Полное собрание стихотворений - Афанасий Фет 20 стр.


"Смотри, красавица, - на матовом фарфоре…"

Смотри, красавица, - на матовом фарфоре
Румяный русский плод и южный виноград:
Как ярко яблоко на лиственном узоре!
Как влагой ягоды на солнышке сквозят!

Одна искусная рука соединяла,
Одно желание совокупило их;
Их розно солнышко и прежде озаряло, -
Но дорог красоте соединенья миг.

1843

Цыганке!

Молода и черноока,
С бледной смуглостью ланит,
Проницательница рока,
Предо мной дитя востока,
Улыбаяся, стоит.

Щеголяет хор суровый
Выраженьем страстных лиц;
Только деве чернобровой
Так пристал наряд пунцовый
И склонение ресниц.

Перестань, не пой, довольно!
С каждым звуком яд любви
Льется в душу своевольно
И горит мятежно-больно
В разволнованной крови.

Замолчи: не станет мочи
Мне прогрезить до утра
Про полуденные очи
Под навесом темной ночи
И восточного шатра.

1844

"На водах Гвадалквивира…"

На водах Гвадалквивира
Месяц длинной полосой;
От незримых уст зефира
Влага блещет чешуей…

Всё уснуло… лишь мгновенный
Меркнет луч во тьме окна,
Да гитарой отдаленной
Тишина потрясена,

Да звезда с высот эфира
Раскатилася дугой…
На водах Гвадалквивира
Месяц длинной полосой.

1844

"Рассказывал я много глупых снов…"

Рассказывал я много глупых снов,
На мой рассказ так грустно улыбались;
Многозначительно при звуке странных слов
Ее глаза в глаза мои вперялись.

И время шло. Я сердцем был готов
Поверить счастью. Скоро мы расстались, -
И я постиг у дальних берегов,
В чем наши чувства некогда встречались.

Так слышит узник бледный, присмирев,
Родной реки излучистый припев,
Пропетый вовсе чуждыми устами:

Он звука не проронит, хоть не ждет
Спасенья, - но глубоко вздохнет,
Блеснув во мгле ожившими очами.

1844

В альбом

Я вас рассматривал украдкой,
Хотел постигнуть - но, увы!
Непостижимою загадкой
Передо мной мелькали вы.

Но вы, быть может, слишком правы,
Не обнажая предо мной, -
Больны ль вы просто, иль лукавы,
Иль избалованы судьбой.

К чему? Когда на блеск пурпурный
Зари вечерней я смотрю,
К чему мне знать, что дождик бурный
Зальет вечернюю зарю?

Тот блеск - цена ли он лишенья -
Он нежно свят - чем он ни будь,
Он дохновение творенья
На человеческую грудь.

1844

"Я говорил при расставаньи…"

Я говорил при расставаньи:
"В далеком и чужом краю
Я сохраню в воспоминаньи
Святую молодость твою".

Я отгадал душой небрежной
Мою судьбу - и предо мной
Твой образ юный, образ нежный,
С своей младенческой красой.

И не забыть мне лип старинных
В саду приветливом твоем,
Твоих ресниц, и взоров длинных,
И глаз, играющих огнем.

Август 1844

Песнь пажа
(Из времен рыцарства)

Говорят, мой голос звонок,
Говорят, мой волос тонок, -
Что красавец я;
Говорят, я злой ребенок, -
Бог им в том судья!

Мне сулят во всём удачу,
Судят, рядят наудачу, -
Кто их разберет!
А не знают, как я плачу
Ночи напролет.

"Он дитя" - меня балуют,
"Он дитя" - меня целуют.
Боже мой! Оне
И не знают, что волнуют,
Мучат всё во мне.

Целовал бы, да не смею,
Прошептал бы, да робею,
Этим всё гублю…
А давно сказать умею:
"Я люблю! люблю!"

1845

"Вижу, снова небо тмится…"

Вижу, снова небо тмится,
Немощь крадется по мне,
И душе моей не снится
Ничего по старине.

Как пятно, темно и хладно,
Не поя огня в крови,
Смотрит грустно, беспощадно
На меня звезда любви.

И не знаю, расцвету ли
Для порывов юных дней,
Иль навек в груди уснули
Силы гордые страстей?

И чего змея раздора
Ждет от сердца моего:
Униженья, иль отпора,
Или просто ничего?..

1845

"Я вдаль иду моей дорогой…"

Я вдаль иду моей дорогой
И уведу с собою вдаль
С моей сердечною тревогой
Мою сердечную печаль.

Она-то доброй проводницей
Со мною об руку идет
И перелетной, вольной птицей
Мне песни новые поет.

