"Остин" двигался к передовым позициям. Водителю приходилось часто клаксонить и протискиваться сквозь густой людской поток, состоявший из бегущих от линии фронта беженцев. В основном это были пешие, с тачками, груженными узлами и чемоданами, из-за которых выглядывали любопытные детские глаза. Эти ехали "в никуда" с надеждой где-нибудь приютиться. Южно-украинские пожилые помещики возвращались на загруженных доверху арбах и телегах в свои неприспособленные для зимнего проживании крымские дачи. Промелькнул мимо автомобиля даже фаэтон, гордость какого-то музея.
Возле самого Таганаша "остин" остановился. Дорога здесь раздваивалась. Кто-то из беженцев сворачивал вправо, в надежде затеряться в маленьких крымских селениях, но большинство держало путь прямо, на Джанкой. Здесь можно было уцепиться за какой-нибудь поезд и уехать на нём подальше от этого кошмара.
Генералы высмотрели в толпе испачканных грязью солдат, всё ещё бодрых, весёлых, вероятно, новобранцев, недавних гимназистов. Винтовки они несли на плечах, закинув на них руки.
Присмотревшись к автомобилю, они сняли винтовки с плеч, приняли подобающий солдатам вид.
- Чьи будете? - как-то по-доброму, по-отечески спросил их Кутепов. И этот тон среди ругани и криков обезоружил вчерашних гимназистов. Они на минуту забыли, что являются солдатами, и один из них, видимо, старший по возрасту или же просто душа компании, стал многословно отвечать.
- Я - Сахновский, этот вот - Баранов, тот рыжий - Шагандин. Мы из Мелитополя, из одной гимназии…
- Постой! - остановил гимназиста Кутепов. - Я спросил: чьи вы? То есть из какой воинской части? Кто командир? Куда направляетесь?
- Так нам ничего не сказали, - вступил в разговор ещё один из новобранцев. - Велели прийти всем в гимназию. Там обмундировали, выдали винтовки и велели самостоятельно добираться до Геническа. Добрались. Никто ничего не знает. Один дяденька посоветовал двигаться к Сальково. Пришли… И опять оказались никому не нужны. Теперь идем в Джанкой, сказали, там нас определят.
- Кто сказал?
- Фамилию не назвал.
- Да чего там, - возразил Сахновский. - Вроде генерал Консервов. Что-то в этом роде.
- Может, генерал Канцеров?
- Похоже, - отозвались несколько гимназистов.
- Так вот! - Кутепов обвел их строгим взглядом. - Я, генерал Кутепов, отменяю приказ генерала Канцерова. Следуйте обратно в Чонгар, найдете там кого-нибудь из командиров Третьего Донского корпуса, скажете, что генерал Кутепов велел зачислить вас в корпус. Поняли?
- Чего ж тут непонятного? - ответил за всех Сахновский.
Кутепов нахмурился:
- Скажете там, я велел обучить вас воинским порядкам и дисциплине.
- Скажем, - не очень дружно ответили новобранцы.
- И окапывайтесь там получше. Готовьтесь к обороне.
- Понятно, чего там… Нам показывали, как окопы рыть. Ничего хитрого.
- Правильно рассуждаете, - улыбнулся сидящий рядом с Кутеповым Врангель. - Армией командовать - тоже не велика хитрость. Надо только знать ответы на три коротких вопроса: когда, куда и зачем?
Они поняли, что это шутка, заулыбались.
- Хочу ещё вас спросить, - сказал Кутепов, и они обратили на него свои взгляды. - Вы ведь только из Мелитополя? Что там?
- А чего в Мелитополе! Всё, как было. Рестораны, магазины, синематограф. Ничего такого, - за всех ответил Сахновский.
- Ну а что в народе говорят: красные далеко?
- Откуда им там взяться! Говорят, где-то за Днепром. Не то в Александровске, не то в Екатеринославе.
- Спасибо, что разъяснили, - с легкой насмешкой поблагодарил их Кутепов. Он-то знал, что бон ведутся уже на подступах к Мелитополю. - Ну, ступайте!
