Графиня Иоанна уехала с этого бала принца Субиза не только взволнованная, но даже злобная. Хорошенькое лицо ее изредка подергивалось какой-то судорогой от того гнева, который клокотал в ней. Она не легла спать, переоделась, дождалась рассвета и в одежде совершенно иной, необыденной, то есть в простом черном платье и под густым вуалем, пешком одна-одинешенька двинулась через весь Париж. Она почти бежала по узеньким улицам в самый грязный и опасный квартал предместья Св. Антония. Ей нужно было немедленно вытребовать своего страшного помощника Канара и с этим извергом, у которого руки бывали не раз в человеческой крови, обсудить серьезнейшее дело.
Канар явился в притон, или в бюро управления, госпожи Реми, общей начальницы их шайки, не раз спасавшей многих из них от рук тюремщиков и палача.
Замечательно было то, что вся шайка госпожи Реми не знала, что она графиня Ламот. Однако Роза и доктор бывали иногда на квартире графини и знали ее общественное положение. Канар только подозревал, что госпожа Реми не простая женщина. Однажды, стоя близ подъезда ратуши во время съезда на празднество ради того, чтобы в толпе стащить что-нибудь из кармана какого-нибудь зазевавшегося прохожего, Канар увидел даму, выходившую из блестящего экипажа с ливрейными лакеями, и легко признал синеокую и чернобровую хозяйку глухого тупика предместья Св. Антония.
"Так вот ты какова!" – подумал Канар и стал служить госпоже Реми еще усерднее.
На этот раз Канар стал отговариваться от поручения г-жи Реми.
– Ей-богу, дело не по мне, – говорил он. – Тут нужна хитрость, а я человек прямой, честный…
Иоанна невольно улыбнулась наивности изверга, говорившего о своей честности.
– Пустое! Вы все справите хорошо. Я за вас ручаюсь.
– Могу вас уверить, сударыня, и уже не в первый раз, что обманывать людей гораздо мудренее, чем резать, – глубокомысленно проговорил злодей.
Однако после долгого совещания г-жи Реми с Канаром и ее убедительных просьб это исчадие столицы отправилось по новому поручению. Он должен был разыскать место жительства и втереться в дружбу с прислугой одного иностранца, пребывавшего в Париже.
Канар пошел искать дом графа Калиостро.
В сумерки Иоанна была снова дома и ждала к себе своего возлюбленного.
Когда Уазмон вошел к графине в гостиную, она встретила его с лицом, почти искаженным гневом.
Красивый мушкетер, напротив, был добродушно-весел, и глаза его сияли ясно и беззаботно.
– Что с вами? – спросила графиня, не здороваясь и даже с удивлением меряя гостя сухим взглядом. – Разве есть что новое?
– Ничего… – отозвался Уазмон, тоже удивившись.
– Ничего… Это я знаю. Ровно ничего, – резко произнесла она. – Ноль! У вас – ноль! И мне от вас – ноль! И наконец, вы сами есть и будете всегда – ноль!
– Спасибо! – добродушно произнес Уазмон.
– Чему же вы улыбаетесь? Чему вы радуетесь?
– Я не радуюсь… Но что же делать?.. Не плакать же.
– Нет. Вы радуетесь!.. Отчего вы так спокойны? Подумаешь, какой счастливец! Как же? Глупая судьба знакомит его с красавицей девушкой, с девчонкой, у которой сокровища, миллионы, свое целое королевство поместьев, свой флот кораблей, как у иного монарха. У нее, одним словом, во владении целый сказочный клад… А он настолько глуп, что не умеет даже ее влюбить в себя.
Иоанна, пылая гневом, отошла и отвернулась.
– Что ж я могу сделать. Оказалось, что маркизу Эли д'Оливас гораздо мудренее в себя влюбить и взять, чем графиню Ламот! – колко отозвался мушкетер.
