Брестские ворота - Николай Дмитриев


Страшные дни, недели и месяцы начала Великой Отечественной войны… Командиров нет, танков нет, самолётов нет. Есть индивидуальный окоп и винтовка, и кто рядом с тобой – неизвестно. А впереди враги с пушками и пулемётами. Вот и стоит человек перед выбором: стоять до конца или?.. Героями нового романа признанного мастера отечественной остросюжетной литературы являются рядовые красноармейцы и сержанты, офицеры и генералы. Каждый из них ищет ответ на вопрос, что делать: бросив всё, спасать себя или защищать попавшую в беду Родину?

Николай Дмитриев
Брестские ворота

© Дмитриев Н.Н., 2014

© ООО "Издательство "Вече", 2014

© ООО "Издательство "Вече", электронная версия, 2014

Сайт издательства

Брестские ворота

Теперь, когда мы нашу армию реконструировали, когда насытили техникой, когда стали сильны, мы можем перейти от обороны к наступлению…

Речь т. Сталина 5 мая 1941 года

В банкетном зале Кобринского ДКА стол ломился от выставленных на него бутылок и тарелок с закусью. Товарищи командиры, вкусив за последний год кое-каких прелестей западной жизни, кутили на широкую ногу. Был даже приглашён повар из местных, служивший раньше в имении Радзивилла. Теперь бывший панский слуга время от времени выглядывал из подсобки и, видя, во что превращается с таким тщанием сервированный стол, только сокрушённо качал головой.

Причина была уважительная. Новый комкор, воевавший ещё в Испании, получил очередное звание, и по этому поводу началась гульба. Натура у командира корпуса была широкая, он желал, чтоб на столе всего было вдоволь, чтобы песня и чтоб до утра. В такой обстановке в общем-то строгий генерал становился рубахой-парнем и собравшиеся на торжество командиры чувствовали себя вольно.

Начальник политотдела, судя по его побагровевшему лицу, тоже уже изрядно "принял на грудь", но идейно-сосредоточенной установки не терял и, встав, провозгласил тост:

– Товарищи! Я предлагаю выпить за доблестную Красную армию, про которую наш любимый вождь товарищ Сталин сказал: "Красная армия есть современная армия, а современная – армия наступательная". И это наша армия уже доказала всему миру! Ура, товарищи!

Сидевшие в зале основательно подвыпившие командиры нестройно закричали "Ура!", и одновременно с разных концов стола донеслись громкие реплики:

– На Халхин-Голе японцев расколошматили!..

– А в Польшу-то, в Польшу как!

– И Финляндии тоже показали кузькину мать!

Услыхав последнюю реплику, сидевший в самом конце стола молодой, курносый майор заметил:

– Ага, особенно финнам…

– Что вы имели в виду? – сразу насторожился начальник политотдела.

Курносый майор поднял голову и "на голубом глазу" ответил:

– Линию Маннергейма, товарищ бригадный комиссар. Финны строили свои доты, строили, а мы их взяли и раздолбали!

– А, да-да… – заулыбался начальник политотдела, а комкор, неожиданно трахнув кулаком, рявкнул:

– И, между прочим, танками!.. Танки теперь у нас. А вот в Испании…

Генерал оборвал себя на полуслове, потом, привлекая к себе внимание, замахал руками и неожиданно сочным баритоном начал:

– Броня крепка и танки наши быстры! И наши люди мужеством полны!

– В строю стоят советские танкисты, своей великой Родины сыны! – дружно подхватили все сидевшие за столом, и громкое пение, сотрясая оконные стёкла, заполонило зал.

Воспользовавшись тем, что певуны перестали жевать и отложили вилки, повар, всё время следивший через боковую дверь за ходом банкета, дал команду к перемене блюд. Несколько официанток стайкой вошли в зал и начали быстро убирать стол. Тем временем песня была допета, и командиры, чтобы не мешать прислуге, повылезав из-за стола, начали или прогуливаться по залу, или, собираясь группками, обсуждать на несколько повышенных тонах свои проблемы.

