Данвуди не хотелось видеть горе родных Генри, он боялся под их влиянием утратить мужество и все это время в сильной тревоге одиноко бродил невдалеке от их жилища. Подобно мисс Пейтон, он не терял надежды на милосердие Вашингтона, но порой им овладевали жестокие сомнения, и его душу терзало отчаяние. Он хорошо знал суровость военных законов и привык видеть в своем генерале лишь строгого военачальника, а не снисходительного человека. Да и недавний ужасный пример со всей ясностью доказал, что Вашингтону чужды подобные слабости: он не пощадит никого в угоду собственному добросердечию. Данвуди нервно шагал между деревьями фруктового сада, то предаваясь самым мрачным сомнениям, то вновь находя проблеск надежды, когда к нему подошел Мейсон в полной походной форме.
- Я подумал, что вы могли позабыть о донесениях, доставленных нам утром с низовьев реки, сэр, и потому взял на себя смелость приказать отряду быть готовым к выступлению, - спокойно сказал лейтенант, сбивая саблей в ножнах головки растущих вокруг полевых цветов.
- О каких донесениях? - вздрогнув, спросил Данвуди.
- Я имел в виду лишь сообщение о том, что в Вест-Честер вступил Джон Булл с целой вереницей фургонов, а уж если ему удастся их нагрузить, то нам останется только искать провиант за горами. Этим обжорам англичанам приходится туговато в Йорк-Айленде, и, когда им удается вырваться оттуда, они заметают все подчистую, так что какая-нибудь наследница-янки не наберет даже соломы, чтобы набить себе тюфяк.
- Где обнаружил их дозорный? Это донесение совсем вылетело у меня из головы.
- На высотах позади Синг-Синга, - ответил лейтенант, но выказывая никакого удивления. - Дорога там похожа на сенной рынок, а все свиньи вокруг жалобно хрюкают, когда зерно везут мимо них к Кингс-Бриджу. Ординарец Джорджа Синглтона, который привез эту новость, уверяет, будто наши лошади держат совет, не следует ли им спуститься в долину, а то потом им вряд ли придется скоро набить себе желудки. Если мы позволим англичанам вывезти их добычу, то сами не найдем ни одной жирной свиной туши, чтобы зажарить к рождеству.
- Оставьте, лейтенант Мейсон, не повторяйте глупостей этого ординарца, - с досадой воскликнул Данвуди, - и пусть он научится ждать приказаний старших.
- Прошу за него прощения, майор Данвуди, - ответил Мейсон, - видно, он заблуждался, как и я. Мы оба думали, что генерал Хис приказал нам нападать на врага и досаждать ему, как только он высунет нос из своей норы.
- Прекратите, лейтенант Мейсон, - сказал майор, - или мне придется напомнить вам, что вы получаете приказы только от меня.
- Я знаю, майор Данвуди, отлично знаю. И мне очень жаль, что память вам изменила и вы забыли, как я всегда беспрекословно выполняю их.
- Простите меня, Мейсон! - воскликнул Данвуди и сжал обе руки лейтенанта. - Да, да, вы храбрый и исполнительный офицер. Простите мою вспыльчивость… Но это злосчастное дело… Есть ли у вас друг?
- Что вы, майор, - прервал его лейтенант, - это вы простите меня и мое искреннее усердие! Я знал, какие были даны приказы, и боялся, как бы мой начальник не навлек на себя неприятности. Но оставайтесь здесь, и пусть только кто-нибудь посмеет сказать хоть слово против нашего полка, как все сабли тотчас сами выскочат из ножен; да и англичане совсем недавно двинулись в дорогу, а от Кротона до Кингс-Бриджа не ближний путь. Что бы там ни было, а я уверен - мы настигнем их прежде, чем они успеют добраться до места.
- Ах, скорей бы возвращался курьер из главного штаба! - воскликнул Данвуди. - Такое ожидание невыносимо!
- Ваше желание исполнилось! - крикнул Мейсон. - Вон скачет курьер, и похоже, что он везет добрые вести. Дай бог, чтоб так оно и было! Что до меня, то мне совсем не хотелось бы увидеть, как храбрый парень ни за что запляшет на веревке.
