он с письмом несколько предметов…
– Мягко стелешь, князь, да не жестко ли спать будет? То, что Вилья в почете и может склонить весы нам на пользу, это понятно, но как его заставить? На него и дома-то управы не было, а теперь он вообще за окияном и плевать на все хотел. Сыном пригрозить? Опять же как? Сказать ему, что сын у нас, так он и не поверит. Прислать ухо в туеске? Да мало ли чьи уши можно в туесок кинуть. А если сына к нему направить как доказательство, так он кровиночку свою просто отобьет.
– Так, да не совсем. – Князь снова улыбнулся недоброй улыбкой. – Сразу после взятия Смоленска ворвались мои молодцы на подворье одно монастырское. Стали девок из келий тягать…
– Монашек, что ли? – нахмурился царь. – Нехорошо.
– Война, – просто ответил князь. – Так вот одна из них ратнику ложку тонким концом в глаз воткнула, второго приголубила по лбу дубьем так, что до сих пор под себя ходит, у третьего вырвала из рук тесак и как начала им махать – насилу отобрали. А когда стали пытать, кто да откуда, сталось, что по-нашенски она ни в зуб ногой. Все на непонятном языке талдычит. Хотели ее прямо там кончить, да сыскался, к счастью, человечек разумный. Он ратникам объяснил, что не надо бабу трогать, и донес кому надо. А я на следующий день там был. Оказалось, что это жена нашего дона.
– И теперь можно… – воскликнул государь.
– Да, – совсем невежливо перебил его князь. – Теперь можно спокойно отсылать сына к отцу, вручив ему какой-нибудь материнский медальон или локон. И вот он у нас где! – Он поднял костистый кулак с куцым мизинцем, покрытый жестким черным волосом, к самому носу царя, потом вздрогнул и спрятал его за спину.
– Ну, хитер, – не заметил оскорбительного жеста государь. – Ай хитер, старый лис. Только вот я так и не понял… – князь вопросительно выгнул бровь. – Кто ж умыкнул жену нашего дона и упрятал ее монастырь?
– Ну, упрятали, понятно, смоленские бояре, – начал князь. – А вот кто за этим стоит – пока тайна для нас. Я мыслю, это либо Сигизмунд, новый ливонский царь, который по молодости не понимает, куда голову сует и чем для него это может обернуться, либо…
– Либо?
Князь погрустнел.
– Временами мне видится за этими, и не только этими, событиями то свейский золотой крест на синем поле, то когтистая лапа британского льва.
– Швед – понятно, но англам да саксам-то какая корысть в этих делах?
– Они гишпанского флота боятся, да и нам подлянку с радостью сделают. Спросят, почему, мол, в русских лесах пропала семья одного из виднейших царедворцев? Войну нам Карл Пятый не объявит, конечно, но начать давить на юге через генуэзцев или крымского хана – это запросто. Пока мы с ним разбираемся оружием, друг другу грозим и подметные письма пересылаем, Генрих британский будет спокойно обделывать свои дела. Британия того и гляди выпрет в окиян, как опара из кадушки. Ужо поплачут все, кто плавает там без достаточного числа пушек.
– Считаешь?
– Докладывают. Верный человек узнал, что строят на островах многопалубные корабли. Орудий на каждом – от одной дюжины до трех. Такими силами они испанские галеоны, что золото в Старый Свет повезут, как орехи начнут колоть.
– Везде-то у тебя верные люди, князь.
– На том стоим, государь.
– Ох, не нравится мне это. Все – французы, британцы, испанцы – за морем земли себе завоевывают, растут, а мы со своими договориться не можем. Тверь, Устюг, Новгород, Псков… Все независимость свою отстаивают, хотят вечем вопросы решать, монету свою чеканить. А как беда, так гонцов шлют к стенам белокаменным. Царь-батюшка, опора и надежа, челом бьем! Не выдай! Не дай съесть лютому ворогу! И жалко, и по харям их квасным навалять хочется до хруста в деснице.
