Но хуже всего было то, что капитан корабля, с которым Герлах часто расходился во мнениях по разным вопросам и, случалось, даже по-крупному ссорился, на этот раз полностью поддержал ученого. Он подтвердил его запрет охотиться на морских зверей и птиц для матросов, штурмана и всех остальных моряков, подчинявшихся непосредственно ему, и перечить капитану большинство из них не решились. Возразить попытались только доктор Кук и присоединившийся к нему Амундсен, но в ответ им было велено "молчать и выполнять приказы", и они тоже были вынуждены отступиться. Тем более, что в первые пару месяцев зимовки, пока запасы еды еще оставались достаточно большими, их предупреждения о голоде и цинге не слишком пугали остальных полярников. Гораздо больше беспокойства доставляло им то, что на "Бельгике" было мало предназначенной для жизни во льдах меховой одежды: у матросов, которым, в отличие от ученых, во время путешествия не нужно было выходить на берег, она была слишком легкой, иначе им было бы неудобно выполнять в ней свою работу. Амундсен снова попытался взять на себя инициативу и предложил сшить костюмы из хранившихся в трюме запасных теплых одеял, которыми все равно никто не пользовался. От этого предложения капитан и основанная часть поначалу тоже были не в восторге - шерстяная ткань, из которой были сделаны одеяла, оказалась достаточно теплой и прочной, но ее "совершенно не морской" розовый цвет, куда больше подходящий для платьев маленьких девочек, вызывал у моряков то гримасы отвращения, то гомерический хохот. Однако через несколько дней, когда оставшимся без активной работы матросам надоело прятаться от холода в закрытых помещениях, идея с розовой одеждой стала казаться им уже не такой глупой. А спустя еще неделю команда расхаживала по палубе в неуклюжих, но прекрасно защищавших от мороза ярких одеяниях, и лишь время от времени некоторые из наряженных в розовое моряков, глядя друг на друга, сдавленно хмыкали.
А потом подошли к концу запасы сушеных фруктов и овощей, и доктор Кук, к тому времени уже крепко сдружившийся с Амундсеном, сообщил ему по секрету, что матросы все чаще жалуются на слабость и не проходящую даже после долгого сна усталость, а у некоторых уже начали шататься зубы. И снова они убеждали то капитана, то начальника экспедиции разрешить охоту на местную живность и слышали в ответ одни лишь угрозы - оба руководителя обещали, что приравняют требования Фредерика и Руала к бунту и запрут их обоих в трюме до конца зимовки. Правда, чем больше становилось больных и чем хуже они себя чувствовали, тем менее решительными становились эти угрозы, однако полностью от своих запретов начальство не отказывалось, и матросы вместе с учеными тоже продолжали оставаться на их стороне. И лишь когда один из матросов однажды утром не смог подняться с койки, Куку с Амундсеном, наконец, удалось уговорить Герлаха позволить им поохотиться на тюленей "просто так, на всякий случай". Ученый, брезгливо морщась, проворчал, что врач со штурманом могут "делать, что хотят", но есть "нечистое" мясо он все равно никому не позволит.
Поначалу "бунтовщики" посчитали это большой удачей - они надеялись, что когда подстрелят первого тюленя, де Герлах сдастся окончательно и разрешит его приготовить. Но их ожидания были напрасными: известие об убитом тюлене вызвало у начальника экспедиции новую бурю негодования, а узнавший о его реакции кок наотрез отказался даже притрагиваться к тюленьему мясу. Все же через несколько дней Амундсен и его старший товарищ снова взяли ружье и веревки, отправились к краю льдины, на которую любили выбираться морские звери, и вернулись оттуда со второй, еще более крупной тушей. А потом охота стала у них чем-то вроде традиции. Она не всегда бывала успешной, но все же куча убитых тюленей и пингвинов постепенно росла. Хотя в то, что руководство экспедиции переменит свое решение, ни Кук, ни Амундсен уже не верили, как и в то, что на их сторону переметнутся члены команды. Тем не менее, что-то заставляло их время от времени заряжать ружья и отправляться выслеживать новую жертву. Не потому, что они надеялись когда-нибудь ее съесть, не из-за того, что им больше нечем было заняться на вмерзшем в лед судне - просто они оба откуда-то твердо знали, что должны собраться, одеться в самые теплые меховые костюмы и притащить к кораблю новую, тяжеленную порцию мяса. Так было нужно - и все.
