– А прямо напротив Фроловских ворот, первый дом с краю, – сказал Карп. – Второй – братья Григорьевы, а первый – он, Андрюшка-травник, сын Мочалов.
– Ага, ага, – сказал Маркел. – Ну, смотри, сильно не гуляй! – И усмехнулся, развернулся и пошел обратно в город. А Карп пошел в кабак.
13
Время тогда было послеобеденное, тихое. Маркел опять шел по площади в сторону моста к Никольской проездной башне и думал о том, что ему надо обязательно проверить этого Андрюшку-травника. Но сперва нужно, думал Маркел дальше, о нем еще что-нибудь выспросить. Или, может, еще дальше подумал Маркел, раньше всего нужно опять сходить к святому Николе и послушать, что он теперь скажет. Подумав так, Маркел остановился и посмотрел на церковь (церквушку) Николы Подстенного, а после уже даже повернулся, чтобы к ней идти, но тут его окликнули. Маркел обернулся и увидел, что его зовет стрелец, который стоит на мосту через ров. Маркел опять развернулся и пошел к стрельцу. Когда он подошел к нему, стрелец сказал:
– Тебя боярин Михаил Нагой велел искать, тебя давно ищут. А ты где был?
– Служба у меня такая – быть по всяким разным местам, – уклончиво сказал Маркел, после чего спросил: – Что ему от меня нужно?
– Допросить тебя хотел, – сказал стрелец.
– Он меня? – удивился Маркел.
– А что, ты его, что ли? – дерзко спросил стрелец. И также дерзко прибавил: – Иди скорей! Боярин долго ждать не любит! Где его хоромы знаешь?
Маркел сказал, что знает, и пошел мимо стрельца на мост, а там прошел через башню, а там мимо запертой губной избы налево и разных служб направо, прошел еще, и там же, с правой руки, подошел к палатам боярина Михаила Нагого. Палаты были деревянные, но все равно очень видные, с высоким каменным крыльцом, на крыльце стояли сторожа, все как один широкоплечие, щекастые, с серебряными бердышами на плечах. Всего их было шестеро. У князя Семена в Москве и то только четверо, не удержавшись, подумал Маркел. Ну да князь Семен не царевичев дядя, подумал Маркел дальше, подошел к крыльцу, снял шапку и назвался. Один из сторожей сказал, что проходи. Маркел мимо них поднялся на крыльцо и вошел в нижние сени. Там на лавке у стены сидел еще один сторож, он встал и сказал сердитым голосом, что где это кого черти носят, после чего велел идти за ним, и Маркел пошел за ним наверх.
Там были еще одни сени, но уже светлые и чистые, и на полу был постелен ковер, и тамошние сторожа сидели на мягкой лавке и при виде Маркела не встали, а только один из них спросил, что это ли и есть тот самый Косой. Маркел Косой, сказал Маркел, нажимая на слово "Маркел". На что тот говоривший сторож только пожал плечами, а после велел подождать, а своему товарищу велел сходить узнать, желают ли видеть. И тот как ушел, так после долго его не было обратно, первый сторож сидел себе на мягкой лавке да позевывал, а Маркел стоял как столб в дверях и ждал, что будет дальше. После и первый сторож встал и ушел вслед за вторым, а Маркел остался стоять в том же месте. В другой раз он только бы обрадовался такому случаю, когда можно без всякой помехи вспомнить всё, что за день виделось, и обдумать это со всех сторон, и не по одному даже разу.
А тут ничего не думалось! Думалось только одно: что если бы Маркел тогда пошел не сюда, а к Николе, Никола бы его уже надоумил идти к тому Андрюшке, потому что от Андрюшки, чуялось Маркелу, ниточка быстро потянется дальше и вытянется к самому ножу. А тут он только понапрасну время тратит. И так Маркел думал еще немало времени примерно об одном и том же, когда наконец открылась дверь, вышел первый сторож и сказал идти за ним.
