- Присяга, честь, король, говорите, пан подскарбий? - прогремел гетман. - Так не пустой это звук ни для кого, как и Родина! Но присяга - это не только обязанности, но и права! Это как договор, между прочим! Договор двух сторон. Останетесь ли вы с женой, что клялась в вечной любви, если она вам изменит? То-то! А родина одна! К вашей личной родине, Смоленску, любый мой пан Винцент Гонсевский, враг подступает, между прочим. А мы сейчас не присягу нарушаем, а ищем пути спасения. Мы дадим шанс королю. Пусть поможет нам или Ватикан уговорит армию прислать. Нехай! А нет, так пробачте! Так что, кто за?
Теперь и Маяковский пусть и медленно, но поднял булаву, бросая вопросительный взгляд на Гонсевского. Подумал и поднял руку Гонсевский, со словами "ну, только если на период войны".
- Вот и добре, - кивнул гетман, - но это, повторю, пока что предварительная выработка стратегии на будущее. Хотел я до вынесения на сейм этого плана в вашей поддержке убедиться. Вижу, здравый смысл вам не отказывает, панове. На том дзякуй вам великий.
Глава 6
БУНТ В ГОРОДЕ
Страсти на ложе молодоженов утихли лишь с рассветом. Да и то всего на полтора часа. Проснулся Кмитич в благоухающей россыпи русых волос, ощутил пряный запах девичьего тела, взглянул в синие глаза своей Маришки и вновь впился губами в ее губы, обнял за тонкую, как тростинка, талию и… продолжил любовную битву. Прошло еще полчаса.
Конечно, Самуэль с большим счастьем лежал бы сейчас с Иоанной, сестрой Михала, по красоте и изысканности с которой не сравнилась бы ни одна другая девушка литвинского света. Но… ох уж эти Радзивиллы! Ничего не получилось из той любви - одни страдания. Вызвать бы этого наглеца Лещинского на дуэль! Только ничего бы это не изменило: нашел бы Александр Людвик своей дочери очередного ляха из королевского окружения! Кмитич смотрел на жену, но видел глубокие чайные глаза своей Иоанны, слышал ее сладострастный стон в ту единственную ночь, когда их тела слились… Оршанский войт аж мотнул головой, чтобы прогнать эти призраки прошлого, прошлого, с которым его уже ничего не связывало кроме горечи и незаживающего рубца на сердце.
Кмитич и Маришка лежали на широком ложе, щурясь на солнечный луч, пробивающийся прямо на их лица сквозь крашеные стекла резного окна. И так хорошо им было вместе, что весь этот сыр-бор, связанный с войной, казалось Кмитичу, ушел куда-то в другой мир. Но вот этот другой мир грубо вмешался в их, нежный и хрупкий. То был стук в дверь и крик:
- Пан канонир! Пробачте, кали ласка! Але ж пан Обухович вас чакае на пятой кватере! Хутка, пан!
- Чтоб вы провалились с вашей войной! - вздохнула Маришка. - Мужчинам только бы и воевать! Что за люди?! Не хочу, чтобы ты уходил, - и она обвила своими тонкими руками крепкую шею Самуэля со змейкой золотой цепочки и маленьким крестиком. Простым крестиком, без узоров.
- Католический? - спросила девушка, играя крестиком пальчиками.
- Лютеранский.
- Так ты лютеранин? А я думала, что католик, - удивленно приподняла темные тонкие брови Маришка.
- Был католиком. Неужто не помнишь, что я тебе писал?! Сейчас я кальвинист, как наш гетман. У нас многие перешли в протестантизм. Хорошая конфессия. Не такая занудная, как католицизм или православие.
- А чем она лучше?
- Ну, если верить, все началось с бумажки, которую 31 октября 1517 года профессор богословия Мартин Лютер приколотил к дверям замковой церкви в Виттенберге. В этой бумажке профессор подверг сокрушительной и совершенно справедливой критике католическую церковь. Главным пунктом учения Лютера был тот, что указывал на вещь, вообще говоря, само собой разумеющуюся: если Бог все видит и все знает, то зачем для общения с ним верующему нужны загребущие посредники, то есть священники, папы да попы? Раньше читать Библию имели право только священники, и то на латинском языке. Но если Господь всемогущ, то почему он не может понять твой собственный язык?
