Здорово обозлившись, Аржанова хотела в конюшне наказать его как следует. Но ударила хлыстом лишь один раз. Жеребец панически испугался и весьма своеобразно попросил у нее пощады. Анастасия почему-то пожалела его. С того времени началась их дружба. Алмаз раз и навсегда признал молодую женщину своей настоящей хозяйкой и привязался к ней, как собака.
Аржанова отсутствовала довольно долго, но "араб" прежней выучки не забрал. Он чутко отвечал на малейшее натяжение повода, на малейшее нажатие шенкелей. В этом, бесспорно, была заслуга нового конюха Артема. Значит, он работал с жеребцом правильно, не мучая его лишними упражнениями, но и не давая поблажек.
Теплая, живая, мохнатая гора с упругими мышцами, движение которых Анастасия старалась сейчас отслеживать, вдруг остановилась. Сила инерции толкнула вдову подполковника вперед. Лицом она почти коснулась шеи Алмаза, но сразу выпрямилась и натянула поводья. В нескольких шагах от них стоял Сергей Гончаров и с удивлением рассматривал лошадь и стройного всадника в кирасирском кафтане.
– Добрый день, сударыня! – наконец сказал он, снял черную поярковую шапку и поклонился.
– Добрый день! – ответила Аржанова, досадуя на его появление на широком дворе у конюшни.
О поведении белого мага ей постоянно сообщала Глафира. Но пока ничего предосудительного в нем курская дворянка не находила. Гончаров много гулял по окрестностям Аржановки, свел знакомство с несколькими крестьянскими семьями. Вместе со всей командой он ходил к заутрене в церковь, иногда являлся на тренировки, которые проводил с солдатами Новотроицкого полка секунд-ротмистр князь Мещерский и сержант Чернозуб в большом амбаре, специально для того освобожденном от припасов. Там они упражнялись в фехтовании, метании ножей, приемах рукопашного боя, а на стрельбы ездили в ближайшую рощу.
Мещерский отменил занятия лишь на Страстную пятницу и на Страстную субботу. Солдаты строго постились в эти дни. Ничего, кроме хлеба и чая, им не давали. Вечером Страстной Пятницы кирасирская команда в парадном обмундировании участвовала в обнесении иконы "Святая Плащаница" вокруг сельского храма, чем придала церемонии вид весьма внушительный. Жители Аржановки, от мала до велика, собрались поглазеть на небывалое зрелище.
Так, шаг за шагом, всех праздников праздник, особенно любимый православными – Светлое Христово воскресенье, – вступал в пределы деревни, затерянной среди полей и лесов. Слишком религиозной Анастасия себя не считала. Но пасхальная служба, как никакая другая, глубоко трогала ее сердце. Конец земной жизни Сына Божьего и Сына Человеческого, страдания Его на кресте за грехи людей, Его сошествие в ад для спасения умерших и Его Воскресение, в которое не сразу поверили даже ученики Христа, – все это она воспринимала как некий урок. Не надо ждать ни благодарности, ни признательности от людей за добрые свои поступки. Надо лишь следовать собственным путем, предначертанным Всевышним.
Безграничная радость пасхальной ночи началась с крестного хода с хоругвями и иконами вокруг храма апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Держа в руке зажженную свечу, Аржанова шла вместе с другими. Крестный ход остановился перед закрытыми дверьми церкви, и отец Евлампий провозгласил мощным своим басом "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав…"
Двери широко распахнулись.
Народ под торжествующий перезвон колоколов заполнил церковь, красиво украшенную, полностью освещенную. На парчовой, расшитой золотыми нитями и блестками ризе священника заиграли блики от множества огней. Он взмахнул кадилом, приветствуя прихожан: "Христос воскресе!" Дружный хор ответил ему: "Воистину воскресе!.."