Ведет ли путь мой горной цепью
Под ризой близких облаков,
Иль в дальний край широкой степью,
Иль под гостеприимный кров, -

Покорна сердца своеволью,
Везде, бродячая, вольна,
И запоет за хлебом-солью,
Как на степи, со мной она.

Спасибо ж тем, под чьим приютом
Мне было радостней, теплей,
Где время пил я по минутам
Из урны жизненной моей,

Где новой силой, новым жаром
Опять затрепетала грудь,
Где музе-страннице с гусляром
Нетруден показался путь.

Апрель 1845

"При свете лампады над черным сукном…"

При свете лампады над черным сукном
Монах седовласый сидит
И рукопись держит в иссохших руках
И в рукопись молча глядит.

И красное пламя, вставая, дрожит
На умном лице старика;
Старик неподвижен, - и только порой
Листы отгибает рука.

И верит он барда певучим словам,
Хоть дней тех давно не видать:
Они перед ним, в его келье немой, -
Про них ему сладко читать…

И сладко и горько!.. Ведь жили ж они
И верили тайной звезде…
И взор на распятье… И тихо слеза
Бежит по густой бороде…

1846

Воздушный город

Вон там по заре растянулся
Причудливый хор облаков:
Всё будто бы кровли, да стены,
Да ряд золотых куполов.

То будто бы белый мой город,
Мой город знакомый, родной,
Высоко на розовом небе
Над темной, уснувшей землей.

И весь этот город воздушный
Тихонько на север плывет…
Там кто-то манит за собою -
Да крыльев лететь не дает!..

1846

Художнику

Не слушай их, когда с улыбкой злою
Всю жизнь твою поставят на позор,
И над твоей венчанной головою
Толпа взмахнет бесславия топор;

Когда ни сны, ни чистые виденья,
Ни фимиам мольбы твоей святой,
Ни ряд годов наук, трудов и бденья
Не выкупят тебя у черни злой…

Им весело, когда мольбой презренной
Они чело младое заклеймят…
Но ты прости, художник вдохновенный,
Ты им прости: не ведят, что творят.

1846

Прости
(Офелии)

Прости, - я помню то мгновенье,
Когда влюбленною душой
Благодарил я провиденье
За встречу первую с тобой.

Как птичка вешнею зарею,
Как ангел отроческих снов,
Ты уносила за собою
Мою безумную любовь.

Мой друг, душою благодарной,
Хоть и безумной, может быть,
Я ложью не хочу коварной
Младому сердцу говорить.

Давно ты видела, я верю,
Как раздвояется наш путь!
Забыть тяжелую потерю
Я постараюсь где-нибудь.

Еще пышней, еще прекрасней
Одна - коль силы есть - цвети!
И тем грустнее, чем бесстрастней
Мое последнее прости.

1846

Весна на юге

Ночью вечер, полон блеска,
Ходит, тучи серебря,
Днем в окно тепло и резко
Светит солнце января.

В новых листьях куст сирени
Явно рад веселью дня.
Вешней лени, тонкой лени
Члены полны у меня.

Песня в сердце, песня в поле,
Нега тайная в крови, -
Как-то веришь поневоле
Обаянию любви!

Что ж раздумье? что за слезы?
Иль душой учуял я,
Как сирень убьют морозы
И затихнет песнь моя?

1847

"Прекрасная, она стояла тихо…"

Прекрасная, она стояла тихо,
Младенец-брат при ней был тоже тих,
Она слова молитв ему шептала,
Она была прекрасна в этот миг.

И так прекрасен был при ней младенец
Кудрявый, с верой в голубых глазах,
И сколько в знаменьи креста его смиренья,
Как чудно-много детского в мольбах!

Со мною рядом тут же допотопный
И умный франт, незримый для людей, -
Хотя б из дружбы придал он сарказму
Бесчувственной иронии своей.

1847

"Кенкеты, и мрамор, и бронза…"

Кенкеты, и мрамор, и бронза,
И глазки и щечки в огне…
Такие счастливые лица,
Что весело с ними и мне.

Там дальше зеркальные стены,
Там милое краше в сто раз,
Там гнутся, блистают и вьются
Цветы, бриллианты и газ.

И кто-то из зеркала тотчас
Меняется взором со мной -
Позвольте просить в vis-a-vis вас -
Куда вы? - Я еду домой.

1847

"Я знал, что нам близкое горе грозило…"

Я знал, что нам близкое горе грозило,
Но я не боялся при ней ничего, -
Она как надежда была предо мною,
И я не боялся при ней ничего.