- Верно, - согласилась Маришка, - вот мы, православные, на своем языке и молимся. Так зачем же Бога менять?
Кмитич, глядя на молодую жену, подумал, что она еще совсем глупая и наивная девчонка. Он ласково провел ладонью по ее шелковой щеке.
- Не Бога, а конфессию! Чуешь? Мы, Маришка, живем в просвещенные времена, в семнадцатом веке от Рождества Христова. Человек изобрел кремневые замки к мушкетам, обошел вокруг Земли на кораблях, нашел все ранее неоткрытые земли. Все меняется. Религия тоже должна соответствовать времени. Вот католики и православные очень все четко распределили - как и кому молиться. А ведь Бог желает общаться подобно тому, как желает общения ребенок с нами, со взрослыми. Христос желает общения простого и доступного. Вот для протестантов молитва и есть это самое простое и свободное общение с Богом.
- Правда, что вы Святую Троицу отрицаете?
- Скорее, не принимаем и не понимаем, что под этим подразумевают католики и православные. Вот ты читала Ветхий Завет и Новый Завет?
Щеки Маришки вспыхнули алым румянцем.
- Не осилила. Зато молитвенник "Часослов" знаю, и календарь праздников и постов тоже! - почти скороговоркой оправдалась она.
- А вот если бы осилила хотя бы Новый Завет, то поняла бы, что там нет упоминания о Святой Троице, как нет и в Ветхом Завете. То есть ни Христос, ни Павел об этом ничего не говорили. Значит, и протестанты Троицу игнорируют. Все просто!
- А как вы молитесь? - Маришка с любопытством посмотрела в глаза Кмитича. Тот поцеловал ее в глаза, улыбнулся:
- Как? На русском понятном языке. Не на латыни, как католики, и не на старославянском, как попы. В службе и убранстве протестанты ценят простоту и не любят пыль в глаза пускать нарядами да церемониями. Священных мощей мы тоже не почитаем, ибо нет в них души, и вообще, это просто кости. У протестантов молиться нужно просто, определенно, не перегружая молитву просьбами и не допуская эгоистических помыслов.
- Значит, если я за тебя буду молиться - это мои эгоистические помыслы?
- Нет, - чуть не засмеялся Кмитич, - это вполне нормальная краткая просьба. Мы ж семья! Ты должна молиться за меня, а я - за тебя.
- Значит, ты меня бить не будешь? - неожиданно испуганно посмотрела Маришка в глаза мужу, приподнимаясь на локте, обнажая полностью свою левую круглую грудь.
- Бить? Зачем? - удивился Кмитич и поцеловал ее розовый нежный сосок.
- Ну, у нас говорят, что муж тот любит жену, который ее бьет, - ответила девушка, не обращая внимания на интимный поцелуй.
Кмитич рассмеялся и откинулся на подушку.
- Тут в Вильне случай смешной был, - заговорил он, глядя в дубовый потолок, - один литвин женился на московитке не то из Твери, не то из самой Москвы. Не ведаю. Красивая, короче, и хорошая девушка, но она очень недовольна была, что он ее не бьет. Боялась, что не любит. Тогда литвин, чтобы ее не огорчать, побил ее раз. Жена сразу стала лучше к нему относиться. Чтобы не портить с ней отношения, он побил ее в другой раз. Она вновь не проронила ни слова, считая, что ее муж стал любить ее еще крепче. Третий раз он ее крепко побил. Ее унесли в больницу, где она и скончалась. Стали судить литвина за избиение, но адвокат оправдал его, сказав, что бил он жену по согласию и любви, по личной просьбе убиенной. Так что бросай свои азиатские привычки. Не буду я тебя бить. Но разве если чуть-чуть, - улыбнулся Кмитич.
- Значит, это только в Московии бьют жен? - обрадовалась Маришка. - А еще говорят, что они в теремах сидят и не гуляют, лица платками закрывают. А молиться в церковь их тоже не впускают - только стоя на улице. Это правда?
- Уж и не знаю. Вам тут в Смоленске видней. Может, и правда, - пожал плечами Кмитич.