На этот раз, через еще одни, уже очень богато убранные сени Маркел вошел в уже совсем богатую светлицу (у князя Семена такой тоже не было), где на широкой мягкой лавке сидел боярин Михаил Нагой, одетый по-домашнему в красный татарский шелковый халат. А возле окна стоял, одетый тоже просто, Михаилов брат Григорий. Маркел им поклонился, то есть вначале одному, потом второму, а уже только после поклонился образам. Григорий на это только кашлянул в кулак, а Михаил строго свел брови и сказал:
– Слыхали мы про тебя всякое. А ну посмотри в глаза!
Маркел посмотрел.
– Косой! – громко сказал Михаил. – Ну да ладно. Сейчас выпрямим! – После чего еще строже спросил: – Тебя кто сюда послал?
– Государь Феодор Иоаннович, – сказал Маркел. – Брат вашего почившего племянника Димитрия.
– Сам знаю, кто такой Феодор! – в сердцах сказал Михаил. Но не удержался и спросил: – Так сам и послал, что ли? Вот сам так тебе говорил, как я тебе сейчас?!
– Конечно нет, – сказал Маркел. – Кто я ему такой? Червь ползучий. А это он призвал к себе моего господина, князя Семена Лобанова, из славных князей Ростовских, и сказал ему: Семёнка, а ну-ка дай мне для наиважной службы своего самого наилучшего раба, как его зовут, забыл. Князь Семен сказал: его зовут Маркелом. Царь тогда сказал: давай Маркела. Князь Семен дал, и я поехал.
– Хе! – сказал боярин Михаил и посмотрел на своего брата, который тоже усмехнулся, а после опять оборотился к Маркелу и сказал: – А чем ты такой наилучший?
– Мне что ни велят, все сделаю. Я на аршин под землю вижу. – Боярин Михаил открыл рот, чтобы сказать, но Маркел сказал быстрее: – Это так только говорится, конечно, а на самом деле я просто везучий, то есть за что возьмусь, все вывезу. Так же и с этим делом будет: я злодея выищу.
– Какого злодея? – спросил боярин Михаил. Маркел молчал. – Ведь же, – продолжал боярин Михаил, – боярин Василий говорит, что никакого злодейства тут не было, а что это Митя сам упал на нож и закололся. Или это ты, – сказал он уже громче, – меня за злодея держишь, потому что будто это я велел людям убить Мишку Битяговского?! Так?!
– Нет! – сказал Маркел. – Так я не говорил. И боярин Василий тоже не так говорит. Да он и не будет спешить говорить. А он сперва все наверняка вызнает, а уже только после скажет.
– Скажет! – сердито сказал боярин Михаил. – Да он все скажет, что ему прикажут. Знаем мы его! А вот тебя пока не знаем! – сказал он дальше и замолчал и стал и вправду очень пристально рассматривать Маркела.
Маркел смотрел ему в глаза. Боярин Михаил опять сердито хмыкнул и посмотрел на боярина Григория. Боярин Григорий сказал:
– Вы там в своей Москве сидите и ничего не знаете. А мы здесь все видим и слышим. Знаешь, что нам этот паршивый дьяк сказал, когда мы с ним в последний раз виделись?!
– Знаю, – сказал Маркел. – Он сказал, что покойный государь царевич покойному государю царю Ивану Васильевичу никакой не законный наследник, а что он гаденыш и что он его задушит.
Братья молча между собой переглянулись, а после Михаил тихо спросил:
– А ты откуда это знаешь?
– Так же все это тогда слышали, – сказал Маркел. – На всю же площадь было сказано.
– Ну, сказано! – сказал Григорий. – Зато теперь все молчат. Потому что знают, что боярин Борис Федорович длинных языков ой как не любит! А зато у самого его ого какие руки длинные! Он, из московского кремля не выходя, может здесь любому язык вырвать! Так это или не так?
– Так, – сказал Маркел.
– Вот так-то! – прибавил боярин Григорий и посмотрел на боярина Михаила.
А тот еще посмотрел на Маркела и сказал очень сердито:
– Запутал нас Борис проклятый! Околдовал как будто бы! Ведь я же за племянника родного заступался! А теперь хоть ты иди и сам клади голову на плаху. Вот как Борис все ловко вывернул!
– Как вывернул? – спросил Маркел.
