Уроки проводились на английском, поскольку Полуночнику никак не давался португальский язык. Тем не менее, он хорошо выучил несколько фраз, необходимых для общения во время официальных приемов, на которых мои родители иногда просили его присутствовать. На мой взгляд, эти заученные фразы были жуткими, а его любимые выражения так и вовсе ужасными:
- Мадам, даже полная луна над темным горизонтом не так ослепительна, как вы сегодня вечером…
В конце концов бушмен усвоил все обходительные манеры, преподанные ему мамой, и демонстрировал их с восхитительной самоуверенностью, за исключением двух вещей. Ношение галстука было для него настоящей пыткой, и через год бесплодных попыток привыкнуть к нему он наотрез отказался его надевать. Второй проблемой было изъявление благодарности. Само значение слова "спасибо" сбивало его с толку, и он никогда не знал точно, когда стоит его употреблять, а когда нет.
Чтобы избежать всяческих недоразумений, которые могли произойти в результате этой путаницы, мама написала указания и зачитала их нам вслух однажды вечером, когда папа с Полуночником, попыхивая трубками, сидели у камина:
"Часть I: Полуночнику необязательно выражать благодарность, находясь дома. Каждый из нас и так понимает, когда он испытывает чувство благодарности.
Часть II: Если Полуночник выходит в свет с одним из нас, то мы дадим ему знать, когда нужно поблагодарить человека, не принадлежащего к нашей семье.
Часть III: Находясь в общественном месте в одиночестве, Полуночник должен благодарить любого, кто заговорит с ним или совершит какое-то действие в его присутствии, даже если он сомневается, стоит ли выражать благодарность".
Эта последняя часть иногда приводила к комичным ситуациям, когда Полуночник забывал указания и благодарил папу за то, что тот закрыл дверь, или маму за то, что она шарахнулась от собаки на улице. К сожалению, эти трудности приводили иногда к конфликтам. Одна из подобных ситуаций, о которой я предпочел бы забыть, случилась примерно через месяц после его приезда. Мы с Полуночником купили посыпанные корицей пирожные со сладким кремом в нашей любимой кондитерской на Руа-ди-Седофеита, и вдруг в четырех шагах от нас крупная женщина в темно-красном кружевном платье споткнулась о булыжники на мостовой. Она красиво падала, крича, словно Лилит, как сказала бы моя бабушка Роза, и непременно разбила бы себе лицо, если бы Полуночник с его мгновенной реакцией не бросился вперед и не подхватил ее. Все закончилось благополучно, несмотря на то, что женщина была тяжелее африканца на сорок или пятьдесят футов. К сожалению, она раздавила его пирожное своим весом, и желтое пятно крема испортило красивый синий жилет из парчи, который купил для него отец.
Полуночник успокаивал женщину, которая издавала глубокие вздохи, каким бы позавидовала любая оперная певица, и вытирала лоб носовым платком, вытащенным из корсажа. Прежде чем я успел остановить его, Полуночник со всей искренностью, на какую только был способен, сказал:
- Я благодарю вас.
Матрона конечно, решила, что он издевается над ней.
- Уберите от меня руки, сударь! - воскликнула она.
Она презрительно смотрела на Полуночника а я попытался исправить ситуацию:
- Он благодарит вас за то, что вы оказали ему честь, позволив помочь вам устоять на ногах, и радуется, что с вами все в порядке.
Дама уставилась на нас так, словно мы снова оскорбили ее до глубины души. Никогда не забуду, что она ответила:
- Убери от меня свои мерзкие лапы, чертова обезьяна!
К счастью, она сказала это на португальском языке, поэтому Полуночник не понял ни слова.
Она была, очевидно, в бешенстве, но я разъярился еще сильнее.
Я слышал, как соседи сплетничают о Полуночнике, но еще никто не отзывался о нем так грубо в моем присутствии. Я запустил ей в грудь остатки своего пирожного, но за мгновение до этого Полуночник успел выдать один из комплиментов, которым научился от моей матери:
- Ваше платье прекрасно, но оно лишь бледная тень по сравнению с вашей красотой.
