Еще издали он заметил на вершине холма какое-то сооружение. Подойдя ближе, он понял, что это - деревянный крест.
Сердце у него сжалось.
Пусть он и не считал себя настоящим христианином, везде, куда бы он ни попал, крест всегда оставался для него принадлежностью того мира, в котором он родился и вырос.
Перед Сьенфуэгосом возвышался крест, какие ставят христиане на могилах.
Но к сожалению, это был единственный христианин на много миль вокруг, и к тому же мертвый.
Асдрубаль Дорантес
Кадис, 1485 - Бимини, 1509
Под этим крестом покоился какой-то несчастный мечтатель, покинувший этот мир в расцвете сил и - если бы он мог сказать это из своей могилы - в непоколебимом убеждении, что нашел остров, где бьет чудесный Источник вечной молодости.
И вновь Сьенфуэгосу вспомнилась старая песенка:
Кто ищет Бимини,
Будет вечно молодым,
Ибо сдохнет молодым,
И останется таким
Вечно молодым.
Этот самый Асдрубаль Дорантес, кем бы он ни был, испустил последний вздох в двадцать четыре года, гоняясь за мечтой, и теперь ему вечно будет двадцать четыре.
Но он, конечно же, не ожидал, что проведет бесконечную молодость в двух метрах под землей.
- Если мне когда-нибудь доведется вернуться в Санто-Доминго, я сверну шею этому сукиному сыну Мелькиадесу Корралесу, - пообещал он покойному. - Клянусь в этом над твоей могилой, и если я не сделаю этого, можешь являться мне во сне каждую ночь, чтобы напомнить о моей клятве.
Он помолился, как умел, ведь он был не силен в молитвах. Когда же наступил вечер, канарец решил провести ночь в компании соотечественника, пусть даже мертвого, в смутной надежде, что тот протянет руку помощи из другого мира и укажет путь домой.
- Ты забрался так далеко от родины, - произнес он вслух, словно несчастный Дорантес мог его услышать. - Я никогда толком не знал, где находится Кадис, но полагаю, где-то на полуострове, а значит, еще дальше, чем Гомера. Если считать отсюда, разумеется.
Сколько их было - таких мальчиков, что отправились в Новый Свет в поисках лучшей доли? Сколько страданий и унижений пришлось им пережить, прежде чем они решились покинуть родину и близких в надежде найти достойное будущее?
- Наверное, у тебя не было матери, которая могла бы утешить тебя в трудную минуту? - спросил Сьенфуэгос своего безмолвного соседа, как будто тот мог что-то ответить. - Или какая-то девушка разбила тебе сердце, и ты очертя голову помчался за тридевять земель, лишь бы ее не видеть? Должно быть, у тебя не было ни друзей, не братьев, которые смогли бы удержать тебя от ужасной глупости?
Канарец по опыту знал, что голод - плохой советчик в принятии решений, особенно тех, что касаются долгого путешествия. Когда вас одолевает голод, мозги отказываются работать, и вы рискуете кончить так же, как несчастный Асдрубаль Дорантес, что упокоился на вершине крошечного холма неизвестно где.
Ведь эта бесконечная земля и впрямь находилась неизвестно где.
Это была пустыня с травой, лишенная красоты песчаных дюн; застывшее море, лишенное магии волн. Весь путь Сьенфугоса оказался лишь прямой линией, соединяющей две точки.
Ту, откуда он начал свой путь, и это место, где он после стольких дней без сна и отдыха нашел лишь грубый крест на могиле.
Отчего мог умереть этот человек?
Уж, конечно, не от голода: у истощенного человека просто не хватило бы сил забраться так далеко вглубь континента.
Быть может, от болезни? Или его убили дикари во время набега? Хотя, скорее всего, он пал жертвой укуса одной из тех ядовитых змей, что во множестве гнездились в густом подлеске.
Змеи, несомненно, были главной опасностью на этой равнине. Тысячи гремучих тварей обитали в высокой траве, подстерегая неосторожных жертв.
Сьенфуэгос люто их ненавидел.
С его точки зрения, всякий здравомыслящий человек должен был их ненавидеть, поскольку они являли собой полную противоположность безупречности рода человеческого: ползучие, безмолвные гады, чьим основным оружием был яд, к которому прибегают лишь предатели, неспособные сойтись с врагом лицом к лицу.
Из-за змей или из-за своего одиночества, а может, оттого, что он оказался так далеко от дома, Сьенфуэгос всем сердцем возненавидел эту землю, где он чувствовал себя словно на другой планете.
Могло ли существовать в мире такое место, где на многие мили простирается равнина, и даже на горизонте не видно ни единой горы?
Почему природа столь капризна, что на таком крошечном острове, как Гомера, разместила такое множество самых причудливых обрывов и скал, а на этом обширном пространстве не оставила ни единого, даже самого жалкого утеса, чтобы послужил ориентиром?