Праздничный пасхальный стол для всех участников экспедиции Анастасия распорядилась накрыть в гостиной барского дома. Кухарка Зинаида, будучи на шестом месяце беременности, тем не менее постаралась на славу. На столе находилась целая батарея куличей всех размеров, сырных "пасх" с изюмом, тертым миндалем и ванилью, блюда с кусками буженины и копченого окорока, домашние колбасы, говяжий студень, пироги с начинкой, выставленные для особого, пасхального декора тарелки с пророщенной травой нежно-зеленого цвета чередовались с глиняными мисками, наполненными доверху крашеными яйцами: синими, желтыми, красными.
Пока христосовались, обменивались подарками и рассаживались по местам, Аржанова ничего не замечала. Но потом поняла, что в тесном кругу не хватает кого-то из ее людей, уже примелькавшихся и знакомых. Глафира, пододвинув барыне стул, тихо сказала:
– Колдун пропал.
– Давно? – спросила Анастасия.
– Не видела его со вчерашнего вечера.
– На крестном ходе он был?
– Не знаю.
Молодая женщина задумалась:
– Во всяком случае, мне на глаза он тоже там не попадался…
– Говорила же я вам, матушка барыня! – горничная не стала скрывать своих чувств. – Взяли в дом незнамо кого. Бредни его всю дорогу слушали… А ежели он – наймит бусурманский? Как татарский повар Саидка тогда в Бахчисарае? Сыпанул отраву в суп да и был таков…
– Хватит тебе болтатъ!
– А что? Дело-то нешуточное…
Невольно поддавшись напору верной служанки, Аржанова в тревоге оглядела стол и всех, за ним сидящих. Роскошные яства в должной мере вознаграждали христиан, прошедших Великий пост. Радостью светились лица людей, сегодня приобщившихся к главному празднику своей веры. Не подвергает ли она их теперь страшной опасности?
Тут увидела Анастасия, что Зинаида из-за приоткрытых дверей делает ей какие-то знаки. Аржанова встала и направилась к ней. Кухарка быстро повела барыню на кухню, объясняя попутно, что произошло одно странное событие.
Во дворе, прямо за окном кухни, распахнутым настежь, чтобы вышел чад и пар от приготовления еды, стоял Сергей Гончаров в несколько помятом виде и с руками, связанными впереди пеньковой веревкой. Другой ее конец держал Данила, местный церковный и кладбищенский сторож, сорокапятилетний ветеран первой Русско-турецкой войны, хромой на левую ногу, но сильный, рослый, ражий мужик, ничего на свете не боявшийся.
Данила служил капралом в первой, гренадерской роте батальона Андрея Александровича Аржанова и был лично известен подполковнику. Вместе с ним Данила пошел в смелую атаку на штаб-квартиру турецкого главнокомандующего в сражении при Козлуджи и получил там тяжелое ранение ноги. Из-за перебитой кости гренадера отставили от службы. В память о погибшем супруге Анастасия взяла его сослуживца в Аржановку, обещая дать избу, двух лошадей, корову и женить на хорошей девушке. Но жениться и крестьянствовать Данила не захотел, а попросил для себя лишь место церковного сторожа. Курская дворянка уважила просьбу ветерана.
– Христос воскресе, ваше высокоблагородие, – сказал сторож, снял шапку и поклонился.
– Воистину воскресе, – ответила Аргунова. – Что за дело у тебя ко мне?
– Не извольте гневаться, матушка Анастасия Петровна, – спокойно продолжал отставной капрал, – но нынче ночью поймал я на нашем кладбище вурдалака…
– Неужели? – Аржанова с интересом посмотрела на белого мага. Гончаров только пожал плечами:
– Полная чушь!
– А ты заткнись, нечистая сила! – рявкнул сторож. – В канун Пасхи колдовство твое недействительно, вот ты мне и попался!..
Затем Анастасия выслушала красочный рассказ. Оказывается, Данила, в полночь обходя вверенные его охране владения, заметил невысокую черную фигуру перед воротами кладбища. Сторож решил спрятаться и ждать, что будет дальше. Он наблюдал, как Гончаров, став лицом к деревенскому погосту, зажег свечу и громко прочитал "Отче наш", закончив молитву словами: "За здравие тех, кто за мной!" После этого белый маг вступил на территорию кладбища, зажег вторую свечу, очертил на земле ритуальным кинжалом круг, встал в его центре и принялся говорить заклинания, Даниле совершенно непонятные.
