Глава XXI
Покороче, отец Франциск.
Совершите только свадебный обряд.
Шекспир, "Много шуму из ничего"
Майор Линкольн не ошибся, сказав, что брачные законы колонии Массачусетс, продиктованные особенностями жизни в новонаселенных землях, не требовали особых приготовлений от тех, кто хотел связать себя нерасторжимыми узами брака. Однако брак Сесилии и Лайонела заключался с такой лихорадочной поспешностью и оба они были настолько к нему не подготовлены, что Сесилия, желая придать как можно больше торжественности обряду, значение которого она ни в коей мере не склонна была умалять, выразила желание произнести свой обет перед тем алтарем, перед которым она привыкла молиться еще с детства, и под той крышей, где она с каждой зарей открывала богу свою чистую душу, вознося молитвы за человека, который теперь должен был вскоре стать ее мужем.
Так как миссис Лечмир объявила, что пережитые ею в этот день волнения и состояние ее здоровья ни в коем случае не позволят ей присутствовать при церемонии, то желание Сесилии могло быть выполнено. Однако стремление избежать назойливости любопытных заставило отложить церемонию до позднего часа и облечь все покровом тайны.
Мисс Дайнвор открылась во всем только своей кузине. Обычные в таких случаях хлопоты, требующие времени, не занимали ее ума и души: все ее приготовления вскоре были закончены, и она внешне спокойно, хотя и не без внутреннего волнения, стала ожидать назначенного часа.
Лайонелу же надо было позаботиться о многом. Он знал, что стоит ему только проронить кому-нибудь хоть слово о предстоящем событии, и толпа любопытных соберется вокруг церкви и даже проникнет внутрь, и поэтому он решил, что все следует подготовить, по возможности, в тайне. Прежде всего он послал Меритона к священнику с просьбой назначить час, когда ему удобно будет принять майора Линкольна, и получил ответ: в любой час и в любое время после девяти часов вечера преподобный Литурджи, освободившись от своих дневных обязанностей, будет рад видеть его у себя. Выбирать не приходилось, и Лайонел сообщил Сесилии, что она встретится с ним перед алтарем в десять часов вечера. Не особенно доверяя скромности Полуорта, Лайонел ограничился тем, что сообщил приятелю о предстоящей церемонии и попросил его явиться на Тремонт-стрит, где ему предстояло играть роль посаженного отца. Лакей и конюх также получили соответствующие распоряжения, и задолго до торжественного часа все приготовления были закончены; Лайонел полагал, что предусмотрел все до мелочей и ни малейшей заминки произойти не может.
Возможно, воображение Лайонела было слишком пылким, если не сказать - болезненным, но, так или иначе, все эти тайные приготовления доставили ему живейшее удовольствие. По натуре он был склонен к меланхолии, которая, как уже не раз говорилось, передавалась в роду Линкольнов из поколения в поколение, и нередко находил в легкой грусти неизъяснимую радость. Однако он был умен, прошел хорошую жизненную школу, рано лишившись родительской опеки, и научился справляться с подобным настроением так успешно, что не только окружающие ничего не замечали, но и сам он забывал об этом больном уголке своей души. Словом, он был тем, чем мы старались представить его на этих страницах: молодым человеком, хотя и не лишенным известных недостатков, но несомненно наделенным высокими достоинствами.
Когда начало смеркаться, небольшое общество в доме на Тремонт-стрит собралось в столовой к вечерней трапезе. Сесилия была бледна, и нежная ручка ее слегка дрожала, когда она исполняла обязанности хозяйки за столом, но, хотя ее ресницы и были влажны, во взоре читалась твердая решимость скрыть волнение, которое возбудило в ней непреклонное требование миссис Лечмир.