"Теперь мы попали в настоящую переделку!" - подумал я в тот момент.
Но я не ожидал, что она разразится слезами; возможно, ее привело в замешательство почти совершенное португальское произношение Полуночника. Ее всхлипывания привлекли толпу, поскольку жители моей родной страны, как впрочем и англичане, слетаются на чужое несчастье подобно стервятникам к мертвому ягненку. Вскоре мы с Полуночником были окружены зеваками, которые таращили на нас глаза.
- Я уже раньше видел эту обезьяну, - заявил какой-то мужчина, показывая на бушмена. - Он живет у шотландца по фамилии Стюард.
- Его нужно посадить в клетку! - выкрикнул другой.
Последнее утверждение пробудило во мне настоящего шотландца, и из меня посыпался поток ругательств, которым я научился от Даниэля; самой приличной тирадой было, то что эта дама соображает не лучше верблюда, ведь даже самый последний дурак знает, что у обезьяны руки, а не лапы. Я уточнил также, что она сама врезалась в моего друга головой, словно карета без извозчика, и посадила ему на жилет пятно, который может увидеть каждый, кто еще не ослеп от своей тупости, тем более что ее плечо, размером с фаршированного каплуна, вымазано теми же самыми желтыми пятнами.
Мне бы, возможно, еще простили, если бы я привел в адрес рыдающей матроны только одно сравнение - с верблюдом, каретой или каплуном, но, употребив все три эпитета разом, я не мог ожидать, что толпа будет восхищаться моим словарным запасом, слишком богатым для ребенка, поэтому естественно меня сочли дерзким и бессовестным грубияном. Мужчина в жирном грязном фартуке, который выдавал в нем стригальщика овец, даже схватил меня за руку и встряхнул.
- Ах, ты, маленький ублюдок! - воскликнул он. - Я высеку тебя прямо здесь, на улице!
Это публичное оскорбление в мой адрес вывело Полуночника из его тревожного оцепенения. Он двинулся к стригальщику со словами:
- Пожалуйста, сударь, отпустите мальчика.
Глаза африканца налились кровью. Стригальщику очень повезло, что у бушмена не было ножа; иначе Полуночник убил бы его в тот день, как шакала.
Несколько слов Полуночника успокоили толпу, возможно, потому что он говорил по-английски, а это обычно пугало португальцев. Или возможно, никто не ожидал, что он вообще умеет разговаривать и осмелится бросить вызов португальцу.
Стригальщик отпустил меня. Теперь он стоял лицом к лицу с Полуночником. Когда он шагнул к нему, африканец, к немалому моему удивлению, поднял меня на руки. Не знаю, нарочно ли он сделал это, но это был блестящий ход. Возможно, он просто хотел защитить меня. Но как бы там ни было, стригальщик не был готов вступать в драку с мужчиной, который держал на руках ребенка.
Полуночник молча прошел сквозь расступившуюся толпу. Завернув за угол, он опустил меня на землю.
- Сернобык не беспокоится из-за муравьев, черепах и дикобразов, - сказал он.
- А кто такой сернобык?
- Благородное животное, вроде оленя. У него на голове рога в виде полумесяца. - Он взял меня за подбородок. - Джон, возможно, ты удивишься тому, что я сейчас тебе скажу, но ты - не крокодил.
- Что?
- Ты не должен так легко выходить из себя.
Полуночник поднял руки веером над головой и припал к земле в позе ожидания, словно зверь, прислушивающийся к далекому зову. Он раздул ноздри, зашевелил пальцами и стал обнюхивать воздух, почуяв что-то со стороны, откуда дул ветер.
Это и был сернобык. Бушмен подражал ему. Или, как он объяснил мне позже, дух животного вселился в него.
- Вот так и ты должен вести себя, - сказал он. - Никогда больше не кричи на незнакомых людей.
Мне стало стыдно.
