Тарази остановился возле одного из заборов, не зная, куда дальше идти, - тропинка, по которой он шел доселе, затерялась в кустах терновника.
"Заборы, видимо, венчали парк бывшего монарха. Теперешний эмир расширил парк, но заборы кое-где оставил, подчеркивая этим преемственность власти. Вместе с тем он хочет подчеркнуть, что пошел гораздо дальше своего предшественника в благополучии…" - усмехнулся путешественник. И пока решал он, куда идти, изголодавшаяся лошадь его стала преспокойно пощипывать траву.
Похрустев старыми зубами, лошадь, давно не евшая сочную траву, от удовольствия заржала. Тарази хотел было в сердцах хлестнуть ее плетью, но вовремя подумал, что все равно никто ее не услышит. Ведь на всем долгом пути, пока пробирался сюда, ни разу никого не встретил, кроме невидимок, которые помогали проводнику, освещая тоннель.
Однако там, где, кажется, никто не может появиться, всегда появляется некто, чаще всего какой-нибудь немец при восточном дворе, и вот он показался из-за забора, ступая мягкими, вкрадчивыми шагами.
Немец (звали его Гольдфингер) оказался худощавым человеком, у которого аристократическая утонченность верхней части лица соседствовала с мужицкой энергией подбородка. Удивленно подняв брови, Гольдфингер смотрел, как лошадь пощипывает траву. Одну руку он заложил за спину, а другой поглаживал ус.
- Кто вы? - спросил он, ужасно коверкая слова, но твердым тоном, что с лихвой искупало недостаток его произношения.
- Видите ли, - смутился Тарази, - я пробираюсь к дворцу эмира… и заблудился.
- Остерегайтесь, курфюрст ужасно не любит, когда чужие лошади поганят его сад, - заявил Голдфингер.
- Простите, неужели я в его имении? В таком случае я поверну обратно…
Тарази хотел было уже уходить, но немец, по тону которого было видно, что он не хочет так просто отпускать непрошеного гостя, сказал:
- Если вы сможете найти дорогу назад, то тайна вашей лошади останется между нами. Не то курфюрст будет страшно… - пробормотал Голдфингер, но фразу не закончил, а лишь совершенно некстати вверил загадочное словечко: Ауфбау…
- Но я вернусь по той тропинке, - растерянно пожал плечами Тарази. Гольдфингер не придал, кажется, никакого значения его словам, а только прикусил губу, как бы сожалея о чем-то.
- Кстати, не успеете вы сделать и двух шагов, как курфюрст увидит… Тут действительно из-за забора раздался зов, этакий игривый и сладкий: "Гольдфингер!" - как будто он шел от истомленного любовника.
Человек, чей голос был столь приятен, вскоре и сам показался на тропинке, и по тому, как Гольдфингер подпрыгнул и с готовностью отозвался: "Да, мой курфюрст!" - наш путешественник понял, что перед ним сам Ден-гиз-хан.
Это маленькое, низкорослое существо было олицетворением добродушия и приветливости, совсем не такой свирепый восточный монарх, с которыми Тарази приходилось много раз встречаться. Круглые красные глазки его забегали как солнечные блики по телу гостя, и не успел Тарази опомниться, как был удостоен высшей почести - поцелуя в лоб толстыми, мокрыми губами.
- О мой дорогой друг! - обнял Тарази Денгиз-хан, и легкая шапочка с султаном на его голове перекосилась набок.
Гольдфингер тут же поправил ему шапочку и, как бы ревнуя к гостю, решив умерить пыл эмира, сказал:
- Кажется, сегодня вы никому не назначали аудиенции?
- Это же мой самый лучший друг! - воскликнул Денгиз-хан и подпрыгнул сначала на одной, потом на другой ноге от восторга. - Он приходит ко мне, когда пожелает…
Тарази растерянно смотрел на государя, ведь он знал, что после такого горячего приема обязательно последует возмездие. Как всякий маленький монарх, Денгиз-хан станет действовать хитростью. И путешественник решил поэтому тут же признать свою вину, извиниться, что оказался непрошеным гостем во владениях Денгиз-хана.
