За эти услуги Квинт каждый день давал им по десять сестерциев. Это, конечно, было немного, но на еду и кислое вино им хватало. К тому же на праздники или в день своего рождения Квинт проявлял щедрость и мог дать им еще по сотне. Кроме того, самых усердных, тех, кто больше всех беспрестанно восхвалял Квинта, он мог пригласить к себе на ужин, чтобы и за столом слушать льстивые слова о себе. Но такая честь выпадала не многим, и надо было сначала ее заслу-жить. Вчера ее смогли удостоиться только двое. Некий Псека, первый подхалим среди клиентов, и поэт Баселид, тот самый, что во время вчерашней пьянки у Серпрония, изображая льва, на четвереньках гонялся за флейтистками и опрокинул на себя горящий светильник.
До того, как стать клиентом Квинта, Баселид уже сменил восемь патронов. От одних поэт уходил сам, другие же, будучи не в силах сносить его вздорный нрав, выгоняли Баселида в шею.
О Баселиде Квинт слыхал уже давно. Многие его пошлые, грязные стишки, ходив-шие по Риму, Квинту нравились. Он даже приказал своим рабам записать для себя некоторые из них. Поэтому, когда Баселида выгнал из своей свиты очередной патрон и поэт, оставшись без приюта, стал набиваться в клиенты к Серпронию, тот сразу согласился взять его под свое покровительство.
Кроме поэтического дара, Баселид имел еще один дар, который пришелся по душе Квинту. Баселид был неугомонным балагуром и выдумщиком. Идиотской выходки можно было ожидать от него постоянно. И особенно поэта заносило, когда он выпивал. Тогда он откалывал такие штуки, что потом о них еще долго вспоминали со смехом.
Квинта забавляли дурачества Баселида, и он приглашал его к себе на ужин, чтобы Баселид веселил гостей. Каждый раз поэт вытворял что-нибудь новое, веселое и забавное.
Так получилось и вчера. Гости от души смеялись, когда он львом бегал на четвереньках за флейтистками, и еще пуще хохотали, когда на Баселида упал Гермес и облил его горячим маслом. Правда, самому Баселиду было тогда не до смеха. Масло обожгло ему спину, и она не переставала болеть даже на следующий день.
Баселид пришел в атриум самым последним. Он помнил, до какой степени напился вчера Квинт, и прикинул, что раньше двенадцати тот никак не встанет. Все остальные клиенты дожидались Квинта уже с раннего утра.
Псека рассказал им о вчерашней попойке, и поэтому, когда Баселид вошел в атриум, клиенты встретили его дружным смехом:
Нам Гермес зажарил свинку,
Дай куснуть хотя бы спинку! -
раздавалось со всех сторон, но Баселида это ничуть не обидело. Наоборот, ему было приятно оказаться в центре внимания. Он весело отшучивался и охотно описывал свои вчерашние проделки. Для пущей убедительности он даже стал на четвереньки, чтобы показать всем, как на пирушке прикидывался львом. При этом он корчил такие гримасы, что клиенты кругом хохотали во все горло. Когда Баселид дошел в своем рассказе до того момента, когда его придавил Гермес, то распластался на полу и скривил такую рожу, словно был в лепешку раздав-лен слоном. Под конец Баселид снял с себя тунику и выставил на всеобщее обозрение красное пятно на спине.
В этот момент в атриум вошел Квинт. Клиенты сразу увидели его и, позабыв о Баселиде, наперебой стали здороваться со своим патроном. Баселид надел тунику и тоже поздоровался.
- Что это у вас тут за веселье? - спросил Квинт, услыхав смех еще на подходе к атриуму. - Это ты тут, Баселид, дурачишься? - обратился он к поэту.
Баселид весь осунулся и придал своему лицу страдальческое выражение.
- После вчерашнего особо не подурачишься, - ответил он, намекая на бурную ночь, закончившуюся для него так неудачно.
- А что такое? - спросил Квинт с притворным беспокойством, - ты себя плохо чувствуешь?
- Как тебе сказать, - вздыхая, произнес Баселид, - знаешь, утром мне было совсем паршиво, блевал из окна больше часа. Но потом я взял себя в руки и, как видишь, нашел в себе силы притащиться к тебе.