Агнеса Денфорт почти все время молчала и лишь внимательно поглядывала на жениха и невесту, однако ее выразительные глаза без слов говорили о том, что она думает по поводу внезапности и таинственности предстоящего бракосочетания. Невеста, казалось, столь серьезно относилась к предстоящему ей шагу, что не видела надобности прибегать к обычному в таких случаях притворству, и говорила о приготовлениях к предстоящей церемонии без всякого ложного смущения, словно даже опасаясь какой-нибудь неожиданной помехи.
- Если бы я была суеверна и верила в предзнаменования, Лайонел, - сказала она, - то столь поздний час и эта непогода, вероятно, отпугнули бы меня и заставили отложить свадьбу. Вы видите, какой шторм бушует на море и какая вьюга на улице!
- Еще не поздно отменить мои распоряжения, Сесилия, - сказал Лайонел, с тревогой вглядываясь в ее лицо. - Я действовал как предусмотрительный полководец, и отступить составит для меня не больше труда, чем наступать.
- И вы готовы отступить перед таким грозным неприятелем, как я? - с улыбкой спросила Сесилия.
- Вы, конечно, понимаете, что я имею в виду только один вид отступления: церемонию можно совершить и у вас в доме. Я страшусь подвергнуть вас и нашу дорогую кузину неистовству этой бури, которая уже давно, как вы сами заметили, бушует над океаном, а теперь со всей яростью обрушилась и на сушу.
- Я поняла вас правильно, Лайонел, но и вы не поймите меня превратно. Сегодня вечером я стану вашей женой и радуюсь этому, ибо как прежде, так и сейчас у меня не было и нет никаких оснований в вас сомневаться. Но я должна принести свой обет перед алтарем.
Агнеса, видя, что ее кузина с трудом справляется с охватившим ее глубоким душевным волнением, пришла ей на выручку, весело воскликнув:
- Ну, что касается метели, то вы плохо знаете бостонских девушек, если думаете, что какой-то снегопад может их напугать. Я очень хорошо помню, Сесилия, как мы с тобой в детстве удирали потихоньку из дому кататься на санках с Бикон-Хилла еще не в такую метель, как эта.
- В десять лет мы совершали много шалостей и глупых проказ, которые, пожалуй, нам не к лицу в двадцать.
- Боже милостивый, она уже рассуждает, как почтенная мать семейства! - воскликнула Агнеса, возведя очи к небу и всплескивая руками в притворном восхищении. - Нет, майор Линкольн, столь благочестивую особу вам надлежит повести к церковному алтарю - ничто другое ее не удовлетворит, так что перестаньте беспокоиться на ее счет и начните-ка лучше подсчитывать количество плащей и пледов, которое потребуется вам для защиты своей собственной персоны.
Лайонел ответил ей в том же тоне, и они с Агнесой принялись обмениваться шутками, к которым не без удовольствия прислушивалась и Сесилия.
Некоторое время спустя явился Полуорт, облаченный прилично случаю, с выражением лица таинственным и важным. Появление капитана напомнило Лайонелу о том, что время близится к ночи, и он без промедления поспешил сообщить приятелю о своих планах: прежде чем часы пробьют десять, Полуорт должен доставить дам в крытых санях в церковь, находящуюся неподалеку от их дома; жених вместе со священником уже будет ожидать их там.
Сказав, что обо всем остальном он может узнать у Меритона, и не обращая внимания на изумленные восклицания приятеля, Лайонел нежно попрощался с Сесилией, взглянул на часы, взял шляпу, завернулся в плащ и ушел.
Оставим Полуорта пытаться выведать у смеющейся Агнесы (Сесилия тотчас после ухода Лайонела удалилась к себе) смысл всех этих таинственных приготовлений и последуем за женихом, направившимся к дому священника.
