Поглядывая то на пронзительно яркие лубочные картинки сугубо военной тематики, развешанные по стенам, то на портрет бравого усача в белой фуражке и казачьем бешмете ("Аленкин батя", - догадался Ягунин), он изредка и, понятно, украдкой бросал любопытствующий взгляд на девушку. Перед ней были разложены во всю длину лавки женские мелочи: мотки лент, широкие цветные резинки, клубки и катушки ниток, пачечки иголок, косынки цветастые и однотонные, разнокалиберные пуговицы, бусы из цветного стекла, колечки отнюдь не из драгоценных металлов и прочая чепуховина. За свои неполных семнадцать годков Аленка всего раз - пять лет назад, на ярмарке в Лбищенске, куда ездила с батей, - видела такое изобилие сокровищ. Ее чуть смугловатое лицо красил круглый румянец, отчего оно было точь-в-точь похоже на персик, который Ягунин видел лишь однажды, да и то на картинке. Возможно, оттого, что душа размягчилась от тепла и сытости, но, глядя на Алену, Мишка признавался себе, что видеть таких красивых девушек ему не приходилось. Не хотелось сравнивать ее с Шурочкой, хоть и были они слегка похожи: обе черненькие, черноглазые, быстрые в движениях. Но короткая прическа Шуры никак уж не могла соперничать с тяжелой косой Алены, а тоненькая, "буржуазная", как однажды определил Мишка, фигурка дворянской барышни определенно проигрывала статности юной казачки. Но, как подметил Мишка, внимательнее приглядевшись к портрету урядника Иванова, была в бате, а значит, и в Алене, бо-о-ольшая примесь каких-то степных, восточных кровей. Те же глаза взять: вроде и не как у киргизов, не щелочки, а все же чуть подрезанные сверху, не русские. И лицом не бела, и скуластенькая… И все равно… Лучше парням не заглядывать в ее черные очи - сухотка обеспечена.
Куда меньше внимания обращала на него Алена. Она увлеченно перебирала быстрыми пальцами Мишкину галантерею, прикидывала к шее то шарфик, то бусики, что-то откладывала в сторону, потом заменяла другим… Скоро в избе появятся хваткие станичницы, нужно до них отложить для себя что покраше.
В путешествии по Гурьевскому тракту у Мишки с Байжаном наступил ответственный момент. Уже в Красноярской станице они нос к носу столкнулись с бандитами Серова. Правда, встретились всего лишь разведчики - четверо кавалеристов, заглянувших погреться в избу на окраине. И надо же - именно в ту избу, где в тот час коробейничал Ягунин! На молоденького торгаша, а тем более на его спутника киргиза, не понимавшего по-русски ни слова, особого внимания бандиты не обратили. Не до них: станица была под врагом, и, хотя ее армейский гарнизон насчитывал не более двадцати сабель, показываться красноармейцам на глаза разведчики Серова не хотели. Один из них, рыжебородый сутулый казак, выменял у Мишки на желтую сыромятную плетку две ложки и котелок. Бандиты не расседлывали лошадей. Попили чаю, порасспросили хозяина, что слышно о передвижении большевистских войск, и умчали в пургу, которая к вечеру пошла на убыль.
От разговоров с ними "по делу" Мишка благоразумно отказался и номер "Коммуны" показывать не стал. Ни к чему прежде времени рисковать: знал, что через тридцать верст будет Горская, куда три дня назад перебралась со всеми своими обозами Атаманская дивизия.
Вот они и здесь…
Сегодня утром, когда Мишка с Байжаном подыскивали себе "дом-лавку", бандитов они видели всюду: и гарцовавших мимо них по улице, и таскавших от колодца воду для бани, и просто куривших у завалинки. Верблюд, за которым громыхала арба с молодым киргизом и совсем еще молоденьким пареньком, внимания серовцев пока не привлек. Так, поглядывали - и только. Впрочем, обозников по станице болталось много.
Мишка доел похлебку, положил ложку, утер вышитым полотенцем жирные губы. Его начинало тревожить отсутствие Байжана. Час назад он выпряг верблюда, дал ему корма и ушел потихоньку от хозяев, шепнув Мишке, что вернется скоро. Но что означает "скоро" для жителя бескрайних пустынных равнин, Мишка не знал.
