- В Конце Путей нас тоже никто не ждет. Крис, дело решенное. Разбери пока вещи. Кольт возьми "сорок пятый". Да, тяжелая пушка, и места займет много, зато на городских подонков действует даже без выстрела. Они только заглянут в его широченное дуло - сразу в штаны наложат. Бери-бери, не задумывайся. Ну что ты опять смотришь? Собирай вещи!
Кирилл с неохотой принялся выполнять приказ. Собирать вещи? Что ему понадобится в пути?
Его растерянный взгляд наткнулся на пришитые к обивке дверей мешки с патронами. "До железной дороги еще далеко, - подумал он. - А индейцы могут напасть в любую секунду. Да и братья Логаны сидят на хвосте".
Взбодрив себя картинами предстоящего боя, он до отказа набил магазины четырех винчестеров, стоявших в гнездах по углам салона. "Когда стреляешь на ходу, некогда целиться. Главное - палить быстро и непрерывно. Значит, нужны винчестеры. А "шарпсы" лучше бы привязать к верхней багажной сетке, где лежат вещи почтальонов".
Поддавшись искушению, он стянул сверху широкий кожаный планшет с каким-то гербом и раскрыл его. Там оказался альбом с карандашными рисунками - степные пейзажи, портреты попутчиков, конская голова… Видимо, один из почтальонов был неплохим художником.
Заточенные карандаши пробудили в нем воспоминания о гимназии. Сейчас Кириллу казалось, что все это было дурным сном - мундир с начищенными пуговицами, гулкие коридоры, тошнотворный страх перед контрольной работой… Как хорошо, что все это кончилось. Впрочем, кое-что вспомнить было даже приятно. Например, географию. Обнаружив в планшете сложенную карту, Кирилл снова подсел к Бриксу.
- Смотри!
- Это что? - Энди скосил глаз.
- Как что? Карта Техаса. Ты можешь примерно показать, где мы сейчас находимся?
- Мы не в Техасе. Это пока еще Нью-Мексико.
Территория Нью-Мексико на карте занимала только левый краешек, и была бесцветной, в отличие от техасской, залитой розовой краской.
- Хорошо, - не отставал Кирилл, - Маршалла здесь не видно, но вот - Форт-Бэском. Мы сейчас едем на восток, значит, мы где-то здесь?
- Отвяжись, - попросил Энди. - На этих бумажках можно нарисовать все что хочешь. Толку от них никакого. Я и так знаю, куда мы едем.
Кирилл не мог оторваться от карты. Вот Сиско, он помнил эту станцию - там Энди стащил у кого-то бутыль с молоком. Вот Даллас, где выпускают такую замечательную газету. А где Каса Нуэва? Не видно. Слишком незначительный населенный пункт.
- Смотри, Энди! Мы ехали вот по этой железной дороге, "Тексас Пасифик". А севернее идет "Атлантик Пасифик". Ты хочешь, чтобы я возвращался по ней? Значит, мы сейчас ближе к северной части Техаса?
- Мы сейчас ближе к северным команчам, - сердито ответил Брикс. Но тут же добавил, смягчившись: - А "Плэйн Вестерн"? Не видно там такой железной дороги?
- Нет.
- Значит, так и не достроили, - заключил Энди. - Эту линию прокладывал Остин Крейн. Все деньги в нее вложил. Мечтал соединить север и юг Техаса. Чтобы не гонять стада по прерии, а спокойно возить их в вагонах. Да и людям не помешала бы эта дорога. Столько свободных земель ждут своего хозяина. Был бы поезд - сел в вагон и приехал, и начал обживаться. Верно? На фургонах могут ездить только такие зануды, как тот фермер. Как его…
- Мистер Томпсон. Он едет в Оклахому.
- Ну и память у тебя, - позавидовал Энди. - И французский знаешь, и карту понимаешь. Я-то поначалу решил, что ты такой же подонок, как и я. А ты вон какой образованный.