Дальше показания обоих участников прошествия расходились кардинально. Отставной капрал утверждал, будто бы "вурдалак" двинулся к могилам и начал вызывать покойников, которые отвечали ему загробными голосами. Гончаров с подобной версией не соглашался. Он говорил, что просто в тот момент луна зашла за облако и у кладбищенской ограды завыли собаки. Потому сторожу и померещилась вся эта сцена.
Как бы то ни было, но напал на Гончарова именно церковный сторож. Когда белый маг уже покидал кладбище, Данила выскочил из засады. Он крикнул: "С нами крестная сила!" – и огрел божьего странника палкой по спине, повалил на землю, несколько раз ударил кулаком и связал руки. После сего героического деяния он запер Гончарова в своей сторожке и отправился в церковь, где застал конец богослужения.
Опустившись на колени перед главной иконой храма, изображающей апостола и евангелиста Иоанна Богослова, бывший гренадер долго молился. Он просил святого избавить его от кладбищенского наваждения и спасти его душу, искушаемую, по-видимому, самим дьяволом. Понемногу Данила успокоился и вспомнил, что, вроде бы, встречал "вурдалака" в деревне раньше, что тот приехал сюда вместе с госпожой Аржановой и солдатами-кирасирами и живет в барском имении.
Много дел было у Данилы в храме после всенощной. Сначала сторож помогал убирать церковь, потом ждал, когда отец Евлампий разделит между всем причтом праздничные подношения прихожан: куличи, "пасхи", крашеные яйца, деньги. Получив свою долю, он решил священнику ничего не рассказывать, а отвести пойманного на кладбище человека прямо к барыне.
– Ты правильно поступил, Данила, – сказала ему Аржанова. – Иди сейчас к заднему крыльцу дома и пленника своего веди. За храбрость и преданность я желаю тебя наградить.
– Премного благодарен, ваше высокоблагородие!
Таким образом в руках у сторожа очутился золотой с четким профилем императрицы Елисаветы Петровны и надписью на обороте "ИМПРСКАЯ РОССИЙС. МОН. ЦЕНА ПЯТЬ РУБЛЕЙ" выпуска 1756 года. От радости отставной капрал чуть не подпрыгнул на месте. Ночная охота на вурдалаков принесла ему настоящий – по деревенским меркам, конечно, – капитал. Торжественно передал он барыне конец веревки, связывающий руки Гончарова, поклонился в пояс и, сжимая монету в кулаке, пошел прочь со двора.
Анастасия жестом предложила божьему страннику войти в дом. Он выглядел смущенным и искал ее взгляда. Медленно переступив через порог, Гончаров протянул ей руки, чтобы она их развязала. Но двойной узел, сделанный сторожем, был прочен, и сразу ничего не получилось. Она приказал белому магу следовать за ней. Через анфиладу комнат вдова подполковника привела его в кабинет мужа, где прежде он не бывал. Там Аржанова сняла со стены пехотный тесак и перерезала веревку. Гончаров начал растирать занемевшие запястья.
– Зачем ты ходил на кладбище? – спросила она.
– Набраться силы.
– Какой еще силы? Разве чужая сила тебе нужна, коль ты – колдун?
– Да, нужна. Это черные маги берут ее у живых людей. Но я – белый маг, я питаюсь силой мертвых…
Анастасия поморщилась:
– Господи, ну что ты несешь!
Гончаров подошел к окну, выходившему в сад, и долго смотрел на деревья. Теперь, в конце апреля, они казались совсем ожившими, отряхнувшими зимнее свое оцепенение. Помощник садовника Фатих-Федор недавно перекопал сад, заново отсыпал дорожки в нем мелкими камнями, выбелил стволы деревьев на аршин от земли. Кое-где яблони и вишни уже выпустили первые зеленые листочки.
– Распутица кончается, – задумчиво произнес белый маг.
– Дороги высохнут дня через три, – согласилась Аржанова.
