Как же он был красив! Удивительно, божественно красив! Обалдеть можно. Бронзово-загорелый, с шоколадным отливом, в лучах вечернего солнца он порой казался живым изваянием из золота. А как он двигался на ринге! То плавно, медленно, то стремительно-быстро, пластично и естественно, и противник его, здоровенный, как бугай, крепкий и жилистый, постоянно не успевал за ним, промахивался. А Леша, словно на танцевальной площадке, танцевал вальс на ринге на носочках, с мягкими поворотами то в одну сторону, то в другую, мгновенно оказывался сбоку от соперника, как в испанском фильме тореадор с красным платком пропускал рядом с собой разъяренного быка. И тут же наносил быстрые и четкие удары то левой рукой, то правой, то сразу двумя. И без злости, с улыбкой.
Когда закончился поединок, когда объявили о победе Алексея Громова и судья на ринге поднял его руку, Лара уже была около помоста. Она не помнит, как взбежала по ступенькам с букетом алых роз, но хорошо помнит его счастливую улыбку, сияющие счастьем глаза, и как он, тяжело дыша, разгоряченный боем, обнял ее, прижал к себе и поцеловал. На глазах у всего стадиона, оставляя на ее вспыхнувшей щеке капельки крови разбитой губы, и радостно выдохнул:
– Спасибо, Лара!
Его голос звучит до сих пор в ее ушах, в ее сердце. А тот победный диплом с золотыми буквами она спасла, вынесла из разрушенного дома Громовых, сохранила. Он сейчас и висит у нее на стене. Не украшением, а памятью.
2
– Лархен! Лархен! К нам в двери стучит кто-то!
– Что? – она с трудом возвращалась в действительность, в свой дом, в зимний морозный день.
– Стучит кто то! – Рудольф вынул "вальтер", торопливо взвел курок. – Иди, посмотри!
Лара прислушалась. Стук был тихим, просительным. Не матросы. Они стучат резко, грубо, часто прикладами винтовок. Лара облегченно вздохнула. Накинув на плечи пуховой платок, двинулась к двери.
– Знакомый татарин приходил, – сказала она, когда вернулась с узелком в руках. – Он из Оттузы. Деревня татарская, недалеко от Коктебеля. Вот принес в подарок сушеные фрукты.
Лара развязала узелок. В нем были грецкие орехи, миндаль, янтарная курага и темно-синий изюм. Лара с детства любила такой изюм.
– Мой любимый, без косточек!
– Странное появление, – удивленно произнес Рудольф. – Откуда он тебя знает?
– Это наш старый знакомый, Султан Османов! Он всю нашу семью знает! Папа, когда живой был, часто у него в Оттузах останавливался, когда выезжал в горы на этюды.
– Знакомый, говоришь? – Рудольф взял орех, ударом рукоятки расколол. – Когда татарин приходил к вам последний раз?
– Давно, – призналась Лара. – Еще до войны.
– А сейчас появился, когда русские в Феодосии. Странно это! – Рудольф взял второй орех. – Татарин сейчас тебя ни о чем не спрашивал? Не интересовался?
– Ага, интересовался! Говорит, пару недель назад пригонял барашек на продажу, а потом, после базара, решил к нам в гости заглянуть. Но на улице увидел, как к нашему дому подъехали немецкие легковые машины и в наш дом зашел генерал с молодым военным. Султан Османов испугался. Генерал был на папу похож. Османов знает, что мы немцы.
– И все?
– Нет, не все! Он рассказал, что по тайным горным тропам к нему в Оттузы пришли из татарской деревни Сарабуз два почтенных аксакала, дальние родственники. Они рассказали, что германские начальники очень обеспокоены насчет генерала и его племянника. Обещают большую награду тому, кто сообщит о них, живые они или мертвые. Вот он и решился прийти узнать про генерала и его родственника?
– Что ты сказала ему?
– Как услышала, что он интересуется тобой и генералом, страшно испугалась! И сказала татарину, что ничего не знаю, что никогда больше их не видела, что генерал с племянником тогда же в Керчь уехали.
