Статую Джосера окружали две каменные стелы с высеченными на них мудрыми высказываниями Имхотепа: "Не гордись своими знаниями. Не строй планов на завтра, ибо не знаешь, что будет. Если хочешь иметь друга, не справляйся о нем у других, но обратись к нему напрямую и имей дело с ним одним. Мудрый известен своей мудростью, великий – своими свершениями; их сердца соответствуют их языку…"[42]
Аменхотеп мысленно повторил одно из изречений Имхотепа: "Не строй планов на завтра… Но как же тогда управлять государством? Хорошо, видно, быть мудрецом, а не фараоном…"
Когда паланкин фараона миновал статую Джосера, слева показались многочисленные каменные клети: настолько крохотные, что в каждой из них мог разместиться только один человек – продавец зерна[43]. Здесь же, неподалеку от клетей, располагались подземные зернохранилища. Правда, давно уже не используемые по назначению и оттого на данный момент пустовавшие.
Миновав каменные клети и сделав ещё два поворота направо, процессия достигла наконец двора, предназначавшегося для проведения хеб-седа. Посреди двора высился белый шатер, а возле него стояли пятеро облаченных в леопардовые шкуры жрецов, словно только что вышедших из царства Осириса.
Невольно по телу Аменхотепа пробежала дрожь: ещё немного, и его эфемерное тело, саху, переместится в мир мёртвых. Он снова вспомнил отца: тридцать лет назад тот перенёс сей непростой ритуал достаточно тяжело – целых десять дней не покидал своих покоев, жалуясь на слабость во всем теле. "Справлюсь ли я?.. Не суждено ли мне покинуть мир живых и остаться в Саккаре[44], в мире мертвых, навсегда?.." – обеспокоенно размышлял фараон.
Стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, фараон покинул паланкин и уверенно ступил на землю. Жрецы почтительно поклонились. Главный жрец, грудь которого украшало массивное золотое ожерелье, испещрённое жреческим иероглифическим письмом, жестом пригласил фараона проследовать за ним в шатёр.
– Мы ждали тебя, о, владыка Нижнего и Верхнего Египта! – сказал жрец, когда они вошли внутрь. – Для совершения обряда всё готово.
Аменхотеп снова ощутил предательскую дрожь, на сей раз в коленях, но всё же нашел в себе силы успокоиться и осмотрелся. Перед его взором предстало кресло, застеленное шкурой леопарда, и ничего более – шатёр был фактически пуст.
Память вновь вернулась к событиям тридцатилетней давности: Аменхотеп попытался вспомнить, что он видел в шатре, когда ритуал хеб-седа совершал отец. Увы, попытка и на сей раз оказалась безуспешной. Зато из недр подсознания всплыли вдруг и промелькнули перед внутренним взором Северный храм со статуей Осириса, дом Севера, дом Юга, длинная узкая колоннада, тянущаяся вдоль южной стены… На миг Аменхотепу показалось даже, что он ощутил ее тогдашнюю прохладу… Затем вспомнилась расположенная на южной окраине храма усыпальница Гор-Нармера, окруженная оградой с изображениями кобр…
В этот момент к фараону неслышно приблизились двое жрецов и, взяв его под руки, подвели к креслу и бережно усадили в него. Тотчас появился хрупкий юноша – судя по виду, прислужник. Сняв с ног фараона сандалии, он быстро удалился.
Неожиданно Аменхотеп почувствовал, что на его плечи буквально навалилась чудовищной силы усталость. Страшно захотелось пить.
Словно прочитав его мысли, в шатер вошли трое жрецов, неся в руках круглые сосуды из розового кварца[45] с лебедиными горлышками.
– Испейте, о, солнцеподобный! – предложил главный жрец фараону.
Аменхотеп растерянно кивнул. Мало того, что его мучила жажда, он почувствовал, как хитон насквозь промок от обильного пота.
К фараону приблизился один из жрецов и протянул круглый сосуд. Аменхотеп принял его и, поднеся к губам лебединое горлышко, держа сосуд, как можно выше, дабы жидкость могла легко покинуть его и с лихвой утолить жажду.