И пела она мне про сладость страданья,
Про тайную радость страданья любви,
Про тайную ясность святой благодати,
Про тайный огонь в возмущенной крови.

И, павши на грудь к ней, я горько заплакал,
Я горько заплакал и весь изнемог,
Рыдал я и слышал рыдания милой.
Но слез ее теплых я видеть не мог.

Я голову поднял, но горькие слезы
Исчезли с ресницы и с ока ея…
Она улыбнулась, как будто невольно,
Какую-то радость в душе затая.

О друг мой! Ты снова беспечно-игрива!
Зачем ты беспечно-игрива опять?
Хотя б ты из песни своей научилась,
Из песни своей научилась страдать!

1847

К Цирцее

Блажен, о Цирцея, кто в черные волны забвенья
Гирлянду завядшую дней пережитых кидает,
Пред кем исчезают предметы в дыму благовонном,
Кто - весь заблужденье - невольно рукой шаловливой
Смоль черных кудрей твоих с белой блистающей шеи
К устам прижимая, вдыхает их сладостный запах,
Кто только и слышит в костях пробегающий трепет,
Кто только и видит два черных, полуденных ока.
Но горе, Цирцея!.. Потянут противные ветры,
Туманом рассеется сладостный дым перед оком,
Упругие губы не будут звучать поцелуем,
И волны забвенья кольцо возвратят Поликрату…
Кто ж снова повязку на очи положит Эроту?
Кто скажет со вздохом: Цирцея, как Леда, прекрасна!

1847

Мой ангел

Как он прекрасен,
Гость-небожитель!
Он не состарился
С первой улыбки моей в колыбели,
Когда, играя
Златыми плодами
Под вечною райскою пальмою,
Он указал мне
На матерь-деву
Страдальца Голгофы - и подле
Двенадцать престолов во славе.
Он тот же, всё тот же -
Кудрявый, с улыбкой,
В одежде блистательно-белой,
С любовью во взоре -
Мой ангел-хранитель…

1847

Последнее слово

Я громом их в отчаяньи застигну,
Я молнией их пальмы сокрушу,
И месть на месть и кровь на кровь воздвигну,
И злобою гортань их иссушу.

Я стены их сотру до основанья,
Я камни их в пустыне размечу,
Я прокляну их смрадное дыханье,
И телеса их я предам мечу.

Я члены их орлятам раскидаю,
Я кости их в песках испепелю,
И семя их в потомках покараю,
И силу их во внуках погублю.

На жертву их отвечу я хулою,
Оставлю храм и не приду опять,
И девы их в молитве предо мною
Вотще придут стенать и умирать.

1847

"Между счастием вечным твоим и моим…"

Между счастием вечным твоим и моим
Бесконечное, друг мой, пространство.
Не клянись мне - я верю: я, точно, любим -
И похвально твое постоянство;

Я и сам и люблю и ласкаю тебя.
Эти локоны чудно-упруги!
Сколько веры в глазах!.. Я скажу не шутя:
Мне не выбрать милее подруги.

Но к чему тут обман? Говорим что хотим, -
И к чему осторожное чванство?
Между счастием вечным твоим и моим
Бесконечное, друг мой, пространство.

1847

Veille sur ce que j'aime

Бди над тем, что сердцу мило,
Неизменное светило -
Звездочка моя.
Светлых снов и благодати
Ей, как спящему дитяти,
Умоляю я!

Свод небесный необъятен, -
Чтоб на нем ей был понятен
Ход усталых туч,
Твой восход, твое стремленье,
И молитвенное бденье,
И дрожащий луч.

1847

"Как отрок зарею…"

Как отрок зарею
Лукавые сны вспоминает,
Я звука душою
Ищу, что в душе обитает.

Хоть в сердце нет веры
В живое преданий наследство,
Люблю я химеры,
Где рдеет румяное детство.

Быть может, что сонный
Со сном золотым встрепенется
Иль стих благовонный
Из уст разомкнутых польется.

1847

Сильфы

Ночную фиалку лобзает зефир,
И сладостно цвет задышал,
Я слышу бряцание маленьких лир,
Луну я в росинке узнал.

И светлая капля дрожит теплотой
И мещет сиянье вокруг;
И сильфы собрались веселой толпой
С улыбкой взглянуть на подруг.

И крошка сильфида взяла светляка
На пальчик. Он вьется как змей.
Как ярко лицо и малютка-рука
Сияньем покрылись у ней!

Но чу! кто-то робко ударил в тимпан!
Лучей вам нельзя превозмочь!
И весь упоенный раскрылся тюльпан
В последнюю сладкую ночь.