- Не хочу жить в тереме. А зачем царю наш Смоленск? - спросила девушка, вновь приподнимаясь на локте и вновь обнажая свою аккуратную грудь. - Разве был наш город когда-то под Москвой? Я здесь провела всю жизнь, но никаких московцев раньше тут не было.
Кмитич усмехнулся:
- Всю жизнь… Скажешь тоже! Тебе что, сто лет, что ли? Хотя, ты права. Смоленск был вольным, был под Киевом, потом вступил в Литву, почти сразу же по основании Княжества, но с Ордой не якшался никогда, - покачал головой Кмитич, - как я помню из истории, лишь царь Иван III первым завоевал Смоленск в 1507 году, но ненадолго. Потом царь Иван Жахливый завоевывал. Тоже ненадолго.
- А правда, что царь Алексей - сумасшедший? - сделала большие глаза Маришка. - У нас тут ходят слухи, что отец нынешнего царя вообще с ума сошел и умер. Правда?
- Ну, - усмехнулся Кмитич, - разное говорят. От сумасшедшего царя Ивана Жахливого не думаю, что могло здоровое потомство родиться. Вот и отец нынешнего царя, того, - Кмитич присвистнул, - сварьятел. Может, и этот не в порядке. Из-за этого, наверное, им там и не сидится в Москве. Поэтому уедем отсюда в Оршу. Или в Вильну. Там красиво, людей много, дома близко друг к другу стоят, и люди прямо из окон общаются между собой через улицу. Шведы называют Вильну славянским Карфагеном. Карфаген и есть!
- А что за Карфаген?
- Ну, город такой был в Африке еще во времена Древней Греции и Рима. Бойкий портовый город, где жили многие народы. Но мне и Орша нравится. Тихий городок, уютный. Правда, два пожара у нас сильных было. Старики рассказывают, что еще так никогда город не горел. Говорят, не к добру, мол, "дрэнная прыкмета", сгорит и в третий раз. Это меня тревожит.
- Ты такой умный! Откуда знаешь все?
- У нас дома книг всегда было много, - ответил Кмитич, с укоризной покосившись на стол Маришки, где лежала одна-единственная книга - русский молитвенник "Часослов" краковского издателя Швайпольта Фиоля, отпечатанная еще в 1491 году. Ее Кмитич уже успел посмотреть. Еще одна старая и не менее ценная книга - "Бивлия Руска" полоцкого доктора наук Францыска Скорины - лежала на полке под толстым слоем пыли и уже давно служила подставкой для подсвечника. По тому, как капли воска залепили страницы, можно было предположить, что в последний раз книгу раскрывали в том же 1517 году, когда сей том вышел из типографии.
- У нас много книг, - повторил, повернувшись к Маришке, Кмитич, - со всего света. Брат мой - известнейший в Литве педагог и поэт, между прочим.
- Да ну?
- Микола Кмитич. Неужто не слыхала?
- Нет.
- Ось! - Самуэль рассмеялся. - Ты первая, кто не знает моего брата! Это даже приятно! А то бы я подумал, что ты меня полюбила только из-за него! А я ревнивый! Хотя, - и он перекрестился, - мой брат уже в раю давно. Я его не помню даже. Так неужто и в самом деле не читала ты поэм Миколы Кмитича?
- Науки девушкам ни к чему, - чуть обидчиво ответила Маришка, - так наш батюшка говорит.
- Может, он и прав.
- И еще он говорит, что мы, бабы, бесовское отродье. Только и думаем, как бы мужчин с пути истинного сбить.
- И это верно! - рассмеялся оршанский войт. - Вот меня на службу зовут, а я не иду из-за тебя. Правда, и сам не хочу.
- Но я не бесовское отродье и тоже кое-что из наук знаю, - стала оправдываться юная жена Кмитича, - к примеру, знаю про родной Смоленск много интересного. Знаю, что там, где сейчас Доминиканский кляштор, был ранее Авраамиев монастырь. Знаю, что построили наш Смоленск варяги из шведского Смоланда, потому он так и называется. В деревне Гнездово, тут недалеко к западу от Смоленска, целый город погребальных варяжских курганов есть. Сама видела те курганы. Может, там золота много? Но нам строго запрещают эти курганы копать. Говорят, духи урманов их охраняют.