Новобранцы развернулись и так же весело и бодро, как шли сюда, пошли обратно, к Чонгару.
Обгоняя их, Кутепов обернулся, сказал им:
- Что вы, как овцы бредете! - и отыскал взглядом самого активного среди них, - Назначаю командиром вот, как вас… Сахновский?
- Так точно.
- Построите всех, и дружно! Можно, с песней!
На одном из многочисленных поворотов дороги Кутепов обернулся. Новобранцы уже выстроились по трое и, кажется, даже запели. А, может, ему только показалось, будто ветер донес до боли знакомое: "Соловей, соловей, пташечка!…"
Молчаливая толпа, двигавшаяся им навстречу, обтекала "остин", как вода камень. Люди с каким-то тупым равнодушием месили грязь.
Среди этого чавканья сотен ног Врангель вдруг услышал необычный посторонний звук, словно где-то там, далеко впереди, катили большую дубовую бочку, наполненную камнями, и они, перекатываясь, глухо отзывались на движение. И ещё это было похоже на поздний осенний гром…
- Наши! Десятидюймовки! - пояснил Кутепов. - Где-то за Сальково.
Оглашая дорогу клаксоном, они медленно пробирались сквозь встречную толпу. В Таганаше не остановились. Лишь когда вдали замаячили разрушенные дома Чонгара, Кутепов сказал Врангелю:
- Дальше, ваше превосходительство, на автомобиле, пожалуй, не стоит.
Они загнали "остин" в покинутый хозяевами, усеянный щебнем и обломками кирпича дворик, где от дома осталась только одна стена. Она загораживала автомобиль со стороны Сиваша.
Вероятно, Кутепов уже был кем-то заранее предупрежден (возможно, Шатиловым) о том, что командующий собирается проверить оборонительную линию, и был к этому готов. Едва они вышли из автомобиля, как перед ними появились несколько офицеров-казаков. Они коротко представились Врангелю и исчезли за той единственной стеной дома. Но тут же появились, ведя под уздцы трех уже оседланных вороных коней. Кони были справные, ухоженные, их, вероятно, взяли у кого-то из казаков взаймы.
Врангель обрадовался появлению коней.
- С лета не сидел в седле, - сказал он и ласково потрепал по холке подведенного к нему чистого, лоснящегося на холодном полуденном солнце коня. Как опытный наездник, он проверил стремена, слегка опустив их, подогнав под свой рост н привычно, даже с некоторым кавалерийским шиком, взлетел в седло. Кругами прогарцевал по подворью, ожидая, когда и остальные его спутники усядутся на коней.
Первым с подворья выехал Кутепов, как бы подчеркивая, что принял на себя роль сопровождающего. Следом поскакали Врангель и Шатилов. Чуть отстав, их сопровождали четыре казачьих офицера с короткими кавалерийскими карабинами за плечами.
Миновав неуютный и какой-то серый, безрадостный городок, глядящий вокруг пустыми глазницами окон, они выехали на грязную дорогу, по которой всё так же сплошным потоком двигались вперемешку цивильные и военные. Цивильные бежали от войны, военные переправлялись через Сиваш, чтобы где-то здесь, под Чонгаром, занять свое место в окопах. Воздух здесь был напоен запахом гниющих водорослей и близкими солеными испарениями Сиваша.
Свернув с дороги, они вскоре выехали на невысокий пригорок. Отсюда в бинокль были хорошо видны окрестные дали: противоположный берег узкого здесь Сиваша и дамба, а также Чонгарский мост, сожженный Слащёвым летом при отступлении, но наскоро подремонтированный. И по мосту, и по дамбе беспрерывным потоком, днем и ночью, двигались люди. А ещё дальше, за горизонтом, то справа, то слева от Сальково то и дело раздавались глухие военные громы.
