Партизаны должны были контролировать дороги и сельскую местность, а местное население оказывать им поддержку. А поэтому должного внимания безопасности объектов не уделяли, строгой секретности не соблюдали даже при закладке в горных лесных чащобах тайных баз, в том числе и продовольственных. Кругом же советские люди!
Не соблюдали особой секретности и в Феодосии. Руководство города направило в горный район группу активистов, подвезло необходимый строительный материал. В красивом горном урочище Кизилташ, в густом лесу, среди красивых гор и скал, была оборудована база лагеря. Построены просторные землянки для партизан, штаба, санчасти, различные склады. Запаслись продовольствием с расчетом, что в лесу будет действовать отряд в полтысячи бойцов. Командиром отряда назначили Ивана Степановича Сивоуса, партизана Гражданской войны, начальника охраны порта; комиссаром – Романа Степановича Пономаренко, начальником штаба – Емельяна Павловича Колодяжного.
– Настоящий бархатный сезон, не морской, правда, а горный! Курорт, скажу честно, после чада типографского цеха, – сказал Петрович, когда они добрались в урочище. – Живи и радуйся живой природе!
Им с Петровичем выделили отдельную землянку, в которую загодя завезли походную типографию. Землянка была вырыта на сколе горы, рядом со штабной и землянкой роты разведчиков, которой командовал Константин Сергеев, начальник городской милиции.
Но не успели они обжить свою землянку, наладить небольшую походную типографию, как грянул гром. На рассвете 12‑го близ лагеря загремели выстрелы.
– Тревога! – пронеслось по партизанскому лагерю. – Немцы!
Нападение было неожиданным. Гитлеровские части нагрянули с трех сторон: со стороны Судака, Отуз и Старого Крыма. Прошли они лесом, не замеченные партизанской охраной, по лесным звериным тропам, известным лишь пастухам, лесникам и местным жителям. Обошли дальние охранения, приблизились почти к самому лагерю. Не верилось, что немцев привели наши люди, которые пошли служить врагам, что так скоро нашлись продажные души…
Трое суток в урочище трещали выстрелы, тарахтели пулеметы, взрывались мины и гранаты, раздавались крики раненых. И горное эхо многократно повторяло клокотание грохота, разнося по округе, по ближним и дальним ущельям и горным долинам неумолкающую какофонию ожесточенного сражения.
К концу третьего дня бесконечного боя стало очевидно, что удержать оборону лагеря партизаны не смогут. Слишком неравными были силы. Положение стало критическим. И тогда командир отряда, еще недавно начальник охраны феодосийского порта Иван Степанович Сивоус, отдает приказ: идем на прорыв!
На четвертую ночь, перед рассветом, остатки партизанского отряда, неожиданно для врага, из обороны перешли в наступление, бросились в отчаянную атаку. Пошли на прорыв.
А в урочище Кизилташ, прикрывая отход отряда, остался Сергеев со своими милиционерами и пограничниками…
Вырвались из огненного кольца немногие.
Степан Громов потом не раз вспоминал ту кровавую ночь. Грохот разрывов, ослепляющий свет немецких ракет, крики, вопли, стрельбу, гулкую пулеметную стрельбу, трескотню автоматов и огненные вспышки перед тобой, прямо в тебя, в твое лицо. Кошмарная ночь, полная неожиданностей, риска, отчаяния и бег, бег, бег… Только бы не упасть, не отстать. Неизвестно куда, через колючие кусты, натыкаясь на деревья, спотыкаясь о корни, о камни… И вперед, вперед, в спасительную темноту леса…
Остатки отряда, продвигаясь по бездорожью и звериным тропам, к утру вышли к старым заброшенным казармам Эски-Юрт, которые располагались в четырех километрах от татарской горной деревушки Суук-Су соседнего Алуштинского района. Здесь временно и остановились.
Командир молча кусал губы и с хмурой грустью смотрел на временное пристанище, на уцелевших бойцов. Большинство из них, едва сюда добрались, повалилось спать на земле, под кустами, возле деревьев. Усталые, измученные, голодные…
Комиссар отряда и начальник штаба пошли пересчитывать партизан.