Данвуди пропустил мимо ушей это прочувствованное заявление, ибо не успел лейтенант произнести и половины фразы, как майор перескочил через ограду и остановился перед гонцом.
- Какие вести? - закричал Данвуди, как только тот осадил коня.
- Хорошие! - ответил курьер, без колебаний доверяясь такому всем известному офицеру, как майор Данвуди, и, протянув ему пакет, добавил: - Но вы можете сами прочитать, сэр.
Данвуди не стал тратить время на чтением он радостно бросился в комнату заключенного. Часовой его знал и пропустил, ничего не спросив.
- О Пейтон, - вскричала Френсис, когда он вбежал к ним, - вы похожи на посланца небес! Неужели вы несете весть о помиловании?
- Идите сюда, Френсис, подойди, Генри, сюда, милая кузина Дженнет! - воскликнул молодой человек и дрожащими руками сломал печать. - Вот письмо, посланное капитану охраны… Но слушайте…
Все замерли в глубокой тревоге. Но вдруг они увидели, как радость на лице Данвуди сменилась выражением ужаса, и горечь обманутой надежды еще усилила их отчаяние. В пакете лежал судебный приговор, а внизу были написаны простые слова:
Утверждаю. Дж. Вашингтон.
- Он погиб! Он погиб! - вскрикнула Френсис, падая на руки тетки.
- Мой сын! Мой сын! - простонал отец. - На земле нет милосердия, пусть же небо сжалится над ним! И да будет Вашингтон навсегда лишен того сострадания, в котором он отказывает моему неповинному сыну!
- Вашингтон! - растерянно повторил за ним Данвуди, с ужасом оглядываясь вокруг. - Да, Вашингтон сам подписал бумагу, это его рука, здесь стоит его имя, он утвердил страшный приговор…
- Жестокий, жестокий Вашингтон! - вскричала мисс Пейтон. - Привычка к крови сделала его другим человеком!
- Не осуждайте его, - возразил Данвуди, - так поступил генерал, а не человек. Клянусь жизнью, ему самому больно, когда он вынужден наносить такие удары.
- Как я в нем ошиблась! - воскликнула Френсис. - Он не спаситель своей родины, а холодный и безжалостный тиран. Ах, Пейтон, Пейтон, как неверно описали вы мне его характер!
Шпион. Худ. П. Пинкисевич
- Тише, дорогая Френсис, ради бога, успокойтесь. Не говорите так о нем. Ведь он стоит на страже закона.
- Да, вы правы, майор Данвуди, - сказал Генри, придя в себя после ужасного удара, лишившего его последней надежды и приблизился к отцу. - Даже я, приговоренный к смерти, не осуждаю его. Мне было оказано все снисхождение, на какое я мог надеяться. На пороге могилы я не могу быть несправедливым. В такую минуту, когда дело Вашингтона только что подверглось опасности из-за предательства, меня не удивляет непреклонность его решений. Теперь мне остается лишь приготовиться встретить мою неизбежную казнь, которая свершится так скоро. А к тебе, Данвуди, у меня есть одна просьба.
- Какая? - с трудом проговорил майор.
Генри обернулся и, указывая на горько оплакивающих его родных, продолжал:
- Будь сыном этому старцу, поддержи его в минуту слабости, защити от гонений, которые может вызвать наложенное на меня позорное клеймо. Среди правителей этой страны у него не много друзей - пусть же твое влиятельное имя останется среди них.
- Обещаю.
- Не оставь и эту беспомощную невинную девушку, - продолжал Генри, указывая на Сару, не понимавшую, что происходит вокруг. - Я надеялся воздать по заслугам тому, кто причинил ей зло, - и лицо его вспыхнуло от негодования, - но это дурные мысли, и сейчас мне грешно думать о мести. Под твоим покровительством, Пейтон, она найдет приют и участие.
- Обещаю, - прошептал Данвуди.
- Наша добрая тетя и так имеет на тебя права, и я не буду говорить о ней. Но вот самый драгоценный дар, - и, взяв за руку Френсис, он с глубокой братской любовью посмотрел ей в лицо. - Прижми ее к своей груди и помни, что на твоем попечении сама невинность и добродетель.
