Бухнула пробка, пенная струя ударила Мишке в шею. Шипучие струйки смешались на щеках с дождевыми, ползли за шиворот. Ягунину не до того было: не перевернуться б только…
Бутылка была уже в руках Шурочки. Она лихо глотнула, закашлялась.
- Билли, вы - мой гусар! Осушите бутылку до дна!..
- Но не одним глотком, - ворчливо отозвался Шафрот и прихлебнул из горлышка. Пожалуй, они правильно сделали, что открыли шампанское. Холод пробирал до костей.
Тем временем начался подъем. Мишка соскочил с облучка и пошел по жидкой грязи рядом с лошадью. "Этому бугаю, - зло подумал он, - тоже надо было бы выйти… Не надорвалась бы лошадка…"
Дождик зарядил чаще… Дела-а…
- Билли, клянусь вам! Мы совсем рядом. Проедем этот лес - и за ним поворот к Волге. - Голос Шурочки дрожал от обиды. - Будьте мужчиной, Билли!..
Но Шафрот рассвирепел: ему все больше казалось, что его втягивают в какое-то темное дело. Лес! Самый настоящий лес тянется слева вдоль дороги! Куда их несет?! Немедленно назад!
Он грубо ткнул коленом в спину Ягунину. Тот, не останавливая лошади, обернулся:
- Чего тебе!
- Назад! - по-английски крикнул Шафрот. - К черту!
- Не понимаю, - равнодушно ответил Мишка, хотя ему так и хотелось заехать варежкой в сытую рожу. - По-вашему не понимаю, - повторил он и отвернулся.
А лошадка все шлепала и шлепала… Ну, когда же появится желанная просека, где же поворот?!
- Билли! - Шурочка повернулась к американцу, схватила за руки. - Подумайте, Билли, через пять… или десять минут мы будем на вилле, у слонов… Там свет и тепло, там…
Она заплакала, нарочно стараясь всхлипывать погорестнее.
"Старый идиот, - холодно думал Вилл Шафрот. - Можешь ли ты поручиться, что тебя не возьмут под залог бандиты? Но… дочь миссис Ильинской?.. Невероятно…"
- Вот она, просека! - простуженно гаркнул промокший до нитки Мишка. - Поворачиваем - и вниз!.. "А там еще с целую версту", - одинаково подумали они с Шурочкой.
- Наконец-то… - с облегчением произнесла Шура и коснулась кончиками пальцев щеки Шафрота, уже слегка шершавой от пробившейся щетины. - Мы спускаемся к Волге.
О страхах своих она давно позабыла. Теперь ею владел азарт.
- О'кей… - бормотнул Шафрот. Мысли его были заняты отчетом, который придется переписывать завтра… Нет, к сожалению, сегодня, в поезде. Вместо того чтобы попивать виски и подремывать на диване.
…Ох, как долго еще тянулась эта верста - грязная осклизь вниз и вниз, потом трудное карабканье на пологий пригорок.
- Вот он, наш замок! - воскликнула Шурочка и с радостью, теперь уже с самой что ни на есть искренней радостью, сжала его руку. - Смотрите!
У Шафрота отлегло от сердца. В самом деле, на пригорке, на фоне сереющего предрассветного неба, белела башня. В вертикальных полосках окна брезжил свет.
Он поднес ее холодные пальцы к губам, поцеловал. Затем чуть поднял рукав шубки и поцеловал запястье. Как славно, что не обман, не афера! А расстояние… В их уныло бескрайней России… Может, у русских это и считается недалеко.
Мишка, от усталости еле переступая сапогами, на которых налипли комья грязи, брел к даче Головкина. Ладно, что бы теперь ни случилось, чемоданы с документацией Шафрота будут проверены до бумажки.
Когда поднялись на гору, он и не подумал забраться в пролетку. Все, приехали!
- Тпру!..
Шурочке стало вдруг необыкновенно весело. Хотелось смеяться, дурить.
- Ах, наконец эта вилла! С ней связано у меня так много! - наклонилась, освободила ноги от овчины и отбросила ее.
Шурочка и Шафрот осторожно спустились с пролетки. Как назло, в лужу.
Да, все здесь так, как рассказывала Алина: вот и белокаменная женщина с вазой, из которой сыплются цветы…
И дождь перестал. Билл Шафрот с облегчением вздохнул, расправил плечи. Ладно, пусть. О сделанном - даже о глупости - сожалеть не в его правилах.