- Да, - сказал Кирилл. - Я образованный подонок. Еще немного, и я бы закончил гимназию. Я вырос без отца, я воровал рыбу на причале, я дрался свинчаткой и ремнем. Моя сестра была горничной, и на нее положил глаз хозяйский сынок. Что она получила от него? Розовое платье и дурную болезнь. А потом был пузырек уксуса. И могила под кладбищенским забором. Мне тогда было четырнадцать, и я все понимал, но ничего не мог сделать. Я несколько лет мечтал о том, как убью этого ублюдка. Но он уехал, и мне его не достать.
- Ладно, - сказал Энди. - Не дергайся. В нужное время он обязательно попадется тебе. И ты не промахнешься. Но почему ты мне раньше ничего о себе не рассказывал?
- Ты не спрашивал.
- А такое не спрашивают.
- Да такое и не рассказывают никому. - Кирилл достал сигару, подаренную Билли Кидом, и понюхал ее. - Хочешь сигару?
- Я лучше - трубочку, - ответил Энди.
Больше они не проронили ни слова до тех пор, пока впереди не показалась редкая цепочка телеграфных столбов.
- Можешь взять карандаш и нарисовать на своей карте еще одну линию, - сказал Брикс. - И напиши: "Плэйн Вестерн".
Узкая железнодорожная колея заросла высокой травой так, что ржавые рельсы почти не были видны. Дорога вдоль нее тоже скорее угадывалась, чем просматривалась. Однако дилижанс катил по ней ровно и легко.
- Если ехать прямо, попадем как раз в Конец Путей, - сказал Энди. - Но я сверну, чтобы забросить тебя в Крофорд. Ты собрал вещи?
- Да нет у меня вещей. Послушай, Энди, а как бы ты потратил десять тысяч, если б нашел их на дороге?
- Я бы привез их Остину Крейну, а уж он бы нашел им применение.
- Какое?
Энди долго не отвечал. Наконец, он натянул вожжи, и дилижанс остановился перед развилкой. Дальше вдоль рельсов не было видно даже тропы, а дорога сворачивала направо.
- Отсюда до Крофорда десять миль. Крюк небольшой, по сравнению с той дорогой, которую мы с тобой уже прошли. Но я высажу тебя, не доезжая до города. Мне там незачем показываться.
- Я все-таки не понимаю, - сказал Кирилл, - какое применение десяти тысячам долларов можно найти в пустыне.
- А что ты вообще понимаешь? Ты даже не заметил, что тут идет война. Остин будет драться, пока не победит. Или пока не погибнет. А война - дорогое удовольствие. Патроны не растут на деревьях, и порох не сыпется с неба. И бойцы не вылупляются из яиц, как цыплята, каждый день.
За все приходится платить. Но ничего, ничего. Я знаю, где деньги лежат. Чемберлен и Смайзерс присвоили все, что было у нас. Но я не терял время в тюрьме. Попался мне один человечек, он такое рассказал… Теперь я знаю все их банки, все игорные дома, все притоны. Я соберу ребят, и мы вытряхнем из этих ублюдков все наши деньги до последнего цента. Вот погоди, через год ты услышишь о нас. Я вложу в это дело свои пять тысяч, и через год мы получим пятьсот.
- Я тоже хотел бы вложиться в такое выгодное дело, - сказал Кирилл. - Не надо сворачивать. Едем в Конец Путей.
Брикс посмотрел ему в глаза. Взгляд его был таким мрачным, словно он только что похоронил всех своих родных.
- Еще раз тебе говорю: там нас никто не ждет.
- Ничего удивительного, ты же забыл дать телеграмму, - попытался отшутиться Кирилл.
Но Энди не изменил скорбного выражения лица.
