А Эвбулиду с Домицией стало не до веселья, едва только они увидели вошедшего, следом за приосанившимся Протом, посла.
Это был Фемистокл…
Вместо того, чтобы сразу же отправиться в Пергам он, рискуя жизнью, пристал к берегам Италии. Здесь он пробрался в город, где должна была быть Домиция и, узнав, что она по дороге домой попала в плен к пиратам, повсюду принялся разыскивать ее.
И надо же – где и как сумел отыскать…
Узнав обо всем, на этот раз онемел, и надолго, Лад.
А консульская армия, между тем, неумолимо продвигалась вперед, и вскоре осадила гелиополитов все в том же городе Левки.
Как только за последним из отступавших закрылись тяжелые ворота, Аристоник, вызвал к себе Фемистокла. Расспросив его обо всем, он посетовал на то, что тот опоздал к морской битве. Одно его имя1, по убеждению царя, вселило бы ужас во врага, вдохнуло уверенность в своих воинов, и обеспечило им победу. Но сделанного не вернешь. И Аристоник поручил, имевшему уже опыт в таких делах, греку вести оборону осажденного города.
Фемистокл, не мешкая, принялся за дело. Он умело расставил гелиополитов на стенах крепости, обеспечив их всем необходимым для отражения начавшихся приступов. И на главные должности поставил тех, кого хорошо знал или кто с первого взгляда внушил ему доверие.
Проту с несколькими местными жителями он велел переодеться в крестьянскую одежду и вести разведку на дальних подступах к Левкам.
Приехавшему с ним Клеобулу доверил следить за состоянием продовольствия и воды в крепости.
Эвбулида сделал комендантом города.
А Лада назначил начальником отряда самых умелых и храбрых воинов.
И вот тут–то Лад впервые за долгие дни молчания сказал свое слово. Да еще какое! Во время одной из очередных вылазок, он взял в плен самого римского консула!
…Публий Лициний Красс мрачно шел по улицам осажденного его доблестной армией города. Он проклинал себя за то, что позволил врагу нанести себе такое бесчестье. Да и только ль себе? Со времен своего существования, Рим не знал такого позора!
Мысль консула работала хладнокровно и быстро. Спасения ему не было ни здесь, ни в Риме. Зато ожидали пытки и то, чего он боялся больше самой смерти – унижения со стороны варваров и рабов. К счастью, он не был даже связан. Это было бы излишней предосторожностью со стороны гелиополитов. Со всех сторон его окружали их суровые неумолимые лица. Особенно мрачен был главарь – огромный, могучий воин, судя по всему скиф. Представитель самого жестокого и мстительного народа.
И Красс понял, что ему надо делать.
Словно невзначай, он поднял с земли прут, скорее всего отлетевший от плетеной корзины, в которой относили на стену метательные камни или песок. И как только этот скиф оказался рядом, что было сил, стегнул ему этим прутом по глазам!
Лад взревел и замахнулся мечом на консула. Никто не успел помешать ему. Всю свою ярость, обиду, боль, скопившиеся в нем за последние дни, он вложил в этот страшный удар… Не успев даже вскрикнуть, консул был разрублен надвое.
Таким образом, он добился того, чего так жаждало его гордое римское сердце.
Аристоник, узнав об этом, похвалил Лада за поимку консула, и тут же, так как тот нужен был ему живым, как заложник и источник важнейшей информации обо всей римский армии, разжаловал его в рядовые и предупредил, что в случае малейшего нарушения дисциплины, он будет казнен безо всякой пощады.
Потеря консула вызвала растерянность среди римляни, чем не преминули воспользоваться осажденные, перейдя от вылазок к наступлению.
И тут уже всех удивил Прот.
В одном из захваченных городков он обезоружил и привел к восставшим… своего бывшего господина.
Эвбулид увидев пленного, поначалу решил, что это Квинт Пропорций, и был изумлен, как тщедушный Прот почти без боя смог одолеть такого опытного и решительного воина, шутка ли сказать – бывшего римского центуриона!
А буквально на следующий день в их стане оказался и сам Квинт. И его появление стоило Проту жизни.