В горячем порыве майор быстро протянул руку, чтобы принять бесценное сокровище, но Френсис отшатнулась от него и спрятала лицо на груди у тетки.
- Нет, нет, нет! - прошептала она. - Ни один человек, способствовавший гибели моего брата, не может быть мне близок.
Несколько минут Генри смотрел на нее с нежным сожалением, а затем продолжал разговор, который, как все чувствовали, был особенно важен для него.
- Значит, я ошибался. Я думал, Пейтон, что моя сестра поняла и оценила твои достоинства, твою благородную преданность делу, которое ты защищаешь, твои заботы о нашем отце, когда он попал в плен, твою дружбу ко мне - словом, оценила все великодушие твоего сердца.
- О да, так и было, - прошептала Френсис, все крепче прижимаясь лицом к груди мисс Пейтон.
- Дорогой Генри, - сказал Данвуди, - я думаю, что сейчас нам не стоит этого касаться.
- Ты забываешь, - возразил Генри с грустной улыбкой, - что мне еще надо сделать очень много, а времени осталось совсем мало.
- Я боюсь, - промолвил Данвуди, и лицо его вспыхнуло огнем, - что у мисс Уортон создалось превратное мнение обо мне и потому ей было бы слишком тягостно исполнить твое желание, но это мнение уже невозможно изменить.
- Нет, нет, нет! - вскричала Френсис с живостью. - Нет, Пейтон, вы оправданы. С последним вздохом она развеяла мои сомнения.
- Великодушная Изабелла!.. - прошептал Данвуди. - Но будет, Генри, пощади теперь свою сестру, пощади и меня.
- Я говорю из жалости к самому себе, - возразил Генри, ласково освобождая Френсис из объятий тетки. - Как можно в наше время оставлять двух таких прелестных девушек без покровителя? Кров их разрушен, и вскоре скорбь лишит их и последнего защитника, - тут Генри с тревогой взглянул на отца. - Разве могу я умереть спокойно, зная, какие им угрожают опасности?
- Ты забываешь обо мне, - проговорила мисс Пейтон, содрогнувшись при мысли о свадебном обряде в такую минуту.
- Нет, дорогая тетя, я не забыл о вас и никогда не забуду, пока мне не изменит память. Это вы забываете, в какое время и среди каких опасностей мы живем. Добрая хозяйка этого дома уже послала за служителем божиим, который облегчит мне переход в иной мир. Френсис, если ты хочешь, чтобы я умер спокойно, чтобы тревоги улеглись в моей душе и я мог обратить все свои помыслы к богу, ты позволишь этому священнику соединить тебя с Данвуди.
Френсис ничего не ответила, но покачала головой.
- Я знаю, ты не сможешь радоваться и быть счастливой еще долго, быть может, много месяцев. Но получи хоть право носить его имя и дай ему неоспоримое право защищать тебя…
И снова девушка решительно покачала головой.
- Ради этой беззащитной страдалицы, - молвил Генри, указывая на Сару, - ради тебя самой и ради меня, милая сестра…
- Молчи, Генри, или ты разобьешь мне сердце! - воскликнула Френсис в глубоком волнении. - Ни за что на свете не произнесу я брачного обета в такую минуту, иначе я буду несчастна всю жизнь!
- Ты его не любишь, - с упреком сказал Генри. - Ну что ж. Я не стану уговаривать тебя поступить против твоего сердца.
Френсис закрыла лицо одной рукой, а другую протянула Данвуди и сказала горячо:
- Теперь ты несправедлив ко мне, как прежде был несправедлив к себе.
- Тогда обещай мне, - сказал Генри, немного помолчав в раздумье, - что, как только пройдет острота твоего горя, ты на всю жизнь отдашь руку моему другу.
- Обещаю, - ответила Френсис и тихонько отняла у Пейтона руку, которую он тотчас выпустил, даже не осмелившись поднести к губам.
- А теперь, дорогая тетушка, - продолжал Генри, - будьте добры, оставьте меня ненадолго с моим другом. Мне надо дать ему несколько печальных поручений, и я хотел бы избавить вас и сестру от душевной муки, которую вызовут у вас мои слова.