- Видите ли, ваша светлость… - начал было Тарази оправдываться. - Я совсем не хотел беспокоить… Виной всему любопытство, которым страдает большинство путешественников…
- А как вы доехали, друг мой? - притворился, что не придал значения его словам, Денгиз-хан. Он взял Тарази под руку и отвел в глубину парка, доверительно наклонив голову в его сторону, словно готовился выслушать нечто очень приятное. - В прошлый раз вы обещали привезти мне личное послание Чингисхана… где бы он признал меня своим старшим братом…
- Да вы, верно… - угрюмо пробормотал Тарази, не зная, как извиниться перед Денгиз-ханом. - Я готов, ваша светлость, удовлетворить местный закон и заплатить штраф…
- Понимаю, понимаю, - закивал Денгиз-хан. - Сейчас моему младшему брату Чингисхану не до наших дел… пока он полностью не истребит ненавистное племя тангутов… и не сровняет с землей Пекин… Но время быстротечно, пусть он ухватится за мою теплую, нежную руку брата, которую я ему протянул. Иначе я могу обидеться, и в тот момент, когда он протянет свою руку, я спрячу свою за спину…
Гольдфингер, продолжавший, видимо, ревновать, закашлял над самым ухом Тарази, чтобы прервать их интимную беседу, за что тут же получил от Денгиз-хана работу.
- Друг мой Гольдфингер, - любезно молвил Денгиз-хан, - мне хочется дать нашему гостю краткую аудиенцию.
- Слушаюсь, - с мрачным видом поклонился Гольдфингер и сразу же ушел за забор, куда указывала стрелка.
- Гольдфингер - мой гость, - пояснил хан, - иногда он останавливается у меня месяц-другой, а потом следует дальше по своим торговым делам. Сделав паузу и беспокойно оглядываясь по сторонам, словно боясь, что их могут подслушать, Денгиз-хан вдруг спросил: - Скажите, а война уже близко?
- С кем? - не сразу понял Тарази.
Денгиз-хан сделал обижешгую мину и печально молвил:
- Вы знаете, я самый несчастный правитель на свете. Потому что мне достался суеверный, вздорный народец… Вот свежий пример: сегодня на пустыре увидели черепаху… очень большую черепаху, невероятных размеров. И все сразу же заговорили о войне. И нашлись даже такие, кто уверяет, что эту черепаху как предупреждение, как дурную примету прислал… кто бы вы думали? Мой младший брат Чингисхан… С другого конца света, из Пекина… Вот над каким народом господь поставил меня… - Денгиз-хан прищурился, посмотрел на Тарази, ожидая, что он на это скажет.
- Право, не знаю, ваша светлость… Но смею вас заверить, что сейчас вашему городу грозит не Чингисхан, а песок… Четыре года назад я проезжал мимо вашего города, правда не въезжая в него… и теперь… я заметил, что пустыня еще больше приблизилась к городским стенам. И мне кажется, надо срочно посеять вокруг двумя, тремя кольцами саксаул. Иначе все поглотит… - Но не успел наш путешественник договорить, как услышал громыхание, а потом увидел, как Гольдфингер торопливо везет что-то в тачке. Он испытующе смотрел то на эмира, то на Тарази, и видно было, что он беспокоится, думая, не пропустил ли что-нибудь важное из их беседы.
Гольдфингер остановил тачку и стал вынимать оттуда нечто довольно громоздкое и запутанное, а когда развернул на траве, Тарази увидел, что привез он качели.
Обмотав себя вокруг талии веревкой, Гольдфингер ловко вскарабкался сначала на одну шелковицу, потом на другую, укрепляя веревку и натягивая качели. Легкие, отделанные шелком и бахромой, они сразу же стали раскачиваться от ветерка.
Эмир же, чтобы не отвлекать своими разговорами ревнивца Гольдфингера, осматривал в это время лошадь Тарази. Поглаживал нежно хвост, тыкал пальцем в бок животного, опускался на корточки, чтобы пощупать копыта, и при этом, довольный, чмокал, а Тарази, напряженный, держал лошадь и боялся, как бы Денгиз-хан не спросил, что там в клетке под покрывалом.