– А он что?
– Да ничего! Успокаивать стал меня, что мы здесь в Крыму люди местные, хорошо знаем друг друга, должны в трудное время помогать друг другу и потому ничего худого позволить не можем. И еще говорил, что я живу в городе, могу от людей что-либо услышать насчет генерала. Обещал, что придет еще. Говорит, что можем просто так, только за одни слова большую награду получить. А сейчас война, время трудное, деньги никому не помешают.
– Очень интересно! – оживился Рудольф. – Из какой деревни пришли его родственнички? Из Сарабуз?
– Из Сарабуз, – подтвердила Лара и достала из кармана небольшой медальон. – Османов передал мне еще вот это. И сказал, что если увижу генерала или племянника, то чтобы передала им тайно в руки.
– Это высший эсэсовский знак! – воскликнул Рудольф, взглянув на медальон. – Такой у моего дяди был. Нас не забыли, нас ищут, Лархен! Ищут! Все совпадает. И медальон и деревня Сарабуз! Нас ищут! В деревне Сарабуз, откуда пришли родственнички твоего Османова, мы с дядей ни одного татарина на улице не видели! Там, чтоб ты знала, находится штаб 11‑й армии, которой командует генерал Эрих фон Манштейн.
И еще Лара рассказала, что Султан Османов просил поставить знак на калитке в правом верхнем углу. Если узнаю, что генерал или его родственник живы, нарисовать мелом маленький круг, а если нет, – крестик.
3
Рудольф долго не мог заснуть в своем подземном логове.
Сверкнул тонкий луч надежды, что в ближайшее время может закончиться его кошмарное пребывание в Феодосии и даже в Крыму! Сколько раз он мысленно уже прощался со своей жизнью, в воспаленном мозгу рисовал жуткие картины, когда он отчаянно отстреливается и последнюю пулю посылает себе то в сердце, то в висок…
А тут такое спасительное известие! И от кого? От татар, от азиатов, которых он, Рудольф, мягко говоря, презирал, ставил ниже славян и евреев и прочих европейских недочеловеков.
Крымских татар Рудольф впервые увидел в штабе Манштейна. Их было двое. В роскошных европейских костюмах, смуглолицые, с аккуратно подстриженными черным бородами и каракулевыми шапочками на головах. Они, к удивлению Рудольфа, свободно изъяснялись на немецком, словно это был их родной язык.
Об этих крымских татарах зашел разговор на ужине, который устроил в тот рождественский вечер командующий армии в честь Штейнгарта. За столом, на котором рядом с вкусными закусками возвышались бутылки с французским коньяком и крымскими винами, кроме самого Манштейна были бригаденфюрер СС Родель, начальник разведки полковник Хорст и полковник Веллер, начальник штаба армии.
– Эти двое – крупные и активные деятели крымских татар из Турции. Они посетили Берлин, были приняты высшим руководством, обласканы Гиммлером, имели встречу с самим фюрером, теперь прибыли в Крым, – пояснил Веллер, подливая в свой бокал густое красное вино. – Мечтают о создании Крымского ханства под протекторатом Германии.
– Мечтать не возбраняется, – сказал Штейнгарт и многозначительно посмотрел на командующего.
Манштейн понимающе кивнул генералу, а вслух произнес:
– Плановые вопросы будут решаться после окончания войны, а сейчас не время ссориться с союзной Турцией.
– Но подготовка уже идет, – уточнил тучный эсэсовец, уловивший смысл невысказанных слов Манштейна. – Еще в июле фюрер отдал секретное распоряжение: выселить к чертям собачьим всех татар, русских и прочих из Крыма и превратить его в Немецкую Ривьеру. В сентябре ведомство Розенберга закрепило это распоряжение фюрера в специальном указе, в котором поручено разработать проект массового переселения на освобожденное пространство Крыма истинных арийцев из Южного Тироля. Проект одобрен, и могу сообщить вам, он уже утвержден рейхсфюрером Гиммлером и Адольфом Гитлером. Создано специальное Крымское командование войск СС, к руководству которого причастен ваш покорный слуга. Сейчас мы занимаемся подготовительными работами.