Уже после нескольких глотков он почувствовал разлившуюся по телу невероятную легкость, тревога и страх чудесным образом бесследно исчезли. Главный жрец, подойдя к фараону вплотную, жестом показал, что жидкости выпито уже достаточно и следовало бы остановиться.
Владыка Египта нехотя оторвался от живительной влаги и, возвращая сосуд, разглядел на его гладко-розовой поверхности иероглиф, означавший слово "спокойствие". Вслед за первым последовали ещё два сосуда – с иероглифами "терпение" и "мудрость". Аменхотепу стало казаться, что он потерял счет времени…
Жрецы меж тем принесли ритуальное одеяние и помогли фараону в него облачиться. Теперь предстояло самое главное – переход во двор сердаба, откуда Аменхотепу предстояло отправиться в Загробный мир и встретиться там с духом Гор-Нармера…
* * *
Солнце клонилось к закату, дневная жара постепенно вытеснялась вечерней прохладой. Бог Атум незаметно, но настойчиво вступал в свои права. Вот пирамиды Джосера коснулись последние бледно-розовые солнечные лучи и, попав в специальное отверстие, расположенное над статуей Осириса в Северном Храме, и сконцентрировавшись, осветили изваяние бога, выполненное из чёрного алебастра.
Тутмос, стоявший в этот момент перед статуей, замер, преисполнившись священного трепета. Пока отец находился в шатре и готовился к посещению сердаба, эрпатор оказался предоставлен самому себе, поэтому и решил посвятить нежданно обретённую свободу знакомству с обширной территорией храмового комплекса.
Предусмотрительный Эйе приказал приготовить для наследника отдельный шатер неподалеку от дома Севера, где жили жрецы, и подать различные кушанья, вино и фруктовую воду. Тутмос же, утолив голод и испив вина, предпочёл вместо отдыха отправиться изучать местные достопримечательности. Именно так он и оказался вскоре в Северном храме перед изваянием Осириса.
Заслышав за спиной звук чьих-то шагов, эрпатор оглянулся: к нему приближался один из здешних жрецов. Тутмос почтительно поклонился, жрец ответил взаимным поклоном, после чего тоже приблизился к Осирису. На алтаре перед изваянием бога виднелись щедрые ритуальные дары.
Эрпатор подумал, что его присутствие нежелательно и уже собирался уйти. Но жрец жестом остановил его:
– Прошу тебя, эрпатор, останься! Я буду молиться Осирису, а ты мне поможешь…
Тутмос смутился, ибо не ожидал, что ему придется принимать хоть какое-то, пусть даже совсем незначительное, участие в ритуале хеб-седа. Он был уверен, что отец взял его с собой из банальной формальности: просто потому, что так положено. Ведь когда-то и дед, Тутмос IV, тоже посещал Саккару вместе с сыном, ныне – фараоном Аменхотепом III.
Подавив смущение, Тутмос коротко ответил:
– Я готов помочь тебе, жрец.
Тот, не задумываясь, протянул эрпатору кадильницу с благовониями. Разумеется, Тутмос, часто посещавший богослужения, прекрасно знал, что ему надлежит делать: во время молитвы окуривать благовониями алтарь и ноги божественного изваяния.
Жрец меж тем прижал руки к груди и, сосредоточившись, простёр их к Осирису. Северный храм огласился звучной молитвой:
– Хвала тебе, Осирис, повелитель вечности, чьи обличия не считаны и чьи формы исполнены величия! Саккара – властелин тайного места и проводник Загробного мира! Исида заключает тебя в свои объятия и прогоняет демонов с путей твоих. Те, кто лежит в земле, оживают, чтобы узреть божественного Атума. Они вдыхают воздух и не отрывают глаз от лица твоего. Когда солнечный диск опускается к горизонту, их сердца не омрачены тревогой, ибо они видят тебя – Вечность и Бессмертие!..[46]
* * *
Пока жрец в обществе эрпатора возносил молитву Осирису, другие четверо жрецов провожали Аменхотепа к сердабу. Во дворе сердаба их ждал очередной шатер, но теперь фараон вошел внутрь без каких бы то ни было колебаний. На сей раз вместо кресла, покрытого леопардовой шкурой, его взору предстал ритуальный саркофаг, выполненный из золотистого оникса. В изголовье саркофага, скрестив руки на груди, стоял Эйе.