Даже такое простое дело, как найти четыре камня, чтобы развести костер и установить на них котелок, здесь оказалось неразрешимой задачей, так что ему приходилось жарить луговых собачек, насадив их на лезвие ножа, который он держал над пламенем.
Земля безумцев!
Земля безумцев - иначе не скажешь!
Он уснул, положив голову на могильный холм своего неведомого друга - возможно, надеясь, что тот навестит его во сне, однако надеждам не суждено было сбыться, и единственной его компанией оказалась стая койотов, чей леденящий душу вой не давал ему покоя на протяжении долгих ночных часов.
На рассвете Сьенфуэгоса разбудил ледяной ветер. Когда же он посмотрел вперед - в ту сторону, куда лежал путь, то с удивлением обнаружил, что на расстоянии двух миль от него унылая равнина зеленого или блекло-желтого цвета вдруг стала темно-коричневой до самого горизонта.
Как ни копался он в своей памяти, но так и не мог вспомнить, чтобы ему встречались растения подобного цвета, созревающие за одну ночь.
Сьенфуэгос не спеша позавтракал, поскольку путешествие обещало быть настолько скучным, что начни он его часом раньше или позже, ничего не изменится. После завтрака, дабы погреть кости, он довольно долго пролежал на солнце.
Когда же он решил вновь пуститься в путь, он вконец растерялся, обнаружив, что огромное пятно непонятной коричневой травы значительно приблизилось.
Вглядевшись вдаль, он пришел к выводу, что пятно действительно движется; более того - оно растет, постепенно занимая все пространство до самого горизонта.
Земля безумцев!
Чем может быть эта огромная бесформенная масса, которая движется, словно живая?
Быть может, это вода?
В какой-то миг ему показалось, что это огромная лавина темной воды или густого ила из какого-то озера, вышедшего из берегов, но вскоре канарец отказался от этой мысли, разглядев, что к нему медленно движется несметная армада огромных животных, мирно щипающих траву.
Тысячи - нет, миллионы высоченных горбатых быков с короткими, но мощными рогами. Никогда прежде он не встречал настолько огромных животных.
Он неподвижно застыл, словно крест, под которым покоился несчастный Дорантес, завороженный грандиозным зрелищем.
Земля безумцев!
6
Очень скоро Сьенфуэгос пришел к выводу, что дальше двигаться на север попросту невозможно; ни один человек не сумел бы пройти невредимым сквозь гигантское стадо громадных "коров". Даже если они и не станут атаковать, то попросту раздавят его своей массой, превратив в кровавое месиво, на радость волкам и койотам.
Оставаться на месте, дожидаясь, пока стадо доберется до него, тоже было опасно, а потому после долгих раздумий и не менее долгих наблюдений за передвижениями травоядных он решил двинуться на северо-запад, что давало определенные шансы избежать встречи со стадом.
Канарец продвигался чуть ли не на четвереньках, лишь изредка поднимая голову, чтобы определить, куда же все-таки движется грандиозная лавина; он не решался даже подняться во весь рост, поскольку не представлял, как отреагируют животные, если обнаружат его присутствие.
Конечно, логика подсказывала, что едва ли травоядным пришло бы в голову напасть. Скорее всего, они вообще бы не обратили на него внимания, но все же осторожность никогда не бывает лишней. И теперь осторожность твердила, что не стоит искушать судьбу.
Вскоре он в очередной раз убедился, что осторожность - его лучший друг в странствиях, поскольку помимо бизонов, которые могли его обнаружить, оказалось, что ему может грозить еще более серьезная опасность.
В одну из тех редких минут, когда он поднял голову, чтобы осмотреться и проверить, насколько удалился от стада, Сьенфуэгос с удивлением обнаружил, что он не единственный человек на равнине.
Два десятка воинов с тяжелыми двухметровыми копьями неслышно, словно тени, скользили между деревьями по берегам небольшого озера, подбираясь к многотысячному стаду животных, не подозревавших о грозящей опасности.
Индейцы находились спиной к Сьенфуэгосу и сосредоточили всё внимание на стаде, никому из них и в голову не пришло оглянуться, так что канарец наблюдал за ними без опаски.
Насколько он мог судить с такого расстояния, воины были больше похожи на тех людей, чье селение ему встретилось на берегу, чем на островитян Карибского моря. Они были значительно выше ростом, сильнее, с более светлой кожей, хоть она и имела красноватый оттенок.
Одеты они были в штаны из оленьей кожи и широкие плащи из кожи бизона, а двое еще и украсили себя бизоньими рогами, как будто пытались притвориться этими травоядными.