- Молодец! - похвалил его Квинт. - Я всегда говорил, что ты у нас:
Потомок, пусть внебрачный, но Геракла!
И Квинт, вроде как по-дружески, размашисто хлопнул его рукой по спине. Басе-лид вскрикнул от боли и дугой выгнулся назад.
- А! Спина! - застонал он, вызывая у окружающих смех.
- Ах да, - произнес Квинт, улыбаясь, - я совсем забыл, тебя же вчера Гермес поджарил. Ты, наверное, давненько не захаживал в его храм, - укорял он поэта.
- Ничего себе давненько! - возмутился тот, - я только на прошлой неделе пожертвовал ему ляжку барана. Можно сказать, от сердца оторвал. А что толку? Лучше бы я ее съел, никакой благодарности!
"Посочувствовав" Баселиду в его горе, Квинт стал обходить других клиентов. Те делились с патроном последними новостями и сплетнями. Больше всего Квинта заинтересовала новость о том, что префект преторианской гвардии Элий Сеян через три дня устраивает у себя в доме ужин для сенаторов и знатных римлян. Квинту во что бы то ни стало хотелось попасть на такой ужин. На то имелись свои причины.
В Риме Сеян был полноправным хозяином, и его могущество уже затмило могу-щество самого императора. С императором его связывала давняя дружба, и Тиберий во всем доверял своему фавориту. Сеян пользовался этим, и пока император пребывал на Капри, предаваясь там всякого рода удовольствиям, префект творил в Риме все, что хотел. Друзей щедро одаривал, недругов же лишал имущества и ссылал в дальние провинции, а то и просто казнил по разным лживым доносам.
О народе Сеян тоже не забывал. В отличие от Тиберия, он часто устраивал для римлян пышные зрелища и дармовые раздачи. Так что чернь его любила и, не таясь, называла Сеяна императором. К этому все и шло. В сенате были одни его сторонники, в войсках уже цепляли изображения Сеяна на знамена, а толпа в цирке и амфитеатре ликовала при его появлении. Все назначения на государствен-ные должности происходили только с согласия Сеяна. Даже чтобы попасть в сенат, было необходимо его одобрение.
Квинта это обстоятельство больше всего волновало. Он очень хотел стать сенатором. Это была его давняя мечта. Но кроме большого состояния и толстой шеи никаких зацепок у него для этого не было. Происхождения он был не сена-торского (Квинт принадлежал к всадническому сословию), да и древностью рода он тоже похвастать не мог. О своих предках старался даже не вспоминать. Прадед его был вольноотпущенником из племени самнитов, и недоброжелатели Квинта нередко попрекали его тем, что он рабских кровей.
Чтобы хоть как-то выправить свою родословную, Квинт женился на Юлии. Она была из древнего сенаторского рода, но к тому времени совсем захиревшего и обнищавшего. Поэтому за Юлией не было никакого приданого. И если бы не ее великие предки, среди которых было немало консулов и трибунов, и которые в сенат ходили, как к себе домой, Квинт давно бы уже с ней развелся. Однако с этим браком у него появлялась, пусть небольшая, но возможность когда-нибудь облачиться в сенаторскую тогу, отороченную пурпурной каймой.
С родословной, таким образом, положение было кое-как подправлено. А остальное, по мнению Квинта, должны были сделать деньги. У Квинта уже ходили в должниках три сенатора, еще четверо были его хорошими приятелями. С их помощью он надеялся подкупить двух цензоров, которые занимались пополнением сената.
Но вся эта хитроумная затея рушилась из-за Сеяна. Без его одобрения у Квин-та ничего бы не вышло. О подкупе не могло быть и речи. Слишком ничтожно было состояние Квинта по сравнению с состоянием первого человека в Риме. И потребовалась бы чрезвычайно огромная сумма. Квинт выискивал более дешевые пути в сенат. Вот если бы ему удалось попасть на ужин к Сеяну, он бы тогда, возможно, нашел способ обратить на себя его внимание и завязать знакомство. А потом Квинт придумал бы, как втереться в доверие к префекту преторианцев.