Дверь каюты Люсьена с глухим стуком захлопнулась, и охотники на тюленей снова оказались на вымороженной палубе. Переглянувшись, они молча зашагали дальше, к двери следующей каюты. Кук, не стучась, вошел внутрь, Амундсен протиснулся следом. Они оказались в полутемном и, на первый взгляд, пустом тесном помещении. Cлабые лучи света проникали туда через иллюминатор, в который было видно сумеречное звездное небо - керосиновых ламп на "Бельгике" было слишком мало, и они имелись далеко не в каждой каюте. В этой почти полной темноте с трудом можно было разглядеть двух неподвижно лежавших на койках мужчин, закутанных в уцелевшие розовые одеяла. Еще труднее было понять, живы они или уже покинули этот мир, таким тихим и слабым было их дыхание. Однако Фредерик Кук как будто чувствовал, что его подопечные не только не умерли, но даже и не спали: он с порога уверенно направился к одной из коек, присел рядом с лежавшим на ней матросом и осторожно приподнял угол закрывшего его с головой одеяла.
- Ну как ты? - спросил он больного таким ласковым голосом, словно разговаривал с ребенком. Тот в ответ издал едва слышный, похожий на щенячий скулеж, стон, но даже не шелохнулся. Зато второй обитатель каюты, услышав голос врача, вдруг громко и злобно, по-звериному, зарычал и принялся ерзать на своей койке. Одеяло, которым он был накрыт, съехало в сторону, открыв такой же, как у всей остальной команды розовый костюм и толстые грязные веревки, крепко обхватившие его худое тело и намертво прижавшие его к койке. Руал на всякий случай шагнул к его постели и приготовился, если понадобится, придержать рвавшегося на свободу матроса, однако тот был связан на совесть и не мог даже немного приподняться, не говоря уже о том, чтобы вскочить с койки. Очевидно, несчастный и сам уже давно понял, что ему не порвать и не развязать веревки, потому что после нескольких привычных рывков он перестал дергаться и снова пронзительно заревел и заскрежетал зубами. На что его тихий сосед по комнате ответил новым жалобным и всхлипываниями.
- Сейчас тебе принесут поесть, - сказал Кук плачущему и трясущемуся матросу и погладил его по голове, отчего тот тут же притих и перестал плакать, но задрожал еще сильнее, чем раньше. Кук обернулся на второго матроса, который уже не рычал, а хрипел, безнадежно махнул рукой и встал.
- Есть они пока могут, так что пошли, - скомандовал он Амундсену. Тот снова натянул на привязанного к койке матроса одеяло, вызвав тем самым новую порцию рыка, и они с Куком покинули импровизированный "лазарет". Резкий порыв морозного ветра ударил по их заросшим бородатым лицам тысячами ледяных иголок. Фредерик поежился, а Руал, несмотря на то, что ощущение было довольно неприятным, с облегчением потряс головой, как бы позволяя ветру выдуть из нее воспоминания о только что виденных им сумасшедших матросах. "Лучше уж замерзнуть рядом с нашими тюленями, чем так, как они!" - в очередной раз подумалось ему, и он поспешил уйти от их каюты подальше. Доктор Кук, в отличие от него, считал, что этим матросам, не выдержавшим испытания голодом и потерявшим разум, на самом деле повезло, потому что теперь они не понимали, в каком безнадежном положении находятся, но молодой штурман не мог с ним в этом согласиться. На его взгляд у сумасшедших членов команды не было не только представления о происходящем, но и надежды на то, что они смогут спастись и вернуться в цивилизованный мир. А к нему и ко всем остальным, пока еще державшимся морякам надежда на лучшее хоть и редко, но все-таки возвращалась…
Они с Фредериком почти дошли до камбуза, когда сзади их окликнул еще один матрос в розовых самодельных штанах и куртке:
- Доктор! - кричал он, догоняя Кука и его товарища. - Пойдемте скорее, меня господин Герлах позвал, ему совсем плохо! Скорее!