– Сколько? – спросил Сивоус.
– Всего сто тринадцать вместе с нами, – глухим голосом подтвердил Колодяжный и вздохнул. – Менее одной трети первоначального состава.
Первый бой – и нет больше половины отряда….
Потеряна хорошо оборудованная и оснащенная партизанская база, обустроенные землянки, склады с оружием и боеприпасами, а, главное, склады с продовольствием. Он с болезненной грустью вспоминал, как осенью завозили в Кизилташ мешки с мукой и сахаром, гречкой и пшеном, горохом, ящики с мясной тушенкой, копченой колбасой, железные бочки с подсолнечным маслом, галеты, макароны, соль, дубовые бочки вина и спирта… Ящики папирос, спичек и мешки табака. Чего только там не было! Более ста тонн! Сто тонн отборных первосортных с длительным сроком хранения продуктов! Навоевались, ничего не скажешь…
– Куда поведем людей, Иван Степаныч? – задал вопрос комиссар, понимая горькие мысли командира.
– Сам знаешь куда, на запасную, – хмуро ответил командир.
На создании запасной базы настоял комиссар. Командир ворчал, мол, в Гражданскую никаких запасных баз не было, партизанам народ помогал, так и победили. Два дня они колесили по округе, верхом на лошадях и пешком, по горным чащобам, пока не остановили свой выбор на этом пологом склоне безымянной горы, заросшей густым лесом. Гора на карте обозначалась как "высота 956".
На этом пологом склоне под горой, поросшей смешанным лесом, и начали разбивать феодосийцы свой новый партизанский лагерь. До наступления холодов, порой под дождем, успели вырыть новые землянки, оборудовать узлы обороны. Лес для перекрытия землянок рубили в стороне от лагеря и бревна перетаскивали где волоком, где несли на руках. Печи складывали не из кирпичей, а из камней, обмазывая глиной с песком. Нары и топчаны сооружали из жердей. Они получились ребристые, на них долго не полежишь, не поваляешься.
– Как новогодний морозец?
Из штабной землянки вышел Сивоус. Лицо усталое от недосыпания и забот. Но вид бодрый. Меховая шапка набекрень, полушубок нараспашку, в расстегнутый ворот гимнастерки видна полосатая матросская тельняшка.
– Ядреный, – ответил Петрович.
Из леса выскочил заяц и, не замечая людей, деловито поскакал в сторону штабной землянки. Косой не подозревал, что в этом лесу поселились люди. Сивоус улыбнулся, увидев зайца. И командир, заложив палицы в рот, залихватски свистнул. Заяц от испуга высоко подпрыгнул и опрометью, крупными скачками, кинулся в лес.
– Шустрый косой! – усмехнулся Громов.
– О чем разговор? – поинтересовался Сивоус.
– О самолетах. Немец зачастил летать в одну сторону, вроде на Феодосию иль Керчь, – сказал Степан Громов. – К чему бы это?
– С утра третья группа летит, – добавил Петрович.
По небу плыли, подгоняемые ветром, словно льдины по морю, тяжелые серые тучи. Обгоняя облака, строем летели самолеты с белыми крестам на темных крыльях. Гул моторок глухо доносился в урочище.
– Там что-то серьезное, если зачастили бомбардировщики, – произнес Сивоус. – Надо разобраться.
Зимнее утро набирало силу. Над отдельными землянками, как из сугробов, тихо струился голубой дымок. Деревья, опушенные снегом, как будто уснули в своем белом наряде. Кругом царила зимняя лесная тишина. Ее изредка нарушали певучие голоса голодных соек да равномерный стук неутомимых дятлов.
Из заснеженной чащи вышла группа вооруженных партизан. По внешнему виду, по тому, как они бодро шагали и громко переговаривались, было видно, что они успешно провели боевую операцию.
– Товарищ командир, разрешите доложить! – громко чеканя каждое слово, рапортовал Василий Шалыков. – Задание выполнили! Устроили фрицам новогодний подарок!