- Михаил, как вас там… - Алена прыснула в платочек, - Батькович! - Позволь, я это все в платочек заверну? А как бабы схлынут, поторгуемся. По-семейному… - она рассмеялась и бросила искоса на Ягунина такой лукавый взгляд, что он, хоть и был уже красен, умудрился покраснеть еще гуще.
- Зови меня Михаилом, по батюшке рано, - сказал он солидно. - Заверни, заверни, что выбрала-то. Не с тобой - с матерью будем рядиться. Вон идет, глянь в окно!
И точно: Ненила Петровна, а с ней три женщины в платках и шубейках входили во двор.
Девушка подхватила платочек с вещами, завязала узлом и положила на комод.
- Иди, купец, я со стола уберу. Твое место у лавки, - и открыла в улыбке мелкие ровные зубы.
На крыльце и в сенях уже топали, обивали с сапог и валенок снег. Алена, переломавшись в талии, подхватила с пола цветные дорожки.
- Затопчут, окаянные!
"Отчего ей так весело? Неужели из-за моих цацек?" - сердито подумал Мишка.
- Здрасьте вам!
В горницу, крестясь на божницу и алчно поглядывая на лавку с товарами, входили казачки. Мишка оглянулся на окно: через улицу к дому Ивановых торопились еще несколько молодых женщин.
Что ж, купцу Иголкину пора было за дело.
Влип!
Через полтора часа в избу набилось человек двадцать, и почти все - мужики. Позванивали шпоры, кое-кто пришел с шашкой. Во дворе ивановского дома Мишка безменом взвешивал связки с рыбой, горшки с икрой и складывал выменянные продукты на брезент, расстеленный на повозке. Мена шла по честному: Ягунин, договорившись о цене, откладывал выбранный покупателями товар и записывал на краешке газеты - кому, что и за сколько. Затем, когда те приносили продукты, вместе шли во двор к безмену. Вещицы свои Мишка тщательно заворачивал в газеты, с тонким учетом, кому сунуть какую… Дюжину "Коммун" с покаянными письмами бывших серовцев он уже успел всучить некоторым обладателям шпор. Они купили у него отточенные сапожные ножи для бритья, пряжки к ремням, два пиджака и несколько рубах из ситца и простого полотна.
Девки, выбрав какую вещицу, опрометью бежали домой - примерить, похвастать. А мужики… Многие тоже уходили восвояси, но иные оставались. Вот и поднабилось: кто сидел на лавках, кто на стульях, кто у порога на корточках. Курить в горнице Алена строго-настрого запретила: отец табачища не терпит. Подымить выходили во двор, но редко, когда не было мочи терпеть. Боялись пропустить что-то важное из того, что рассказывал белобрысый самарский коробейник.
Коробейник, однако, сам в разговоры не лез и по своему почину ни о чем не распространялся. На вопросы отвечал прямо, не таясь. Чаще всего спрашивали, не бывал ли он недавно в деревнях и селах, и называли их, свои, родные: Саватеевка, Ключики, Большая Глушица, Сергеевка, Алексеевка, Луговое…
- Нет, - одинаково отвечал Мишка. - У вас не бывал. Наверняка плохо - голодуха всюду. Но, может, и спасутся…
И как бы вскользь добавлял кое-что. О помощи Помгола и АРА, с которой договорилась советская власть, чтоб помогла Поволжью. Чуть подробней - о Самаре, где спасают работники власти голодающих крестьянских ребятишек, даже собственные пайки им отдают…
Его слушали жадно и если перебивали, то лишь уточнениями:
- Что, в Бузулукском совсем худо?
- А в нем пуще всего, - вздыхал Мишка. - Там, понимаешь, атаман Попов со своими людьми половину ссыппунктов поразбивал. Чем нынче весной мужики сеять будут, теперь и сама власть не знает…
На некоторое время установилось тяжелое молчание. У многих, кто был в избе, на памяти были и свои собственные "подвиги" подобного рода. Швыряли крестьянам отбитое у государства зерно - ешьте, не жалко! А съели-то они, выходит, семена. Такого мужика, что семена жрет, утопить мало.
Один из вновь подошедших - заходили к Ивановым теперь уже не столько купить, сколько слушать - вдруг выпалил с недоверием и ехидцей:
- Да как же ты сам-то в бандитские края заехать не испужался? Они ж, бандиты, как звери… Так ведь о нас комиссары говорят?