Канарец, конечно, еще не мог знать, что воины принадлежали к могучему племени дакотов, одной из многих ветвей семьи сиу, и с давних времен считали себя истинными хозяевами этих безбрежных равнин, простиравшихся от левого берега Миссисипи на востоке до Скалистых гор на западе, от Великих озер на севере почти до самого морского побережья на юге.
Стада бизонов, гуляющие по прериям, подобно косякам сардин в океане, были для этих людей основой существования, благодаря своему превосходному мясу и толстым шкурам, из которых индейцы шили одежду и строили жилища.
Дакоты-кочевники большую часть года проводили в пути, следуя за стадами и зорко охраняя их, отстреливая бизонов лишь по мере необходимости, поскольку прекрасно знали, что если убить животное без нужды, то на ближайшие годы они лишатся целого десятка новых бизонов.
Их суровые законы запрещали убивать самок, если только людям не грозила голодная смерть. Они были знакомы с некоторыми приемами земледелия и ценили кукурузу, но не имели ни малейшего желания распахивать прерии и растить зерно, а использовали громадные территории лишь как пастбища для бизонов. Таким образом, получая от бизонов все необходимое для жизни, они поневоле вынуждены были относиться к стадам с большим уважением.
Кроме того, индейцы по опыту знали, что если потревожить землю, она отомстит, а северный ветер сгонит их с насиженного места.
Бизоны только подъедали верхнюю часть травы, оставляя корни нетронутыми, и уже через месяц даже самый зоркий глаз не смог бы понять, что совсем недавно здесь паслись миллионы голодных травоядных, чей навоз щедро удобрял землю и помогал прорастать новым семенам.
Таким образом, это был идеальный жизненный цикл, не менявшийся на протяжении тысячелетий, благодаря которому растения, животные и люди существовали в полной гармонии друг с другом.
Зная, в каком направлении движется стадо, и учитывая, что в безлесной прерии негде спрятаться и очень легко попасться на глаза туземцам, Сьенфуэгос решил набраться терпения и переждать, пока охотники завладеют добычей и уберутся восвояси.
Когда спустя пару часов он снова рискнул выглянуть из-за высокой травы, то обнаружил, что последние животные удаляются в южном направлении, а шестеро охотников следуют за ними, скользя, словно змеи, лишь легкое колыхание трав выдавало их присутствие.
Вскоре из прибрежных зарослей послышалось кряканье, и по этому сигналу все шестеро натянули луки, выпустили по две стрелы в ближайших самцов и спрятались, прежде чем стрелы достигли цели.
Почти в ту же секунду три бизона с ревом рухнули.
К величайшему удивлению Сьенфуэгоса, остальные животные даже ухом не повели, словно не замечая, как трое их товарищей бьют копытами в предсмертной агонии.
Со временем он узнал, что бизоны не видят связи между прилетевшей издалека стрелой и смертельной опасностью.
Единственное, чего они действительно боятся - это огня; еще их может встревожить запах стаи волков, угрожающей молодняку.
Но пока они не чувствуют подозрительных запахов и не видят приближения посторонних, им кажется, что все в порядке.
Прекрасно зная об этой особенности, охотники старались подобраться к стаду как можно незаметнее, а свой запах скрывали шкурами тех же бизонов.
Ждать пришлось долго. Солнце почти достигло зенита, когда стадо медленно удалилось, и лишь после этого четверо дакотов решили приблизиться к своим жертвам. Один из них ловко перерезал горло единственному животному, подававшему признаки жизни, после чего охотники принялись с удивительной ловкостью свежевать и разделывать туши убитых бизонов.
Лишь теперь, поскольку раньше он видел их лишь со спины, Сьенфуэгос заметил у одного из них длинную бороду.
- Слава Богу! - не сумел он сдержать радостного возгласа. - Христианин!
Христианин или нет, но кожа бородача действительно была намного светлее, чем у остальных. По всей видимости, это был пленник, поскольку на шее у него болталась веревка, конец которой держал в руке один из воинов.
Это удивительное открытие повергло канарца в ужас. Худшие его подозрения оказались реальностью: уроженцы бескрайних равнин были далеко не столь миролюбивы, как жители Гуанахани, Кубы или Эспаньолы, они захватывали чужеземцев в плен и превращали их в рабов, подобно свирепым антильским каннибалам.
- Спаси меня Боже! - прошептал он.
Что же ему делать - одинокому, заплутавшему на просторах огромной и неизведанной вселенной, если ее обитатели будут настроены враждебно?
И кто укажет ему дорогу домой?
Ему уже пришлось противостоять силам природы и диким зверям; теперь же главная опасность грозила со стороны тех, кто превратит его в раба.