– Это дерзость… и глупая. Как и все, что вы говорите… Что вы намерены предпринять теперь?
– Ничего. Что же я могу?
– Как?! – воскликнула Иоанна. – Получив отказ от этой девчонки, преспокойно этим удовольствоваться! Вы с ума сходите!..
– Но что же я…
– Молчите… Молчи. Ты меня из всякого терпения выведешь! – воскликнула вне себя Иоанна. – Я готова броситься на тебя и дать тебе пощечину как глупцу и трусу.
И молодая женщина, с трудом сдерживая порыв злобы, который, казалось, душил ее, бросилась в кресло.
– Успокойся, ради Бога! – спокойно произнес Уазмон. – Я сделаю все, что ты прикажешь. Зачем же так сердиться? Ведь я не отказываюсь действовать. Приказывай, и я буду повиноваться.
– Еще бы… Я бы желала видеть, как ты не станешь повиноваться, если я прикажу.
И молодая женщина презрительно усмехнулась.
– Ты должен хоть зарезать ее, а взять! Она должна… то есть ее состояние должно принадлежать тебе. Понимаешь – должно! Зарежь эту девчонку, а добудь ее миллионы…
– Толку мало будет, если я с убийства начну… – улыбнулся мушкетер.
– Да… А я все-таки предвижу, что если не начать, то кончить придется так… Убийством! – раздражительно произнесла Иоанна.
– Кого же мы будем убивать… Норича разве?.. Ну это знаешь… того… Я думаю…
Но Иоанна резко прервала Уазмона вопросом:
– Ну, отвечай: что графиня Калиостро? Тоже ничего. Тоже толку нет.
– Напротив. Графиня Лоренца уже назначила мне свидание. Я с этим к тебе шел…
– Где?
– В улице Мольера, дом с белыми колонками, где трактир Золотой Луны.
– В трактире? Уединенное выбрали место… Что, она еще глупее тебя?
– Извини. В верхнем этаже этого дома живет старуха цыганка, гадальщица… Если за Лоренцой будут следить, то у нее будет оправдание. Я же уговорил ее быть в этом доме, а не в другом потому, что знаю эту гадалку давно и она выдаст нам Лоренцу с головой. Я уже распорядился, предупредил ее, занял две комнаты рядом, даже заплатил вперед. Одна для нас, другая для тебя…
Наступило молчание.
– Что ж. Вы все сердитесь, графиня, – снова заговорил мушкетер умышленно жалобным голосом. Подойдя к сидевшей Иоанне, он опустился перед ней на колени и стал целовать ее красивые руки.
– Если б я была мужчиной! Боже мой! Если б я была в мундире мушкетеров короля и вдобавок с твоим лицом и стала бы ухаживать за этой испанкой – у меня было бы теперь… Все!.. Вообще. Если б я была мужчиной!..
– Не жалейте, ваше сиятельство, что вы не мужчина, – улыбаясь, проговорил Уазмон, нагибаясь и продолжая целовать руки красавицы. – Слава Богу, что вы женщина. И красивая, изящная женщина…
– Это почему?
– Потому что, будучи мужчиной, вы уже давно были бы узником Бастилии.
Иоанна не ответила ни слова, но после долгой паузы выговорила, тихо кладя красивую руку на склоненную к ней голову Уазмона:
– Да. Я буду непременно и скоро, мой милый младенец, или швырять, или выкапывать золото и серебро…
– Ну, признаюсь… – наивно воскликнул мушкетер. – На этот раз я не понял ничего из твоих слов.
– Я буду, глупый… обладательницей громадного состояния или каторжницей в рудниках…
Часть вторая
I
Между предместьем Св. Антония и грозной Бастилией, почти за несколько шагов от зубчатой стены крепости, в улице Сен-Клод, не вполне еще застроенной домами, стоял довольно больших размеров дом, отделенный от улицы большим двором и от соседей – большим садом. Таких домов было немного в Париже. Он принадлежал очень богатому буржуа и сдавался внаймы иностранцам высокого полета.