Выйдя из дома, Лайонел не увидел на улице ни единого прохожего. Светила полная луна, пробиваясь сквозь черные, гонимые ветром тучи, казавшиеся еще чернее рядом с белоснежным покровом, одевшим холмы и кровли домов. Временами порыв ветра поднимал снежные вихри, и тогда вся улица тонула в льдистом тумане. Ветер мрачно и уныло завывал между печными трубами и шпилями, а затем на какое-то мгновение воцарялась тишина, и казалось, что ярость стихии утихла и метель, истощив свои силы, сдается перед упорным, хотя и не ощутимым еще натиском весны. Все это странно гармонировало с волнением, охватившим молодого жениха. Даже пустынное безмолвие улиц, протяжный, заунывный свист ветра и трепетное, изменчивое сияние луны, то озарявшей все своим неверным светом, то прячущейся за темной подвижной вуалью облаков, - все наполняло его сердце странным удовольствием. Он шел сквозь метель, испытывая ту схожую с болью радость, которую человек порой испытывает в минуты самозабвения. Его мысли от предстоящей церемонии снова обращались к тому непредвиденному стечению обстоятельств, благодаря которому она была окутана такой романтической тайной. Временами светлую картину, рисовавшуюся его взору, омрачали подозрения, связанные с тем, что так тщательно скрывала миссис Лечмир, но они тут же исчезали без следа, едва перед его глазами вставал образ той, что с такой безраздельной верой ждала его, видя в его любви свою надежную опору.
Преподобный Литурджи проживал в северной, наиболее аристократической части города, и Лайонелу приходилось спешить, чтобы попасть к нему точно в назначенный час, без опоздания. Молодой, решительный, окрыленный надеждой, он стремительно шагал по неровным плитам тротуаров, а добравшись до нужного ему дома и бросив взгляд на свои часы, был рад заметить, что ему удалось победить даже пресловутую быстролетность времени.
Священник принял Лайонела в своем кабинете, где черпал отдохновение от утомительных дневных трудов в уюте покойного глубокого кресла, жарком пламени камелька и большом кувшине, наполненном до краев доброй смесью сидра, имбирного пива и различных пряностей, знакомство с которыми могло сделать честь даже такому знатоку, как Полуорт. Вместо пышного парика на голове почтенного доктора богословия красовалась бархатная шапочка, а пряжки башмаков были расстегнуты, чтобы выпустить на свободу усталые пятки. Словом, все говорило о твердо принятом решении насладиться заслуженным вечерним отдыхом после тягот трудового дня. Набитая трубка лежала на маленьком столике рядом с креслом, но не была раскурена в знак уважения к ожидавшемуся с минуты на минуту посетителю. Лайонелу не было нужды представляться, так как он был уже знаком с хозяином, и они незамедлительно опустились в кресла друг против друга - один, стараясь побороть замешательство и приступить к изложению своей несколько необычной просьбы, другой - с любопытством ожидая услышать, что могло привести к нему члена парламента и наследника огромного состояния в такую бурную ночь.
Наконец Лайонелу удалось объяснить изумленному священнику цель своего посещения, и он умолк в ожидании согласия.
Преподобный Литурджи выслушал Лайонела с глубочайшим вниманием, стараясь уяснить себе главную причину всей этой необычайной таинственности и спешки, а когда Лайонел умолк, почтенный джентльмен в рассеянности схватил свою трубку и, раскурив ее, утонул в густых клубах дыма, словно спеша насладиться хоть одним из тех невинных удовольствий, которых его собирались лишить.
- Они хотят обвенчаться! Обвенчаться в церкви! И это после вечерней проповеди! - пробормотал он, попыхивая своей трубкой. - Да, конечно… разумеется… конечно, это мой долг, майор Линкольн… это мой долг венчать моих прихожан…
- Я понимаю, сударь, - нетерпеливо перебил его Лайонел, - что просьба моя не совсем обычна, и не хочу злоупотреблять вашей любезностью.
С этими словами он извлек из кармана туго набитый кошелек и, стараясь сделать это как можно деликатнее, высыпал на стол рядом с серебряным очешником хозяина небольшую груду золотых монет, как бы желая указать ему на разницу между обоими благородными металлами.