В одной из таких групп был и курносый майор. Он стоя держал себя левой рукой за портупею и, раскачиваясь из стороны в сторону, пытался в чём-то убедить майора-артиллериста. Два других, тоже майоры, были соответственно пехотинец и лётчик. Сам курносый был танкистом, и получилось так, что в углу собрались представители сразу четырех родов войск.

Надо заметить, что сразу четыре майора сошлись в своём углу не совсем случайно. Просто среди приглашённых на банкет они оказались самыми младшими по званию и, хотя языки у всех порядком развязались, субординация оставалась в силе, только в разговоре между собой они чувствовали себя на равных.

Вот и сейчас, под преувеличенно внимательными взглядами собеседников, курносый майор, не отпуская левой рукой портупеи, довольно фамильярно правой взял артиллериста за рукав, украшенный золотым шевроном, и сказал:

– Нет, правда, танки, это сила. Мой комбриг говорил, он в Испании был, наши итальянские "Ансальдо" одной левой делали!

– И что, их пушки наши танки тоже не брали? – сухо поинтересовался майор-артиллерист.

– Ну почему же… – курносый майор немного смутился. – Брали, конечно. Зато в Финляндии, это я уже сам видел, через финские укрепления наши новые танки прошли – и хоть бы что!

– А дальше? – не унимался майор-артиллерист.

– Ну, было… – курносый майор сбавил тон. – Если пулемётами финны нашу пехоту отрезали, тогда конечно…

Он не договорил, и инициативу в разговоре сразу перехватил майор-артиллерист:

– Вот и я о том, пока артиллерия укрепления вражеские не разобьёт, ни танкам и ни кому другому хода вперёд нет.

– А мы что же, лишние? – рассмеялся лётчик. – Танки-то по небу не пустишь.

– Ну, вы другое дело, – улыбнулся курносый майор, и вслед за ним заулыбались и остальные.

– Вот я спрошу вас, – лётчик тоже расцвёл в улыбке. – Если тысяча самолётов налетит на объект, на земле что-то останется?

– Ну а если тысяча танков пойдёт в атаку, врагу тоже мало не покажется, – вступился за свой род войск курносый майор.

– Было такое, – кивнул лётчик. – Я на Халхин-Голе был, знаю. Про Байн-Цаган слышали?

– Конечно, слышали, – дружно закивали головами майоры. – Байн-Цаганское побоище!

– Да, – мечтательно сказал курносый майор. – Тяжёлая артиллерия как ударит, а потом танки прорыва вперёд пойдут, а уж потом сотен пять "бет" по автобану и скорость километров семьдесят!

– Лихо, – согласился майор-пехотинец. – И без пехоты?

– А вы на грузовики садитесь и следом, – дружески подтолкнул пехотинца курносый майор.

– Ну, тогда полный "банзай", – рассмеялся лётчик и кивнул артиллеристу. – А вам остаётся "на передки" и потихоньку-полегоньку следом.

– Да уж, – со смехом согласился артиллерист и, краем глаза заметив, что сервировка стола закончена, поторопил товарищей: – Пошли, зовут.

Пока участники банкета с шумом и прибаутками вновь рассаживались, начальник политотдела встал и постучал кончиком ножа по фужеру.

– Товарищи! Вы все видите, какой за последнее время стала наша родная Красная армия. У нас прекрасная авиация, могучие танки и мощная артиллерия. У нас прекрасная пехота, и наши бойцы доказали это в войне с Финляндией, когда они бесстрашно шли в атаку и по земле, и по морскому льду. И всё это у нас есть благодаря заботам нашей родной Коммунистической партии и её великого вождя товарища Сталина. Так выпьем ещё раз за здоровье нашего любимого товарища Сталина!