Заметив опять на улице городка Пропорция, Прот решил, что это - бежавший каким–то образом из плена Луций. Он решил раз и навсегда отомстить своему бывшему господину. Зная трусливый характер Луция, он без труда думал пронзить его кинжалом, но тот вдруг умело отвел удар и сам поразил Прота только и мелькнувшим перед его глазами римским мечом–гладиусом…
Квинт выведал у умиравшего Прота все о своем брате, и с полусотней воинов попытался отбить его у гелиополитов. И отбил бы наверняка! Да только натолкнулся почти на всю армию Аристоника, и сам угодил в плен.
Потом уже Эвбулид узнал, что Квинт давно разыскивал брата. Сначала он, курсируя между Афинами и Римом, в одной из италийских гостиниц вдруг случайно увидел на стене надпись, оставленную Луцием в минуты нелегких раздумий звать его на помощь или нет:
"Сенатор Луций Пропорций, отправляясь в Пергам, брату своему Квинту – прости…"
Эта надпись вызвала у него один только смех и изумление до чего же тесен мир. Но, когда он получил письмо от брата из Пергама, то понял, что тот, кажется, нашел золотую жилу, ведущую к богатству и власти, и поспешил к нему…
Но это будет потом… А тогда бывшие рабы, сделав круг, втолкнули в него братьев, и подталкивая остриями копий, требовали от них гладиаторского боя, обещая победителю - жизнь.
Квинт бесстрашно обратил свое оружие против частокола сверкавших на солнце наконечников, но Луций, подскочив к нему, нанес предательский удар в спину.
Охнув, Квинт пошатнулся, но тут же выпрямился и гневно посмотрел назад. Не видя там никого, кроме Луция, он смерил испуганно попятившегося брата укоряющим взглядом и, как тот ни махал перед собой длинным мечом, вонзил ему в грудь свой короткий гладиус. Он хотел тут же добить брата, чтобы избавить от ненужных мучений, но Луций неожиданно взмолился, чтобы тот не спешил делать этого.
"Прости, брат!" простонал он и, то ли желая в последний миг оправдания, то ли понимая, что самому ему никогда уже не добраться до Сицилии, слабеющим языком успел сообщить Квинту про Тавромений и сокровища Тита, которых там давно уже не было…
Поединок был окончен. Рана, полученная Квинтом, оказалась неглубокой. Сдержав свое слово, гелиополиты сохранили ему жизнь, но превратили в раба. Однако недолго продолжалось это рабство Пропорция. Вскоре ему удалось избавиться от оков и бежать. Как это могло случиться, не знал никто, кроме Эвбулида, который никогда не любил вспоминать это свое единственное предательство в жизни, сделанное им во имя человеколюбия.
Да и не до Квинта было тогда…
Преемник убитого Ладом Публия Красса, консул Марк Перперна быстро навел порядок в армии и повел такой решительное наступление, что Аристоник вынужден был отступить. Затем последовало решающее сражение, закончившееся для гелиополитов новой осадой, теперь уже в городе Стратоникее.
На этот раз римляне действовали по всем правилам воинского искусства.
Даже мышь, не то, что человек не могла проникнуть в осажденную крепость.
Люди начали умирать от голода. И в один из ужасных дней, Эвбулиду доложили о первом случае, когда они начали поедать друг друга.
Еще одну страшную новость сообщил ему Фемистокл.
Чтобы спасти Домицию, Лад самовольно, с группой добровольцев покинул Стратоникею и, отбив несколько повозок с продовольствием, каким–то чудом доставил его в крепость.
Узнавший об этом Аристоник на первый раз сделал бывшим с ним гелиополитам строгое внушение, а Ладу велел немедленно отрубить голову.
Как ни умолял за него Эвбулид, Аристоник был неумолим:
"Казнить!"
Чем мог помочь Эвбулид другу, хотя и был комендантом крепости?..
И когда казалось, что помощи ждать больше не откуда, она вдруг пришла. Как это часто бывает, оттуда, откуда ее никак не ждали.
От Фемистокла.