- О! - поднял удивленно темные брови Кмитич. - А я, хоть и считаю себя смоленским, такого и не слышал пока. Утерла ты мне нос! - засмеялся он и поцеловал девушку в губы.
- Значит, в Оршу, раз там пожары, мы не поедем? - лукаво улыбнулась пани Кмитич, - так, может, все-таки в Вильню? Ну, раз там этот, как его, Каркаген!
- Карфаген! - поправил Кмитич. - Можно и в Вильну.
- А там женщины, поди, красивые, не чета нашим! Что носят сейчас в Вильне?
- Сейчас не знаю. Знаю, что мужчины носят белые или черные туфли на красном высоком каблуке до полутора вершков.
- А это откуда знаешь? - удивилась девушка.
- Боноллиус сказал, - улыбнулся Кмитич.
- А, этот! - по-детски захихикала Маришка. - Ну и петух расфуфыренный этот Боноллиус!
- Зато не в пример другим делом полезным здесь занимается. Если бы не он, то через вашу стену коровы бы пробегали, и ворот никаких не надо было бы. Представляешь, он даже в Америку плавал юнгой вместе с капитаном Лапусиным.
- А это кто такой?
- Не знаешь Еванова-Лапусина?! Как же так! Ну, это ведь знаменитейший во всей Речи Посполитой человек. Это наш Христофор Колумб!
- А это кто?
- Колумба не знаешь?
Маришка смущенно заморгала.
- Это один наш бывший земляк, - стал объяснять Кмитич, - что поплыл на португальских кораблях в Индию не на восток, а на запад, используя открытие Магеллана, что Земля круглая. Ну и приплыл к новой земле, которую поначалу принял за Индию, потому и назвал Вест-Индия - Западная Индия. Неужто вообще не слыхала?
- Что-то слыхала, - покраснела Маришка.
- Так вот, Лапусин. Я-то думал - он уже умер, но, оказывается, жив старый морской черт. Наверное, мемуары пишет у камина. Он победил пиратов на Полесском море, помогал гетману разбить Хмельницкого… Так, все! - Кмитич голым выскочил из кровати. - Надо собираться. Слышала, что просили? Хутка! А я тут лежу, как бервяно!
Первым делом он поднял ножны своей карабелы, потряс ими в воздухе, улыбаясь:
- Без Бога ни с порога, без карабели - ни с постели!
Маришка, подперев голову рукой, с улыбкой рассматривала поджарое мускулистое тело Самуэля, наблюдала, как он быстро двигается по комнате, собирая разбросанное платье. Ее щеки налились розовым румянцем:
- Самулек! - тихо позвала она. - А я тебе понравилась? Ты меня и вправду любишь?
- Конечно же, глупышка! - засмеялся Кмитич и тут же посуровел, подумав про себя: "Боже! Я ж ее совсем не кахаю! Что я сотворил!"
Кмитич прибежал, как и просили, к пятой кватере. Там уже стояли Обухович с Боноллиусом, вокруг пушки сидела небольшая группа пушкарей, оживленно беседуя. Боноллиус брезгливо поглядывал на рыжебородого пушкаря с глиняной курительной трубкой.
- Опаздываете, пан жених, - мягко упрекнул Обухович Кмитича.
- Прошу прощения, пан, - кивнул головой Кмитич, - а что была за срочность?
- Вот тут хотели обстрелять подозрительный отряд казаков, то бишь легкой конницы. Наверное, разведка московцев. И вот еще полюбопытствуйте, - Обухович протянул Кмитичу мятый лист царской грамоты, точно такой же, какую в эти дни зачитывал в Вильне гетман своим полковникам. "Пан канонир" быстро пробежал глазами текст.
Крикнул орел белой славной,
Воюет Царь православной,
Царь Алексей Михайлович,
Восточнаго царствия дедич.
Идет Литвы воевати,
Свою землю очищати.
- Что значит "свою землю", если идет на Литву? - удивился Кмитич. Обухович лишь слегка улыбнулся и пожал плечами:
- Читайте, пан канонир. Там целая поэма!