Развернувшись, друзья быстро зашагали вслед за позвавшим их матросом. Кук едва слышно что-то бормотал себе под нос - судя по раздраженной интонации, это были какие-то английские ругательства. А бросившийся вслед за ним Руал внезапно поймал себя на мысли, что судьба умирающего начальника экспедиции совершенно его не волнует. Как, впрочем, и судьба всех остальных зимовавших моряков, включая и его собственную. Охватившее его равнодушие было таким сильным, что он не чувствовал даже радости от того, что скоро сможет поесть, а потом отдохнуть, и что завтра им с Куком не нужно будет охотиться. И почти не удивился этому равнодушию.
Впрочем, долго раздумывать над этим новым ощущением Амундсену не пришлось - они с Куком уже входили в каюту начальника экспедиции. В ней, в отличие от каюты, где содержались сумасшедшие, было светло: на полке горела достаточно яркая керосиновая лампа. Ее дергающегося света хватало, чтобы вошедшие могли как следует разглядеть лицо полулежавшего на койке немолодого уже мужчины - бледное, изможденное, с ввалившимися темными глазами, с синеватыми кругами под ними и такой же синевой вокруг губ. Не менее пугающим было и выражение этого лица: на вошедших в каюту врача и штурмана смотрел не просто измученный физически, а совершенно отчаявшийся и давно расставшийся со всякой надеждой на спасение человек, в котором с трудом теперь можно было узнать энергичного и полного далеко идущих планов исследователя, год назад убеждавшего Руала в том, как ему повезло отправиться в экспедицию под его началом. На розовом одеяле лежало несколько исписанных листов бумаги и карандаш.
- Входите, док. Добрый день, Руал, - тихим и слабым голосом поприветствовал де Герлах вошедших. - Извините… за беспокойство.
Фредерик Кук помрачнел еще больше - особой кротостью раздражительный начальник экспедиции не отличался, даже когда на судне все было хорошо, а уж после того, как "Бельгика" вмерзла в лед, он и вовсе забыл о вежливости. Но теперь у ученого, похоже, совсем не осталось сил для ругани.
- Что за глупости, Адриен, у меня работа такая - обо всех вас беспокоиться, - проворчал Кук, подходя к койке и протягивая руку к запястью больного. Но де Герлах лишь раздраженно отмахнулся от его попыток нащупать пульс:
- Оставьте, не надо! Я вас не для того позвал, я и сам знаю, что со мной все плохо. Мне нужны свидетели, чтобы подписать завещание.
Фредерик едва заметно кивнул, мысленно соглашаясь с исследователем, что эта мера будет совсем не лишней, но вслух продолжил спорить с ним все тем же ворчливым, но бодрым голосом:
- Опять глупости, рано вам еще завещания составлять! Мы, конечно, подпишем, для порядка, но вам оно все равно не пригодится…
- Очень бы хотел, чтобы вы были правы, но… - Адриен ненадолго прикрыл глаза, словно собираясь с силами, а потом снова открыл их и протянул врачу верхний лист бумаги с карандашом. - Подписывайте. А потом ты, Руал. И… вот еще что. Наш капитан сегодня тоже завещание написал и прислал сказать, что передает мне командование над всеми матросами… Потому что первый помощник слишком слаб. А я тоже не могу больше руководить, мне осталось от силы неделя или две… нужно назначить кого-то главным, кого-то, кто пока еще может…
Герлах говорил все медленнее, с трудом ворочая языком и на глазах теряя силы. А Руал, слушая его, внезапно обнаружил, что к нему как будто бы возвращаются надежда и желание действовать. Кроме того, он понял, что именно сейчас, пока де Герлах еще не назначил никого своим преемником, у него есть шанс получить самую настоящую свободу действий - и что упускать этот шанс ни в коем случае нельзя.