Глядя на бесконечный людской поток, двигавшийся сюда, в Крым, Врангель ещё раз подумал: без помощи союзников прокормить такое количество людей они будут не в состоянии. Через месяц-два начнутся грабежи и всё, что сопутствует голоду. Голодная армия не сможет остановить этот шабаш, потому что и сама примет в нем участие. Нет ничего страшнее голодных людей, сбившихся в голодную стаю. Останется только одно: эвакуация.
Размышляя об исходе из Крыма, Врангель чисто теоретически прикидывал: имевшихся кораблей ему хватит, чтобы вывезти семьдесят-сто тысяч своих солдат. Сейчас, глядя на эту извивавшуюся по дороге, бесконечную толпу, он иными глазами увидел эту проблему. Конечно, не каждый солдат или офицер захочет покинуть Россию. Оставят её лишь те, кто серьезно провинился перед большевиками, у кого на руках их кровь. Таких наберется тысяч сто, может, чуть больше. Но каждый из тех, кто вознамерится покинуть Крым, не оставит большевикам свою семью: жен, детей, престарелых родителей. И он, Врангель, не сможет отказать им в этом. Он даже не сможет от беспомощности застрелиться, потому что и в этом случае он останется в их памяти предателем. Значит, эвакуировать из Крыма надо будет примерно триста тысяч человек. Где взять столько судов?… Нет-нет, это невозможно!
- Вы что-то сказали? - удивленно спросил стоявший рядом с Врангелем Кутепов.
- Ничего…
- Мне послышалось, вы сказали: невозможно. Я тоже об этом подумал: мы не имеем права сдать Сальково, прежде чем последний наш солдат не переправится в Крым.
- Да, конечно, - рассеянно согласился Врангель и подумал, что вся надежда только на союзников. Они могут помочь и судами, и продовольствием. Но какую цену они за это запросят?
Здесь, на холме, их отыскал генерал Макеев, руководивший возведением всех оборонительных укреплений. Он подъехал в сопровождении двух офицеров на небольших выносливых маштаках . Это были сотрудники Макеева, инженеры-фортификаторы, непосредственно руководившие возведением оборонных сооружений.
- Чем порадуете? - спросил Врангель.
- Работы ведутся денно и нощно, - начал Макеев.
- Вы что, из священников? - насупился Врангель, ему не понравился выспренний стиль, принятый Макеевым.
- Никак нет. Окончил Санкт-Петербургскую военную академию, фортификационное отделение.
- Продолжайте.
- Работы ведутся круглосуточно, - поправился Макеев. - Извольте обратить внимание на левый склон.
Врангель посмотрел в бинокль. Отметил проволочное заграждение, протянувшегося вдоль крутого обрыва по побережью Сиваша, и ещё два ряда "колючки" - по склону. Выше располагались пулемётные гнезда.
- В иных местах до пяти рядов заграждений. И пулемёты. И так почти до самого Перекопа.
- Почему "почти"? - спросил Врангель.
- Ещё месяц назад, когда мы приступали к работам, я направил в штаб две докладные по поводу стройматериалов. До меня, насколько я знаю, к вам обращался по этому же поводу генерал Юзефович. Местность безлесная, и бревно и доска - на вес золота. А их доставляют нам в аптекарских дозах.
- Что? Лесом тоже должен заниматься командующий? - вскипел Врангель.
Кутепов, принявший этот гневный упрек на себя, тихо сказал:
- К сожалению, Северная Таврия тоже безлесная. Приходится обходиться своими силами.
- Каким образом?
- Сейчас я вам покажу.
Они проехали вдоль обрыва. Крохотные деревушки, фольварки немцев колонистов, сколько видел взгляд, были разрушены. Сиротливо стояли одни лишь стены. У иных домов копошились люди, то ли растаскивали ещё не до конца разворованное, то ли пытались превратить развалины в некое подобие жилья, чтобы в нем пережить зиму.
- Отменно постарались, - упрекнул Кутепова Врангель.
- А что было делать, ваше превосходительство? - вступился за Кутепова Макеев. - Голая степь, ни деревца, ни кустика. С кирпичом как-то обходимся. А вот лес необходим для обустройства наблюдательных пунктов, землянок. Больной, обмороженный солдат не сможет воевать. Вынужденно берем - от безвыходности. На благое дело.
