У водяных часов
Полибий сидел на горячем от солнца камне, прислушиваясь к падению воды. "Время течет и в Риме по нашим эллинским часам, – с удовлетворением думал он. – Консул Эмилий Павел привез эллинские книги для своих сыновей. Теперь ими зачитывается едва ли не весь сенат. Консул Сульпиций Гал по ночам изучает звезды. А сколько бородатых эллинов разгуливают со своими питомцами в претекстах?! В варварский говор вплетается журчанье эллинской речи. И никакому Катону этого не остановить!"
Появление Диодора прервало поток мыслей. Полибий встал, приветствуя сирийца движением руки.
Ответив поклоном, Диодор начал вполголоса:
– Поразмыслив, мы решили воспользоваться твоим советом.
– А я могу вас обрадовать, – сказал Полибий, приблизившись к сирийцу. – Обстоятельства складываются чрезвычайно благоприятно. Мой друг отправился в Остию договориться с корабельщиками, и вот оказалось, что там стоит едва ли не под парусами карфагенская триера, держащая курс к побережью Сирии.
– Как же она оказалась в Остии? – удивился Диодор.
– Думаю, вам надо принести жертву Посейдону, – улыбнулся Полибий. – Он наслал бурю на корабль, везущий в Тир священные дары, и не потопил его, а только отнес к Италии. Потребовалась месячная починка. На корабле нет пассажиров. Это очень важно для безопасности. Глава священного посольства Гасдрубал согласился взять египетских послов, за которых вас выдали, до Тира. А оттуда – день до Лаодикеи.
– Полдня! – поправил Диодор.
– Еще лучше.
– Мы готовы в путь хоть сегодня, – добавил Диодор.
– Торопливость излишняя, – возразил Полибий. – Скажи лучше, много ли у вас рабов?
– Семеро, – ответил сириец. – Но если их нельзя захватить с собой, мы их бросим или подарим. И разумеется, прикажем им молчать.
Полибий расхохотался.
– Сразу видно, что ты не знаешь ромейской присказки: "Сколько рабов, столько врагов". Не успеете вы отойти и на милю, как кто-нибудь из невольников помчится к претору с доносом. Занимаясь историей, я узнал, что почти все неудавшиеся побеги или заговоры выданы рабами.
– Но наши рабы преданы Деметрию, – перебил Диодор. – Он добр и никогда их не наказывает.
– Даже если раб предан господину, он выдаст тайну под пыткой. Ты же знаешь, что допросы рабов в Риме производятся только под пыткой, – возразил Полибий. – И вообще о наших планах не должен знать никто, кроме тебя и царевича. Но и в ваших разговорах мое имя не должно упоминаться. Пусть я буду для вас "врачом". Обо мне можно говорить лишь так: "врач сказал", "врач советует", "пойду к врачу".
– А что же делать с рабами? – растерянно проговорил Диодор.
Полибий задумался.
– Не ездил ли Деметрий за город? Не увлекается ли охотой?
Диодор всплеснул руками.
– Как же! Охота – его страсть.
– Великолепно! – воскликнул Полибий. – Значит, рабы привыкли, что господин охотится, и не удивятся, если их, разбив на две группы, отошлют к месту предполагаемой охоты.
– Да ты настоящий стратег! – с восхищением проговорил Диодор. – Когда Деметрия не будет, рабы не скоро всполошатся, решив, что он с другими!
– Мой друг придет за вами вечером, – продолжал Полибий. – Приготовьтесь к дороге и оденьтесь, как охотники. Лишних вещей не брать. Оставьте все на своих местах, чтобы казалось, будто господа отлучились ненадолго. Доброго вам пути!
– А я… Что я могу тебе сказать? – проговорил Диодор взволнованно. – Такие услуги не забываются, и мой повелитель не забудет о человеке, вытянувшем его из ромейской трясины. До встречи, Полибий!
Полибий хлопнул себя ладонью по лбу.
– Чуть не забыл! Мой друг передаст тебе резную доску работы Александра, сына Персея. Отвези ее Лаодике.
Я буду тебя ждать
Элия смотрела на юношу удивленно и испуганно, словно его не узнавала.
– Андриск! Где же ты был? Даже Блоссий ничего о тебе не знает…
– Учителю я написал. Тебя – должен был увидеть.
Он взял в свои руки тонкие пальцы Элии и поднес их к губам. Повеяло морем, близ которого они бродили в то первое для них лето, и вновь возникло ощущение неправдоподобного счастья.
Элия молчала. Еще не высохшие слезы сверкали на щеках.
Они долго вспоминали свои короткие встречи и не могли наговориться.
Наконец, Андриск с усилием проговорил:
– Мне надо уходить, Элия.