Все сидевшие за столом дружно вскочили на ноги и с торжественным видом стали чокаться друг с другом. Увидев, что банкет снова вошёл в колею и сервировка стола сохраняет вид, повар, исподволь наблюдавший за происходившим, удовлетворённо кивнул головой и, прикрыв дверь, направился не в подсобку, а спустился вниз и через чёрный ход вышел во двор.

Немного освоившись в ночном сумраке, он углядел топтавшуюся в стороне фигуру и тихо позвал:

– Пан-товажищ, вам что?

Человек вышел из темноты к свету и, разглядев форму лейтенанта, повар повторил вопрос:

– Чего желаете?

– Водки "Московской", бутылку, – коротко бросил лейтенант.

– Это можно, – кивнул повар. – Пройдёмте.

Он завёл лейтенанта в коридор и поднялся наверх, а командир, быстро оглядевшись по сторонам, шмыгнул в туалет. Там, став над умывальником, он принялся тщательно мыть руки, а когда дверь сзади хлопнула и он увидал в зеркале, что вошёл подполковник, лейтенант достал флакончик одеколона и побрызгал себе на шею.

Резкий запах распространился сразу, и вошедший подполковник покрутил головой:

– Французские?

– Они самые, – подтвердил лейтенант.

– Из Парижа?

– Нет, Кракова, – ответил лейтенант и, спрятав флакон, повернулся. – Принесли?

– Да, держите, – подполковник вытащил из кармана и передал лейтенанту аккуратный пакет, завёрнутый в холстину и прошитый суровой ниткой.

В это время до них донеслось, как там, наверху, чей-то приятный тенор, не фальшивя, выводил:

А вчера прислал по почте два загадочных письма:

В каждой строчке, только точки, догадайся, мол, сама…

– Что это? – лейтенант посмотрел на потолок, от которого, как казалось, шёл звук.

– А это товарищи командиры до кондиций дошли. Вот их на лирику и потянуло, – полковник криво усмехнулся.

– Здесь тоже только точки? – лейтенант прикоснулся к накладному карману гимнастёрки, куда он уже спрятал пакет.

– Нет, – коротко отрубил полковник. – Время всяких там точек кончилось.

– Это верно, – лейтенант приложил руку к козырьку. – Разрешите идти?

– Идите и будьте осторожны.

– Ясное дело.

Лейтенант выскользнул в коридор, где его уже ждал повар, молча вручивший ему бутылку. Не говоря ни слова, оба прошли к двери, повар выглянул первым, осмотрел двор и кивнул лейтенанту, который вышел наружу, секунду постоял и неслышными шагами, будто растворился в ночной темени…

* * *

Явка белорусских подпольщиков-националистов была в неприметном домике на окраине Кобрина, у железнодорожной колеи. Сейчас, направляясь туда, шагал тот самый лейтенант, который вчера ночью в туалете ДК получил пакет, прошитый суровыми нитками. Только сегодня лейтенант был не в военной форме, а в штатском платье и выглядел он теперь как местный пролетарий.

Прохожих тут было немного, но возле станции торчал усиленный военный патруль, поэтому бывший лейтенант, решив, что ожидается очередной воинский транспорт, от греха подальше свернул в боковую улочку и глухими проулками вышел к одноэтажному дому, спрятавшемуся за обсаженным кустами штакетником.

Возле калитки мнимый пролетарий потоптался с минуту, оглядываясь по сторонам, потом зашёл во двор и, уже не задерживаясь, поднялся на крыльцо, где коротко, два раза с точно выдержанным интервалом крутанул флажок дверного звонка.

Судя по всему, открыл ему сам хозяин – вальяжный мужчина с холёным интеллигентным лицом. Вот только, как и гость, одет он был нарочито по-простому. Пропустив визитёра в переднюю и закрыв за вошедшим дверь, хозяин вместо приветствия строго спросил:

– Пан "восьмой", как всё прошло?