Теперь он был занят чужеземцем, богатым и знатным, к тому же с именем, которое становилось знаменитым и громким. Это имя повторялось с известного рода если не почетом, то изумлением во всем Париже. Более всех интересовались чужеземцем, поселившимся в Париже, верхние слои общества и даже придворный круг. Этот чужеземец был уже знаменитостью во всей Европе, которую он исколесил вдоль и поперек.
Это был граф Александр Калиостро.
Всякий день на дворе его дома появлялись всякого рода экипажи, блестящие кареты сановников; за ними вслед приходил пешком серый люд и простонародье. Одинаково радушно принимал иностранец и принца крови, и чернорабочего. Днем дом бывал открыт, а ввечеру весело и ярко светился огнями. Многочисленная прислуга суетно шумела по дому, исполняя приказания хозяина, принимая гостей. Но изредка, за час или за два до полуночи, огни в доме гасли, окна задергивались толстыми, непроницаемыми занавесками, люди огулом изгонялись вон в соседний флигель. В большом доме оставался сам хозяин с женою, но вместе с ними оставались и его гости, не превышавшие никогда числа десяти или двенадцати за раз. Дом темнел, замирал, как бы, казалось, отходил ко сну, как бы спал глубоким сном, но экипажи гостей, ожидавшие на дворе, свидетельствовали, что в этом доме, среди его затишья и мрака, совершается что-то. И не только людям и прислуге, но и многим в Париже было известно, что в эти часы хозяин дома, маг и кудесник, входит в сообщение с самим сатаною.
После своей женитьбы Калиостро, не останавливаясь нигде более двух-трех месяцев, посетил все столицы и все крупнейшие города Европы, кроме Парижа. Сюда же, в этот центр умственной жизни Европы, он решил явиться, уже нашумев во всем цивилизованном мире. Молва о нем достигла Парижа прежде его появления. И вот теперь, уже целую зиму, колдун, маг, кудесник, наперсник сатаны, вызыватель мертвых, астролог и алхимик был среди парижан и сводил с ума самых благоразумных людей всех слоев общества. Кроме того, граф Калиостро был основатель и главный мастер, или председатель, новой масонской ложи, именовавшейся египетской, учрежденной с благословения великого Кофта.
Помимо репутации кудесника немало содействовали его успеху два других обстоятельства. Молодежь Парижа всех слоев общества бежала поглядеть на красавицу Лоренцу и влюбиться в нее, потому что это было в моде. В особенности нашумела графиня Лоренца после того, как в Париже состоялись из-за нее две дуэли, со смертельным исходом в обоих случаях. Причиной дуэли был спор о том, какие у нее глаза: синие или голубые? Пожилые дамы, даже высшего света, искали случая познакомиться с нею; первые являлись с визитами по другой причине. Все единогласно признавали, что Лоренца замечательная красавица, а в то же время всем было известно и все верили, что Лоренце 115 лет. Сохранила же она красоту свою целое столетие благодаря снадобью, изобретенному ее мужем. И десятки пожилых женщин-красавиц sans retour бежали приобрести, ценою золота и унижения, это снадобье.
К графу шли всякий за своим. Всем было известно, что у него несметное богатство, так как он сам, при помощи алхимии, делает золото и бриллианты. Одни спешили на его великолепные обеды и ужины, другие – чтобы поправить при помощи алхимии свои пошатнувшиеся состояния, третьи, посмелее, – чтобы войти через него в сообщество с духами и мертвецами. Наконец, большая часть, и в особенности простой народ, шли не к алхимику, а к замечательному медику. Невероятные излечения графа-доктора, почти сверхъестественные, были известны во всем Париже. Молва о них опередила еще его появление, а теперь несколько случаев подтвердили эту молву. Вдобавок кудесник-доктор, возвращая едва живых и умирающих к жизни, делал это всегда даром. Ни разу ни с одного больного, богатого или бедного, не взял он ни единого гроша. Так говорила молва.