- Билли, смотрите! Слоны! Это же ваш символ, Билли. Вам приятно их видеть, правда? Вы республиканец, Билли? Или демократ?
- Республиканец, моя дорогая.
"А она ведь дура, - подумал Шафрот едко. - Неужели всерьез считает, что я растаю от умиления при виде эмблемы республиканцев? Слоны, конечно, шикарные. Но что дальше?"
Шурочка, не обращая внимания на лужи и грязь, подбежала к решетчатой веранде. Взбежала по каменным ступенькам, сильно постучала. Еще и еще…
- Но ждут ли нас здесь? - посомневался Шафрот, с отвращением вытаскивая ботинок из липкой глины и опуская его в точно такую же мерзость. Когда он подошел к веранде, стало слышно, что внутри кто-то топает. Наверное, спускается по лестнице с мансарды, в окне которой они увидели огонек.
- Кто ждет? - переспросила Шурочка. - Те, кто обязан вам жизнью, Билли! Кто любит меня и поэтому ждет.
Загадочные эти объяснения мало удовлетворили Шафрота. Он ждал и молча рассматривал искусно сделанных каменных слонов, белеющих на сером фоне то ли реки, то ли неба. Как расшифровать туманные фразы девушки? Может, на этой отдаленной вилле прячутся "бывшие" - кто-то из дворянства, офицеры, заговорщики?.. Совсем некстати. Она сказала "любит и ждет"? Любовник, что ли? Не хватало только этого.
Лошадка стояла с понуро опущенной головой, Мишка обнял ее за шею, погладил: "Молодец, Ласточка, и ты у нас участник операции. Потерпи…"
- Кто еще там? - раздался из-за двери сонный голос директора детского дома.
- Вениамин Петрович, это я, Шура Ильинская! Не забыли еще?
- Шура? - страшно удивились за дверью. Послышался скрежет ключа. На пороге веранды появился невысокий крепыш с керосиновой лампой в руке. Из кармана полосатого пиджачка, накинутого на нательную рубаху, торчала рукоятка нагана.
- Здравствуйте… - ошарашенно поздоровался он и перевел взгляд с Шуры на стоящего на нижней ступеньке Шафрота. - А кто с тобой, Ильинская?
Мишка, обнимавший лошадь, ухмыльнулся.
- Господин Шафрот! - торжественно сказала Шурочка. - Глава Самарской АРА, которая спасла столько голодающих детей. Перед отъездом в Москву он решил посмотреть на тех, кто обязан ему жизнью.
Видно было, как разволновался совершенно уже ошарашенный Довбань. Он суетливо повертел головой, сунул лампу в руки Шурочке и, шаркая галошами, надетыми на босу ногу, запрыгал вниз по ступенькам.
- Очень, очень рады видеть вас, господин Шафрот! - зачастил он. - Вообще-то наши дети находятся на обеспечении губсобеса, так что ваших продуктов мы еще не пробовали. Но то, что АРА помогла стольким детям, это факт! Спасибо, спасибо вам!
Он говорил и прочувственно сжимал коротенькими, с постели еще теплыми ручками ладонь Вилли Шафрота, а Шура… Ни слова не переводила. Она наслаждалась сценой.
- Олл раит! - буркнул Шафрот и свирепо поднял глаза на Шуру. - О чем болтает этот человечек? Кто он? Хозяин виллы? Переведите!
- Ах, Билли! Это же товарищ Довбань, директор детского дома… Он так рад увидеть вас!
- Какого детского дома? - чеканя слова, с подозрением переспросил Шафрот.
- Чего он? - повернул ухо Довбань.
- Он очень хочет посмотреть советский детдом, - с удовольствием объяснила Шура. - Наверное, никогда не видел. А перед отъездом вдруг заинтересовался. Американцы - народ со странностями.
Ягунин поперхнулся и уткнулся носом в потную гриву.
- Да-а? - изумился Довбань. - Нашел же время американец! Почитай, полчетвертого ночи… Однако скажи ему: детишек будить не будем. Классные комнаты, клуб, то да се… Но не спальни. Прошу! - он сделал приглашающий жест и зашлепал галошами по ступенькам. - Прошу! - повторил он, распахивая дверь.
- О чем он говорит? - рявкнул Шафрот, не двигаясь с места. Усы его зло топорщились, а руки, засунутые в карманы пальто, поднятый воротник и широкополая шляпа делали его очень похожим на чикагского гангстера из какой-то недавней фильмы.