– А пока крымские татары – наши активные союзники в войне, особенно в борьбе с партизанами, – сказал Хорст. – Они хорошо знают местность, осведомлены о дисклокации партизанских отрядов, добросовестно исполняют наши приказы, а главное, неутомимые разведчики и прекрасные проводники. Без помощи крымских татар нам вряд ли удалось бы так быстро и оперативно, за какую-то неделю разгромить и захватить почти все основные, запрятанные в горных лесах партизанские тайные склады и базы с продовольствием.
– Татар, если говорить откровенно, настроила против себя сама советская власть. – Родель снова наполнил вином свой бокал. – Задолго до войны Советы начали широкую кампанию по выселению и оттеснению татар с плодородных земель, проводили так называемое "раскулачивание", и на этих землях создали два района, полностью заселенных одними еврейскими переселенцами из Украины и Белоруссии. В тех районах были свои газеты и школы на еврейском языке. Татары в 1930 году даже пытались оказать вооруженное сопротивление, получившее название Ускуткое восстание, но их быстро и беспощадно подавили. Так что почва, как говорится, была подготовлена, и первый приказ командующего, распространенный в Крыму, обязал солдат вермахта лояльно и уважительно относиться к татарам, к их обычаям и вере, не вести себя так, как на просторах Украины. Приказ сыграл свою положительную роль. Татары нам поверили как своим освободителям и спасителям.
Рудольф, слушая выступления высших офицеров армии, не забывал о еде. Сейчас, мысленно облизываясь, он вспоминал, как на том вечере охотно поедал сочные, горячие, таявшие во рту, малюсенькие татарские мясные пельмени, татарские плоские лепешки, вкусно пахнувшие и пышные, и его любимые баварские сосиски, сваренные и слегка поджаренные. И запивал еду ароматным красным крымским вином, взятым из еще царских винных хранилищ.
И еще он думал о том, что строго секретный государственный "План Ост" хотя и перестал быть тайной, но его никто не отменял и он претворяется в жизнь. В Крыму пока идет подготовка к его исполнению, как сказал на том вечере бригаденфюрер СС, а в Киеве Рудольф своими глазами видел, как его реализуют специальные зондеркоманды СС.
4
Еще при выезде из Берлина генерал Штейнгарт потребовал, чтобы он забыл о чувствах сострадания и жалости. "Достижение величественной исторической цели, – обретение жизненного пространства, – внушал ему генерал, – невозможно без пролития большой крови".
Путь лежал через Краков и Львов. В Львовской военной комендатуре им выдали специальные командировочные предписания для проезда в Киев, поскольку город входил в закрытую прифронтовую полосу, куда из немецкого тыла пропускали лишь отдельных лиц, имевших особо важные задания.
Многие кварталы на окраине города уцелели, но в центральной части было много разрушенных зданий, и среди развалин, кучи мусора уныло торчали уцелевшие стены. На одной из главных магистралей, на перекрестке, машину остановил военный патруль. Проходила большая колонна военнопленных. Их изнуренный, истощенный вид говорил о том, что они находились в пути уже много дней без пищи и воды.
Время от времени раздавались автоматные выстрелы. Сопровождавшие военнопленных охранники убивали каждого, кто, ослабев, не мог двигаться, падал. Охранники в форме СС, сытые, упитанные, с закатанными по локоть рукавами, подходили сзади, пускали короткие автоматные очереди и, не оглядываясь, шагали дальше.
От увиденного у Рудольфа вспыхнуло естественное чувство жалости и сострадания к несчастным и обреченным, засосало под ложечкой, но он тут же вспомнил наставления дяди-генерала, взял себя в руки, заставил замолчать это чувство, недостойное истинного арийца. Перед ним расово-неполноценные люди.