Жрецы помогли фараону взойти в саркофаг, после чего один из них преподнёс ему золотую чашу, до краёв наполненную каким-то напитком.
– Этот напиток носит название "Кущи Иару", мой повелитель, – пояснил культовый служитель. – Он поможет тебе сесть в папирусную барку, чтобы ты смог пересечь воды Дуата и беспрепятственно достичь райской земли. Ибо именно там душа Гор-Нармера обрела своё вечное успокоение…
Аменхотеп, приняв чашу, бесстрашно осушил её. Его сознание слегка помутилось, и жрецы тотчас помогли ему улечься в саркофаг, накрыв затем неплотно прилегающей плитой из того же золотистого оникса. Почти сразу эфемерное тело Аменхотепа, саху, тронулось в путь к Загробному миру.
…Фараон стоял на папирусной лодке, пересекавшей воды Дуата. То обстоятельство, что он дышит полной грудью, несколько удивило его. "Где я? Неужели уже достиг царства Осириса?" Словно бы в подтверждение его мыслей из воды, прямо у бортов барки, вынырнули странные существа. Аменхотеп знал, что воды Дуата населены чудовищами, которые могут окончательно погубить душу умершего, и та никогда не достигнет Иару. Он растерялся, не зная, что предпринять дальше.
Жрецы Саккары обступили ритуальный саркофаг со всех сторон, в изголовье по-прежнему стоял Эйе. Они единодушно вознесли молитву Осирису, дабы тот поглотил водяных змей и избавил тем самым саху Аменхотепа от нападения чудовищ. Перечислив их имена – Кеста, Хапи, Дуамутеф, Кебексенуф, Маатефф, Херибекф, Херу-Хентианмаати[47], – жрецы начали молить древнего бога Саккару, чтобы тот защитил саху фараона от нападения огромного змея Ререка, обитающего в самой тёмной и глубокой части Дуата. Змей этот, имевший множество обличий, в том числе и Апофиса, мешал душам усопших следовать в Царство дня – в райские кущи Иару. Затем двор сердаба огласила очередная многоголосая молитва.
…Папирусная барка, перевозящая эфемерное тело Аменхотепа, благополучно миновала подземное царство Саккары и уже приближалась к подземному царству Ону, где отдыхали души блаженных. Аменхотеп воочию увидел всех трех богов этой области: Акхсесефа, Ремрера и Кемкена. Когда барка причалила к берегу, бог Рамрер, молча, протянул Аменхотепу волшебную пряжку Исиды[48], обладающую силой её крови и служащую пропуском в Иару. Барка снова устремилась по водам Дуата – в сторону райских кущ.
Наконец она причалила к суше, и Аменхотеп сошел на берег. Его взору предстала высокая стена из белого мрамора. Приняв решение пройтись вдоль неё, он достиг вскоре золотых врат, охраняемых огромного роста стражником с головой льва. Грозный страж преградил путь незваному гостю секирой. Аменхотеп, не растерявшись, протянул ему пряжку Исиды. Тот мгновенно отстранился, пропустив тем самым фараона в легендарные сады.
Не успел Аменхотеп миновать ворота, как его ослепили яркие лучи солнца. Он увидел множество людей, облачённых в ярко-жёлтые туники. Кто-то прохаживался между смоковницами, наслаждаясь спелыми плодами; кто-то, сидя в тени деревьев, играл на арфе; молодые женщины, наслаждались музыкой и танцевали.
Аменхотеп увидел дорожку, выложенную белым мрамором и решительно направился по ней, надеясь, среди обретших вечный покой и наслаждение, найти Гор-Нармера. Задача была не из лёгких. Ему попались на глаза несколько шумных детских стаек, предававшихся своим играм; затем небольшие озёра с водой, прозрачной, словно слеза – в них купались обнажённые женщины, юные девушки и совсем ещё девочки – все они были прекрасны. Аменхотеп с трудом удержался от соблазна погрузиться в прозрачные воды одного из озёр. Он с сожалением вздохнул и продолжил свой путь…
Пройдя ещё немного, перед взором Аменхотепа предстали белоснежные портики, увитые диковинными травами, перемежаясь с ярко-красными цветами. Фараон не удержался и, приблизившись к одному из портиков, дотронулся до самого крупного цветка, тот издал нежный звон, словно серебряный колокольчик, распространяя терпкий дурманящий аромат. Аменхотеп с наслаждением вдохнул его и почти забыл: зачем он проделал столь опасное путешествие.