- Прошу, мой курфюрст! - сказал Гольдфингер, закончив с качелями. Эмир с радостным возгласом засеменил и ловко сел на качели. Покачиваясь, он закрыл глаза от удовольствия и запел неожиданно:
Спите, дети-шалуны,
вон Гольдфингер к вам идет.
Ах, мечты, ах, мечты…
Всем, кто плохо жил на свете,
наказанье он найдет.
Ах, мечты, мечты, мечтанья…
Кто шалил - от наказанья
Не уйдет, не уйдет…
- Браво! - захлопал Гольдфингер, еле заметно усмехаясь в ус. - Ну, как вы себя чувствуете, мой курфюрст?
- Я умиротворен! Этот сад, эти качели и вы, друзьям мои… Я так одинок. Но зачем роптать?! "Спите, дети-шалуны, вон идет Гольдфингер…" Сколько раз благодаря этим качелям мы избежали неприятностей, - сказал Денгиз-хан, сладко покачиваясь.
- Много раз, мой курфюрст, - с готовностью ответил Гольдфингер, словно ждал похвалы.
- Вот сегодня, например, - продолжал Денгиз-хан раскачиваться, - когда мне сказали, что у нас появилось это чудовище… Оно еще и поныне там, на пустыре, но я спокоен. Хотя народ упрямо твердит о каких-то дурных приметах…
Гольдфингер взял конец веревки и стал помогать эмиру раскачиваться.
Тарази помешкал, но тоже взял другой конец, ибо вся атмосфера, в которой развлекался эмир, располагала к дружелюбию.
- А сколько вы заплатили тому человеку, который провел вас через тоннель? - не открывая глаз, вдруг спросил Денгиз-хан. И добавил доверительно: - Я построил эти тоннели на случай войны. И растратил всю казну. Но пока войны нет, я подумал: тоннели могут пополнять казну за счет путешественников, желающих меня лицезреть. Если еще один год Чингисхан не нападет на нас, тоннели себя полностью окупят.
- Видите, - засмущался Тарази, - мы договорились, что он выведет меня обратно в город…
- Заплатите ему хорошо, - просто попросил эмир, - ибо я обложил проводников самыми большими налогами. Им остаются буквально гроши. А они, как правило, все с семьями.
- Разумеется, - поспешно ответил Тарази.
- Когда я был моложе, - разоткровенничался Денгиз-хан, - и мог лучше развлекать таких путешественников, как вы, - ну, например, сам вместо кучера катал их по парку на фаэтоне, - то брал, естественно, в два раза больше. Но теперь… Мой друг Гольдфингер прекрасно помнит те времена…
Эмир умолк, остановил качели и сошел. Ни слова не сказав на прощание Тарази, он стал удаляться и скрылся за забором. Только раз он обратился к Гольдфингеру, который вел его, взяв под локоть:. - Не забудьте о возмездии, Гольдфингер.
- Нет, мой курфюрст. Мы поручим ему увести от нас эту чудовищную черепаху, - послышался леденящий голос Гольдфингера.
- Да, он ведь ученый и как раз ловит черепах. Только сегодня, пусть сегодня же уводит… Чтобы успокоился народ. Ты ведь знаешь, мой друг Гольдфингер, что в истории был случай, когда народ поднял бунт из-за обыкновенного скорпиона. И заодно в ярости придушил и своего преданного правителя…
IV
Чудовищная черепаха, о которой сказал Денгиз-хан, часом назад была обнаружена на окраине города, недалеко от постоялого двора, где остановился наш путешественник.
Размеры и вид пресмыкающегося так возбудили суеверие горожан, что все решили единодушно: не избежать теперь городу какой-нибудь кары - засухи, чумы или войны.
Тарази же, естественно, был в полном неведении. И когда услышал из ус эмира о какой-то черепахе, то понял это не буквально, не как поручение увезти куда-нибудь подальше чудовище. Подумал, что надо пройти через какой-то ритуал, чтобы искупить свою вину за лицезрение Денгиз-хана.