- Но эта женщина была груба с тобой! Она говорила ужасные вещи.
Он промолчал и не сделал попытки успокоить меня, и я был поражен его бессердечием. Слезы разочарования покатились по моим щекам. Но даже это не растрогало его. Тогда я сдался и, подражая ему, растопырил пальцы над головой и тоже изобразил сернобыка.
- Вот и хорошо, - улыбнулся африканец. Он взял мою руку и приложил к своей груди.
- Не плачь. Давай лучше выучим песню. Я давно собирался попросить тебя об этом.
Настроение у детей меняется так быстро!
- Какую песню? - охотно спросил я.
- Одну из тех, что поет твой отец. Любую. Я очень хотел бы выучить одну.
Прямо на улице, я затянул один из куплетов "Туманной, туманной свежести":
- Я холостяк, живу один, работаю ткачом…
Эта была первая из многих песен, которым я научил Полуночника. А он научил меня нескольким песням своего народа. Я даже выучил одну тайную молитву о дожде, приносящем жизнь в бесплодные пески пустыни. Я до сих пор помню эту песню и пребываю в уверенности, что я - единственный европеец, который может ее спеть.
Однажды у меня созрел один план в отношении Полуночника. Это случилось, когда я читал вслух родителям - это чтение доставляло им удовольствие и улучшало мою дикцию. Кроме Роберта Бернса, было еще нескольких малоизвестных шотландских поэтов, о которых к югу от Адрианова вала никто никогда не слышал. Кроме того, папа был большим поклонником римских и греческих классиков. Он стал читать их в английском переводе после окончания школы и брал их сочинения из библиотеки Британского клуба на берегу реки. В тот вечер я начал читать "Об охоте" Ксенофонта; папа специально принес домой эту книгу, полагая, что она заинтересует нашего гостя. Мне она показалась очень скучной, а мама и вовсе сочла ее отвратительной. Она придерживалась мнения, что "преследование бедных маленьких Божьих лесных созданий и их жестокое убийство" портит нрав человека.
- Охота - это первое, что следует освоить юноше, - читал я. - И уже потом он может переходить к другим областям образования, если у него есть на это средства.
- Вздор! - усмехнулась мама.
- Продолжай, - строго сказал отец.
Книга была для меня невообразимо скучной, но когда я посмотрел на Полуночника, то увидел, что он сидит, наклонившись вперед, и слушает меня с напряженным вниманием, словно это сочинение содержало в себе ответ на вопрос, над которым он долго ломал голову. Тогда я предложил ему почитать вслух самому.
- Я не могу, - ответил он. Когда я спросил его, почему, он ответил:
- Я не умею читать и писать.
- А ты попробуй, - сказал я, придвинув ему книгу в кожаном переплете.
- Джон, не серди Полуночника, - быстро сказала мама, положив вышивание на колени. - Ты отлично читал, и мы с удовольствием послушаем дальше. Не так ли, дорогой?
- Да, твоя дикция заметно улучшилась в последнее время, - согласился папа, пододвигая ко мне подсвечник на чайном столике, чтобы дать больше света.
- Нет, пусть Полуночник попробует, - сердито ответил я.
- Но это невозможно, - повторил бушмен. Он примирительно улыбнулся, и мое сердце упало, когда я понял, что это правда: никто не удосужился научить его грамоте. Это казалось мне чудовищной несправедливостью. Я продолжил читать вслух, но мысленно уже вспоминал, куда засунул свой Гринвудский учебник по английской грамматике. В тот же вечер я отыскал его на дне сундука.
Утром я нашел Полуночника в нашей сторожевой вышке; он стоял, обнаженный, у окна и любовался видом на город.
- Я буду учить тебя грамоте, - сказал я, показывая ему учебник.
Он засмеялся над моим решительным заявлением, а затем, увидев, что я не шучу, приложил пальцы к вискам, как будто одна только мысль об учебе вызвала у него головную боль.
- Это совсем нетрудно, - успокоил я его. - Вот увидишь.