Преподобный Литурджи наклонил голову в знак понимания и бессознательно направил очередную струю трубочного дыма в другую сторону, дабы иметь возможность беспрепятственно полюбоваться ослепительным блеском доброхотного даяния. Одновременно с этим он сунул одну пятку в башмак и метнул озабоченный взгляд на занавешенное окно, как бы желая удостовериться, какова погода.
- А не можем ли мы совершить обряд в доме миссис Лечмир? - спросил он. - Мисс Дайнвор нежное создание, и боюсь, как бы холодный воздух храма не принес ей вреда.
- Это ее настоятельное желание - венчаться перед алтарем, и вы, конечно, понимаете, что не мне ее от этого отговаривать.
- Очень благочестивое намерение. Законы колоний чрезвычайно свободны в вопросах брака, майор Линкольн, я бы сказал - греховно, преступно свободны!
- Но, поскольку не в нашей власти их изменить, вы позволите мне, сударь, воспользоваться ими, сколь бы несовершенны они ни были?
- Да, конечно, ибо в мои обязанности входит крестить, женить и хоронить, - словом, как я частенько говорю, человек прибегает к моим услугам в самом начале, в середине и в конце своего жизненного пути… Однако позвольте мне, майор Линкольн, предложить вам стаканчик нашего местного напитка: у нас, бостонцев, он называется "Самсон" . Вы увидите, что это неплохой спутник в ненастный февральский вечер в таком климате, как наш.
- Нельзя признать, что его окрестили так по заслугам, - сказал Лайонел, пригубив стакан, - если говорить о крепости.
- Дело в том, что вы получили его уже из рук Далилы, а мне мой сан запрещает принимать дары от такой негодницы.
Тут почтенный священник расхохотался, очень довольный собой, и, позволив себе еще одно возлияние, продолжал:
- У нас приготовляют два вида этого напитка: "Самсон с волосами" и "Самсон без волос", и я благочестиво предпочитаю Самсона, сохранившего крепость духа и первозданную красоту кудрей. Ваше здоровье, майор Линкольн, и да будут дни ваши протекать в счастье и благоденствии, которые бесспорно принесет вам союз с этой очаровательной девицей, избранной вами в жены, и да закончите вы свой земной путь, как подобает доброму христианину и верному слуге отечества.
Лайонел воспринял эти торжественные слова как знак того, что его миссия увенчалась успехом, поднялся и заметил, что им, пожалуй, пора отправляться в церковь. Священник, которому очень не хотелось покидать свой уютный кабинет, придумал целую кучу всевозможных мелких возражений, но жених не замедлил их решительно опровергнуть. Так мало-помалу все препятствия были устранены, за исключением одного, которое, по словам итого благодушного эпикурейца, являлось наиболее непреодолимым. Печи в церкви не топились, так как пономаря в этот самый вечер свалила страшная болезнь, которая с каждым днем все беспощадней свирепствовала в городе, терпевшем тяжкие лишения осады.
- У него самая настоящая оспа, майор Линкольн, уверяю вас, - говорил священник, - и заразился он, конечно, от какого-нибудь подосланного мятежниками негодяя.
- Я уже не первый раз слышу подобные обвинения как с одной, так и с другой стороны, - возразил Лайонел. - Вместе с тем, будучи совершенно уверен, что наш главнокомандующий никогда не позволит себе подобную низость, я, пока не получу неопровержимых доказательств, не имею оснований считать, что и противник может быть на это способен.
- Вы слишком благородны, сэр, - о да, слишком, слишком благородны! Но откуда бы ни взялась эта болезнь, жертвой ее пал мой пономарь.
- Я позабочусь о том, чтобы печи были затоплены, - сказал Лайонел. - В них, вероятно, еще остались тлеющие угли, а в нашем распоряжении имеется целый час.