- Господин Шафрот, - строго сказала Шурочка, - пожалуйста, на меня не кричите. Ни в одной книге я не читала, чтобы рыцари кричали на женщин.
- Какие книги, какие рыцари? - прошипел Шафрот.
- Проходите же! - Довбань даже поклонился на гостеприимный русский манер.
- Вас, Билли, просят зайти в гости. Это одно из учреждений, для помощи которым вас прислали в Россию. Для меня этот дом со слонами - чудесный сон. Я работала здесь, Билли! Представьте себе, я даже ставила с детьми пьесы. Зайдите же, Билли! Вы убедитесь, что приехали не зря. Это такие дети!
- Дерзкая девчонка! - рявкнул Шафрот. - Да пусть провалятся в тартарары и ваш детдом и ваши дети! Зачем вы заманили меня сюда?!
- Эй, господин! - Довбань хмуро похлопал себя по карману с наганом. - Не кричите, воспитанники спят.
- Что-о? - зло осклабился Шафрот. - Едем отсюда ко всем чертям! - грубо крикнул он, и шагнув на ступеньку вверх, властно протянул Шуре руку.
- Как вы смеете?! - Шурочка попятилась к дверям. В ее голосе звучали откровенно преувеличенные негодование и обида. - Я-то считала вас человеком, отдавшим все силы благородной миссии спасения умирающих от голода детей! А вы… Вы даже не хотите на них взглянуть!
"Ну, артистка", - изумлялся Мишка. Он по-прежнему стоял в сторонке и оглаживал Ласточку. Кажется, и Довбань начинал понимать, что Ильинская дает американцу от ворот поворот.
- Вы, истеричка, немедленно возвращаемся! - Шафрот решительно поднялся на ступеньку, но Шурочка юркнула в глубину веранды за спину Довбаня.
- Ни за что! - послышалось из темноты. - Я разочаровалась в вас, Билли! Вы грубый и фальшивый человек! Прощайте навсегда!
Похолодев от ярости, Вилл Шафрот слушал, как затихают каблучки на деревянной лестнице. "Да, будет чем похвастать перед приятелями на старости лет", - уколола едкая мысль. Директор детдома с лампой в руке и с наганом в другой стоял у дверей, всем видом показывая, что бесчинствовать в вверенном ему учреждении он не позволит. Даже господину Виллу Шафроту.
- Так не хотите посмотреть наш детдом? - строго спросил он. - Как угодно. В таком случае… Адью! - вспомнил он подходящее слово и вошел внутрь. Щелкнул ключ в замке, зашлепали калоши по лестнице.
Наступила тишина. Только шелест опять начавшегося дождя да пофыркивание лошадки…
Шафрот сел на грязную каменную ступеньку, надвинул поглубже шляпу. Голова болела - никогда он не пил столько этой паршивой шипучки. Сунул руку во внутренний карман пальто, достал плоскую бутылочку с виски. По дороге он дважды незаметно от Шуры прикладывался к ней. Оставалась еще примерно треть. Запрокинул голову, забулькал. Желудок приятно обожгло. Он встал и прицелясь, швырнул бутылку в лицо грустной каменной женщины. И не попал: слышно было, как бутылка шлепнулась в лужу.
"Надо принимать поражения достойно, - сказал он себе жестко. - Но зачем все же она заманила меня сюда? Что-то здесь не то".
Ах, бестия!.. Ах, он кретин!.. Что за угар заморочил его? Такого еще не бывало… Шафрот взглянул на часы: без пяти четыре. Только в половине шестого он сможет заняться отчетом. А в восемь - поезд…
Вилл Шафрот на этот раз не обходил ни грязь, ни лужи. Широкими шагами направился он к пролетке. Забрался внутрь, зло пнул сверток с шампанским и шоколадками. Да, Самара напоследок преподнесла ему приятный сюрприз…
- Вперед! - крикнул он по-английски и чувствительно ткнул кулаком в спину Мишке. Лошадка осторожно тронулась с места: сразу же от дачи начинался скользкий спуск в овражек.
"Ничего, пихайся, мы потерпим, - благодушествовал Мишка. - И дождичек мы перетерпим, и холод собачий. А Ласточку торопить не буду: наш, чекистский гужевой транспорт велено беречь".