Ягунин только плечами пожал.
- Как не боюсь? Меня ж люди послали! Всем обществом сложились, чтоб пропитание закупить. А вообще-то, всякий человек по-своему живет. Кто торгует, кто пашет, кто на коне скачет… Кому, значит, что нравится.
Загалдели. У двери двое зло сцепились: "И верно…" - "Что верно-то?" - "А то!"
- Это точно, нравится зайцу от волка бегать, - воскликнул высокий парень с косой, падающей на глаз челкой и редкими пшеничными усиками. - Так и мы…
- Ты, Красюк, того, не очень, - приглушенно буркнул заросший седоватой бородой мужик. - Тебе что? Тебе можно еще и поскакать. А у кого рты голодные по углам… Гомон усилился.
- Глядишь, и нынче не отсеемся, все скачем, ветра ищем в поле.
- Пос-с-стой, пос-с-той, неужто влас-с-ти на пос-с-сев дают? - Отпихивая локтями других, к Ягунину пробился коренастый, как комель, повстанец.
Мишкиным товаром никто уже не интересовался. Две бабы сунулись было в сени, но их турнули: попозже зайдете, сороки…
- Дают. Со всей России везут, - убежденно говорил Мишка. - Вот только бы зиму народу перегоревать. Все наладится, вот увидите.
- Для кого наладится… - с горечью забубнил кто-то в толпе. Красюк, тряхнув светлой челкой, крикнул:
- Не ной, дядька Семен! Сколько народу уж домой воротилось!
- И всех в расход, - желчно вылез рыжий мужичонка. - До единого.
- Врешь! - сердито возразил Мишка. Он чувствовал, что наступил момент, ради которого они и добирались сюда с Байжаном. - Даже в газете печатают: кто добровольно сдается, того прощают власти.
- Агитация! - рыжий зло ощерился. - Братцы, это ж с Уральска чекист, я его летось там в садике видел. Возле чека гулял, ей-ей! Не из Самары он вовсе, ей-ей!..
- Врешь! - заорал Мишка, схватил со стола завернутую в "Коммуну" сорочку, дернул за узелок бечевку. - На, рыжая борода, гляди! Декабрь, месяц, газета "Коммуна". Перед отъездом для товарной завертки целую пачку купил. Глядите-ка. - Он развернул газету, и все вокруг притихли в ожидании чего-то особенного, важного. - Кто грамотней у вас?
- Евген, читани. - Усатого парня вытолкнули к столу. Красюк расправил ладонями мятую страницу, откашлялся, пригладил усики.
- Вот эту! - ткнул пальцем Мишка.
- "Отрекаюсь от бандитского прошлого", - громко прочитал тот заголовок, и тишина в горнице стала полной: слышно было, как на улице перекликаются две старухи.
- "Я, бывший участник бандитского движения, бывший командир эскадрона банды изменника Серова… - тут голос Красюка невольно дрогнул - шутка ли произнести вслух такие слова! - обращаюсь к вам, товарищи рабочие и крестьяне всей Самарской губернии, с искренним и полным признанием своей страшной ошибки, которую я совершил, когда поверил…"
- Кто это? Кто это? - услышал Мишка чей-то шепоток. - Цыц, слушай!
А Евгений громко и монотонно читал покаянное письмо бандита, добровольно сдавшегося частям ВЧК. Десятки глаз впились в его шевелящиеся пухлые губы, которые он, волнуясь, время от времени облизывал. И каждая такая маленькая пауза тоже делала свое дело: давала людям секундные передышки, чтобы осмыслить услышанное, чтобы мгновенно переглянуться и убедиться, что другие воспринимают все так же, как и ты.
- "Советская власть простила мне тяжелое заблуждение, которое я не повторю никогда. Теперь вместе со всем трудовым народом буду строить новую счастливую жизнь, бороться с голодом и разрухой. Короче, жить буду на земле как честный человек. А не как жадный зверь, от которого людям одно только горе, беда, раззор и убийство. Спасибо советской власти, что поверила мне. Остальной своей жизнью оправдаю ее доверие и призываю всех тех бандитов, которые еще не осознали и не явились на добровольную сдачу: торопитесь, а то после будет поздно!
Бывший бандит Василий Курасов".