Священник, будучи слишком совестлив, чтобы взять золото, не оплатив соответствующей услугой право обладания им, уже давно в душе, несмотря на противоборство тела, решил исполнить желание молодого человека, и теперь они быстро обо всем договорились, после чего Лайонел получил ключ от церкви и покинул дом священника, условившись о скорой встрече.
Снова очутившись на улице, майор Линкольн направился в сторону храма, поглядывая по сторонам в надежде повстречать какого-нибудь бездельника-солдата, который мог бы заменить заболевшего пономаря. Он миновал несколько улиц, но поиски его не увенчались успехом: все, по-видимому, уже разбрелись по домам, да и в домах один за другим гасли огни, свидетельствуя о том, что настал обычный час отхода ко сну.
На углу Портовой площади Лайонел остановился в нерешительности, не зная, куда направиться дальше, и тут заметил какую-то фигуру, скорчившуюся у стены старого пакгауза, не раз уже упоминавшегося в нашем повествовании. Не раздумывая ни секунды, Лайонел направился к этой фигуре, которая не шелохнулась и не подала никаких признаков жизни при его приближении. Даже в тусклом свете луны нетрудно было разглядеть, что этот человек - жалкий нищий. Ветхая, изодранная одежда сама по себе служила достаточным объяснением, почему несчастный, спасаясь от ледяного ветра, жался к стене дома, а о его голоде говорила жадность, с которой он грыз кость, вероятно выброшенную каким-то солдатом, сначала основательно ее обглодавшим. Перед лицом такой нужды и лишений Лайонел на мгновение забыл о своих заботах и участливо произнес:
- Ваш ужин, я вижу, не слишком обилен, друг мой, и вы избрали для него не очень-то уютное место.
Не переставая двигать челюстями и не поднимая глаз, бедняга угрюмо отозвался:
- Король может запереть порт и закрыть доступ кораблям, а вот прогнать мартовскую стужу из Бостона - на это у него, пожалуй, силы не хватит!
- Бог мой, да это Джэб Прей! Пойдем со мной, дружище, и ты получишь еду немного получше и уголок потеплее, но только скажи мне прежде всего, не можешь ли ты раздобыть мне фонарь и свечу у своей матушки.
- Сегодня вечером туда входить нельзя, - решительно заявил дурачок.
- А нельзя ли купить все это где-нибудь поблизости?
- Вон там у них есть, - угрюмо сказал Джэб, тыча пальцем в сторону низкого строения на противоположной стороне площади, в одном из окон которого мерцал слабый огонек.
- Так скорее бери деньги и ступай принеси мне фонарь и свечу.
Но Джэб, которому это поручение как будто не пришлось по душе, даже не шевельнулся.
- Ну, ступай же, я очень спешу, а сдачу ты можешь оставить себе за услугу.
На это Джэб ответил с живостью, удивительной для его слабого ума:
- Джэб сейчас пойдет, если ему можно купить на сдачу немного мяса для Нэб.
- Ну разумеется, покупай, что тебе захочется, и обещаю, что больше ни ты, ни твоя матушка не будете терпеть нужды в пище или одежде.
- Джэб голоден, - произнес дурачок. - Но говорят, что голод не так страшен для молодого желудка, как для старого. А что, король сам пробовал когда-нибудь голодать и мерзнуть?
- Этого я не знаю, друг, но только уверен, что если бы он увидел перед собой какого-нибудь несчастного, вроде тебя, так от всего сердца постарался бы ему помочь. Ну, ступай, ступай, купи и себе поесть тоже, если у них найдется.
Спустя несколько минут Лайонел увидел, что дурачок спешит к нему с желанным фонарем в руках.
- Ну, раздобыл ты себе какой-нибудь еды? - спросил Лайонел, знаком показывая Джэбу, чтобы он шел вперед с фонарем. - Надеюсь, спеша исполнить мою просьбу, ты не забыл позаботиться о себе самом?