…На углу Полевой Ягунин увидел условный знак: два одинаковых помголовских плакатика на фонарном столбе. Значит, в кабинете господина Вилла Шафрота сейчас никого нет. Зато в чемоданах вместо добытых шпионами АРА документов с секретными военными и экономическими сведениями появились другие бумаги, куда менее полезные для американской разведки.
Куда именно везти Шафрота, Мишка не спрашивал: вез седока к особняку на Троицкой, откуда брал. Он чуть было не забыл спросить у Шафрота плату за ночное катание. Спохватился, когда тот спрыгнул с подножки на тротуар.
- Эй, господин! - сиплым, совсем простуженным голосом крикнул ему вслед Мишка и сделал пальцами движение, которое во всем мире означает одно: гони денежки!
Американец достал бумажник, покопался в нем - уже совсем рассвело - и выудил тонкую пачечку тысячерублевых дензнаков. Присмотрелся: не попали бы доллары. Сунул Мишке и даже не взглянул ему в лицо. Ягунин принял деньги молчком, тряхнул вожжами, и через минуту пролетка скрылась в рассветном сумраке.
Времени у господина Шафрота оставалось в обрез. В кабинете он хотел было просмотреть хотя бы часть отчета, но в глазах был песок, а внимание не сосредоточивалось на прочитанном. Пришлось собрать бумаги в папку, сунуть ее в портфель и… прилечь на диван. Надо было вздремнуть хотя бы часок… От проклятой трехчасовой тряски тело ныло, шампанское бурлило в животе… Но задремал он сразу.
…В половине восьмого утра на перроне у международного вагона официальные лица губернии и города Самары прощались с главой, теперь уже бывшим главой, американской миссии АРА господином Биллом Шафротом. Дряблые мешки под глазами, серый цвет лица, краснота глаз говорили о том, что Вилл Шафрот определенно нездоров. Тем не менее держался он бодро и вошел в тамбур вагона лишь с последним звонком.
Именно таким, стоящим в тамбуре и приветливо машущим шляпой, и увидели его Мишка с Шурочкой. Они стояли в сторонке, возле угла вокзального здания, и спины провожающих заслоняли от них славного рыцаря Билли, который так и не оценил по достоинству красоту и мощь слонов - символа дорогой его сердцу республиканской партии США.
Возвращение Мишки в СамГПУ ждали. Товарищ Вирн не только поздравил и крепко обнял Ягунина, но и распорядился, чтобы Мишка нашел шофера Васильева и съездил вместе с ним на "Русобалте" на головкинскую дачу за Шурой. Дорога туда и обратно на автомобиле заняла полтора часа, так что Ильинская и Ягунин успели на вокзал до отхода московского поезда.
Вряд ли господин Шафрот, проплывая мимо перрона и помахивая из чистенького тамбура шляпой, заметил среди множества провожающих две невысокие фигурки у вокзальной стены. Они тоже помахали ему немного - Мишка фуражкой, а Шура просто так, рукой.
- Бедный Билли, он так недоспал, - вздохнула Шурочка с сочувствием, и настолько искренним, что Мишку укололо. Он нахмурился и подозрительно заглянул ей в глаза…
Бедный Билли… Бедный Мишка… Ну, разве поймешь, когда эти переливчатые черные глазища смеются, а когда плачут?
- Миш, а Миш! Пойдем к нам чай пить! - сказала Шурочка и зевнула. - А на работу успеем. Нам сегодня опоздание простят.
- Чай? - Мишка подумал. - А может, тебе привычней шампанское?
- Идем! Маме позвонили, что я жива-здорова. Но увидеться-то нам с ней надо! Вот и попьем чайку вместе.
- Чай так чай, - солидно решил Ягунин. - Только знай, пайка у меня с собой нет.
- Перебьемся, - уверенно сказала Шура и дернула Мишку за рукав извозчичьей поддевки.
И они весело зашагали. Они пошли от вокзала к дому Ильинских совсем не тем путем, каким полгода назад вел их от Ильинских к вокзалу бандит Коптев: не переулками, не проходными дворами. Напротив, они выбирали самые оживленные улицы.
В самом деле, и чего ради они стали бы таиться?
Вместо эпилога
Что же было с нашими героями потом, через годы?
Скажу только одно: в дальнейшем жизнь у Мишки Ягунина и Шурочки Ильинской была интересной и полной событий. Но чтобы рассказать о них, нужно садиться писать новую книгу. А я все никак не закончу и эту, в которой поведал всего лишь об одном-единственном годе их жизни.