– Нормально, – ответил гость и с затаённой улыбкой поздоровался: – Витам , пан "первый"…

– Витам, – отозвался хозяин и, жестом пригласив идти следом, прошёл в комнаты.

Надо заметить, что странное обращение по номерам было изобретением самого хозяина – в миру бывшего адвоката Геннадия Аксютчица – и преследовало цель до какой-то степени обезопасить членов подпольной группы, вынужденных по стечению обстоятельств собираться вместе. Так по крайней мере в случае провала или случайного ареста подпольщики в большинстве своём могли только описать внешний вид сообщника. Именно так рассуждал сам адвокат, которому, между прочим, весьма импонировал присвоенный ему подельниками первый номер.

В гостиной их ждало ещё шестеро. Рассевшись вокруг круглого стола, подпольщики мирно пили чай из фарфоровых чашек. Тут же на столе потрескивал угольками и парил дымком серебряный самовар с монограммами, в розетке которого грелся цветастый заварной чайник. Столь мирная атмосфера больше подходила уютному вечеру, а не середине рабочего дня, но конспираторам, видимо, это не приходило в голову. А может, испытывая в душе немалый страх перед надвигающимися событиями, они просто глушили его самым что ни на есть простым занятием.

Усадив новоприбывшего за стол и самолично подав ему чашку с чаем, адвокат встал и, звякнув ложечкой по самоварному крану, начал:

– Панове, не секрет, что мы стоим на пороге событий, призванных в корне изменить нашу действительность. От нас требуется одно – проявить решительность и оказать всю возможную помощь нашим друзьям, которая, я уверен, будет оценена по достоинству.

– Хотелось бы, – скептически заметил крепкий седоусый мужчина с ещё сохранившейся военной выправкой, задумчиво помешивая чай ложечкой.

Адвокат неодобрительно покосился на него, но ничего не сказал, а, выдержав паузу, продолжил:

– Когда это произойдёт… – на слове "это" адвокат сделал особое ударение, и все поняли, что речь идёт о немецком вторжении, – то нашим друзьям обязательно понадобится помощь при создании тутейшей администрации.

– Дай-то бог, – вздохнул номер "четвёртый", малоприметный тщедушный человек неопределённых лет в старомодном пенсне. – Нам бы хоть бы и так, а иначе же всё одно. В лучшем случае – Сибирь…

– Не надо, не надо так говорить! – адвокат театрально замахал руками. – Мы много делаем, и я убеждён, немцы пойдут на создание санационного кордона, и тогда у нас определённо появится шанс создать наше независимое государство. Может быть, даже и в давних пределах. От Вильно и до Луческа…

Увлекшись, адвокат задрал голову вверх и явно представлял себе столь лучезарные перспективы, когда скрипучий голос номера "третьего", человека средних лет, по виду дельца, прервал застольную речь:

– Это, пан "первый", пока что неопределённые перспективы, а я предлагаю сейчас поговорить о конкретных делах.

– Что вы имеете в виду? – быстро спросил адвокат.

– Я имею в виду связь. Смею напомнить. В Гайновке был схвачен немецкий резидент. Он держал голубиную станцию. У нас же нет и этого. Радиостанцией нам пользоваться запретили, курьеры при каждом переходе подвергают риску себя, а заодно и нас всех, а потому я хотел бы получить ответ, как скоро, как вы изволили выразиться, "это" начнётся?

– Точной даты я вам, естественно, назвать не могу, – адвокат немного замялся. – Но вы и сами понимаете, речь идёт о самом ближайшем времени. Что же касается связи, пан "пятый" имеет на этот счёт самые точные инструкции, и, поверьте, тут никаких голубей не будет. Так, пан "пятый"?

Широкоплечий мужчина лет сорока, в котором, несмотря на городскую одежду, так и проглядывал крепкий сельский хозяин, молча кивнул. А адвокат, получив такую поддержку, продолжил:

– Установка такая – немцы скоро перейдут Буг. Сбывайте советские деньги, покупайте продовольствие, ткани, кожу. Сохраняйте завезённое русскими имущество.