Усы, брови и борода в изморози, шапка и полушубок в снегу. Видно, нелегко достался ему и его бойцам ночной рейд. А глаза веселые, взгляд уверенный. Служил Василий на Черноморском флоте матросом, работал на заводе. Крепкий, подвижный, смелый.
– Рассказывай! – повелел Сивоус.
Василий рассказал, как ночью вышли на шоссейку из Феодосии между деревнями Бахчи-Эли и Ортланом, как в лесу устроили засаду. Ждать пришлось недолго. На рассвете, часов в семь, со стороны Феодосии послышался шум моторов. А вскоре одна за другой показались три грузовые автомашины, крытые брезентом. В таких обычно немцы перевозят солдат. С горы они мчались на бешеной скорости. Подпустили на полсотни метров и открыли прицельный огонь, в первую очередь по кабинам. Первыми выстрелам были убиты водители, и три машины, одна за другой, повалились в придорожную канаву. Из кузовов стали выскакивать фашисты и сразу попали под партизанские пули. Через десять минут все было кончено.
– На месте осталось шестьдесят четыре трупа, – закончил рассказ Василий, – машины подожгли.
– Потери? – спросил командир.
– Без потерь! – бодро ответил Шалыков.
– Молодцы! – похвалил Сивоус.
А Василий, немного подумав, сказал:
– Не могу понять одного. Ехали фрицы в солдатской машине, а на поверку вышло, что все убитые – сплошь офицеры. По шинелям и погонам сразу видно. Шпарили без охраны. Так вроде еще не было, чтоб офицеры и без охраны. А у троих под шинелями не мундиры, а нижнее белье. Вроде, выходит, офицерики драпали поспешно. От кого, интересно? Может, там, в Феодосии, заварушка какая-то, а?
– Будем выяснять, – сказал командир и повелел, – а сейчас в столовую отдыхать!
На следующий день картина прояснилась. Пришли связные из Центрального штаба во главе с Иваном Гавриловичем Геновым, командиром соседнего, второго партизанского района. Он и сообщил радостную весть:
– Под Новый год наши высадили морской десант в Феодосии!
3
Алексей Громов сбавил шаги и невольно остановился около небольшого старого дома, сложенного из белого ракушечника. Здесь, в районе Карантина, много таких старых домов. Громов посмотрел в даль знакомой улицы, всегда веселой, людной, опрятной, а сейчас угрюмой, замусоренной, безлюдной. Дома, опечаленные, хмурые, с закрытыми ставнями, у многих окна забиты досками, фанерой.
Над домами с нудным воем пронесся немецкий бомбардировщик. Снова начиналась бомбежка города и порта. От взрывов подрагивала земля, с деревьев осыпался снег.
"Где-то поблизости в городе притаилась сволочь, – зло подумал он, – и сигнализирует немца о прибытии новых транспортов!" А с началом бомбежки из подвалов и тайников выползали недобитые гитлеровцы. Рядом раздавались выстрелы и короткие автоматные очереди.
В чуть приоткрытую калитку выглянул курносый мальчуган. Большая, видимо, отцовская шапка-ушанка наползала ему на глаза. Увидел Алексея, он обрадовался и прокричал:
– Дяденька! Дяденька моряк! В том доме два фашиста!
– В каком?
– Вон в том, – он указал рукой, – что напротив!
Алексей в одно мгновение пересек улицу и оказался у входной двери. Из дома донесся отчаянный детский плач. Алексей ударил прикладом автомата в деревянную дверь:
– Открывай!
Из-за двери послышался женский голос:
– У двери немец с автоматом, он душит меня…
– С какой стороны он стоит?
– С левой, где петля… Не души меня, гад! Ой-ой!
Алексей вскинул автомат и резанул очередью сверху вниз по левой части двери.
– Упал…Бегите во двор, к окнам! Там второй…
Громов метнулся во двор. Долговязый рыжий немец в расстегнутом сером мундире, на котором болтались две медали, успел выпрыгнуть из окна и приземлился прямо на колючий куст роз и выронил свой шмайсер. Чертыхнувшись, он вскочил на ноги.
Алексей вскинул автомат. Но вместо выстрела раздался сухой щелчок. Патроны кончились!