- Хорошо, придется раскрыть карты. Крис, никакого Остина Крейна нету. Я сам похоронил его в Конце Путей. Никто не знает, где его могила. Только я. Да, я зарыл его на холме, и отправился домой, в Огайо, потому что после гибели Остина мне тут нечего было делать. Там меня и сцапали…
Кирилл обескуражено спросил:
- Зачем же ты вернулся?
- Меня зло взяло. Остин в могиле, я за решеткой, наши парни мотаются, как шакалы - а эти толстопузые ублюдки процветают! По-твоему, это справедливо?
- Нет.
- И ты еще спрашиваешь, зачем я вернулся?
Кирилл не выдержал его взгляда и отвернулся, разглядывая степь. Душистый теплый ветер овевал его лицо, необъятное море травы посверкивало волнами, а вдали синели холмы, за которыми в знойной дымке едва угадывались горы. Или то были облака? В море такое часто бывает - кажется, что впереди земля, а это только тучи, зацепившиеся за горизонт. Никогда не знаешь, что там, впереди…
Он поправил шляпу и основательно устроился на козлах, упершись каблуками в передок.
- Энди, а в Конце Путей есть почта?
- Можно сказать, что есть. В двадцати пяти милях.
- Значит, я могу оттуда отправить письмо домой?
- Вообще-то лучше передать его Вонг Кену, а уж он отправит.
- Тогда все в порядке. Едем в Конец Путей. И хватит разговоров.
Энди слегка взмахнул кнутом, и лошади тронулись.
- Значит, ты передумал покупать шхуну? Так, юнга?
- Так. Ты же сам говорил, что из моряков получаются настоящие ковбои.
- Это ерунда, - сказал Энди Брикс. - Главное - чтоб из тебя получился настоящий Потрошитель Банков.
Часть вторая. И где вы видели еврея-гангстера?
16. Черный Испанец с Большого Фонтана
Собирая силы для крупной драки, пацаны с Большого Фонтана не прогоняли Илюху Остермана, если он увязывался вместе со всеми, но и особого приглашения от них он тоже не получал. Боец Илья был отчаянный, однако проку от него было немного. В схватках он просто обвивался вокруг противника и пытался повалить его на обе лопатки, да так и барахтался с ним на земле, в то время как товарищи лупили врагов кулаками, пряжками и кастетами.
Один только Кирюшка Белов знал, что Илья просто не мог ударить человека по лицу.
На эмигрантском пароходе Илье пришлось не раз схватиться с попутчиками. Он честно клал тщедушных горцев на лопатки, правда, не без удушающего захвата за шею. Горцы молили о пощаде, вставали, отряхивались и отступали, окидывая победителя злобными взглядами. Наверно, они бы очень удивились, узнав, что, ступив на землю Америки, Илья вдруг изменил традиционной тактике.
Это случилось буквально через пару часов, когда вновь прибывших иммигрантов подвели к полуразрушенной многоэтажке. Толпа, оторопев, смотрела на дом, а из дома, из-за битых стекол, смотрели на них такие же горцы.
Остерманы стояли в передних рядах, рядом с иммиграционным чиновником.
- Это ваш дом. Заходите. Ищите себе место в вашем доме, - сказал чиновник. И ушел.
Илья подхватил узлы и первым ступил по железную лестницу. Он приметил окно, в котором не было видно ни одного любопытствующего, и решительно направился в его сторону по темному коридору.
Угловая комната на втором этаже отличалась от соседних тем, что не имела дверей. Не имела она и оконного переплета. Не было и мебели. Только драный тюфяк в одном углу. И покойник в другом.
Это был первый мертвец, которого Илья не знал при жизни. До сих пор он прикасался только к восковым лбам усопших родственников.
Однако к незнакомому желтому костлявому телу в одном исподнем Илья подошел спокойно и уверенно. В два приема переложил мужика на тюфяк. Взялся за углы и вытянул из комнаты, оставив посреди коридора.
Потом отряхнул руки и повернулся к окаменевшим родителям:
- Квартира свободна.