"Четвёртый", судя по всему, тёртый делец махнул рукой.

– Это и так ясно. У магазинов и без нашей установки очереди. Продукты нарасхват. Но лично меня беспокоит другое.

– Что именно? – адвокат насторожился.

– Вы сказали, немцы скоро перейдут Буг. А если его перейдут русские?

– Как это? – несколько растерялся адвокат.

– А вот так… Или сами начнут, или немцы их не одолеют, и тогда русские прямиком пойдут на Варшаву. Тогда что?

За столом повисла насторожённая тишина, и только по прошествии какого-то времени номер "седьмой", по облику типичный лабазник, горестно крякнул:

– Думайте что хотите, панове, а нам остаётся одно: ждать. И советую запастись всем как следует. Кушать, пане меценасе , каждый день тоже что-то надо…

– Ждать мало! Надо действовать! – решительно вмешался молчавший до сих пор номер "восьмой" и, повернувшись всем корпусом к седоусому, спросил: – Каково ваше мнение, пан капитан?

Cивоусый, которого назвали капитаном, немного подумал, а потом негромко, рассудительно сказал:

– По сути, большое преимущество получит тот, кто начнёт первым, а это зависит от степени готовности. Что же касается дальнейшего, то там начинают действовать совсем другие факторы.

– Какие же? – вежливо поинтересовался адвокат.

– Дальше играет роль снаряжение и обученность войск. О немцах я говорить не буду, здесь всё и так ясно.

– Да, с немцами ясно, – перебил капитана "третий", – а как вы оцениваете готовность русских?

– Боеготовность оценить не могу, а по поводу боеспособности соображения есть…

– И какие же? – поторопил опять замолчавшего капитана адвокат.

Капитан как-то внутренне сосредоточился и заговорил, словно отвечая самому себе.

– Меня этот вопрос интересовал с самого первого дня появления русских здесь. И вот к какому выводу я пришёл. Командиры их, офицеры, значит, не то, вовсе не то…

– Значит, против немца куда им, – сделал вывод адвокат и тут же уточнил: – А отчего так?

– Да потому, что их, как и раньше, по социальному признаку отбирают, – криво усмехнулся капитан. – Только раньше дворян брали в офицеры, а теперь из самой что ни на есть черни….

– Ну, положим, и тогда всяких брали, – вмешался очкарик, внимательно следивший за рассуждениями капитана. – Помните, была песенка: "Раньше был я дворником, звался я Володею, а теперь я прапорщик, ваше благородие"…

– Во-во, именно то, – согласился капитан. – Только теперь, как мне кажется, уже все такие…

– Но мы же знаем, – молчавший до сих пор делец по очереди посмотрел на собравшихся. – У русских здесь много войска. Очень много.

– Тут вы правы, – капитан отхлебнул из чашки давно остывший чай. – Если они всё, что тут собрано, даже толпой пустят вперёд, я не уверен, устоит ли немец…

– Значит, балансируем на грани? – сделал вывод адвокат.

– Для нас другого выхода нет, – капитан поставил чашку на стол и развёл руками. – Дальше уже, как получится…

– А, между прочим, может получиться всякое, – увлечённый, видимо, какими-то своими мыслями, очкарик вдруг оживился. – Помните это?

Восстав из попела козацкой руины,
Мы кликнем до сынов славянской родыны.
Кидаем у Днипро ненависть братню дику
И создадим втроём империю велику.

– Чьи это стихи? – заинтересованно спросил номер "третий".

– Кулиш, современник Шевченко, – ответил очкарик.

– Нет, это не для нас, – возразил "третий" и заключил: – Нам это не подходит, если уж и возрождать, что так это великое княжество Литовское, Литву-Беларусь.

– Ну, такое вряд ли возможно, – сокрушённо покачал головой делец и грустно закончил: – Нам бы хоть что-нибудь…

Дальше