Однако попасть на ужин к Сеяну было не так-то просто. Для этого Квинт хо-тел подкупить раба, который составляет списки приглашенных, чтобы он внес в списки и его имя. С этим рабом был хорошо знаком сенатор Руф, через него Квинт и хотел провернуть это дело. Поэтому, когда Квинт услыхал от клиентов, что у Сеяна в доме на днях намечается пир, он сразу подумал о Руфе. "Надо будет сегодня с ним переговорить"? решил про себя Квинт, и, чтобы не забыть, сказал Метродору, чтобы тот обязательно пригласил Руфа к нему на ужин.
После беседы с клиентами Квинт стал собираться в баню. Клиенты должны были сопровождать его носилки до бани и обратно, хотя в самой бане они ему были не нужны, там были нужнее массажисты; но Квинт всегда ездил в баню через форум, и вот там-то толпа клиентов ему была как раз кстати. Квинт часто встречал на форуме своих знакомых и друзей, а перед ними он хотел выглядеть подобающим образом.
Рабы собрали все необходимые для бани причиндалы и Квинт вместе с Луцием, усевшись в носилки, поехал на плечах восьми рослых сирийцев по направлению к форуму.
Чуть раньше из дома вышла Юлия в сопровождении Фотиды и двух германцев, не спускавших с нее глаз.
Юлия спешила в храм Кибелы на свидание с Гермархом. Уже было около двух часов дня, а именно в это время он должен был ждать ее в храме.
Обычно она пользовалась носилками, когда отправлялась в город, но если ей надо было в храм, то она шла туда пешком дабы показать свое преклонение перед богиней. Одевалась она в таких случаях скромно, чтобы легче было раз-деваться во время любви с Гермархом. Правда, ее прическу и лицо служанки при-украшали довольно долго. Перед своим любовником она все-таки хотела выгля-деть привлекательной. Брови и ресницы ей подвели сурьмой, губы подкрасили фуском, а отстоем красного вина навели легкий румянец. Над ее волосами слу-жанки тоже потрудились, как следует, пока не соорудили у нее на голове пыш-ную прическу.
Из-за этих приготовлений Юлия задержалась и уже опаздывала на свидание. До Палатина, где находился храм Кибелы, было не так уж и далеко идти, но день уже был в самом разгаре, а в такое время в Риме вовсю кишили суетные жители. На улице, ведущей на Палатин, было не протолкнуться, и Юлия поняла, что как бы она ни спешила, она все равно опоздает. Ее даже обогнали носилки Квинта. Клиенты Серпрония настырно расталкивали локтями толпу, расчищая дорогу своему патрону.
Луций из носилок заметил Юлию и предложил Квинту подвезти ее до храма. Но Квинт не согласился.
- Пусть идет пешком, - сказал он непреклонно, - мои рабы не мулы, им такую тяжесть носить вредно. А впрочем, - добавил Квинт, - если ты, Луций, хочешь, мо-жешь уступить ей свое место.
Однако Луций уступать своих подушек никому не собирался, и носилки, не задерживаясь, проехали мимо Юлии. А Юлия и не хотела, чтобы муж подвозил ее, еще чего доброго он заметит, как она приукрасила свое лицо перед посещением храма, и что-нибудь заподозрит.
По пути в храм Фотида незаметно передала своей госпоже золотую застежку, купленную утром в ювелирной лавке. Это был очередной подарок Гермарху. Юлия спрятала застежку в свой пояс, чтобы ее не увидели проклятые германцы. Они ни на шаг не отставали от Юлии и прямо-таки дышали ей в затылок. Юлия даже, как следует, не успела рассмотреть застежку.
В прошлый раз она подарила Гермарху перстень с сардониксом. По словам Фотиды, перстень обошелся ей в пятьсот сестерциев. Юлии показалось, что это доро-го, и она наказала Фотиде купить на этот раз что-нибудь подешевле. Фотида так и поступила и приобрела сегодня утром в ювелирной лавке золотую застежку за двести сестерциев. Точнее, она сказала, что купила ее за двести, а на самом деле купила застежку за сто пятьдесят сестерциев и преспокойно присвоила оставшиеся полсотни. Так же было и с перстнем. Его она вообще купила за трис-та сестерциев на рынке у какого-то подозрительного типа, который длинными во-лосами пытался скрыть шрам от срезанного на лбу клейма. Возможно, он был гра-бителем или вором, но Фотиде было все равно, лишь бы подешевле купить перстенечек.