И пока понаехавшие армяне уплотнялись среди старожилов, где мольбами, где нахрапом - Остерманы заняли отдельную комнату, с окном, плитой и умывальником.
Некоторые сочли это вопиющей несправедливостью. Двое горластых юнцов появились на пороге, выкрикивая что-то на своем языке. Увидев испуганные лица матери и сестры, Илья приказал:
- Закройте уши, мама. Не ручаюсь, что вам будет приятно слышать то, что я имею сказать этим хлопчикам.
- Только без рук! - строго заявил отец. - Не хватало нам начать с полицейского участка!
Илья подошел к горлопанам и спросил почти ласково:
- Ну что вам надо, босяки?
Босяки не знали русского, но были оскорблены до глубины души. Один из них толкнул Илью в грудь и закричал, закатывая глаза. Второй выхватил нож и занес над головой.
- А вот этого не надо, не надо вот этого, - поморщился Илья, словно вид холодного оружия вызвал у него жуткую оскомину.
Он не мог ударить человека рукой по лицу. Да, не мог. Но оказалось, что он может легко бить человека ногами. Первого пнул в грудь, второго, с разворота, под ребра. Носком башмака врезал по запястью, и ножик выпал на заплеванный пол. Илья поднял его и со свистом начертил в воздухе крест. Горцы прижались к стенке, и лица их стали такого же цвета, как штукатурка.
- Еще раз кто подойдет - кишки выпущу, - сказал Илья. И по глазам догадался, что горцы поняли его без переводчика.
На рассвете в доме появился шумный веселый итальянец. Он бесцеремонно ходил по коридорам и на нескольких языках приглашал желающих поработать на пирсе. Видимо, он знал и турецкий с армянским, потому что скоро за итальянцем потянулась цепочка отчаянно зевающих жильцов.
Моисей Лазаревич Остерман не для того пересек океан, чтобы работать на каком-то пирсе или допустить к этому занятию своих детей. Нет, не для того. Позавтракав сухарями, выпив бесцветный чай, старый слесарь надел свой лучший костюм, подхватил саквояж с инструментом и смело вышел на улицы Манхэттена - чинить, лудить, паять и все такое прочее.
Оська отправился с отцом, а Илья остался. Всем было понятно, что драгоценное жилье нельзя бросить на беззащитных женщин.
Однако соседи, похоже, утихомирились. Побродив по коридорам, Илья заметил, что во всем доме не осталось мужчин. Видимо, все ушли работать. И он отправился посмотреть, в чем же заключается работа на пирсе.
Идти пришлось недалеко. Уже за поворотом он увидел множество мачт и труб, и блестящие осколки моря между ними. А по широкой улице навстречу ему тянулись ручные повозки, груженные тюками или ящиками. Каждую толкали двое, а то и трое, и среди грузчиков он узнавал своих соседей.
С независимым видом, сунув руки в карманы, он стоял на тротуаре. "И стоило уезжать из Одессы, чтобы таскать чужой груз? - думал он. - Стоило бросить наш уютный дворик, чтобы сдохнуть в вонючих развалинах, где даже парой слов перекинуться не с кем?"
Неожиданно из-за его спины вылетела стайка подростков. Они окружили одну из повозок, загруженную рулонами тканей. Раздались вопли, жалобные крики - и вот уже подростки бегут обратно, с добычей, а повозка стоит пустая, и бедолаги-грузчики разводят руками, а один держится за окровавленную голову.
"Быстро они тут работают", - подумал Илья и схватил пробегающего грабителя за шкирку, а другого сбил подножкой.
Армяне, воодушевленные неожиданной подмогой, кинулись вслед за обидчиками. Илья бежал впереди. Догнав очередного вора, он валил его наземь одним пинком, и мчался за следующим. Так он оказался на соседней улице, которая, как видно, тоже вела к пирсу, потому что и по ней тащились точно такие же повозки. Одна из них, с коробками, стояла на тротуаре, и на нее уже складывали награбленное.