– Нам пора ехать, – Гончаров повернулся к молодой женщине. – Но в этом году в Крыму будет жарко. Мятеж татарский… Ваши друзья и недруги… Война…
– Ты боишься?
– Нисколько. Тем более, что вам, сударыня, там все на руку нынче.
Последние его слова Анастасия пропустила мимо ушей. Сожалела лишь об одном. Занятая хлопотами по подготовке путешествия в полуденный край, в бдениях Великого поста, в предвкушении всех праздников праздника совсем позабыла она о Божьем страннике и никакой проверки ему не устроила. Знала, правда, что бывал он на учениях кирасир, там досконально ознакомился с кремнево-ударным оружием, освоил стрельбу из него.
Экзотическая ночная прогулка на деревенское кладбище ничего в этом раскладе не поменяла, новых качеств в Божьем страннике ей не открыла. Он чудил и оставался по-прежнему человеком неизвестным, загадочным. Судя по всему, покидать экспедицию госпожи Аржановой Гончаров не намеревался. Наоборот, размышлял о ее целях и задачах и пытался давать курской дворянке советы. Анастасия подумала: "Да Бог с ним!" – и, назначив небольшое жалованье, приставила белого мага к лошадям. Под неусыпное наблюдение Николая и подальше от жизненно важных припасов продовольствия, фуража, пороха, пуль, снаряжения и вооружения.
Глава восьмая
Переправа
При первой поездке в Крымское ханство Аржанова застала на полуострове осень. Природа, тронутая увяданием, понравилась русской путешественнице своей уходящей, неброской красотой. В октябре на бескрайних пространствах степи рыжела выгоревшая на летнем солнце щетина ковыльных трав. Фисташковые и буковые деревья роняли багряные листья на суглинок. Колючие ветви можжевельника, неподвластные капризам погоды, скромно зеленели на склонах холмов и в предгорьях.
Весной, в первой половине мая, степь представляла собой совершенно другую картину – веселую, яркую, буйную. Густая и сочная трава покрывала всю ее неоглядную равнину плотно, подобно бархату, вытканному на станке неведомой мастерицей-волшебницей.
На этом зеленом бархате проступали дивные узоры: то поля лиловых фиалок, то всплески бело-желтых ромашек, то острова красных тюльпанов, то прогалины светло-фиолетовых крокусов.
Степь не только цвела. Она звенела на тысячу птичьих голосов. Самые верхние, пронзительные ноты брали жаворонки, летающие высоко и потому едва различимые в голубизне небесного свода. Грозный клекот орланов-белохвостов, кряканье крачек-чеграв и серых уток, гортанные, ни на что непохожие голоса серебристых чаек-хохотуний, резкие крики дроф и журавлей, ритмичное пощелкивание скворцов и галок – все эти звуки сливались в одну весеннюю симфонию. С раннего утра и до позднего вечера лилась она над серыми водами залива Сиваш, называемого местными жителями Гнилым морем.
Перелетные птицы давно облюбовали Сиваш.
В течение столетий бесчисленные стаи пернатых ранней весной перебирались из теплых африканских краев на родину, к северной суше Европы и Азии. Крым лежал на этом птичьем пути. Гнилое море будто специально для удобства вечных странников имело извилистые переплетения земли и воды, десятки бухточек, заливов и заливчиков, островков и полуостровков. Птицы располагались на них и чувствовали себя в безопасности. Крымская степь и Сиваш давали им в это время отдых и пропитание…
В ясный майский полдень экспедиция достигла южного окончания полуострова Чонгар, самого крупного на всем Сивашском заливе. Очарованные необычным зрелищем путешественники остановились и вышли из повозок. Водная гладь простиралась слева и справа. Прямо перед ними находился довольно узкий и длинный перешеек, соединяющий Чонгар с Крымом. Дорожная колея пролегала по его коричнево-серой, кое-где растрескавшейся почве. Она то пропадала в вязкой, влажной земле, то появлялась вновь среди чахлых кустиков бурьяна.
– Эх, какая охота! – воскликнул князь Мещерский.