- Васька Курасов! - тонко ахнул скуластый бородач, срывая с себя мохнатую папаху. - Земляк мой!
Разом рухнула тишина.
- Так его ж вроде убили?
- Вот те и убили - пропал он под Пугачевой…
- Сдался, стервец! Молчком!
- Эскадронный, что ли? Косой, что ли?
- А ежли брехня? Ежли подманывают?
- Вот те на! Вот те на!
- Какой Курасов? С какого полка, говорю, ну?!
- Живет, подлец, теперь хоть бы что…
Мишка заметил, что Красюк сложил газету и сунул за пазуху.
- Тихо! - зычный бас широкоплечего верзилы с пятнистыми от обморожения щеками покрыл голоса. Он подождал, пока не приутихнут, и продолжал: - Не след нам тут митинговать, братцы, не место. Я одно хочу спросить у товарища, чья газета. Он что, Васька Курасов-то, с листком, который с чековской печаткой, пошел сдаваться или просто так? Есть какая разница аль нет?
- И то! - поддержал скуластый, нервно хватая себя за бороду. - Сунешься просто, а тебя - шлеп - и все дела! Скажут: в бою-де.
Мишка почувствовал, как сердце забилось часто-часто.
- Да откуда ему-то знать, мужики? - всплеснул руками рыжий. - Он же торгаш, а газета - завертка…
- А кого еще спросишь? Тебя? - огрызнулся скуластый. - Может, знаешь все-таки, купец, а? Сказал бы!
"Была не была, - подумал Мишка. - Для агитации - самолучший момент, а то зачем и ехал? Авось проскочим…"
- Скажу, - рубанул он кулаком. - Только не шуметь, черти, тихо!
- Тихо! - гаркнул обмороженный.
- Товарищи крестьяне, - горячо заговорил Ягунин. - До каких пор жизни свои грабить будете? Царя, буржуев мы поперли, светлое будущее надо срочно возводить, чтоб всем жилось наилучшим образом, а теперь с вами сражайся! С кем? С крестьянами, с трудовым народом, да? Думаете, охота советской власти вас по степям стрелять, как собак бешеных? Кто ж тогда будет землю пахать? Мы призываем вас…
- Погодь! - грубо перебил его обмороженный мужик. - Кто "мы"-то? Торговцы, что ль?
Ягунин обвел взглядом, набившихся в горницу серовцев. За спинами, в сенях, промелькнуло изумленное лицо Алены. По-разному глядели на него сейчас десятки глаз: одни - исподлобья, с недоверием, другие - с ожиданием и надеждой, третьи - он заметил и такие - враждебно.
- Я к вам специально посланный делегат от советской власти, вот я кто, - решительно заявил Мишка. - Велела она вам передать: коли сейчас опомнитесь - простит. Все равно другого выхода у вас нет, разве не так? Пиши в листовку свою фамилию - и сдавайся! Старое поминать не будем. Точка!
- А ты мандат покажи! - крикнул кто-то.
- Мандат? Гляди! Дайте нож!
Сразу несколько рук потянулось к поясам. Мишка, не глядя, взял чей-то нож, не мешкая, поставил ногу на лавку и в двух местах разрезал глубокий отворот валенка. Из-под него достал тонкую пачку бумажек, стянутых ниткой. Р-раз! - и перерезана нитка.
- Держите! - Мишка шлепнул о стол пачкой листовок с синеющими кругами печатей. Резанул дважды отворот второго валенка - и еще одна пачка рассыпалась по столу.
- Слушай меня! - крикнул оглушительно бородач с обмороженной щекой. - Одному кому-то брать никак нельзя - найдется гнида, продаст. Так что возьмем все, до единого, каждый. А ежели кто донесет начальству, то беспременно узнаем и придушим, как пить дать. Верно я говорю? Все так все!
- Верно, Матвей!
- Всем так всем!..
Листовки в один миг исчезли за пазухами, в карманах, в папахах, в сапогах.
- А теперь пора кончать, братцы, - быстро проговорил скуластый. - Неровен час… Айда отсюдова!
По тому как бандиты дружно заторопились к выходу, можно было понять, что мнение скуластого разделял каждый. Матвей, уходя, обернулся к Мишке:
- Тебя тоже из станицы надо спроворить… Паршивая овца - она везде есть…
Мишке не стоило это объяснять: оставаться в станице было бы слишком рискованно. Но куда запропастился Байжан? Может, он уже здесь, во дворе?