- У нас есть время еще раз побывать у Вашингтона, - сказала мисс Пейтон, направляясь к двери, и добавила с чувством собственного достоинства: - Я сама съезжу к нему; конечно, он не откажется выслушать уроженку его колонии! Ведь наши семьи состоят в дальнем родстве.
- А почему бы нам не обратиться к мистеру Харперу? - спросила Френсис, впервые вспомнив слова, сказанные перед уходом их недавним гостем.
- Харперу? - повторил Данвуди и с быстротой молнии повернулся к ней: - Харперу? Разве вы знаете его?
- Это ни к чему, - сказал Генри, отводя друга в сторону. - Френсис хватается за всякую надежду с горячностью любящей сестры. Выйди, любовь моя, и оставь нас вдвоем.
Но Френсис прочитала в глазах Данвуди такое волнение, что, казалось, приросла к полу. Она постаралась овладеть собой и продолжала:
- Он прожил с нами два дня и был у нас, когда арестовали Генри.
- И вы… вы знаете его?
- Нет, - ответила Френсис, немного оживляясь при виде глубокого интереса Данвуди, - мы его не знаем; он заехал к нам в ненастную ночь и пробыл у нас в доме, пока не кончилась буря. Но он выказал Генри большое участие и обещал ему свою помощь.
- Как! - воскликнул пораженный Пейтон. - Он знает и вашего брата?
- Конечно, именно по его совету Генри скинул парик и чужое платье.
- Но, верно, он не знал, - продолжал Данвуди, побледнев от волнения, - что Генри офицер королевской армии?
- Напротив. Разумеется, знал, - ответила мисс Пейтон, - и даже говорил нам, что Генри поступил крайне неосторожно.
Данвуди поднял роковую бумагу, которая выпала у него из рук и все еще лежала на полу, и принялся внимательно разглядывать ее. Казалось, что-то в этом письме поставило его в тупик, и он задумчиво провел по лбу рукой. Глаза родных были устремлены на него в мучительной тревоге - все боялись снова поддаться возродившейся надежде и вновь испытать жестокое разочарование.
- Что он говорил? Что обещал? - произнес наконец Данвуди в лихорадочном нетерпении.
- Он велел Генри обратиться к нему в случае опасности и обещал отблагодарить сына за гостеприимство отца.
- Он сказал это, зная, что Генри британский офицер?
- Именно это он, несомненно, имел в виду, говоря об опасности.
- В таком случае, ты спасен! - громко крикнул Пейтон, не в силах сдержать восторг. - Да, спасен, теперь я спасу тебя! Никогда Харпер не нарушает своего слова.
- Но обладает ли он достаточной властью? - спросила Френсис, - Может ли он изменить твердое решение Вашингтона?
- Да, может! - воскликнул Данвуди. - Если кто-нибудь может, то это он, только он! Влияние Грина, Хиса и молодого Гамильтона не может сравниться с властью Харпера! Но повторите мне, - и, бросившись к своей невесте, Данвуди крепко сжал ее руки, - повторите, что он сказал. Он дал вам слово?
- Ну да, конечно, Пейтон. Он дал торжественное обещание помочь Генри, зная все его затруднения.
- Тогда успокойтесь, - воскликнул Данвуди и на миг прижал девушку к своей груди. - Успокойтесь - Генри спасен!
И, не вдаваясь в объяснения, он выбежал из комнаты, покинув ошеломленную семью Уортона. Все застыли в молчании, спрашивая себя, что же это значит, и вскоре услышали топот коня, выскочившего на дорогу с быстротой стрелы, выпущенной из лука.