"Наверное, здесь и до сих пор черепаха почитается прародительницей рода, - подумал удрученный Тарази, оглядываясь по сторонам и ища лошадь. Может быть, толпа заставит меня пролезть под панцирь черепахи и ползти по улице. Что ж, я готов. Конечно же за удовольствие видеть монарха, каким бы жапким и комичным он ни выглядел, надо платить, и не только деньгами…"
Пока Денгиз-хан развлекал гостя, лошадь, пощипывая траву, ушла довольно далеко. Тарази пошел за ней, думая увидеть где-нибудь за деревьями дворец Денгиз-хана.
Он медлил с уходом, поднимался на пни, на низенькие заборы, обозревая все вокруг, но нигде не видел ничего, кроме заборов, каких-то ворот, стоящих сами по себе, без стен, обросших вьюнами и лианами.
"Интересно, - думал Тарази, - откуда это эмир узнал, что я ловлю черепах? Ну, разумеется, не успел я еще подъехать к города, как шпионы уже обо всем ему донесли. Вот почему и проводник не боялся показывать мне потайные тоннели, понятно…"
Тарази поймал лошадь у какого-то забора, бросил в глубину парка последний взгляд и стал вспоминать, в какой стороне спуск в тоннель. Так и не вспомнив, он подумал, что совершенно бессмысленно идти наугад -. можно опять столкнуться лицом к лицу с Гольдфингером - ревнивцем и плутом.
- Господин проводник! - крикнул Тарази. И услышал где-то поблизости шепот, который вначале не разобрал.
- Flpoiiiy, не кричите! - чуть громче сказал голос. - Обогните забор и заходите прямо в тоннель. Мне не разрешено показываться в парке.
Тарази потянул лошадь и сразу же за забором увидел тоннель. Но не тот, откуда он попал в рощицу, а другой, вход в который был слегка прикрыт диким виноградником.
Едва Тарази спустился в тоннель, как провожатый встретил его и взял лошадь под уздцы. И, ни слова не говоря, с видом совершенно бесстрастным, пошел вперед.
Тарази облегченно вздохнул и, почувствовав прилив сил, решил почему-то посмеяться над этой глупой ситуацией - ведь ему, человеку крайне занятому, было жаль столь бессмысленно потраченных часов.
- Почему вам не разрешено появляться в парке перед взором его величества? Ведь, получая плату от таких простаков, как я, вы большую часть отдаете эмиру. Значит, все вы - одна шайка! - крикнул Тарази.
- Прошу вас, не кричите! - на сей раз довольно твердо и решительно повторил проводник.
- Отчего же не кричать?! Мне осточертели шепот, эти улыбки, эта светская дребедень, эти качели и этот Гольдфингер - низкий, испорченный субъект, прихлебатель вашего хана.
Проводник долго молчал, и молчание его начинало казаться зловещим.
Тарази вдруг подумал, что зря он затеял весь этот спор и что плут проводник может в отместку завести его куда-нибудь в темное место и ограбить.
- Я не знаю, о чем вы говорите, о каких это качелях. Я ведь и хана нашего ни разу в глаза не видел, - услышал он голос проводника.
- Как не видели? - удивившись, побежал вперед Тарази, желая поговорить с проводником доверительно. - Человек, который так часто бывает в его саду… Нет, не верю.
- Мне не разрешено с вами разговаривать, - вздохнул проводник, и было видно, что он сам тяготится молчанием. - Вы уедете, а мне тут жить…
- Да ведь нас никто не слышит! - промолвил Тарази, но тут же вспомнил о тех, кто освещал им дорогу в тоннеле.
Ему даже стало немного не по себе - ведь обо всем, что он говорил сейчас нелестного о Денгиз-хане и Гольдфингере, могут донести эмиру, и, хотя он гражданин другого ханства и не должен подчиняться местным законам и обычаям, кто знает, на что способен Денгиз-хан - мстительный и хитрый.
"Хотя, - успокаивал себя Тарази, - правитель совсем потерял самолюбие. Ведь он не ленится раскачиваться на качелях, показывать гостям за плату свое ничтожество. Так что Денгиз-хан безболезненно проглотит все мои резкие выражения".
- А почему вы не побоялись показать мне тайну военного тоннеля? - спросил он о том, что его давно интересовало.