Подозвав к себе Эвбулида, он, глядя куда–то в сторону, сказал:
- Этому скифу известен подземный ход, о котором не знают римляне. В этом весь секрет его удачной вылазки. Но дело в другом. Мне лично приказано казнить его. Но вместо этого я приказываю, нет, прошу: пусть забирает мою Домицию и как можно скорее увозит в свою Скифию. Может хоть это спасет ее…
На прощанье Эвбулид порывисто обнял Лада, печально кивнул Домиции и с тех пор никогда больше не видел их…
Осада, тем временем, продолжалась.
Если бы не Аристоник, римляне голодом выморили бы все население города.
Но Аристоник решил спасти хотя бы немногих…
Эвбулид так и не понял, кем на самом деле был этот последний царь Пергама – преследующим свои цели - Эвменом Третьим или же только первых гражданином государства Солнца. Но в том, что это был человек великой души, - в этом он не сомневался никогда.
Аристоник, взяв с римского консула слово даровать жизнь его подданным, сам, добровольно вышел из крепости.
Одни, воспользовавшись этим, сумели бежать и, скрывшись в горах, продолжили борьбу.
Другие, в числе которых был и Эвбулид, оказались в плену. Сначала их бросили в мрачные подвалы римской тюрьмы, а затем вместе с сокровищами Атталидов провели в триумфе победителей по улицам Рима.
"Ио (ура), триумф! Ио, триумф!" - ревела по обеим сторонам, как казалось ему тогда, бесконечная римская толпа.
Но, как всегда, всему не свете бывает конец.
С триумфа их повели обратно в тюрьму, где в тот же день, по приказанию сената, удавкою палача был задушен Аристоник.
Возможно, та же участь ждала и Эвбулида, как одного из руководителей восстания. Но его неожиданно вытащили наверх и сказали, что он, как раб, отдан в качестве военной добычи одному из героев этой войны, по его настоятельной просьбе…
Эвбулид поднял глаза на своего нового хозяина и не знал радоваться теперь ему или огорчаться.
Это был - Квинт Пропорций…
4
Квинт, как и подобает центуриону, сразу умело определил дистанцию между собой и своим бывшим боевым другом.
- За то, что ты освободил меня из плена, я сохранил тебе жизнь. А вот долг, который ты взял у меня в Афинах, отработаешь в качества раба. Для начала будешь сопровождать меня в небольшом морском путешествии.
Однако неожиданный шторм спутал все планы Квинта и превратил легкую поездку в Сицилию в долгое скитание по морю без парусов и якорей.
Несколько суток, их, изнемогавших от жажды и голода, носили вдали от земли высокие волны.
Все кончилось тем, что они стали легкой добычей киликийских пиратов.
Первым ворвавшись на палубу их корабля они скрутили попытавшегося, несмотря на слабость, оказать сопротивление Квинта. Затем принялись и за остальных.
Почти не удивляясь превратностям судьбы, Эвбулид покорно позволил связать себе руки канатом. Выкупа ему ждать было не откуда. Работать, чтобы освободиться самому, как это некогда сделал кузнец Сосий, он больше не мог. Он хотел броситься в волны, чтобы скорая смерть освободила его он нового рабства, как вдруг звонкий молодой голос заставил его вздрогнуть и неверящим взглядом впиться в стройного юношу, который смотрел на него со страхом и радостью.
"Отец!" - снова, лучшей в мире музыкой, прозвучал этот голос, и тогда он, веря и не веря самому себе, прошептал:
"Д–диокл?.."
Да, это был его сын.
Потом они долго сидели в тени паруса и больше смотрели друг на друга, чем разговаривали. Виной всему был Диокл. Он то и дело отводил глаза и шмыгал носом.
Понимая его состояние, Эвбулид стал оглядываться по сторонам, и вдруг брови его узнавающе дрогнули:
- Постой… - пробормотал он. - А как называется ваш корабль?
- Горгона! – с гордостью ответил Диокл.
- Ну да, конечно!
Эвбулид покосился на капитанский помост и показал глазами на черноволосого пирата со жгучим взглядом:
- А капитаном у вас случайно не Аспион?