Гитлеровец злорадно усмехнулся. У него оказался хороший слух. Он выхватил тесак, традиционный штык-нож, и уверенно кинулся на моряка. Алексей легко и привычно отклонился, как делал не раз на ринге при лобовой атаке соперника, и правой рукой провел встречный прямой удар.
Но и немец оказался не простак. Он, в свою очередь, тоже успел увернуться от кулака боксера. И снова бросился в атаку. Молча и зло. Тускло сверкнуло лезвие тесака. Алексей едва успел отклониться и, не теряя времени, перенес вес тела на правую ногу, а левой шагнул вперед и чуть в сторону, с поворотом тела. Провел рискованный и сложный прием, который в боксерских кругах называют "тур вальса". Не каждый боксер в ходе схватки способен применить его. И в следующий миг Алексей оказался рядом с противником, почти вплотную с ним. Ударил по корпусу, коротким взрывным ударом в солнечное сплетение. Немец охнул и невольно согнулся. Громов к первому удару добавил второй. Быстро, автоматически провел удар снизу. Немец, как подброшенный мощной пружиной, взмахнул руками и плашмя, словно мешок с песком, спиной рухнул на густой куст роз.
"Все! Нокаут! – мелькнуло в голове Алексея. – Скоро не очухается!"
И еще подумал о том, что легко отделался. Могло быть хуже. Перевел дух. Надо же, патроны кончились… Вытер тыльной стороной ладони пересохшие губы. Посмотрел на гитлеровца. Тот не шевелился. Боксерским взглядом определил, что килограммов за девяносто потянет… Чистый тяжелый вес! Отвоевался, захватчик! Добивать лежачего немца не стал. Не захотел. Не в его правилах бить лежачего.
Алексей нагнулся, взял из рук немца тесак. Срезал кусок веревки, на которой вешали выстиранное белье. Перевернул гитлеровца на живот, завернул руки и связал их морским узлом. Потом и ноги спутал. Поднял шмайсер и зашагал к калитке. "Надо патрульных сюда прислать, – решил он, – пусть заберут и доставят фрица на сборный пункт для военнопленных". И еще подумал, что нечего ему шляться под бомбежкой и нарываться на такие неприятности.
Родной портовый город жил страхом и тревогой. Налет продолжался. С протяжным надрывным воем бомбардировщики, один за другим, пикировали на порт. Ухали разрывы бомб, отрывисто и торопливо стреляли зенитки, захлебывались крупнокалиберные пулеметы. И в этой напряженной какофонии Алексей привычным ухом артиллериста уловил глухие хлопки миномета. Он насторожился, прислушался. Стреляли из миномета, и где-то рядом, возможно, из соседнего двора. Слали мину за миной в порт, где идет разгрузка транспортов.
– Повылазили, гады, из щелей, – выругался боксер.
Решение пришло само собой: надо залезть на крышу ближайшего дома и сверху определить, где оживилось осиное гнездо, откуда ведут минометный обстрел. И направить в тот двор патрульных моряков, чтобы разделались с минометчиками.
Алексей осмотрелся. У ближайших домов высокие заборы и крепкие ворота. На стук не откроют. А у него ни одной гранаты, да и патроны в автомате кончились. Хорошо, что хоть немецкий прихватил. Передернул затвор, убедился, что есть патроны. Как же быть?
Взгляд остановился на старой акации, что росла близко от каменного забора. Он в напряженных ситуациях не привык долго размышлять. В боевой обстановке, как в бою на ринге, надо быстро принимать решение и действовать. Влезть на старую акацию ему не составляло большого труда. А дальше все просто. С забора перебрался на крышу дома, густо покрытую снегом. Сверху открывался вид на ближайшие дворы, на порт. А в порту, несмотря на бомбежку, шла разгрузка крупного транспортного судна.
Осторожно ступая по скользкой под слоем снега черепице, Алексей взобрался на конек крыши. И оттуда заглянул вниз во двор. И тихо присвистнул. Он увидел гитлеровских минометчиков. Немцы деловито и уверенно палили из двух минометов.
– Счас, гады недобитые, дам прикурить! – ругнулся Громов.