- Господин де Герлах, вы правы! - воскликнул молодой человек, подскакивая вплотную к койке умирающего исследователя. - Вам сейчас тяжело распоряжаться, но я справлюсь! Я обязательно со всем справлюсь, обещаю вам!
Адриен поднял на Амундсена глаза. В них читалось удивление, однако его нельзя было назвать слишком сильным. Хотел ли он назначить начальником кого-то другого или же как раз и собирался поручить это молодому, но толковому штурману и удивление у него вызвало то, что тот сам об этом догадался, Руал так никогда и не узнал. Однако как бы там ни было, но, выслушав жаркую речь Амундсена, де Герлах замялся лишь на секунду, после чего согласно кивнул:
- Постарайся справиться, я очень на тебя надеюсь.
Руал молча кивнул, боясь выдать свою неуверенность дрожащим от волнения голосом. Фредерик невозмутимо подписал завещание Адриена, передал карандаш новому начальнику, а потом все-таки проверил у Герлаха пульс и, заверив его, что скоро матросы принесут ему ужин, сказал, что теперь ему надо проведать бывшего капитана.
- Да-да, конечно, зайдите к нему, - согласился исследователь, откидываясь на подушку и закрывая глаза.
Амундсен еле удержался, чтобы не выбежать из каюты Адриена бегом. Наконец, оказавшись снова на палубе, он обернулся к вышедшему вслед за ним врачу, и тот с изумлением увидел, какой буйной радостью горят глаза его молодого товарища.
- Фред, мы спасены! - воскликнул Амундсен и тут же закашлялся, слишком резко вдохнув ледяной воздух. - Мы все поправимся, мы все будем жить! Где матросы? Эй, кто-нибудь!.. - продолжая кашлять, новый командир завертел головой в надежде заметить на палубе хотя бы одну фигуру в нелепом розовом одеянии.
- Они все наверняка на камбузе, ужин получают, - буркнул Кук, поглядывая на своего друга с некоторым сомнением - он не был уверен, что Руала не нужно как можно скорее отправить в каюту к двум сумасшедшим матросам.
- Верно, они сейчас все там должны толкаться, как это я не сообразил!.. Идем на камбуз! - Руал схватил Фредерика за рукав и бесцеремонно потащил его за собой.
- Коллега, признавайся, что за глупость ты задумал, - потребовал тот, позволяя, однако, вести себя к остальной команде. - Я тебе объясню, почему эту глупость не стоит делать, и все опять будет хорошо.
- Все будет хорошо, если ты не станешь мне мешать! - отмахнулся от него Руал. - А если еще и поможешь, вообще все будет замечательно! Фред, ты что, не понял? Теперь я - начальник экспедиции! Теперь я решаю - что нам есть и в каких количествах! А все остальные обязаны мне подчиняться!
- Ты думаешь..? - доктор Кук по-прежнему был настроен скептически, хотя в его глазах тоже промелькнула надежда на спасение. - Боюсь, Адриен все равно откажется есть тюленей. Да и капитан…
- Пусть отказываются, это уже их дело. А матросов я заставлю! - и Руал, выпустив идущего слишком медленно, как ему казалось теперь, Кука, бросился к камбузу почти что бегом. Фредерик, вздыхая и что-то бормоча себе под нос, зашагал за ним следом и вскоре заметно отстал, так что к тому времени, когда он тоже оказался в корабельной кухне, там уже было очень шумно и вообще неспокойно.
- Господин Герлах назначил меня капитаном лично! - Руал с заметным усилием перекрикивал пятерых матросов, кока и старшего помощника капитана, споривших друг с другом о том, может ли новое назначение быть правдой. - И теперь я приказываю вам всем идти к тюленьим тушам и помочь мне их разделывать! Это должно нам помочь, мы поправимся, вернем себе силы и больше не будем болеть!