- Да! А ты что, знаешь его?
- Мне ли его не знать… Ведь это же он тогда взял меня в плен с нашими рабами–сколотами…
Аспион, разумеется, не узнал в подведенном к нему Диоклом того самого эллина, с которым свела его однажды судьба. Но, услышав, при каких обстоятельствах они познакомились, и кто он, благожелательно заметил:
- Очень хорошо! Знай я это тогда, не то, что выкупа с тебя бы не запросил, а сам еще дал денег за такого сына!
Оказалось, что Диокл, бежав из дома, пристал к пиратам и дважды успел отличиться. Первый раз - в жестоком бою с правительственным флотом, посланном архонтами Афин, тогда он ухитрился перебраться на вражеский корабль и прорубить его дно топором. А второй – спас самого Аспиона, когда того во время шторма смыла за борт крутая волна…
С тех пор главарь души не чаял в Диокле и, как догадался Эвбулид, его сын был здесь вторым, после него, человеком…
- Как сестры, как мать? – вернувшись под тень паруса, принялся пытать он Диокла.
Но Диокл уклонился от прямого ответа и, прижав ладонь к груди, попросил:
- Отец! Расскажи мне лучше про свой триумф!..
- Какой еще триумф? – не понял Эвбулид.
- Тот самый, о котором ты обещал мне рассказать в Афинах, когда убегал догонять рабов! Я столько лет мечтал об этом. И до сегодняшнего дня верил, что это когда–нибудь произойдет!
- Ну, хорошо, ладно…
Эвбулид давно уже забыл о том, что обещал рассказать сыну о своем первом триумфе, в котором они участвовали вместе с Квинтом на правах победителей над Карфагеном. И поэтому начал с другого, что был еще совсем свеж в памяти. Точнее с того, что предшествовало ему…
Чем дольше рассказывал Эвбулид, тем крепче сжимались кулаки Диокла. Наконец, он не выдержал и бросился с ними на Пропорция.
Римлянин даже не сопротивлялся.
Насытив свою месть, Диокл оглянулся и, не скрывая слез, прокричал:
- Отец! Все теперь позади! Отныне он сам станет твоим рабом! Твоим слугою… Нет! Гребцом на "Горгоне"! В моем подчинении! Ты же ведь - добрый!..
- Я давно уже не добрый, сынок! – вздохнув, отозвался Эвбулид. – И, хоть от этого человека пошли все мои беды, заклинаю тебя Небом и Землею. Только не превращайте его в раба. Все, что угодно, только не рабство!..
Диокл долго–долго смотрел на отца. Наконец, глаза его нехорошо блеснули.
- Все, что угодно? Ладно, пусть остается свободным квиритом!
Он прошел к Аспиону и принялся что–то порывисто объяснять ему.
Капитан знакомо для Эвбулида соединил пальцы рук и одобрительно кивнул Диоклу:
- Молодец! Это будет очень хорошо! И – справедливо!..
Не прошло и минуты, как все свободные от матросской работы пираты бросились к побледневшему, но не сделавшему даже шагу назад, Квинту.
Эвбулид закрыл глаза, думая, что они прямо тут, на месте растерзают его.
Но те вместо этого, вдруг попадали на колени и стали ползать перед римлянином по палубе, громко крича:
- Достопочтенный квирит!
- Прости нас за то, что мы осмелились плыть с тобой на одном корабле!
- Мы недостойны такой чести!
- Умоляем тебя, оставь нас!..
Тем временем, Диокл с помощником спустил трап прямо в открытое море и красноречивым жестом показал на него Квинту.
Один из пиратов подтолкнул того:
- Что, благородный квирит, тебе помочь?
- Прочь! - брезгливо передернул плечом Пропорций и, властно глядя поверх голов пиратов, коротко бросил: - Я - сам.
Затем он невозмутимо прошел по образовавшемуся перед ним живому коридору к борту и, с гордо поднятой головой спустившись по трапу, навсегда погрузился в высокие волны…
Эвбулид, в последний раз посмотрев на пустынное море, докончил свой рассказ и снова спросил о жене и дочках.