Я взял его за руку и отвел в сад, чтобы он писал буквы при солнечном свете.
Обучение шло медленно. Во время нашего первого занятия я научил его только первым буквам алфавита, да и то с большим трудом. Ему нравилось превращать буквы в зверей, например, букве А он дорисовывал ноги жирафа, а букве В глаза крокодила, на которого следует смотреть сверху.
Следующие несколько недель я каждый день занимался с Полуночником после завтрака. Вскоре он научился рисовать все двадцать шесть букв и даже не пририсовывал к ним морды, рога, копыта или хвосты. Я старался как мог, и хотя дело продвигалось медленно, но успехи были налицо. Стоя, словно под светом рампы в театре и отчаянно жестикулируя, я читал Полуночнику отрывки из классических сочинений, что всегда доставляло ему величайшее удовольствие, и иногда он не мог удержаться от смеха. Затем мы садились рядом и читали те же самые отрывки, бушмен тыкал пальцем в слова и тщательно выговаривал их.
Так мы прочли самые важные главы военных драм Геродота, Овидия и Иосифа Флавия, по меньшей мере, раз десять. Любимым произведением Полуночника был, несомненно, отчет о главном поражении римлян под командованием полководца Помпея от царя Митридата. Мы читали его как минимум раз в неделю в течение двух лет и пережили это необычное сражение более ста раз, заучив его наизусть. Полуночник беспрестанно восхищался тем, что войска Помпея, во много раз превосходящие противника, были побеждены не чем иным, как медом. Разбив лагерь на черноморском побережье Турции, в местечке под названием Трабзон, его войска отравились медом из пчелиных сот, в которых скопилась ядовитая пыльца цветов рододендрона. Те, кто только попробовал мед, шатались и бредили, словно пьяные; те же, кто съел достаточное количество, обезумели или лишились чувств. Воспользовавшись их беспомощностью, войска Митридата устроили настоящую резню.
Мы с Полуночником называли это сражение Битвой Бешеного Меда.
Эта история веселила бушмена, потому что у его народа мед был единственной радостью, символом здоровья, удачи и счастья. В молодости он выкуривал пчел из ульев, чтобы выкрасть у них это сокровище. Мед был любимой пищей Богомола. Мед - это воплощение мудрости и солнечного света. Мысль о том, что он изменил ход истории, повлияв на важную битву, была настолько неожиданной, что удивлению и восхищению бушмена не было предела.
Именно благодаря моему папе Полуночник проделал свое долгое путешествие из Африки в Европу. Отец познакомился с бушменом во время одной из продолжительных поездок на новый виноградник, который находился в одном дне пути от Кейптауна и принадлежал суровому йоркширцу по фамилии Рэйнольдс. Полуночник считался слугой в семье Рэйнольдса, но в его службе не было ни капли личной свободы.
Почти сразу после прибытия отца, на виноградник приехал тяжело больной голландец из соседнего поместья, который нуждался в медицинской помощи. Следующие три дня отец наблюдал, как Полуночник лечит мужчину с запущенной формой плеврита: бушмен прикладывал ему на грудь припарки из растительной массы и поил сладкими настоями. На четвертый день голландец почувствовал себя настолько хорошо, что смог вернуться домой.
Несколько дней спустя Полуночник на глазах у отца излечил с помощью ритуального дыма и танцев молодую зулуску, одержимую злым духом. Отец не поставил бы и фартинга на то, что она поправится, но она выздоровела.
Папа, не доверявший европейским врачам и только что своими глазами убедившийся в действенности примитивных методов лечения, понял, что Полуночник - единственный человек, который может помочь его больному сыну, и решил приложить все силы, чтобы убедить его поехать с ним в Португалию. К его удивлению, это оказалось очень простым делом; Полуночник надеялся найти в Европе врачей, которые помогут ему найти растения для борьбы с болезнью, вызывающей лихорадку и волдыри на всем теле. Эта болезнь уже унесла тысячи жизней, и местным целителям никак не удавалось справиться с ней. Из дальнейших расспросов отец понял, что бедствие африканского народа - это не что иное как оспа.