Взор его мечтательно устремился вперед, на крымский берег, темневший за водой. Там, на расстоянии не более одной версты, на зеленом бархате травы шумел и беспрестанно двигался огромный "птичий базар". Многочисленные гнездовья чаек, серых уток и нарядных крачек-чеграв с белым оперением, черной "шапочкой" на голове и красным клювом располагались буквально в двух-трех шагах друг от друга.
Но время близилось к обеду.
Анастасия решила сейчас не переправляться на полуостров по этой плохой, раскисшей дороге, а устроить большой привал с приготовлением горячей пищи на Чонгаре. Благо, у них за спиной остался колодец и густые заросли "держи-дерева", барбариса и боярышника. Можно было набрать сушняка для костра, распрячь и привязать лошадей.
Ничто, однако, не могло удержать адъютанта светлейшего князя от излюбленной им забавы. Закинув за плечо легкий егерский штуцер, он сказал Аржановой, что через полчаса доставит сюда отличное добавление к надоевшей всем каше и солонине. Это будет свежая дичь: не менее пяти серых уток из той сотни, которая сейчас беспечно бултыхается возле берега на той стороне.
Вместе с секунд-ротмистром вызвались идти два кирасира. Они зарядили карабины и, весело переговариваясь, спустились к перешейку. Их черные ботфорты тотчас по щиколотку погрузились в рыхлую, непросохшую землю. Но охотники бодро шли вперед. Их манил к себе, обещая добычу, полуостров Крым.
Анастасия долго смотрела вслед Мещерскому и его солдатам. Погода между тем начинала портиться. Ветер усилился и подул с востока. По водам Сиваша побежала рябь. Они словно бы пришли в движение. Мелкие волны одна за другой покатились на совершенно пологие коричнево-серые берега перешейка. Аржановой даже почудилось, будто вода шаг за шагом захватывает земную твердь…
Собственно говоря, переходов с материка на полуостров существовало всего три.
Первый из них и наиболее удобный был на Перекопском перешейке. Он имел ширину около девяти верст. Чтобы затруднить проникновение в Крым нежелательных пришельцев, крепостной вал на Перекопе возвели киммерийцы еще до нашей эры. Затем его всемерно укрепляли скифы. Татары, придя в Крым лишь в конце XIV столетия, тоже занимались этим оборонительным сооружением. В правление хана Сахиб I Гирея они с помощью турок усилили крепостной вал, вырыли ров перед ним и построили крепость Ор (или Op-Капу) с несколькими бастионами и башнями. Недалеко от крепости находились единственные на всем валу ворота с подъемным мостом, переброшенным через ров.
При набегах на сопредельные государства в XVI–XVII веках татары по большей части пользовались именно Перекопским переходом. Тогда по причерноморским степям они уходили на северо-запад, добираясь до Галиции, Польши и Литвы. Затем, также через Перекоп, возвращались обратно, ведя пленников, табуны лошадей и обозы с награбленным добром. Бывало, за разбойниками пускалась погоня, но Перекопский вал защищал, их. Так, в 1687 и 1689 годах князь Голицын подходил к Перекопу со своим войском, однако взломать оборону крымцев он не сумел.
Все же русские постепенно научились воевать со степняками, наследниками монголо-татарской Золотой Орды. В XVIII веке Перекоп утратил былую неприступность. Российская императорская армия дважды брала его штурмом. В мае 1736 года это сделал фельдмаршал граф Миних, в июне 1771 года – генерал-аншеф князь Долгоруков.
Второй переход, который и выбрала для своей экспедиции Анастасия, пролегал по полуострову Чонгар, расположенному почти на середине Сивашского залива. Особенно удобным он не являлся потому, что при восточных ветрах нагонные воды Гнилого моря частично его заливали. Зато дорога через Чонгар уводила на северо-восток, в Россию, и далее по Серпуховскому тракту – прямо в Москву. Этим переходом летом 1571 года воспользовалось многотысячное конное войско хана Девлет-Гирея, когда он собрался в традиционный свой поход на север за "ясырем", то есть за невольниками.