– Ты из мира живых, не так ли? – раздался за его спиной мелодичный голос.
Фараон оглянулся: перед ним стояла женщина, облаченная в ослепительно белый хитон, подпоясанный золотым поясом. Ее шею и запястья украшали массивные украшения, усыпанные драгоценными камнями, а голову – корона-атеф, увенчанная уреей.
Аменхотеп догадался: перед ним – Нефтида, дочь божественного Ра и единокровная сестра Осириса. Он почтительно поклонился и подтвердил:
– О да, божественная Нефтида! Ты совершенно права: я действительно пришел из мира живых.
– Что же ты ищешь в наших райских садах? – осведомилась она.
– Совета Гор-Нармера, – без обиняков признался фараон.
– О! Потомок Гора был мудрым правителем, – одобрительно кивнула богиня. – Я провожу тебя к нему. Следуй за мной.
– Благодарю тебя, о, божественная Нефтида!
Аменхотеп покорно следовал за Нефтидой. Путь был неблизким, один пейзаж сменялся другим, все они были прекрасны. Фараон видел множество счастливых людей, а точнее – саху, ибо их физическую сущность, хат, давно охватил тлен (если они, конечно, при жизни не были знатными людьми или фараонами, тела которых бальзамировали).
Наконец Нефтида и Аменхотеп вошли в город фараонов. Аменхотеп задумался: "Интересно, каким по счету правителем Египта являюсь я? Вероятно, семьдесят третьим[49]… Значит, в городе фараонов должны обитать порядка семидесяти двух саху бывших властителей священной земли Та-Кемет…"
– Мы пришли… Саху Гор-Нармера обитает здесь, – прервала Нефтида размышления Аменхотепа, указывая божественным перстом на небольшой дворец, облицованный бледно-розовыми мраморными плитами.
Благодарно поклонившись в ответ, Аменхотеп направился к распахнутым створкам ворот. И вновь перед ним, словно из небытия, возник стражник, пропустивший его во дворец только по предъявлении "пропуска" в виде пряжки Исиды.
Первое, что увидел фараон, едва оказавшись на территории дворца, – огромный зал с множеством колонн, увитых гирляндами цветов. Впереди блеснула водная гладь – по всей видимости, бассейн. Аменхотеп инстинктивно направился к нему. Мимо "гостя" прошли слуги, спешившие по своим делам и не выказавшие ни малейшего удивления по поводу его появлению.
Достигнув бассейна, Аменхотеп понял, что принял правильное решение: Гор-Нармер прямо в воде предавался плотским утехам с одной из молоденьких наложниц… Ещё несколько юных, совершенно обнаженных прелестниц возлежали около бассейна, наслаждаясь вином и фруктами.
Тем временем Гор-Нармер, не обращая на непрошеного гостя ровно никакого внимания, продолжал ласкать наложницу. При виде столь будоражащих кровь картин сладострастия Аменхотеп испытал невольное, но вполне закономерное возбуждение. Уловив его потаённое желание, к нему тотчас приблизились две прелестницы – из тех, что возлежали около бассейна, – и фараон отчетливо ощутил на себе сначала прикосновение их рук, а затем и губ. Сознание медленно, но верно начало ускользать…
Очнувшись от полусна-полуяви, Аменхотеп обнаружил, что покоится на мягком ложе среди тех самых юных прелестниц, увлекших его в райские кущи блаженства, а теперь – утомленно отдыхающих, и к тому же совершенно нагой. Неожиданно перед ним появился прислужник и протянул ярко-жёлтый хитон, точно такой же, что носили все обитатели Иару.
Аменхотеп облачился и – не без сожаления – покинул "райское" ложе.
– Следуйте за мной. Господин Гор-Нармер ждёт вас, – промолвил, наконец, прислужник.
Фараон безропотно последовал за ним по галерее, украшенной изображениями царственных кобр.