- Разве что на благое, - подобревшим голосом сказал Врангель. - Будем надеяться, Бог нас простит.
Они проехали вдоль берега ещё несколько верст, и Врангеля повсюду радовали едва не в полный рост вырытые окопы, обустроенные пулеметные гнезда и землянки. Кое-где солдаты весело подчищали окопы, обживали землянки, маскировали их.
Сопровождавший Врангеля Шатилов вдруг резко дернулся и едва не упал с коня. После чего удивленно посмотрел на Кутепова:
- Что это, Александр Павлович? Шмель - зимой? Никогда не слыхал про такое.
- Это - пуля. Обычная пуля на излете, - спокойно пояснил Кутепов. - Она уже не свистит, а словно бы от бессилья жужжит. Безвредная пуля.
- Однако! - сокрушенно покачал головой Шатилов. Коротко взглянув на часы, твердо сказал: - Скоро начнет темнеть. Пора бы и домой.
- Да, пожалуй! - согласился Врангель и обвел всех взором. - Благодарю… Доволен… Многое сделано, многое ещё предстоит сделать. Но Крым и ныне уже для большевиков неприступен.
В Джанкой они вернулись уже в глубоких сумерках. По дороге все ещё месила грязь бесконечная вереница беженцев, надеявшихся спастись за надежными стенами Крыма.
Глава четвертая
Едва уставший с дороги Врангель вошел в свой салон-вагон, как к нему тут же явился старший адъютант Михаил Уваров.
- Ваше превосходительство, генерала Бруссо и адмирала Дюмениля я известил о вашем желании встретиться с ними. Они сейчас в Севастополе и готовы навестить вас в любое удобное для вас время, - доложил он. - Кроме того, сюда, в Джанкой, прибыл генерал Слащев. Просит о встрече.
- Как он здесь оказался? - недовольным голосом спросил Врангель.
- Я так понял, он здесь в своем вагоне. Вероятно, прицепил его к попутному поезду. Это же Слащев!
- Что ему надо?
- Подробности не доложил. Сказал, что хочет встретиться с вами по неотложному делу.
- Что ещё?
- Вас ожидают газетчики, двое иностранных и четверо наших.
- Какие газеты?
- Иностранцы - из английской "Таймс" и французской "Матэн". Наши представляют "Русское слово", "Крымский вестник", "Только факты" и, кажется, "День". Я сказал им, что вы сегодня же отбываете в Севастополь. Они просят уделить хотя бы пять минут.
Разговаривая с Уваровым, Врангель одновременно после дороги приводил себя в порядок: умылся, переодел более легкую черкеску. Взглянул на себя в зеркало и решительно сказал:
- Слащева не принимать. Опять с какими-нибудь сумасбродными проектами пожаловал. Журналистов - тоже.
- Слушаюсь, ваше превосходительство.
Врангель некоторое время в задумчивости постоял посредине своего жилого купе, затем обратился к Уварову, собиравшемуся уже уходить:
- Говорите, два иностранных журналиста?…
- Да. Давние ваши знакомые, Колен и Жапризо. Вполне сносно говорят по-русски.
- Да-да, припоминаю… Журналистов, пожалуй, надобно принять.
- Может быть, только иностранных? - подсказал Михаил Уваров.
- Лучше уж всех. Они - народ обидчивый. Могут потом такое написать, за год не отмоешься.
- Журналисты вас любят, Петр Николаевич, - польстил командующему Уваров.
- Ах, Микки! Они любят успешных генералов. Но едва ты выпустишь из рук удачу, сразу же начинают усердно тебя уничтожать. А она, Микки, кажется, покидает нас. Поэтому нам не стоит с ними ссориться.
- Так приглашать? - снова спросил Уваров.