Кмитич вновь уткнулся в грамоту:
Боярина шлет думного,
Польской мовы разумного,
Бо до славной горы Девичи
Идет Илья Данилович
До Смоленска города,
Чтоб без крови была згода,
Смело идеть царя славить,
За царя перси стравить,
Отважное сердце мает,
Смело к муру подступает,
Кажет - трубит на розмовы,
Отважны есть етманы словы,
Кто б живот свой так славил,
Як Илья послов ставил.
- Что за… - Кмитич едва сдержался, чтобы не ругнуться. - Это значит, царь пиитов нанимает! На тонкие струны души давит, гадюка! Это что-то новенькое! У его предшественников такого деликатного вида ведения войны я что-то нигде не встречал! Только вот стиль как-то подкачал. Не то по-литовско-русски пишет пиит, не то по-московски?
Кмитич сразу определил, что писал явно московит, знакомый, но отдаленно, с литвинским диалектом русского языка.
- Концовка особенно удалась! - вновь иронично заметил Обухович. Кмитич дочитал:
Восточный царь Бога любит,
Жалует вас, а не губит;
А вы знайте своего царя,
Восточного Государя;
Восточный царь вас жалуеть:
Вместо скорби живот вам даруеть.
До всех Смольян:
Челобитную царю дайте,
Без крови Смоленеск сдайте.
- Откуда сия писуля? - Кмитич вопросительно уставился на Обуховича.
- А холера его разберет! Вот пушкари нашли где-то, - кивнул он на беспечно сидевших у лафета мужиков. Рыжебородый с трубкой, старший из канониров Кмитича - его все звали дед Салей - весело взглянул на оршанского князя:
- Это беженцы, что в Смоленск пришли, принесли. Им специально московцы такие грамоты дали, каб нам передать. Там написано, что какой-то посол к нам едет. А был ли посол-то?
- Нет, вроде, - нахмурился Кмитич, оглянувшись на Обуховича.
- Я полагаю, что написано как раз, чтобы подготовить нас к приходу посла. Но посла пока не было, - кивнул воевода, - может, среди этих казачков, что подъезжали под стены города, и был этот Илья Данилович?
- У них был белый флаг? - спросил Кмитич.
- Так ведь нет, - ответил дед Салей, - вроде как разведывательный разъезд только!
- Хм, - Кмитич задумчиво потер пальцами свой решительный квадратный подбородок.
- Там что-то про челобитную написано, - дед Салей был явно в веселом расположении духа, лукаво подмигивал, - мол, пишите царю оную. Может, в самом деле, напишем. Примерно так: "Катитесь, любы наш царь, колбаской до своей башни Спасской!"
Пушкари грохнули от смеха. Кмитич тоже улыбнулся.
- Пан воевода! - кивнул он Обуховичу на Салея. - У нас тоже свои поэты есть! Во! Дед Салей!
Однако Обухович не разделял веселья. Он о чем-то думал, насупив брови.
- Кепска все, - обронил он, - значит, не обойдет супостат наш город. Уж точно штурмовать будут. Верил я до последнего: вдруг минует нас чаша сия? Ан, нет! Продержимся ли?
- Продержимся, пан воевода! - пушкари были явно настроены оптимистично и решительно. - Не хвалюйтесь вы так! Мы царю пушками враз мозги прочистим!
- Хватит! - оборвал их Обухович. - Враг у ворот, а працы немерено! Панове, за работу! Пан канонир! У меня дома ровно через полчаса сбор всех кватермейстеров. Тебе тоже быть.
В просторной гостиной Обуховича через полчаса собралось восемнадцать человек офицеров командиров кватер плюс Корф и Боноллиус. Пришел и Кмитич. Чтобы усадить всех, Обухович приказал сдвинуть вместе два стола.
- Московиты не сегодня-завтра появятся, - объявил воевода без церемонных приветствий и вступительных речей, - вот, спадары мои любые, я составил подробный список кватер, командиров каждой и число защитников. Когда буду зачитывать, просьба кватермейстерам отзываться.
Обухович сел и взял в руки длинный, словно грамота, лист бумаги.
- Итак, Станислав Униховский!