– А как же я? – в голосе ее звучал ужас.
Он оглянулся, чтобы убедиться, что они одни.
– Как тебе объяснить? Понимаешь, я должен убить дракона.
– Дракона? – растерянно повторила она. – Но это же моя выдумка, сказка!
– Нет, не сказка! – отозвался Андриск после долгого молчания.
Подняв руку, он очертил ею полукруг во весь размах.
– Он огромен, и пасть его полна острых зубов. Своим туловищем он придавил круг земель от моря до моря, и никто не может поднять головы. Народы дрожат под его железной пятой. Цари раболепствуют перед ним и приносят ему кровавые жертвы.
– Но ведь это Химера! – воскликнула Элия. – Ее убил Беллерофонт!
– Нет, не Химера. У Химеры было три головы. Новый дракон – о семи головах. Страшное, ненасытное чудовище…
– Милый, опомнись! О чем ты говоришь?!
– Я должен его уничтожить! – упрямо повторил Андриск. – И после того я вернусь. На Форуме появится колесница, запряженная белыми конями. Я буду царем…
– Как это прекрасно! Но можно ли стать царем, им не родившись?
– Можно, если очень захотеть! – ответил Андриск, покрывая лицо девочки поцелуями. – Великий народ, потерявший своих царей и вместе с ними свободу, призовет меня к себе, вручит корону, даст меч и благословит на схватку с семиглавым драконом.
– Я не понимаю, о чем ты, Андриск, – сказала Элия, – но я верю тебе, и знай, я буду тебя ждать.
Андриск растерянно взглянул на Элию. Теперь он не понимал, о чем она говорит, ведь ему было известно, что в римской семье всем распоряжается отец.
– Разве такое возможно? – пробормотал он. – Тебе не дадут ждать, девочка!
– Я знаю, как это сделать, Андриск. Ведь я римлянка.
И хотя Андриск по-прежнему ничего не понял, он закивал головой и воскликнул:
– Вот мы и поклялись в верности друг другу!
– Да помогут тебе боги, Андриск! – сказала Элия и отвернулась, чтобы скрыть хлынувшие слезы.
"Сын Мелькарта"
Солнце уже стояло высоко, когда Деметрий и Диодор, покинув трюм, поднялись на нос корабля. Влажный ветер трепал волосы, вздымал края хитонов. Дышалось всей грудью.
Слева по борту тянулись покрытые черными лесами холмы, среди которых, как драгоценные камни, блистали белые виллы. Деметрий то следил за разворачивающимся берегом, то, наклонившись, разглядывал зеленоватые валы, рассыпающиеся сверкающей пылью. Ему было все внове. Диодор радовался удачному побегу и мысленно строил планы возвращения в антиохийский дворец.
Шум шагов заставил обернуться. Перед ними был человек толстый, как пифос, с красным лицом и седеющими волосами. Не трудно было догадаться, что это глава священного посольства Гасдрубал.
– В Египет торопитесь! – проговорил толстяк неестественно тонким для своего телосложения голосом.
– В Александрию, – небрежно бросил Деметрий. – Наш юный Птолемей…
Заметив, что Диодор вытаращил глаза, царевич оборвал фразу на полуслове. На лбу у него выступил пот.
– Можешь не продолжать, красавчик! – злорадно прошипел карфагенянин. – Сразу видно, что ты не тот, за кого себя выдаешь. Юный Птолемей в Киренаике правит. А насчет беглых рабов в договоре между нашим городом и Римом есть особая статья, и я ее выполню, хотя бы мне пришлось еще на один день опоздать в Тир.
– Это низко! – закричал Деметрий. – Тебе же заплачено!
– За свободнорожденных египтян, членов посольства, а не за беглых.
– Не беглые мы! – вмешался Диодор, обретя дар речи. – Перед тобой, почтеннейший, царевич Деметрий, сын Селевка, внук Антиоха Великого, принятый ромеями в заложники. Я же – его воспитатель и советник.
– Царевич! – расхохотался карфагенянин. – Царевичем себя каждый назвать может. Это доказать надо!
– Доказать! – вспыхнул Диодор. – Когда великий Ганнибал у Антиоха Великого, моего благодетеля, убежища просил, доказательств не требовали. Я был тогда при дворе и помню, какой прием оказали твоему соотечественнику. И ведь не мы, сирийцы, решили выдать Ганнибала, хотя договор с ромеями это предписывал. Антиох его предупредил, и Ганнибал бежал в Армению. Все это на моих глазах было. Но если ты хочешь доказательств…
Диодор засунул руку за хитон и, выворотив внутренний карманчик, вытащил монету, блеснувшую на солнце.
– Сравни, почтеннейший! Похож внук на деда?
Гасдрубал отстранил монету.