- Вначале все же приму Слащева. - И, словно оправдываясь перед Уваровым за свои колебания, Врангель добавил: - В прежние времена его иногда посещали дельные мысли. Может, и на этот раз скажет хоть что-нибудь заслуживающее внимания. Да и не встречался я с ним давно. Нехорошо…
Спустя минут пять в двери кабинета командующего возник странный человек, облаченный в гусарский доломан, поверх которого был наброшен расшитый шнурами красный ментик, отороченный пушистым белым мехом. Если бы не обычная офицерская фуражка, можно было подумать, что этот гусар заблудился во времени и явился сюда из прошлого столетия. Или актер, наряженный гусаром, перед выходом на сцену, случайно перепутал двери.
Врангель улыбнулся, узнав его. Слащев и прежде славился своими экстравагантными выходками. Врангелю докладывали, что еще совсем недавно он на Каховском плацдарме в этом эксцентрическом одеянии, сопровождаемый оркестром, несколько раз ходил в атаку и ни разу его не задела большевистская пуля. Врангель помнил, что Слащев внес самую большую лепту в прошлогоднюю оборону Крыма.
Было время, Врангель восторгался Слащевым и даже по-своему любил его за храбрость, бесшабашность и эксцентричность. Но в последние месяцы со Слащевым стали происходить странные перемены не в лучшую сторону. До Врангеля дошли слухи, что он пристрастился к кокаину, стал высокомерен и нетерпим к критике. Потом Врангель и сам убедился в этом. На одном из совещаний Слащев стал задираться с командирами дивизий, и дело едва не дошло до драки.
А в последний раз (это случилось в начале августа) он и вовсе вступил с Врангелем в яростный спор из-за упрека, сделанного Слащеву командующим, по поводу якобы проигранной им Каховской операции. Слащев не согласился с Врангелем и наговорил ему много обидных слов, упрекнул в том, что барон окружает себя льстецами и не любит популярных в армии офицеров, намеренно отдаляя их от себя. В запале спора Слащев решил припугнуть командующего. Он взял с его стола чистый лист бумаги и прямо там же, стоя у стола, написал рапорт об отставке: "Ввиду неудовольствия исходом операций, высказанной вашим превосходительством, ходатайствую об отчислении меня от должности и увольнения в отставку. Слащев".
Врангель тогда не принял его отставку. Но через несколько дней он все же был вынужден подписать приказ по армии номер 3505. В нем говорилось:
"В настоящей братоубийственной воине среди позора и ужаса измен, среди трусости и корыстолюбия особенную гордость для каждого русского представляют имена честных и стойких русских людей, среди которых и имя генерала Слащева.
С горстью героев он в свое время отстоял пядь русской земли Крым и отдал этому все свои силы и здоровье, и ныне вынужден на время отойти на покой. Дабы навеки связать имя генерала Слащева со славной страницей настоящей великой борьбы, генералу Слащеву впредь именоваться Слащев-Крымский".
О поражении под Каховкой Врангель решил больше Слащеву не напоминать. Случилось - и случилось. Не всегда полководцы стяжают только славу.
С тех пор Врангель со Слащевым не виделся, хотя командующему нет-нет и докладывали о его кипучей деятельности. Время от времени Слащев выдвигал различные сумасбродные прожекты.
Не так давно по Ставке ходила его докладная записка с предложением высадить в районах Херсона и Одессы мощный десант, воссоздать в этих районах вольное казачество и установить там демократическую правовую власть на общероссийских федеративных основаниях - в противовес самостийным силам. Иначе население Украины может поддаться на агитацию Петлюры и временно пойти за ним. А это грозит Украине дальнейшим кровопролитием.
И последняя идея Слащева. Он предлагал способ, как ликвидировать в крымских горах отряды зеленых. Для этого необходимо сплотить на национальной основе татарское население и организовать в Крыму татарские войска, наподобие кубанских. Татарское население перестанет поддерживать красных партизан продуктами, а без продуктов они существовать не смогут.
Врангель с легкой улыбкой долго смотрел на стоявшего в дверном проеме Слащева, затем торопливо пересек кабинет и обнял его. Слащев, давно ждавший этой встречи, растроганно прислонил голову к плечу командующего и подавил в себе глубокий вздох.