– А очень просто! – вскричал уже совсем в сердцах боярин Михаил. – Люди здесь, пока вас не было, были одни. А вы приехали – они стали другими. И стали совсем другое говорить и делать. И если это не колдовство, тогда что это?!
– Оробел народ, – сказал Маркел.
– Осатанел, – сказал боярин Михаил. – Этот свинья говорит, что я тогда был пьян, как земля. А когда бы я успел напиться? Мы же тогда только сели за стол, а уже слышим: набат! Так, Григорий?
– Так, – сказал боярин Григорий.
– Набат! – еще раз повторил боярин Михаил. – И как пошел частить, и как пошел! Я кинулся к окну, смотрю, а ничего не видно! Но я все равно сразу почуял: нет, не то, не пожар это! И в сердце кольнуло: это Митя, думаю. Вот как сразу только про него подумал. И за саблю, за шапку – и в дверь! Прибегаю, а там уже народу, просто не пробиться! Я тогда стал кричать: зарублю! И они расступились, и я подбегаю, и вижу: дядя Андрей стоит и держит Митю, а Марью боярыни держат. И Митя уже не живой, я это сразу вижу. Я кричу: кто это сделал, убью! А мне кричат: это Битяговские, их шайка.
– Кто кричал? – спросил Маркел.
– Не перебивай! – грозно сказал боярин. – Черт его знает кто, они все на одну рожу! Ага, Битяговские, думаю, а самому кровь в голову так шухнула, что аж темно в глазах. А сабля у меня в руке! И я кричу: где они?! И на толпу! А толпа в стороны. Я одного хватаю, а он вырываться, я второго, а он тоже, но я его уже не выпустил, кричу: где Битяговские?! Тогда сбоку стали кричать: они к стене побежали! А другие – что они за церковь, то есть черт знает что кричат. Тогда я: закрыть ворота! И они побежали закрывать. А я…
И тут он сбился, замолчал, потому что начал задыхаться, потому что до этого много кричал. И тут Маркел быстро спросил:
– Какие ворота закрыли, передние?
– Да, – сказал боярин Михаил, – передние. А что?
– А Фроловские как? – спросил Маркел.
Боярин Михаил открыл рот, задумался, после весь аж почернел и очень в сердцах сказал:
– Эх, мать честная! Про Фроловские я забыл. Вот куда они, скоты, сбежали! А ты голова, голова, – дальше сказал боярин Михаил уже не так сердито. После опять сказал: – Фроловские! Вот что тогда было!
– Что? – спросил Маркел.
– Да не могли мы их нигде найти, вот что! – опять очень в сердцах сказал боярин Михаил. – Избегали весь двор, а их нет нигде, вот что! А они, оказывается, вон куда сбежали, через Фроловские. Головастый ты, как тебя звать, забыл, но головастый!
И боярин Михаил опять задумался. Маркел осторожно спросил:
– А что дальше?
– А дальше этот пес приехал, – сказал боярин Михаил. – И ему открыли. И он вошел. Под горячую руку! Ну, и… – боярин Михаил поморщился. – Ну, и не удержался народ, порвал его в клочья.
– Вот так сразу порвал? – спросил Маркел.
– Нет, зачем сразу! – грозно сказал боярин Михаил. – Он сперва еще сказал: что, Мишка… Это он мне "Мишка", будто он меня крестил!.. Что, Мишка, бунтуем? и опять бельмы залил? в Москву неймется? так я тебя в Москву отправлю в железных оковах, будешь знать, как бунтовать! А я ему: свинья, опомнись, чего ты мелешь, какой бунт, Митю зарезали, вот что! А он: это вы его нарочно зарезали, чтобы мне досадить. Вот что он мне тогда сказал! Так кто был пьян тогда: я или он? Ну, я и сказал тогда…
Но что он тогда сказал, Маркел так и не услышал, потому что боярин Григорий сказал первее:
– Миша!