Но вот уж навстречу грядущему дню
Готовы цветов алтари,
И сильфы с улыбкой встречают родню
И светлого друга зари.

1847

Метель

Ночью буря разозлилась,
Крыша снегом опушилась,
И собаки - по щелям.
Липнет глаз от резкой пыли,
И огни уж потушили
Вдоль села по всем дворам.

Лишь в избушке за дорогой
Одинокий и убогой
Огонек в окне горит.
В той избушке только двое.
Кто их знает - что такое
Брат с сестрою говорит?

"Помнишь то, что, умирая,
Говорила нам родная
И родимый? - отвечай!..
Вот теперь - что день, то гонка,
И крикливого ребенка,
Повек девкою, качай!

И когда же вражья сила
Вас свела? - Ведь нужно ж было
Завертеться мне в извоз!..
Иль ответить не умеешь?
Что молчишь и что бледнеешь?
Право, девка, не до слез!"

- "Братец милый, ради бога,
Не гляди в глаза мне строго:
Я в ночи тебя боюсь".
- "Хоть ты бойся, хоть не бойся,
А сойдусь - не беспокойся,
С ним по-свойски разочтусь!"

Ветер пуще разыгрался;
Кто-то в избу постучался.
"Кто там?" - брат в окно спросил.
- "Я прохожий - и от снега
До утра ищу ночлега", -
Чей-то голос говорил.

- "Что ж ты руки-то поджала?
Люльку вдоволь, чай, качала.
Хоть грусти, хоть не грусти;
Нет меня - так нет и лени!
Побеги проворней в сени
Да прохожего впусти".

Чрез порог вступил прохожий;
Помолясь на образ божий,
Поклонился брату он;
А сестре как поклонился
Да взглянул, - остановился,
Точно громом поражен.

Все молчат. Сестра бледнеет,
Никуда взглянуть не смеет;
Исподлобья брат глядит;
Всё молчит, - лучина с треском
Лишь горит багровым блеском,
Да по кровле ветр шумит.

1847

"О, для тебя я сделаюсь поэтом!.."

О, для тебя я сделаюсь поэтом!
Готов писать и прозой и стихами,
Распоряжаться мыслью и словами
И рифмы в ряд нанизывать сонетом.

Да что же мне - какая польза в этом?
Я не решусь быть низким перед вами,
Я не решуся черными словами
Вас выставить, запачкать перед светом.

Но если вы, поняв мои намеки,
Со страху раз помолитесь невольно
И надолго запомните уроки,

В которых то-то и смешно, что больно, -
Поверьте мне, и этого довольно,
И одою сменю я эти строки.

1847

"Смотреть на вас и странно мне и больно…"

Смотреть на вас и странно мне и больно:
Жаль ваших взоров, ножек, ручек, плечек.
Скажите, кто вот этот человечек,
Что подле вас стоит самодовольно?

Во мне вся кровь застынет вдруг невольно,
Когда, при блеске двух венчальных свечек,
Он вам подаст одно из двух колечек;
Тогда в слезах молитесь богомольно.

Но я на вас глядеть тогда не стану,
А то, быть может, сердце содрогнется.
К чему тревожить старую в нем рану? -

А то из ней, быть может, яд польется.
Мне только легкой поступи и стану,
Да скрытности дивиться остается.

1847

"Виноват ли я, что долго месяц…"

Виноват ли я, что долго месяц
Простоял вчера над рощей темной,
Что под ним река дрожала долго
Там, где крылья пучил белый лебедь?
Ведь не я зажег огни рыбачьи
Над водой, у самых лодок черных.
Виноват ли я, что до рассвета
Перепелок голос раздавался?
Но ты спишь… О, подними ресницы!
Знаешь ли, я помню, помню живо -
ты сама ведь любишь ночи: ночью
Это было - я спешил в Риальто.
Быстро весла ударяли в воду,
Гондольер мой пел; но эта песня
Пронеслась, как многое проходит,
Невозвратно; помню только это:
"Обожали пламенные греки
Красоты богиню Афродиту
В пене волн на раковине ясной.
Как же глупы, просты эти греки:
Перед ними ты была в гондоле".
Знаешь ли, я сам, когда ты дремлешь,
Опустя недвижные ресницы,
И твоих волос густые кудри
Недвижимы, руки, выше локтя
Обнажась, на складках полотняных
Так лежат, как будто с мыслью тайной
Раскидал их … Фидий, -
И гляжу я долго и не знаю,
На твоем блестящем светом лике
Рождена ль улыбка красотою
Иль красу улыбка породила.
Знаешь ли… Но, опустя ресницы,
Ты уснула… Спи, моя богиня!

1847

Назад Дальше