Полуночник рассуждал так: поскольку эта болезнь была завезена в Африку голландцами и англичанами, то и искать средства от нее следует в Европе. Он полагал, что экстракты растений, необходимые для борьбы с ней, следует искать там, где эта болезнь зародилась. Он собирался вернуться в Африку, как только найдет эти целебные растения в Португалии.
Папа предложил Полуночнику выращивать у нас в саду на заднем дворе образцы растений, которые могли бы пригодиться ему для проведения экспериментов. Он также добавил, что мама была бы очень признательна, если бы бушмен смог вернуть нашему маленькому участку земли цветущий вид, как в славные дни до моего рождения, когда дедушка Жуан разводил в саду красивые цветы, в том числе редкие сорта турецкой розы.
Другая часть папиного плана, о которой он не рассказал Полуночнику, заключалась в том, чтобы африканец помогал маме присматривать за мной во время его отсутствия, поскольку каждые шесть-восемь недель он должен был ездить в верховье реки для замера земель.
Оставалось только одно препятствие для отъезда Полуночника в Португалию с моим отцом: африканец был рабом Рэйнольдса, и англичанин не отпустил бы его ни за какие деньги. Он высоко ценил в бушмене не только дар целительства, но и его талант переводчика. Миссис Рэйнольдс, болезненная женщина, швейцарка по происхождению, родом из Женевы, панически боялась всех видов местных заболеваний и даже слышать не хотела о том, чтобы продать Полуночника. Папе и бушмену не оставалось ничего другого, как устроить побег.
Сообщив Рэйнольдсу неправильную дату своего возвращения в Европу, отец в назначенное время отправился верхом в Кейптаун, ровно за три дня до приезда туда Рэйнольдса и Полуночника - раз в месяц они прибывали в город за покупками.
Папа остановился в таверне "Черная лошадь" под вымышленным именем, где и стал ждать появления Полуночника, сгорая от нетерпения и все сильнее волнуясь с каждым днем.
Приезжая в город, англичанин обычно отпускал бушмена на одну ночь, а сам развлекался в публичных домах, отдыхая от религиозного образа жизни его супруги, которая была кальвинисткой. Кроме этого дня Рэйнольдс больше не приезжал в Кейптаун и запрещал Полуночнику покидать усадьбу. Наконец, наступила ночь, когда папа и бушмен условились встретиться и бежать. Но африканец не появился и на следующий вечер. Папа в самых расстроенных чувствах собирался через два дня отплыть на голландском корабле.
На следующий вечер, когда уже темнело, папа сидел в таверне "Черная лошадь" и потягивал джин, когда неожиданно появился запыхавшийся Полуночник с обнаженным торсом и босиком.
Он нес маленький мешочек с лечебными травами, колчан со стрелами, лук, и пустое страусиное яйцо для воды. В таверне поднялся шум, поскольку кафрам, как называли местных жителей европейцы, было запрещено заходить в подобные заведения. Понимая, что он не в силах изменить это нелепое правило, папа вывел Полуночника на улицу, где бушмен напился воды, так что его живот набух и, казалось, вот-вот лопнет. Затем он спокойно объяснил, что всю дорогу с фермы он шел пешком - около двадцати миль, по подсчетам отца. Удивительно, но на этот подвиг у него ушло чуть больше трех часов, судя по положению солнца в небе, причем почти все время он бежал.
Папа понимал, что разъяренный Рэйнольдс уже вовсю ищет Полуночника, поэтому они сели на первое попавшееся судно, шхуну, направлявшуюся не в Европу, а в ближайший порт, чтобы выгрузить пшеницу, ячмень и ткани. Они остановились на постоялом дворе под вымышленными именами, причем Полуночнику пришлось ночевать в конюшне на голом полу, поскольку негров не пускали внутрь. Через несколько дней они сели на корабль, идущий в Голландию.