– Я тебе верю, старик, – проговорил он вполне дружелюбно. – Антиохийку я на взгляд узнаю. Чистое золото, без обмана. И откуда бы ей у беглого раба взяться? – продолжал он, рассуждая сам с собой.
– И не каждый свободный ее имеет, – вставил Диодор. – Ведь это неразменная монета из рук самого Антиоха мне за усердие пожалована. Я ее все эти годы храню как талисман.
– А если вас ромеи хватятся? Как быть? – проговорил карфагенянин.
– Скоро не хватятся! – пояснил Диодор. – Ведьмы на охоту шли, да на другую дорогу свернули. Дня через три наши рабы нас искать начнут. А когда их пытать будут, чтобы узнать, где господа, они выдать не смогут, ибо сами ничего не знают. Рабов мы отослали, чтобы они все для охоты готовили. Еще два дня пройдет…
– А за пять дней мой "Сын Мелькарта" будет у Кипра, и его ромеям не догнать, – сказал толстяк. – Ловко вы следы замели! Да и повезло, что на меня напали. У меня с ромеями особые счеты. Ты же, царевич, – он обратился к Деметрию, – помни, на какой я риск иду.
Деметрий прижал руку к груди.
– Разве такое забыть! Сделаю все, что будет в моих силах.
Толстяк удалился, и его визгливый голос донесся с кормы. Матросы забегали по палубе, натягивая канаты. Захлопали дополнительные паруса, радуя сердце. "Сын Мелькарта" несся как норовистый конь.
– Слушай, Деметрий, – проговорил Диодор, вытаскивая из-под гиматия сверток. – Ты вынес ромейский плен. Но теперь тебя ожидает самый страшный экзамен – испытание властью. Вот тут я выписал тебе несколько наставлений на всякий случай. – Он поднес свиток к глазам и начал читать: – "Будь подобен льву. Ходи на мягких лапах, а то когти затупишь. Не таи обиды на друзей. Будь к врагам беспощаден. Бойся лести. Она, как туман ядовитый, ползущий с гнилых болот. Головы кружит царям и помыслы вражьи скрывает…"
Деметрий громко зевнул.
– Много у тебя еще, старик?
– Столько, сколько необходимо, чтобы твое царствование стало счастливым, – ответил Диодор обиженно.
Деметрий пожал плечами.
– Счастливым… Разве тебе понять, что такое счастье?
Антиохийский парад
В то утро, навсегда вошедшее в историю, главная улица Дафны приняла едва ли не все население Антиохии. Люди заняли одну сторону улицы. Другая сторона была отдана богам. Их вынесли не только из храмов Дафны, но собрали со всей Сирии. Статуи людей в пышных одеяниях и воинских доспехах, фигуры быков и львов стояли рядами, устремив на Деметрия неподвижный взгляд глиняных, каменных, яхонтовых и берилловых зрачков.
Деметрий стоял на помосте, утопавшем в роскошных мидийских коврах. На его голове сверкала золотом и тысячами драгоценных камней корона, о которой он мечтал столько лет. Когда-то она принадлежала основателю великой державы Александру. Едва остыло тело покорителя Вселенной, как пронырливый Птолемей похитил его из-под носа других полководцев и захоронил в Александрии. Корона и вместе с нею большая часть державы достались Селевку. С тех пор между Антиохией и Александрией, двумя сестрами-красавицами, не затухает пламя вражды. Наследники Селевка Селевкиды уверены в том, что верховенство должно принадлежать им, раз у них корона. Птолемеи считают наследниками Александра себя, – ведь в царских садах Александрии, рядом с дворцом, покоятся останки великого македонянина.
Но вот под звуки труб вышли первые участники парада. Смуглолицые воины были одеты и вооружены как римские легионеры. Ветерок с Оронта колыхал красные и черные перья на шлемах. Блестели обнаженные гладиусы. Камни Антиохии содрогались от топота калиг.
Откуда-то послышались выкрики:
– Слава ромейскому оружию! Да здравствует Рим!
Но толпа угрюмо молчала. Антиохийцы помнили, что сирийцев вооружил по-римски Антиох, которого, в отличие от других носителей этого имени, в народе называли Пьяницей. Сама же затея принадлежала Лисе, как называли в народе Лисия. И если кончилась эра Антиохов – отца и сына, и началась эра Деметрия, зачем сохранять ромейское оружие, принесшее столько бед? Швырнуть бы его в Оронт вслед за Лисием!
Сирийский легион сменился отрядом мизийцев. Головы в черных кожаных шлемах. В правой руке – копье с треугольным наконечником, в левой – квадратный щит. За мизийцами двигался не меньший по численности отряд киликийцев – все в остроконечных шлемах и шерстяных хитонах цвета любимого ими моря.