Он тут же вспомнил кровавую битву в форте Рождества. Тогда пало столько народу, что при воспоминании о резне, развернувшейся перед его глазами, он проклинал Господа. Хотя, возможно, виноваты в этом были не воспоминания, а опасение, что он повторит судьбу тех несчастных: либо умрет, либо попадет в руки дикарей, и они будут использоваться его вместо вьючного мула.
Именно так они обращались с этим несчастным, которому привязали на спину половину головы бизона, и кровь залила его лицо и тело - поистине жалкая сцена. Кроме того, раба стегали кнутом, погоняя, хотя он пошатывался под огромным весом.
Нагруженные добычей охотники медленно двинулись на запад, оставляя за собой кровавый след.
Сьенфуэгос долго размышлял, глядя то на удаляющихся бизонов, то на несчастного христианина, которого два десятка туземцев использовали как вьючного мула.
Так что же теперь делать?
Решение, несомненно, было трудным - даже для человека, которому доводилось оказываться и в более сложных передрягах.
Осторожность - воистину святое слово! - советовала ему остаться на месте, а затем отправляться дальше на север, пусть даже он ни малейшего понятия не имеет, что ждет впереди.
Был еще другой путь: вернуться обратно по своим следам, к берегу моря; но здесь он снова оказался бы в безвыходном положении: ведь у него больше не было лодки.
И, наконец, оставался третий, самый опасный путь: отправиться вслед за индейцами и попытаться выяснить, не томятся ли у них в плену другие христиане.
- Вот бы хоть иногда приходилось выбирать между плохим и хорошим, - в который раз повторил он одну из любимых фраз. - Так нет же, вечно нужно выбирать между плохим и очень плохим.
Но что в этой ситуации считать плохим, а что - очень плохим?
Рассудок подсказывал, что "очень плохое" в данном случае - отправиться вслед за дикарями, но сердце говорило иначе.
А канарец прекрасно знал: когда сердце и рассудок тянут в разные стороны, ничем хорошим это не кончается.
В конце концов, стоит ли беспокоиться о судьбе идиота, готового рисковать собственной жизнью, пустившись на поиски мифического источника вечной молодости, якобы находящегося на каком-то затерянном острове неизвестно где?
А значит, он получил по заслугам и пусть будет доволен, что стал всего лишь вьючным животным, а не зловонным трупом, как его приятель Дорантес.
И тут Сьенфуэгос вспомнил далекие дни, проведенные в рабстве у свирепых антильских каннибалов, и как он тогда молил Бога, чтобы хоть кто-нибудь пришел на помощь.
Быть может, сейчас он сам может стать тем чудом, на которое так надеялся тот несчастный?
"А вдруг я и впрямь - одно из тех чудес, какие творит Пресвятая Дева? В таком случае мне будет нетрудно ему помочь, она все сделает за меня, - с улыбкой подумал он. - Вот только боюсь, чтобы спасти этого кретина, одного старого арбалета недостаточно, понадобится целая армия".
"А как бы поступил на моем месте Алонсо де Охеда?" - возразил он самому себе.
Отважный капитан Алонсо де Охеда был образцом для всех тех покорителей Нового Света, примером мужества, находчивости и, прежде всего, честности и благородства. Пусть он явился причиной множества смертей, правда также и то, что он искренне старался избежать убийств, честно предупреждая противников, почти ежедневно бросавших ему вызов, что владеет шпагой с поистине дьявольским мастерством и к нему не следует приближаться даже на милю.
Однако навязчивая идея победить с оружием в руках самого великого Охеду одолевала слишком многих, кто стремился стяжать себе славу на Эспаньоле, а потому, хоть тот всеми силами старался избегать столкновений, не обращая внимание на насмешки, время от времени все же был вынужден обнажать клинок, вновь и вновь доказывая очередному глупцу, что за безрассудную жажду славы платить приходится слишком дорого.
Ходили сотни легенд о десятках бесшабашных бретеров, воображающих, будто им известен особо хитрый удар и они смогут одолеть в поединке легендарного Охеду, и тогда весь багаж его блистательной славы и удивительных подвигов тут же станет их достоянием, а благородство и доблесть, которые он являл на протяжении всей своей жизни, полной невероятных приключений, тоже перейдут к ним.
Большинство отправились на тот свет, не успев даже пожалеть о совершенной ошибке, другим повезло больше: им удалось отделаться лишь глубокими шрамами.
Сьенфуэгос от души восхищался Алонсо де Охедой, о котором рассказывали, будто бы он, не достигнув еще и пятнадцати лет, первым вошел в осажденную Гранаду, а затем, желая привлечь внимание королевы, поднялся на вершину башни Хиральды, взобрался на парапет и прошелся по нему с такой невозмутимостью, будто прогуливался по Соборной площади.
По поводу его знаменитого хладнокровия даже ходила шутка: "Если напиток покажется вам слишком горячим, попросите Охеду окунуть в него палец, и питье тут же превратится в лед".