- Еще не успели вы войти в наш город, как мы знали, кто вы, - коротко молвил проводник, как бы оставаясь недовольным допросом. - Мало ли таких, неприкаянных, бродят по свету…
"Ну, разумеется, знали", - печально улыбнулся Тарази и тут же вспомнил о загадочной черепахе, о которой говорил Денгиз-хан. "Стало быть, зная, что я изучаю редких черепах, они решили…" Но о чем они могли решить, Тарази так и не догадался и шел и думал об этом, пока вдруг не услышал крик проводника и шлепанье босых ног по плитам тоннеля.
Едва проводник свернул направо, как столкнулся с человеком, который тут же бросился бежать обратно. Маленький, бритоголовый, в длинном белом одеянии, похожем на ночной халат, он вздрагивал от криков проводника, который с проклятиями побежал вдогонку, разматывая на ходу веревку.
Бритоголовый путался в своем нелепом одеянии, спотыкался после каждого шага, и Тарази не выдержал, крикнул:
- Что вы не поделили?!
Бритоголовый на мгновение прижался к влажной стене и бросил взгляд на Тарази, желая понять, может ли он защитить его от насильника. Но, видимо не совсем уверенный в этом, собрал остатки сил, чтобы продолжить бег.
Но в тот момент, когда проводник уже настиг его и поднял веревку для удара, перед самым носом беглеца, загнанного в тупик, неожиданно открылось окно в тоннеле.
Беглец зажмурился от яркого света и пошатнулся. Но распростер руки И бросился на свет, хотя и знал, что те, кто открыли окно, не его сообщники, а проводника. Видно, из двух зол он выбирал меньшее. И только он подался всем телом к окну, как две пары рук вцепились ему в плечи и потянули наверх.
Но проводник все же успел хлестнуть его веревкой по голым пяткам, прежде чем окно снова закрылось.
Довольный собой, проводник остановился и стал отряхивать одежду, да так усердно, будто вся она была в пыли. Отряхивать себя без надобности было, видимо, его дурной привычкой, и это почему-то совсем разозлило Тарази.
- Да как вы смели совершить над человеком такое надругательство! - закричал наш путешественник. - В каком-нибудь цивилизованном римском обществе вас бы удостоили всеобщим презрением! - Понятно, что о цивилизованном обществе Тарази сказал в гневе и для красного словца, забыв о том, как в римском соборе, куда он зашел, чтобы посмотреть на фрески, мастера, работавшие на лесах, вылили на его зеленую чалму мусульманина ведро с помоями.
Проводник отступил горделиво на шаг, ибо считал своей обязанностью придерживаться дистанции между собой и Тарази, и ответил:
- А что сделали бы вы, если бы кто-то пытался нарушить законы территории, которая подвластна вам?
- А кто дал вам эту власть? - усмехнулся Тарази.
- Ремесло проводника дано мне по наследству. Сейчас я обучаю этому сложному делу сына, а он должен будет потом обучить своего. Право это скреплено печатью самого Денгиз-хана! - важно подчеркнул проводник, но затем глаза его беспокойно забегали по лицу Тарази. - Или вы убеждены, что все это скоро кончится?
- Не знаю, - сердито прервал его Тарази. - Не берусь судить…
- Тогда поторапливайтесь, - ускорил шаг проводник, - скоро вы уже увидите свою черепаху.
V
И вот опять услышал о черепахе Тарази. Озадаченный, он остановился, но проводник все удалялся… Путешественник заторопился, сделал шаг, второй, и тоннель неожиданно осветился, будто срезанный шумом и криками. Свернув направо, Тарази вышел на большой пустырь, покрытый солью, и зажмурился от режущего глаза света - здесь-то и гудела, волновалась толпа.
Часть горожан, повернувшись к тоннелю спиной, показывала куда-то пальцами, другие же в упор смотрели на Тарази, хотя, приглядевшись, путешественник заметил, что взгляды их блуждали, глазки бегали поверх его головы, будто шел позади Тарази еще кто-то, намного выше его ростом. Тарази невольно оглянулся, но увидел проводника. Тот стоял в стороне и по привычке отряхивал с одежды невидимую пыльную пудру.