Оживление вызвало появление македонских наемников. Они шли по шестеро боевой линией, выставив щетину сарисс. У первого отряда были начищенные до блеска медные щиты. У остальных – серебряные. Пехоту сменила конница: гетайры на белых нисейских конях, в золотой сбруе, с копьями к земле.
Затем началось нечто невообразимое. Вперед вышли юноши в длинных одеяниях с золотыми сосудами в руках. Они по данному кем-то сигналу их опрокинули, и тотчас распространился божественный аромат смешавшихся в воздухе кинамона, финегрена, амирака и шафрана.
Не успел он улетучиться, как появились носильщики. На богато разукрашенных носилках с золотыми и серебряными ножками в разнообразных позах возлежали совсем юные, молодые, немолодые, пожилые и совсем старые женщины. Это были жены Антиоха Пьяницы, доставшиеся красавцу Деметрию.
Сразу вслед за царским гаремом народу показали двух обросших волосами людей в железных ошейниках и кандалах. Находившиеся в толпе апамейцы узнали в одном из несчастных своего земляка, который первым прыгнул на ромейского посла. Второй, с безумными глазами, был известен едва ли не всем антиохийцам. Этот бродячий философ Исократ прибыл в столицу из Коринфа через несколько дней после происшествия в Апамее. Собирая огромные толпы, он употребил всю силу своего красноречия, доказывая, что Гней Октавий убит по праву и так же следует поступить с другим послом, а ромейский корабль должен быть сожжен, как сирийские корабли.
Поравнявшись с помостом, философ протянул к Деметрию руки в оковах и завопил:
– За что ты меня выдаешь ромеям, Деметрий? Я – чужеземец, и руки мои чисты, а твои запятнаны кровью брата. Будь проклят, убийца!
Толпа загудела. И не столько ее взволновала несправедливость к чужестранцу, защищавшему честь Сирии, сколько проклятье, завершившее парад. Антиохийцы были суеверны.
Расходясь по домам, люди вспоминали Лаодику. Почему она не разделила радость брата? Не помышляет ли сама о царской власти?
Лаодика, радуйся!
"…Тебя приветствует Полибий, сын Ликорты, находящийся в изгнании. В городе, где оказались твой супруг и сыновья, жил и кончил жизнь своей смертью мой друг Телекл. Получив возможность его навестить, я познакомился с твоим сыном Александром и видел, как он работает над картиной, которую тебе посылаю. Я имел возможность убедиться, как талантлив и благороден твой сын. Быть настоящим художником, особенно в наше время, более почетно, чем носить корону. Как только мой друг скончался, Александр бежал. С тех пор прошло несколько месяцев, но ромеям не удалось его поймать. Италия покрыта лесами, особенно густыми на севере. Там беглец может скрыться, как иголка в стоге сена. Будем молить богов, чтобы они сохранили Александру жизнь.
Полибий".
Лаодика отложила письмо в сторону и поставила перед собой картину.
"Персей и Андромеда! Прекрасная эллинская сказка! – думала она. – Я рассказывала ее детям, когда мы были в Пелле. Борьба с чудовищем. Шапка-невидимка. Крылатые сандалии. Дети слушали, затаив дыхание. А потом Александр радостно закричал:
– Это про моего папу! Про моего папу!
Я засмеялась:
– Персей, спасший Андромеду, был сыном Зевса, а твой отец – сын Филиппа.
Но мальчик оказался прав. Мой Персей в самом деле бросил вызов ромейскому дракону, подмявшему под себя едва ли не все народы круга земель. Только у него не было шапки-невидимки и крылатых сандалий. И никто из царей не пришел ему на помощь. Мой сын! Может быть, ты явишься из свободных, неподвластных дракону, лесов и гор и продолжишь дело отца? Или это будет смельчак с другим именем… Вы освободите Македонию и Сирию, Элладу, Ливию, вы спасете многих Андромед. Но храбреца не будут звать Деметрием".
Губы Лаодики покривила презрительная усмешка.
– Тебя, мой брат, хватило лишь на то, чтобы прикончить беззащитного мальчика Антиоха и старца Лисия, верно служившего нашему отцу. Ты выдал ромеям людей, защитивших достоинство Сирии, чтобы заслужить похвалу своих тюремщиков. В Италии у тебя хватало времени лишь на охоту и вино. Ты даже не попытался встретиться с племянниками. Ты, как ворона павлиньими перьями, щеголял красноречием Диодора. Даже мысль о бегстве принадлежала не тебе, а эллину Полибию, приславшему мне с Диодором весть об Александре.
Лаодика прижала картину к груди. Сердце ее наполнилось гордостью: "Мой сын не похож на Деметрия".