А на другой день Рудольф увидел, как претворяются пункты "Плана Ост". После приема у рейхскомиссара Коха генерала Штейнгарта и его свиты, учтивый чиновник из Главного имперского управления безопасности любезно пригласил на совместную "непродолжительную экскурсию":
– Вы убедитесь своими глазами, как осуществляется "окончательное решение" по очищению Восточного Пространства!
На штабных машинах прибыли на окраину Киева, где сеть противотанковых рвов с естественными глубокими оврагами образовывала оборонительную систему столицы Украины. В этом районе оккупационными войсками был выбран и оцеплен рядами колючей проволоки большой участок местности, имевшей короткое русское название, которое Рудольф не запомнил. Кругом много военных. Главным образом, эсэсовцев в черных мундирах. Через громкоговорители звучали, создавая иллюзию праздника, популярные и бодрые мелодии немецких песен – "Мы идем на Британию", "Слава Пруссии", "Лили Марлен"…
– На внешней и внутренней стороне, – пояснял чиновник, – охранение несут несколько рот эсэсовцев и куреней украинских националистов. Внутри действуют специальные команды службы безопасности, а точнее, эйзацкоманда 4 "А" и приданные ей подразделения.
– Кто начальник? – спросил генерал.
– Он идет к нам, – ответил чиновник.
Подошел эсэсовец высокого роста, торопливо козырнул.
– Начальник эйзацкоманды штандартенфюрер Пауль Блобель, – представился он и отрапортовал, что в ее составе 150 сотрудников, что им в помощь приданы 45‑й и 303‑й полицейские батальоны и бойцы украинского Буковинского куреня, и, не скрывая усмешки, добавил – Занимаемся переселением!
– Переселением? – не понял шутки Штейнгарт.
– Да, герр генерал!
– Сюда привозят так называемых переселенцев, которых мы переправляем в иной мир, – пояснил чиновник. – В основной массе это евреи, враги рейха, а также русские, украинцы, поляки и другие ненадежные лица, подлежащие в плановом порядке истреблению.
Одна за другой на огражденную территорию въезжали грузовые автомашины с высокими бортами, крытые брезентом. Из них торопливо выгружали людей: женщин разного возраста – от молодых девушек до преклонных старух, пожилых мужчин, подростков, детей. Малолетних детей несли на руках. Всех окружали эсэсовцы с плетками и кнутами. Требовательно звучали команды:
– Шнель! Шнель! Бистро! Бистро!
Громко звучала музыка.
А дальше действовал конвейер. Сначала все "переселенцы", один за другим, цепочкой проходили вдоль ряда столов. На одни столы складывали документы, на другие – ценности, на третьи – взятые с собой вещи. Потом, обреченных, подгоняемых эсэсовцами, которые орудовали пинками, кнутами, плетками, гнали к другим столам, где они раздевались и складывали одежду и обувь. И все молча, обреченно, покорно. Одна женщина несла отчаянно плакавшего ребенка, она его успокаивала, гладила по голове, но надрывно-визгливый голос остро вонзался в бодрые мелодии музыки…
Раздетых донага людей выстроили вдоль края глубокого рва, лицом к обрыву. Многие обнимались, прощались, а в спину им дружно трещали автоматные очереди…
Потом вдоль края шли эсэсовцы и, если на дне рва кто-то шевелился, вновь гремели выстрелы. Когда образовывалось два-три слоя трупов, саперы подрывали противоположный склон рва, и убитых засыпало замлей. И так продолжалось до тех пор, пока противотанковый ров или овраг не заполнялся доверху.
– Вся эта операция потребовала, как показала практика, значительно больше времени, чем предполагалось вначале, – деловито объяснял генералу учтивый чиновник. – Чтобы отправить в иной мир три тысячи переселенцев, нам понадобилось двое суток, а не сутки, как было запланировано.
Два года – с 29 сентября 1941 года по 29 сентября 1943 года, – ровно 730 дней, 103 недели подряд с неумолимой методичностью сюда приезжали по проторенной дороге машины, привозили людей и шло выполнение "Плана Ост". Первые пять дней убивали преимущественно евреев, а потом, 725 дней, всех подряд, русских, евреев, украинцев, заложников, партизан, подпольщиков и просто мирных жителей…
Глава восьмая
1
Капитан-лейтенант Дмитрий Слухов, немного поспав, вернулся на катер.