- Это правда, - подтвердил его слова Кук, входя на камбуз. - Руала назначили капитаном, и если вы сейчас выполните его приказ, мы действительно выздоровеем.
Моряки переглянулись, все еще не веря, что обстановка на "Бельгике" так радикально изменилась. Но горящие глаза Амундсена и рассудительная речь Кука выглядели более чем убедительно…
- Мы поправимся, и у нас больше никогда не будет цинги! - повторял, как заклинание, Руал, разрубая на куски замерзшую тюленью тушу. - И больше ни в одной экспедиции, где я буду участвовать, ни у кого никогда не будет этой мерзкой болезни! Потому что участвовать я в них буду только главным, чтобы самому принимать все решения. Так, как было здесь, делать нельзя, начальник должен быть один, и он должен быть человеком без предрассудков. К черту глупые правила, моя команда никогда не будет ни болеть, ни голодать!
Они с Куком оказались правы: уже на следующий день, после всего одного ужина из свежего тюленьего мяса, самочувствие у всех членов команды значительно улучшилось. Это было похоже на сказку, и первое время, глядя на довольных и энергичных матросов, Амундсен ловил себя на мысли, что он все-таки сошел с ума и все увиденное является плодом его больного воображения. Однако он и сам чувствовал невероятный прилив сил, а вскоре от его слабости и апатии не осталось и следа. А потом суп из тюленя согласились попробовать капитан и даже упрямый де Герлах… И выяснилось, что, строя планы на будущее во время разделки первого тюленя, Амундсен ошибся только в одном: ему все-таки пришлось еще один раз оказаться под началом других людей - обоих выздоровевших и снова вставших на ноги начальников, которые к концу зимы окрепли настолько, что смогли вернуться к своим обязанностям. Впрочем, Руала это обстоятельство нисколько не расстроило.
Глава VIII
Антарктида, 82®17' ю. ш., 1903 г.
Роберт Скотт выглянул из палатки и в первый момент испугался, что его глаза, как и у многих его спутников, тоже поразила снежная слепота: вместо привычного антарктического пейзажа, состоявшего из округлых сияющих на солнце белых холмов на фоне синего неба, все вокруг заволокла светло-серая мутная пелена. Впрочем, он быстро вспомнил, что его друг Эдвард Уилсон, страдавший этой болезнью особенно сильно, жаловался, что не видит вообще ничего, кроме черной пустоты, сквозь которую не проникал ни один лучик света. Значит, со зрением у Роберта все было нормально - просто их палатку окружил на редкость густой туман. Приглядевшись, Скотт сумел различить в нем расплывчатый силуэт саней, а потом заметить вдалеке какое-то медленное движение - должно быть, ковылявшую по снегу ездовую собаку. Но больше в тумане ничего видно не было, а уж о том, чтобы прокладывать в нем дорогу на юг, не могло быть и речи. Роберт сжал зубы и отполз обратно в палатку.
Два бледных, заросших бородами человека смотрели на него с тревогой и надеждой. Эрнст Шеклтон и Эдвард Уилсон. Двое ученых, таких же упорных, как и сам Роберт, заразившихся его страстным желанием достичь полюса. Скотту просто безумно не хотелось их разочаровывать, но он не мог сказать им ничего утешительного.
- Эдвард, Эрнст!.. - вздохнул он. - Там такой туман, что и в двух шагах уже ничего не видно. Надо поворачивать.
Оба мужчины молча кивнули. Они и так знали, что идти вперед бессмысленно и что скоро им придется возвращаться - не в этот день, так на следующий. Тем не менее, одевались и скатывали спальные мешки они с мрачным видом, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Слишком уж заманчивой была цель, до которой они так и не дошли. Слишком близко находился Южный полюс - ледяное сердце Антарктиды, место, куда еще ни разу не ступала нога человека, место, достичь которого, по мнению многих исследователей, вообще было нереально. И похоже, они были правы - по крайней мере, в этот раз добраться до полюса Скотту и двум его товарищам, несмотря на все приложенные усилия, не удалось.