На этот раз Диокл не стал изменять тему разговора. Он лишь отвел в сторону взгляд и попросил:
- Отец! Забудь про Афины!
- Ты хочешь сказать, что Гедита… - Эвбулид запнулся не в силах вымолвить страшное слово. Но Диокл опередил его:
- Нет! Мать жива, и она… по–прежнему ждет тебя. И сестры тоже, надеюсь, живы. Правда они давно уже не дома… Но, поверь, лучше тебе не ездить туда… Оставайся со мной!
5
Эвбулид прищурившись, оторвал взор от закатного моря и оглянулся на город.
Афины, куда доставил его и сразу же умчался к своим пиратам сын, были как всегда жизнерадостны и многолюдны.
Франты в вызывающе пестрых одеждах и отделанных серебром полусапогах, щеголи с длинными, аккуратно уложенными волосами, лохматые философы, атлеты с короткими стрижками, инвалиды и путешественники в шляпах, рабы с тяжелыми корзинами различных покупок для своих господ, - казалось, все население города было сейчас на улицах. И большинство из них торопились домой с агоры.
Дойдя до района Большого водопровода, Эвбулид остановился, чтобы немного перевести дух. Как долго он ждал этого счастливого мига и вот, наконец, он наступил…
Быстрым шагом он миновал дом позолотчика шлемов Демофонта, не без тревоги отметив, что оттуда не слышен не смолкавший прежде ни днем, ни ночью мелодичный постук молотка.
После, потом он обо всем поговорит с ним!
Сейчас главное – Гедита! Скорей к ней! Как там, что там она?
Однако в родном жилище никого не оказалось.
Эвбулид вернулся к дому соседа и окликнул его.
Навстречу ему вышел слепой человек. Эвбулид содрогнулся, узнав в нем Демофонта. Тот тоже признал его по голосу, но затем пробежал быстрыми, уже умелыми пальцами по лицу, приостановился на лбу, где было клеймо, и недоверчиво прошептал:
- Эвбулид… это ты?
- Да я, я! – с легкой горечью усмехнулся Эвбулид. - А где Гедита?
- Где ж ей еще быть, на агоре, в цветочном ряду!
- Эх, знал бы, сразу пошел бы туда! – огорчился Эвбулид. – Но ничего, я и сейчас ее там найду! Или встречу по дороге домой!..
- Не надо, стой, Эвбулид, она… - попытался объяснить ему что–то Демофонт, но Эвбулида уже нельзя было остановить.
Он рванулся на улицу и только услышал позади себя взволнованный голос соседа, которым тот звал на помощь жену.
Скорее, скорее к ней!..
Эвбулид шел навстречу сплошному потоку людей, уворачивался, толкался и казался щепкой, каким–то чудом плывущей против течения многоводной реки.
Он боялся пропустить Гедиту в таком множестве народа, но опасения его были напрасны.
Его жена еще находилась на опустевшей агоре. Она, уже совершенно одна, стояла в цветочном ряду, на том самом месте, где он когда–то, купив гирлянду, подал щедрую милостыню женщине, у которой погиб муж.
Эвбулид бросился было к жене, но его сердце вдруг сжалось от того, как она изменилась за это время. Опустившиеся плечи, седые, собранные в небрежный пучок волосы, горькие, почти старческие складки у увядших губ…
И все–таки это была она, его Гедита.
Он подошел к ней сбоку, и, тихо позвал:
- Гедита!..
Женщина вздрогнула от неожиданности, и, словно видя перед собой запоздалого покупателя, радостно прошептала:
- Господин, как хорошо, что ты пришел! А то я уже собралась уходить…
- Гедита, это же я… - растерялся Эвбулид.
- Ты, наверное, один из прежних знакомых моего мужа? – еще больше обрадовалась женщина. - Тогда ты непременно купишь мою гирлянду. Я ведь продаю их, чтобы собрать деньги на выкуп его из рабского плена!
Гедита ласково погладила цветы и предложила:
- Выбирай любую!