Все-таки до конца Мишка не был уверен, правильно ли он поступил, так вот раскрывшись перед бандитами. "Опять самостоятельность проявил, на рожон полез, - неприятно сверлило в мозгу. И тут же нашлось оправдание: - А, как же, рассказывали, оренбургские и саратовские чекисты прямо в самих бандах агитировали? А как товарищ Вирн в Бузулуке среди сапожковцев работал?"
Так размышлял он, наскоро заворачивая остатки своих товаров и все прислушиваясь: не топочут ли всадники под окном?
Дверь распахнулась. На пороге стояла Алена.
- Михайло, давай-ка пособлю! - черные глаза блестели, совсем как у Шурочки. - Ой, как же ж ты не боишься-то? Ужас один! Скорей, дай-ка я заверну!
Они вдвоем вынесли тюк во двор. Алена стала умащивать его в повозке, а Мишка принялся таскать туда же рогожи с выменянной рыбой. Верблюд меланхолично косился на них и жевал себе колючее сено.
- Я запрягу. - Алена бросилась отвязывать верблюда от столба, но узел был слишком тугой. - Помоги, Михайло!
Бросив куль с рыбой, Ягунин подбежал к девушке. Платок у нее сбился на шею. Хитрый байжановский узел никак не распускался, оба они шумно сопели. Мишкины пальцы то и дело касались маленьких, красных от холода рук казачки. Как ни серьезен был момент, но Мишке от этих прикосновений было не по себе. Наконец-то развязали!..
- Твоему киргизу, не бойсь, я скажу, где ты, - скороговоркой зачастила Алена. - По улице не езжай, сейчас сразу направо в проулок, а там - задами до тракта… Поедешь к Гурьеву с полверсты - налево дорога через реку на Индер-озеро…
- Погоди!
Мишка прислушался: где-то близко цокают копыта. Он оставил Алену возиться с упряжью и подбежал к забору. Нашел щель, глянул: двое всадников остановились у дома через улицу - чуть наискосок от Ивановых. Мордастый бандит в солдатской шинели спешился, скрылся во дворе. Человек, оставшийся в седле - высокий, стройный даже в широченной, обрезанной по колено бараньей шубе, уставился на ворота, нетерпеливо трогая шпорами бока киргизской лошадки. Та переступала с ноги на ногу и вдруг взбрыкнула, развернув седока лицом к улице. Мишка ощутил, как внутри у него что-то оборвалось, ноги стали ватными. Во всаднике у ворот он узнал Глеба Айлина-Ильина. "Не меня ли ищут?" - подумал Мишка. Из калитки вышел человек в солдатской шинели и с ним женщина, зябко кутающаяся в платок. Она показала на дом Ивановых и что-то громко сказала, но Мишка от волнения словно оглох - не услышал ни звука. "Успею ли достать наган из повозки?" - пронеслось в голове, но в ту же долю секунды он понял: не успеть!
- Алена! Меня ищут! - жарким шепотом заговорил Мишка, хватая девушку за руку и поворачивая к себе лицом. - Скажи им, что я… Что я пошел искать киргиза в станицу…
- Спрячься в хлеву! - мгновенно сориентировалась молодая казачка. - Скорей же, ну! Вон туда!
Мишка рванулся к открытым воротцам в хлев, больно стукнулся о притолоку лбом. Хлев был пуст. Приникнув ухом к двери, он слушал, как спешиваются Глеб и его спутник, как звякнула щеколда, скрипнула калитка.
- Здравствуйте… Вы Иванова?
В голосе Айлина-Ильина звучало плохо сдерживаемое нетерпение.
- Ивановы мы… А что?
Эх, жаль не видно Мишке Алену: небось, с какой спокойной улыбочкой смотрит она сейчас на Ильина! И подбоченилась, наверное.
- У вас остановился торговец. Это его повозка? Где он?!
Не на ту напал. Командирскими строгостями казачку не проймешь.
- А я за ним, дяденька, не бегаю. Пошел, говорит, своего пропащего киргиза искать. А куда, не спросила. Не знала, что ваше благородие поинтересуется. Верно, к киргизам.
- К каким киргизам? Станичным? - Тон уже мягче. Молодец, Алена, маленько сбила спесь.