Поэтому я ограничусь тем, что очень коротко отвечу на вопросы, которые, как мне кажется, непременно должны возникнуть у читателя.
Например, на такой вопрос: выполнил ли свою миссию парламентёра саратовский чекист Глеб Рудяков? Если помните, мы оставили его с Байжаном февральской ночью в холодной буранной степи. Да к тому ж в окружении волчьей стаи.
Нет, не удалось тогда Глебу исполнить свой замысел. Всю ночь отстреливались они с Байжаном от волков. Однако сберечь лошадей от зубов голодных хищников не смогли. Под утро, когда буран совсем осатанел, в кромешной тьме услышали они тоскливое ржание, а затем предсмертные хрипы. Рванулись сани и стали. А обнаглевшие волки, уже не боясь выстрелов, прирезали вскоре и вторую лошадку. На рассвете насытившаяся стая ушла, а Глеб с Байжаном вслепую побрели по снежной степи. Они понимали, что надо двигаться, чтобы не замерзнуть. Они шли, шли и шли, падали и вставали, помогали друг другу и снова шли… Через сутки их подобрала казахская семья, которая перекочевывала на новую зимовку. Больше недели провалялись обмороженные чекисты на кошмах в жарком бреду. Еще неделя понадобилась, чтобы добраться до своих. Но к тому времени о переговорах с Серовым уже и речи не было: к Уильскому укреплению с трех сторон придвинулись части Красной армии. В конце февраля они выбили бандитов из Уила, отрезали им путь отступления в оренбургские степи, а в апреле завершили разгром Атаманской дивизии.
Впрочем, сам атаман еще долго скрывался с небольшой группой приближенных по хуторам и селам Заволжья. Сдался он саратовским чекистам в своей родной Куриловке только 14 августа. В тот же день на дороге неподалеку были задержаны и братья Долматовы. С листовками-пропусками они шли сдаваться властям.
Тем и завершилась операция под кодовым названием "Степь", начатая самарскими и саратовскими чекистами поздней осенью 1921 года. А в августе 1922-го крестьяне Поволжья уже приступили к уборке нового урожая. И хотя они сняли с полей гораздо меньше хлеба, чем в годы довоенные, все же кошмар страшного голода стал для них достоянием прошлого.
В августе произошло и еще одно событие, по масштабам своим куда менее значительное. Однако для наших героев чрезвычайно важное: комсомольская ячейка Самарского ГПУ приняла в ряды РКСМ Шуру Ильинскую. Больше того, комсомольцы тут же на собрании выдвинули ее в ячейковые организаторы по идейно-культурной работе среди женщин. Это поручение они считали очень ответственным. Свидетельством тому может служить резолюция собрания, в которой было записано:
"…Нужно считаться с жизнерадостностью молодежи и в подходе к ней воздействовать не только на разум, но и на чувство. Попытки вести лишь сухую политработу среди молодежи терпят неудачу, поэтому надо больше внимания уделять разумным развлечениям, организации празднеств, драматической работе и даже принципиально допустимо устройство танцев…"
Так что, сами понимаете, такие люди, как Шура, комсомолу были очень нужны.
Примерно через неделю после собрания, которое стоило Шуре и переживавшему за нее Мишке наверняка целого года жизни, в Самару приехал Глеб. Всего лишь на денек. По дороге в Москву он решил заехать сюда, чтобы попрощаться с сестрой, племянницей и… с Мишкой Ягуниным. На него, судя по переписке Глеба с Шурой, он смотрел уже как на своего будущего родственника. В столицу Рудяков ехал работать по вызову самого Феликса Эдмундовича Дзержинского. Государственное Политическое Управление остро нуждалось в опытных сотрудниках, которые свободно владеют иностранными языками. Ничего больше Глеб сказать Мишке с Шурой о своей будущей работе не мог. Он и сам не знал, куда его бросит далеко не самая спокойная профессия, с которой он связал свою жизнь.
- А я при случае попрошусь на гражданку, - сказал ему Мишка, вместе с Ильинскими провожавший Глеба на вокзале. - Хочу учиться на инженера по строительству городов. А Шура когда-нибудь станет детским врачом.
- Вы решили очень правильно, - сказал Глеб. - Я, например, сам бы с удовольствием стал хирургом. Но пока что нашей республике совсем без чекистов не обойтись…
Они расстались, чтобы впоследствии увидеться. Не скоро.
Однако об этом, как я уже говорил выше, надо писать совсем другую книгу.