Таким вот образом Фотида только на одних подарках для Гермарха уже насобирала для себя полтысячи. И чтобы эта кормушка не прикрылась, она всячески советовала своей госпоже продолжать свидания.
Вместе со служанкой и германцами Юлия вошла в храм. В храме в тот момент было довольно многолюдно. Грозная богиня восседала на своем троне, и два свирепых льва по бокам, казалось, готовы были растерзать любого, на кого им укажет Великая Мать богов. Почитатели Кибелы теснились возле ее статуи, и каждый по-своему общался с богиней. Кто-то простирался перед статуей на полу, другие же прилепляли к ее ногам восковые таблички с написанными на них просьбами или благодарениями. Были и такие, кто пытался залезть на спину льва, чтобы, дотянувшись до уха богини, шепнуть ей свое сокровенное желание. Но корибанты останавливали таких назойливых почитателей, ревностно охраняя священное ухо богини, которым, по их мнению, могли пользоваться только они.
Перед статуей дымились две большие курильницы, и Юлия стала сыпать в них ладан из своего мешочка.
Пока она возилась возле курильниц, ее заметил плешивый корибант, тот самый, что приходил к ней сегодня утром. Он уже поджидал Юлию, и когда она его увидела, корибант чуть заметным кивком головы дал ей понять, что Гермарх, как и прежде, ждет ее в комнате для молитв. Туда она и направилась, поручив Фотиде сыпать ладан в курильницы вместо себя.
Германцы проводили Юлию взглядом до самой каморки, и когда она скрылась за дверью, обратили свои взоры на хор корибантов, завывающих из темноты.
В комнате Юлию с нетерпением дожидался Гермарх. При тусклом мерцании глиняного светильника он нервно шагал по каморке от одного угла к другому. Комнатка была маленькая, и ему удавалось сделать только два шага в одну сторону и два шага в другую. Эта теснота бесила его еще больше.
- Ну, наконец-то! - воскликнул он, когда Юлия вошла в комнатку и закрыла за собой дверь. - Где тебя носит? Я жду тебя уже целый час!
- Меня муж задержал, - ответила Юлия, привыкая к темноте, - привязался ко мне с самого утра. Я еле от него отделалась.
Она попыталась обнять Гермарха, но тот отвел ее руки. Только сейчас Юлия заметила, что щека у него была расцарапана, а левая рука ниже локтя перебинтована.
- Что у тебя с рукой? - спросила она, не скрывая своего беспокойства.
- Ножом пырнули, - недовольно отозвался Гермарх. - Это все из-за твоего проклятого перстня, - грубо вывалил он.
- Как из-за перстня? - удивилась Юлия.
- А вот так. Сардоникс на твоем подарочке оказался стекляшкой. Только не го-вори мне, что ты не знала об этом!
- Не кричи, нас услышат, - постаралась угомонить его Юлия, оглядываясь на дверь, - с чего ты взял, что сардоникс не настоящий?
- С чего я взял? - возмутился Гермарх, - а с того, что меня чуть не прирезали из-за этого проклятого перстня. Если ты меня разлюбила, - го-ворил он возбужденно, - то ты так и скажи, мы разойдемся по-хорошему. А стекля-шки мне нечего тут подсовывать.
- Успокойся. Я тебе ничего не подсовывала,? проговорила Юлия, собираясь с мыслями. - Перстень покупала Фотида, она сказала, что сардоникс настоящий. Если бы я знала, что он поддельный, я бы тебе его не дарила. Давай его сюда, я по-дарю тебе другой.
- У меня его отобрали, - развел руками Гермарх, - я еле ноги унес от этих перекупщиков. Мне не до перстня было. Они меня чуть на ножи не поставили. Подумали, что я хотел их обмануть. С этими ребятами шутки плохи.
- Ты что, пошел продавать мой подарок? - проговорила Юлия с огорчением.
- Какая разница? Подарок, не подарок. Мне деньги срочно нужны были.
- Деньги? - еще больше удивилась Юлия. Она вдруг заподозрила в его словах обман.