С крыши он видел, как со стороны порта по улице уже бежала группа вооруженных моряков. Их черные бушлаты были хорошо видны на заснеженной улице. Алексей порадовался, что наши успели засечь минометчиков.
– Счас дам прикурить, гады!
Он поспешил к трубе, чтобы за ней укрыться и сверху пальнуть из автомата по минометчикам. И тут произошло то, чего Алексей меньше всего предполагал и ожидал. Он оступился и поскользнулся на обледенелой черепице. На мгновение потерял равновесие. Нелепо взмахнул руками. Шлепнулся на задницу и, по склону крыши, как с ледяной горки, заскользил вниз, увлекая за собой лавину черепицы и снега.
– Хенде хох! Руки вверх! – падая с крыши, успел выкрикнуть Громов и пустил короткую очередь из немецкого автомата.
С шумом и грохотом, окутанный снежным облаком Громов свалился во двор, на головы минометчиков. Немцы, увидев матроса, на мгновение оторопели и в панике отпрянули от минометов. Алексей удачно приземлился, вскочил на ноги, вскинул автомат, двумя ударами сбил с минометов прицельные устройства и властно заорал:
– Хенде хох!
Трое солдат поспешно вздернули руки вверх. А другие минометчики, видя, что следом за моряком никто с крыши не прыгает, тут же кинулись к Алексею. Громов в упор, короткими очередями из автомата, уложил двоих и, отстреливаясь, попятился к воротам.
Тут на подмогу ему и подоспела группа десантников-моряков. Те минометчики, которые не сдались, были уничтожены в короткой схватке.
Пятерых пленных обыскали, отобрали оружие.
– Еще есть один, – сказал Громов
– Этот откуда еще взялся? Мы ж вроде всех, кто не сдался, прикончили?
– Тут рядом, – ответил Алексей, – лежит связанный.
– Где?
– В соседнем дворе.
Главстаршина повернулся к пленным:
– А ну-ка, фрицы, едрена вошь, берите энтого гаденыша и своим ходом тащите на сборный пункт!
Четверо пленных подхватили связанного немца и, тихо ругаясь меж собой, понесли.
На широком, скуластом, обветренном лице главстаршины светилась улыбка. Он был доволен не только победным исходом короткого боя, но, главное, тем, что смог быстро выполнить приказ: обнаружить вражеские минометы и ликвидировать их.
– Ты с нами? – спросил главстаршина.
– Нет, – ответил Алексей. – Сами сдавайте фрицев, а мне в штаб надо.
Такой поворот дела вполне устраивал главстаршину. Взятие шестерых пленных и ликвидация двух минометов, естественно, тянули на серьезное поощрение или даже награду.
– Держи лапу, будем знакомы, – сказал он Громову. – Старшина первой статьи Иван Денисов! Заглядывай к нам на чаек.
– Алексей Громов. Старшина первой статьи, – в свою очередь, назвал себя Алексей.
– Ты случайно не из Новороссийской базы?
– Нет, из Севастополя, – ответил Громов и добавил: – Пока, братишки!
– Пока, братишка! – попрощался Денисов. – Кувалда у тебя приличная! Фриц до сих пор не очухался.
– Старшой, ты что ж, не признал его? – спросил командира высокий худощавый моряк в шапке, надвинутой на самые брови, когда Алексей удалился.
– Не, – ответил Денисов.
– Это ж сам Алексей Громов! Гордость флота! – уточнил высокий моряк. – Чемпион всего Военно-морского флота Советского Союза! Я сразу его приметил. Но не поверил, что это он самый. А как назвал он себя, сразу обрадовался. Он!
– Неужто он?
– Ага! Он самый! Знаменитый боксер! Первая перчатка! О нем газеты флотские писали и фотку его печатали.
– Я и вижу, что физия знакомая. Выходит, и он, знаменитый чемпион, в десантуре, как и мы?
– Чему удивляться? В десант, в отряд первого броска, отбирали лучших. Забыли, что ли, сколько комиссий, проверок проходили? – И с нескрываемой гордостью закончил: – Надо в бригаде рассказать, кого мы тут встретили!
Моряки проводили Алексея восторженными взглядами.