Многие благоразумные люди, и в высшем круге, и среди буржуазии, пожимали плечами, презрительно усмехались или даже сердились, когда при них говорили о кудеснике Калиостро. Они объясняли все очень просто. Графиня Лоренца была для них только развратная женщина, которою торговал ловко ее муж, сам же он был шарлатан и талантливый фокусник. Его чудесные исцеления совершались всегда в среде простонародья, а два опыта исцеления в высшем кругу не удались. Эти благоразумные люди доходили до того, что уверяли, но бездоказательно, что граф Калиостро нанимает людей-полубродяг из предместья Св. Антония и заставляет их разыгрывать роли больных, умирающих, а иногда даже мертвых, чтобы над ними показать свои чудеса.
Так или иначе, но пребывание графа-кудесника в Париже было темой всех разговоров. Всюду, на вечерах и сборищах, при его имени поднимался спор, доходивший иногда до ссор, и в результате получалась стоустая молва, бегавшая по всему Парижу, и результат неумолкаемой молвы – слава.
Вскоре после появления графа Калиостро в Париже к нему, конечно, явилась одна из первых, чтобы познакомиться, великосветская красавица с голубыми глазами и черными бровями. Кому же, как не графине Иоанне Ламот, и следовало бежать тотчас к волшебнику, делающему золото из простой смеси разных порошков и создающему тысячные бриллианты из простых углей.
Разумеется, Иоанна не была из числа тех наивных людей, которые верили, что граф – наперсник сатаны на земле, и если она бросилась поклониться ему, то совершенно по иным причинам: она видела в нем замечательную, неоцененную "своего поля ягоду". Но визит этот был неудачен. Калиостро принял графиню холодно, а когда она явилась во второй раз познакомиться с его женой, то не была принята. Графиня Лоренца сказалась больной.
Иоанна смутилась и готова была верить в ясновидение этого кудесника. Она не отчаивалась в успехе, но была все-таки озадачена.
– Неужели он прочел у меня на сердце, что я такое?! – смущенно говорила себе графиня Ламот – госпожа Реми. – Но я знаю, как победить тебя! – решила она.
II
В этом доме, который прежде ничем не отличался от других полузагадочных домов и на котором теперь лежала печать таинственности, было все-таки одно существо, которому в жизни выпала незавидная доля. Существом этим, совершенно несчастным, была молодая, красивая Лоренца.
Когда-то у отца в доме она была совершенно счастлива. Ей предстояла простая и мирная жизнь, но светлая будущность. Но однажды, работая у окна, она попала на глаза авантюристу-кудеснику и, сделавшись графиней Калиостро, поневоле начала совершенно не идущую к ее характеру и наклонностям жизнь, исполненную всяких треволнений. Лоренца была от природы кроткая и совершенно слабовольная женщина. В руках такого человека, как Калиостро, всякая женщина была бы воском, из которого он мог лепить все, что ему вздумается; тем более и тем легче сделалась рабою мужа впечатлительная, наивная и тихая Лоренца.
Жизнь ее, после замужества, прошла в постоянных странствованиях по всей Европе. Это была не жизнь, а вечное мытарство, вечный круговорот среди постоянно сменявшихся обстановок, обществ, лиц и национальностей. Не успевала наивная, отчасти даже и глупенькая Лоренца привыкнуть к обстановке в Лондоне, как муж ее, как бы сжигаемый страстью к перемене места, стремился в Германию, из Германии бежал в Испанию. Противодействовать мужу, убедить поселиться где-нибудь и жить на одном месте Лоренца, конечно, не могла. Она, как и все недалекие, но чувствительные женщины, слепо повиновалась мужу. Ей и на ум не приходило сначала, прав ли он во всем том, что делает сам и что требует от нее.