И боярин Михаил опомнился и промолчал, зорко, грозно глянул на Маркела, а после сказал:
– И я сказал: ох, дьяк, с огнем играешь, ох, на уголья дуешь, дьяк, ох, как бы… А он тут давай кричать, что бунт бунтуете, собачьи дети, кто вас сюда звал, разойдитесь, пока с вас шкуру не спустил! И саблю выхватил. Ну а народ: ага! И на него! И разве тут уже кого остановишь?! Ну и стали его рвать. И как мы с Гришей и с дядей Андреем, а он тут же рядом был, как мы на них ни кричали, они не унялись, покуда до конца его не кончили. Нет, даже еще не кончили, а уже к нам туда бегут в ворота и кричат, что младший Битяговский и его приятели заперлись в дьячей избе и что айда теперь на них! И они все туда сразу. И там взяли Данилку Битяговского и Никитку Качалова и с ними еще Третьякова Данилку, это тоже был их человек, и еще двоих кого-то, по именам не помню, и только Оськи Волохова нет нигде! А резал Оська! И вдруг бегут, кричат: Оська забежал в Спас и там схоронился, бегите к Спасу! Прибежали. А что дальше? Потому что как из Спаса выведешь, это же святое место! И тогда отец Степан пособил, он же там служит, вошел туда и вывел Осипа, и Осипа тоже порешили. Осипа особенно решили, Осип же был главный, Осип же резал.
– А кто это видел, что он? – спросил Маркел.
– Как кто! – сказал боярин Михаил. – Все видели. Ну, – спохватился, – не все, конечно, но все же слышали, как Осип кричал, что не убивайте, православные, винюсь… А видел Максимка Кузнецов, и ему это по службе положено, Максимка был тогда на колокольне Спасовской, и оттуда видел, как они подошли и как Никитка взял Митю за ворот, а Осип ножом ударил. И Максимка ударил в набат. И мы все сбежались, и Максимка об этом и тогда кричал, и нам после рассказывал, поэтому все это знают.
– А здесь его сейчас боярин Василий спрашивал? – спросил Маркел.
– Я этого не знаю, – сказал боярин Михаил даже с некоторою неприязнью. – Мне до этого нет дела. Это Васильево дело, это Василию поручено.
– Ага, ага, – сказал Маркел. После спросил: – А что было раньше: Максимка ударил в набат или Петруша в голос закричал?
– Я этого тоже не знаю, – сказал, уже в сердцах, боярин Михаил. – Я тогда здесь был, у себя. Я на колокольне не стоял!
– Ага, ага, – опять сказал Маркел. После сказал: – А другие еще говорят, что государь царевич сам зарезался.
– Другие пусть что хотят говорят, – сказал боярин Михаил, – им после за это ответ держать. А я говорю как было.
– А еще, – сказал Маркел, – говорят, что у царевича была падучая. Была?
– Раньше не было! – сказал боярин Михаил очень сердито. – Ведь не было, Гриша?
– Не было, – твердо сказал боярин Григорий. – Покуда эти скоты не приехали, не было. А приехали и навели. Испортили Митю, вот что!
– Испортили, испортили! – еще грозней сказал боярин Михаил. – Как Маша убивалась, как слезы лила! И чем только мы его не лечили, каких только шептух не водили!
– И шептунов! – сказал боярин Григорий.
– И шептунов, – сказал боярин Михаил. А как же! А дитя сохнет и сохнет.
– А что за нож у него был? – спросил Маркел.
– Нож? – переспросил боярин Михаил. – Какой нож?
– А которым он тогда зарезался, – сказал Маркел. И тут же быстро добавил: – Или каким его зарезали.
– А! – грозно воскликнул боярин Михаил. – И ты туда же, пес! Не знаю я никакого ножа! Пошел вон!
– Миша, Миша! – воскликнул боярин Григорий и сделал знак Маркелу, чтобы тот не уходил. – Миша, чего ты кричишь?! Человек по делу спрашивает, у человека такая служба. – И продолжал, уже оборотившись к Маркелу: – Был, говорят, нож. В траве лежал. Очень красивый, просто загляденье. Я у Маши спрашивал, у государыни Марии Федоровны: Маша, что это за нож был такой? А она говорит: я не знаю, никакого такого ножа я у Мити не видала. А нож там был! А после пропал. Унесли его их люди, там же их людей было немало, и унесли они его обратно к себе на подворье и спрятали. И я тогда велел Ваньке Муранову: идите и найдите его там хоть бы и из-под земли. И они пошли и всё подворье разграбили, а принесли палицу, самопал, ножны от сабли и два ножа не тех. Я говорю: а где тот?!