- Что, трактирных потаскушек поить не на что было? - произнесла она с язвительной ухмылкой. - Это случайно не они тебе ногтями лицо исцарапали?
- Ну ты и стерва, - злобно проговорил Гермарх, глядя ей прямо в глаза, - нет, вижу, зря я с тобой связался.
- Это я зря с тобой связалась, - решительно произнесла Юлия, - небось пропил мой перстень с дружками, а теперь мне здесь выдумываешь всякие сказки.
- А это я тоже, по-твоему, выдумал? - Гермарх сунул ей под нос свою перебинтованную руку, - на, возьми, размотай ее. Полюбуйся свежим мясом. Я из-за этой раны теперь выступать не смогу месяца два. Или ты скажешь, что я сам себе хотел руку отрезать? Ну что смотришь? Разматывай, ты же говорила, что крови не боишься.
Гермарх продолжал тыкать ей в лицо свою руку.
- Убери ее, - отпихнула его руку Юлия. - Не хочу я ничего разматывать!
- А если не хочешь, то и не говори, что я здесь сказки выдумываю. Я от этих сказок чуть без руки не остался.
- Сам виноват. Не нужно было мой подарок продавать.
Гермарх хотел было ответить ей какой-нибудь грубостью, но промолчал.
- Ладно, не будем ссориться из-за ерунды, - спокойно проговорила Юлия, пытаясь примириться с Гермархом, - лучше посмотри, что у меня есть для тебя.
Юлия достала из-за пояса золотую застежку, приготовленную в подарок атлету, и протянула ее Гермарху. Гермарх взял застежку и небрежно повертел ее в руке.
- Тебе она нравится? - ласково спросила его Юлия, - жаль здесь темно, плохо видно. На солнце она сверкает сильней.
- Да, хорошая вещица, - согласился Гермарх и для верности попробовал застежку на зуб, чтобы убедиться, что она действительно золотая.
Однако в темноте он неудачно засунул ее себе в рот и уколол булавкой язык. Отдернув от губ руку, он сморщился от боли.
- Проклятье, - проговорил он чуть слышно, - я, кажется, язык себе продырявил.
- Ничего страшного, - усмехнулась она, - меньше будешь на меня кричать. А застежку можешь не кусать, она золотая, не сомневайся. Уж здесь Фотида ошибить-ся не могла.
- А кто ее знает? Если она безмозглая курица, ее и с застежкой могли надуть.
Юлия сзади нежно обняла Гермарха.
- Ну что, ты так и будешь сердиться на меня из-за этой глупой служанки? - произнесла она ласково, - учти, у нас мало времени.
Прохладный металл, именуемый золотом, подействовал на Гермарха успокаивающе. Он смягчился и, обернувшись, тоже обнял Юлию.
- Успеем, - сказал он и стал ее целовать.
Юлия сняла с себя тунику, и они легли на приготовленную корибантами перину. Любовники отдались во власть своих чувств, совершенно не подозревая, что снаружи к двери их комнатки, словно невзначай, подступался Гавр. Уж очень хотелось этому любопытному варвару подслушать, как там Юлия общается с боги-ней. Гавр почти не сомневался, что после сегодняшнего скандала, устроенного Квинтом, Юлия будет упрашивать богиню наслать на мужа каких-нибудь злобных духов.
Он даже решил для себя, что если это будет действительно так, то он ворвется в комнатку и помешает ее коварным ритуалам.
Гавр уже почти подкрался к двери, как вдруг увидел, что к нему из глубины храма приближаемся плешивый корибант.
Корибант хоть и делал до этого вид, что занят беседой с прихожанами, все же зорко следил за германцами, приставленными к Юлии. Заметив, что один из ее надзирателей приближается к двери комнатки, где уединились любовники, кори-бант торопливо поспешил к варвару, чтобы помешать ему, что-либо пронюхать.
- Эй, ты! - громко окликнул его корибант, - да, ты. Не отворачивайся! Я тебя уз-нал! Ты зачем сюда пришел? Здесь тебе не дадут глумиться над служителями Кибелы. Убирайся отсюда! - набросился он на Гавра, - этот храм не для таких, как ты. Тебе здесь не место!
- Не ори на меня! - дерзко ответил ему Гавр, - уйду, когда захочу!