"Так, видно, следует", – думала она.
Однако изредка стало являться у нее чувство утомления от вечных странствований, иногда и чувство одиночества. Она тоскливо озиралась кругом себя, вспоминала свое девичество и со слезами на глазах думала о своем прошлом, о жизни в Риме, в родительском доме, в кругу родных и знакомых. Ей часто казалось, и за последнее время в особенности, что муж ее не любит, что она для Калиостро игрушка или того хуже – орудие для достижения всяких разнородных целей.
Несмотря на свою наивность, она чувствовала всю неприглядность того, что муж заставлял часто ее делать. Спрашивая себя, любит ли она мужа, Лоренца должна была мысленно отвечать себе, что если и любит, то не так, как могла бы любить другого человека, не так, как любила бы двоюродного брата, брак с которым расстроился после знакомства с Калиостро.
Все эти думы, тоскливое существование и душевное одиночество привели к тому, что Лоренца чувствовала теперь себя способной вдруг привязаться к кому-нибудь и искренно полюбить, даже настолько страстно, чтобы бросить вечно кочующего мужа. Эти тайные думы особенно преследовали Лоренцу всю последнюю зиму в Париже. Все более вдумываясь в свое положение, молодая женщина пришла к убеждению, что она, собственно, еще и не испытала того чувства, на которое была способна. Она еще не любила…
За это время однажды красивая римлянка, часто ходившая в церковь, встречала в соборе Парижской богоматери молодого человека в мундире мушкетеров короля. Он обратил на себя ее внимание тем, что с первой же встречи преследовал ее упорно от собора и до того дома, который они наняли. Несколько дней подряд всюду, куда ни отправлялась Лоренца, она встречала того же красивого мушкетера. Каким образом узнавал он время ее отлучек из дому и место, куда она должна была идти, она не могла понять. Это было своего рода колдовство.
А колдовали тут Иоанна и Канар, который был приятелем прислуги графа. Однако в продолжение довольно долгого времени, несмотря на то что мушкетер всячески старался заговорить с нею и познакомиться, Лоренца стыдливо избегала и уклонялась от него. Но всему на свете есть предел… Лоренца не устояла наконец и сдалась упорному ухаживателю. Уже раза три отвечала она на вопросы преследующего ее мушкетера, узнала, что он кавалер де Уазмон, дальний родственник герцогини Шеврез, и, следовательно, аристократ. Все это, вместе с изящной внешностью и молодостью нового страстного поклонника, подействовало на скучающую и недовольную жизнью красавицу.
Наконец, однажды встретив Лоренцу снова в соборе, Уазмон стал умолять ее согласиться на свидание в одной частной квартире его близкого, как говорил он, родственника и друга. Лоренца отказалась наотрез… Через день после этого бурная сцена с мужем, его грубости, незаслуженные упреки и оскорбительные подозрения настолько возмутили кроткую Лоренцу, что при следующей встрече с Уазмоном она согласилась быть в условленном месте на свидании.
Она наивно не догадывалась, что уже страстно любит этого Уазмона.
Через два дня Лоренца была в улице Мольера, в маленькой горнице, смущенная, но счастливая, наедине с возлюбленным. Среди их беседы, к ужасу несчастной, на пороге появилась красивая дама, бросилась к ней и, осыпая ее упреками, грозя мщением, оглаской, даже кинжалом, объявила ей, что она, чужеземка и бродяга, заплатит ей дорого за измену возлюбленного.
Уазмон хотел было взять Лоренцу под свою защиту, но незнакомка грозно крикнула на мушкетера, не позволила ему вымолвить ни слова и потребовала, чтобы он немедленно вышел из комнаты.
Перепуганная Лоренца в каком-то оцепенении осталась с глазу на глаз с изящной, но антипатичной женщиной. Красивое лицо незнакомки показалось ей настолько злым, что она считала эту соперницу способною на всякую месть и на всякое злодеяние.