– А ты, боярин, его видел? – спросил Маркел.
– Видел как будто бы, – сказал боярин Григорий. – Да не до ножа мне тогда было. А после, когда он пропал и эти принесли не те ножи, я говорю: ищите, дурни, вот такой нож: че́рен весь в самоцветах, а лезвие огнем горит, вот как на мой похожий. А у меня был нож, отцов подарок, а тут я его этим дал и говорю, что это вам для примера, идите и ищите еще раз. Только они обратно к Битяговским уже не пошли! А пошли на торг, купили курицу, зарезали ее моим ножом, нож стал весь в крови, и они отнесли его в ров и вложили старому Битяговскому в правую руку. Будто это он моим ножом Митю убил. Ну не уроды ли?!
– А дальше что? – спросил Маркел.
– А дальше вы приехали, – в сердцах сказал боярин Григорий. – Ну, еще не вы, а ваши первые стрельцы. И что, было мне при них уже лезть в ров или кого в ров посылать, чтобы после Бориска Татарин на всю Москву орал, что мы тут все совсем ума лишились?! Ну уж нет! Правда и так наверх выйдет. Ведь выйдет же?
– Выйдет, – сказал Маркел не очень уверенным голосом.
– Вот то-то же, – сказал боярин Григорий тоже так же. После еще сказал: – Ладно, время уже позднее, пора нам за стол садиться. А ты иди пока! – и ласково махнул рукой.
Маркел поклонился братьям, после поклонился образам и вышел.
14
Маркел сошел с крыльца, прошел еще немного и остановился. Почти прямо напротив него стоял тамошний Спасский собор, в котором, как только что рассказывал боярин Михаил, прятался Осип Волохов, думал, что он там спасется. А поп Степан пришел за ним и вывел его к людям, и люди с ним посчитались. Если, конечно, было за что с ним считаться, тут же подумал Маркел и посмотрел направо, на передние ворота, которые вели на внутренний царевичев двор, и там, на том дворе, царевича убили. От ворот до собора было не очень далеко, саженей с полсотни, это пробежать недолго, подумал Маркел. Но, тут же подумал он дальше, если передние ворота были тогда уже закрыты, то Осип должен был бежать из-под той яблоньки сперва к Фроловским воротам, а там по мосту через так называемый Каменный ручей на так называемую Конюшенную слободу, а оттуда давать здоровенный крюк по посадам и опять забегать в кремль, но уже через Никольские ворота, и прятаться в Спасе, вот как! Подумав так и еще это представив, Маркел сдвинул шапку, почесал затылок и подумал, что далековато что-то получается и трудно в такое поверить. После чего поправил шапку и посмотрел на Спасовскую колокольню, снизу до самого верху, и еще сильней задумался. А после посмотрел на сам собор. Там входная дверь была открыта и было видно и слышно, что там идет вечерняя служба. Маркел перекрестился и пошел к собору.
Возле собора, на приступочке, сидел еще нестарый человек, который, завидев подходившего к нему Маркела, встал. Маркел, остановившись перед ним, спросил:
– Это ты Максимка Кузнецов?
– Нет, – робко сказал тот человек. – Я Венька Баженов, а Максимка завтра заступает.
– А где он сейчас? – спросил Маркел.
– Спит дома, что еще, – ответил Венька.
– Ага, – сказал Маркел, – ага. После велел: – Сведи меня на каланчу.
– Э! – сказал Венька испуганно. – Я не могу. Мне надо здесь присматривать. Ты сам иди, чего тебе.
И в самом деле, подумал Маркел, и пошел, открыл калитку, зашел за оградку и только тогда увидел, что возле лестницы на колокольню стоят два стрельца. Маркел им сказал:
– Здорово живем, ребятки. Мне надо наверх. – И показал овчинку.
Стрельцы расступились. Маркел стал подниматься по лестнице. Лестница была крутая, тесная, а сама колокольня высокая, саженей в двадцать, не меньше, так что Маркел запыхался, покуда на нее взобрался.