Ночью ходил к берегам Крыма, в Феодосию. Большие корабли, получив повреждения при выгрузке десанта, зализывали раны. Нагрузка легла на транспортники и малый военный флот по доставке боеприпасов и снаряжения десантникам. Дмитрий знал, что Алеха Громов в Феодосии, но свидеться не пришлось.
Зазвонил телефон. Слухов снял трубку:
– Слушаю!
Звонили из штаба флота, из Политуправления. По голосу узнал Ивана Грозного, так прозвали начальника орготдела капитана второго ранга Ивана Васильевича Масорина. Вцепится, словно краб клешней, и ни за что не отцепишься от него, пока не дашь согласия на то, что он задумал или чего добивается. Настырный такой политработник. Командиры многих кораблей его недолюбливали.
– Тут делегация прибыла.
– Иван Васильевич, вы же знаете, что встречать делегации не по моей части, – попытался сразу отмахнуться Слухов. – Я же только из рейса вернулся, к берегам Крыма ходил. Команда устала.
– Повторяю! Тут делегация прибыла из столицы, ясно? Важные персоны.
– Ежели из столицы, то другое дело, – сдался Слухов, понимая, что спорить и возражать Ивану Грозному бесполезно, но все же спросил: – А почему именно ко мне?
– Дельный вопрос, – пробасил Масорин и пояснил, что им нужен командир торпедного катера или морского охотника, имеющий авторитет и боевые заслуги. – В составе делегации три женщины и мужчина; две из них – журналистки центральных газет. Делегацию интересуют вопросы экономии, хотят на этот счет развернуть всесоюзное движение. Нужен застрельщик, чтобы сделал почин. Хотят расписать о нем в газетах, так что у тебя есть шанс прославиться, – пояснил политработник и добавил, что в Политуправлении столовка не ахти какая, да и кормят по талонам, так что будь гостеприимным хозяином. – Накорми делегацию по-флотски, по нашему морскому стандарту, а если попросят, то и покатай на катере. О результатах встречи доложить!
– Есть!
Дмитрий положил трубку, задумался. Последние слова политработника настораживали. Они были со смыслом, особенно "морской стандарт" и "покатай".
Слухов, встретив делегацию, повел ее в кают-компанию:
– У нас, по морскому обычаю, гостей сначала кормят, а потом беседы. Не возражаете?
Возражения не последовало.
Обед прошел, как говорят в таком случае, в теплой дружеской обстановке. Фронтовые сто граммов и "морской стандарт" – флотский борщ, перловка с мясной тушенкой и компот. Не отказались от добавки.
Женщины оказались симпатичными, поджарыми, жилистыми, как скаковые лошади, обе – журналистки. А третья – "приятной наружности", была под стать спортсменкам, специализирующимся на толкании ядра, – крупная, осанистая. Мужчина, как на флоте говорят, типичный пиджак. Он и задал вопрос:
– У вас так всегда кормят?
– Понравилось?
– Даже очень! – дружно ответили женщины.
– Обычный морской стандарт, – сказал Слухов.
Гости как-то загадочно переглянулись, как бы мысленно продолжая меж собой разговор и утверждая правильность своих намерений.
– А вы и ваши матросы довольны нормами питания? – начала первой спортсменка, как ее определил Слухов.
– Краснофлотцы не обижаются, – ответил Дмитрий и добавил: – Идет война, на большее рассчитывать не приходится.
– А на меньшее? – задал вопрос мужчина, и по всему было видно, что он неспроста интересуется вопросами питания.
Его тут же поддержали обе журналистки. Стали говорить о трудностях, которые переживают люди в тылу, где все по карточкам, а на флоте остались еще довоенные, так называемые наркомовские, продовольственные нормативы, в том числе и бортовые пайки – шоколад, сгущенка, печенье.