После внезапного отъезда Пейтона его взбудораженные друзья долгое время обсуждали, удастся ли ему добиться успеха. Однако своей уверенностью он вдохнул в них некоторую бодрость. Каждый чувствовал, что для Генри снова затеплилась надежда, и это всех оживило и поддержало их силы. Один Генри не поддавался общему настроению. Положение его было так ужасно, что он не мог о нем забыть. Он был обречен томиться в неведении несколько часов и знал, что это ожидание несравненно тягостнее, чем даже уверенность в неминуемой смерти. Иное дело Френсис. Влюбленная девушка беззаветно верила Данвуди и не терзала себя сомнениями, которые все равно не могла бы рассеять. Считая, что ее жених способен сделать все, что только в силах выполнить человек, и сохранив живое воспоминание об участии и доброжелательстве Харпера, она всецело отдалась вновь вспыхнувшей надежде.
Мисс Пейтон была более сдержанна и не раз предостерегала племянницу, чтоб та не предавалась неумеренному восторгу, пока еще нет твердой уверенности в том, что ее ожидания действительно сбудутся. Однако при этом на губах мисс Джен-нет порой мелькала легкая улыбка, противоречившая ее наставлениям.
- Но почему, милая тетя, - весело возразила Френсис на одно из ее замечаний, - вы хотите, чтобы я подавила в себе радость, которую чувствую при мысли о спасении Генри? Ведь вы сами столько раз говорили, что люди, стоящие во главе нашей страны, не могут осудить невинного человека.
- Конечно, я считала, что этого не может быть, дитя мое, и думаю так по-прежнему; но люди должны уметь сдерживать свою радость так же, как и печаль.
Тут Френсис вспомнила признание Изабеллы и, со слезами благодарности взглянув на свою добрейшую тетушку, ответила:
- Вы правы. Но есть такие чувства, которые не повинуются рассудку… Ах, смотрите, вон собираются чудовища во образе людей, чтобы поглядеть на смерть своего ближнего! Они окружают поле, как будто это зрелище для них все равно что военный парад.
- Для наемного солдата смерть и вправду значит немногим больше, - сказал Генри, пытаясь забыть о нависшей над ним опасности.
- Ты смотришь так внимательно, милочка, как будто придаешь большое значение этому военному параду, - заметила мисс Пейтон, видя, что ее племянница не отрывает от окна пристального и задумчивого взгляда.
Но Френсис ничего не ответила.
Она стояла у окна, откуда был ясно виден горный проход, по которому они пересекли высокую гряду, а прямо перед ней возвышалась гора, на вершине которой она заметила таинственную хижину. Каменистые склоны были бесплодны и суровы. Их преграждали огромные и, казалось, неприступные скалистые барьеры, кое-где поросшие низкорослыми дубами с облетевшей листвой. Ферма была не больше чем в полумиле от подошвы горы, и сейчас внимание Френсис привлекла фигура человека, который внезапно появился из-за резко очерченной скалы и тут же снова скрылся за ней. Человек несколько раз повторил этот маневр, и, судя по его действиям, можно было заключить, что это беглец, старающийся хорошенько разглядеть передвижения отряда и ознакомиться с положением дел в долине. Несмотря на дальность расстояния, Френсис тотчас решила, что это Бёрч. Быть может, такое впечатление сложилось у нее отчасти под влиянием внешнего облика незнакомца, но главным образом благодаря воспоминанию о фигуре, виденной ею недавно на вершине этой горы. Френсис была уверена, что это тот же самый человек, хотя теперь у него и не было горба, который она тогда приняла за тюк разносчика.
В ее сознании образ Гарви был так тесно связан с таинственным поведением Харпера, что после всех тревог, пережитых со времени приезда на ферму, она решила скрыть от родных свои наблюдения. Поэтому Френсис сидела молча, раздумывая о вторичном появлении разносчика и стараясь уловить, какая может быть связь между этим непонятным человеком и судьбой ее семьи. Несомненно, он немного смягчил тяжелый удар, обрушившийся на Сару, и вообще никогда не вел себя как враг ее близких.
Френсис долго смотрела на склон в тщетной надежде еще раз увидеть скрывшуюся темную фигуру и наконец повернулась к родным. Мисс Пейтон сидела подле Сары, которая как будто начинала кое-что понимать, но оставалась по-прежнему безучастной и к радости и к горю.
- Мне кажется, милочка, ты уж достаточно ознакомилась с военными маневрами, - заметила мисс Пейтон. - Впрочем, это весьма полезно для жены офицера.