– Брось, государь. Это вопрос решенный, тут только время потребно. Через сто лет об этих городах и о мелочи всякой европейской, норовящей Русь на куски порвать, и памяти не останется. А княжество великое московское, царство русское в веках стоять будет.
– И то верно, – улыбнулся государь. – Ладно, мне в кремль пора. Дела. А ты, княже, считай, что на это дело мое согласие получил.
Царь развернулся и, опираясь на резной посох, отправился к свите, стоящей поодаль.
"Ох, устал Василий, совсем стариком сделался, – подумал князь. – А ведь ему еще и тридцати нет. Да легко ли такую страну, такой крест на себе нести, добиваться единовластия, упразднять уделы, подводить вольнодумных князей под единый закон. Аукнется ему это черной немочью. Ох аукнется. Впрочем, не стоит печалиться о том, что еще не случилось".
Князь еще раз взглянул вслед царю и неторопливо побрел к приземистым постройкам, стоящим в сотне шагов. Проходя мимо полянки, где один из его орлов показывал молодняку, как надо работать с засапожным ножом, он приостановился, невольно залюбовавшись. В одном длинном плавном движении воин умудрялся подкатиться под выставленное копье, выдернуть из-за голенища клинок, вспороть чучело через пуп так, что солома летела во все стороны, и выйти в боевую стойку за спиной предполагаемо-умирающего противника. Попытки молодых повторить такое заканчивались в лучшем случае ударом головой в столб, на котором висел мешок, в худшем – резаными пальцами.
Чуть поодаль одинокий стрелок тренировался с большим генуэзским арбалетом. Крепкой рукой с посеченными тетивой пальцами он растягивал воловьи жилы, накидывая их на собачку спускового крючка, накладывал короткую толстую стрелу, вскидывал и отправлял болт точно в центр кольца, свернутого из соломенного жгута. На все про все у него уходили считанные секунды.
Парни с гиканьем и веселым матерком учились брать приступом крепостную стену высотой локтей в двадцать. Они бросали крюки, приставляли лестницы, уворачивались от небольших мешков с песком, сбрасываемых на них сверху дюжими молодцами, изображавшими защитников. Две попытки провалились с треском, в третий раз один удалец таки сумел, раскачавшись на веревке как заморская обезьяна, проскочить за зубцы. Защитники скрутили его и на раз-два-три выбросили обратно. Грохнув костями, он покатился по земле, снова вскочил на ноги и бросился на лестницу. Князь повнимательнее пригляделся к парню, запоминая ретивого бойца.
Проштрафившиеся вояки чистили лошадей у пруда. Кобылы, специально приученные к грохоту бомбард и пищалей, безучастно обирали мягкими губами короткую жесткую траву, а парни брызгали друг на друга из деревянных ведер холодной водой и ржали, как отсутствующие здесь жеребцы.
"Ну вот и добрел", – тяжело вздохнул князь, остановившись на пороге основательной избы. Разговор, предстоявший ему сейчас, был гораздо труднее, чем беседа с государем всея Руси. Игра, которую он собирался провести по обоим берегам Атлантики, была продумана задолго до того, как ее представили на царский суд – дуракам и монархам полдела не кажут.
Теперь, когда величайшее соизволение получено, пришло время поговорить с двумя людьми, которые должны стать непосредственными исполнителями всего дела. Конечно, он мог просто отдать приказ, но… Здесь одним приказом не обойтись, надо быть уверенным в том, что посланцы, оторванные от родной земли и его отеческого надзора, живота не пощадят, но все сделают как должно.
За паренька князь был почти спокоен. Тому предстояло отправиться в далекие теплые страны на поиски отца, с которым он был разлучен почти семь лет. Не то что согласится – бегом побежит. А вот Мирослав… Тут князь не был уверен, но иной кандидатуры, увы, не видел.