Илья засвистел, заорал дурным голосом и принялся расшвыривать низкорослых чернявых грузчиков. От его соседей они отличались только тем, что лопотали по-арабски. Один из них замахнулся ножом, но у Ильи к этому времени уже была в руках палка, и он отбил выпад.
Драка была скоротечной. Арабы пустились наутек, а армяне живо подхватили тачку и перекатили на свою улицу, подбирая разбросанные рулоны и складывая их поверх трофейных коробок.
Илья вместе с ними дошел до рынка. Там их встретил уже знакомый итальянец. Он показал, куда сгрузить ткань, куда коробки, и тут же расплатился мелочью. Армяне пошушукались меж собой, и один из них подошел к Илье.
- Карош, урус, - сказал он. - Испасиб.
Он схватил Илью за руку и вложил в ладонь десятицентовую серебряную монетку.
К вечеру этих монеток в кармане Ильи набралось почти на два доллара. А отец вернулся ни с чем.
- Ничего, - сказал Моисей Лазаревич. - Завтра обойдем другой квартал.
Он обходил квартал за кварталом, но даже те, кто понимали по-русски, не нуждались в его услугах. И весь первый месяц в Нью-Йорке семья жила на деньги, которые Илья приносил с улицы. Да, он просто уходил каждое утро на улицу. Просто стоял на тротуаре. Иногда отлучался, чтобы подраться с толпой. И приносил домой, когда два, а когда и пять долларов. А ссадины, порезы и ушибы заживали на нем, как на собаке.
Еще через месяц ему уже не надо было самому торчать на тротуаре. Он сидел на табурете под навесом возле аптеки, а на каждом углу дежурили несколько пацанят. Как только они замечали угрозу со стороны "арабской" улицы, раздавался пронзительный свист, и к аптеке сбегалась ватага проверенных бойцов. Иногда они кидались защищать свои повозки. Иногда нападали на чужие, если те катились слишком медленно, или везли ценный груз, или просто бойцы застоялись без дела.
Однажды он сидел под навесом и смотрел в просвет между домами, где посверкивало море. Лиловые силуэты пароходов на Гудзоне и мелькающие паруса напоминали ему об Одессе. Илья сидел и мечтал о том, как накопит денег и купит себе ялик, и будет выходить в море на веслах или под парусом, будет рыбачить.
"А можно купить сразу два ялика, - подумал он. - И нанять пацанов, чтобы забрасывали сети, а рыбу можно сбывать знакомым торгашам на рынке… А еще лучше проследить за другими рыбаками и заглянуть в их сети немного раньше хозяев. Это воровство. В Одессе за такое били. Но здесь не Одесса. Здесь можно все, потому что ты здесь никто".
Он щелкнул пальцами, и к нему подбежал малыш, которого Илья называл Сверчком. Его отец, одноногий грек Спиро, работал сторожем на лодочной стоянке, и время от времени Илья брал у него шлюпку, чтобы подойти к пароходам и перехватить заказ на разгрузку.
- Сбегай на пирс к отцу. Узнай, сколько стоит лодка. Самая маленькая лодка.
- Да, босс! - Сверчок умчался, сверкнув босыми пятками.
- Зачем тебе лодка? - спросил кто-то.
Илья оглянулся. Он настолько привык к своей новой компании, что не сразу понял вопрос. С пацанами он говорил на смеси английского, русского и турецкого - как с моряками в одесском порту. Но сейчас к нему обратились на американском диалекте, какой можно было услышать только в самых приличных рядах рынка "Вашингтон". Человек, задавший столь странный вопрос, был чисто одет, выглядел недурно и держался безукоризненно. Было ему за тридцать, и он улыбался, шевеля лихо закрученными усиками.
- Рыбалка, - коротко ответил Илья.
Незнакомец тростью подвинул свободный стул и сел под навес напротив Ильи, обмахиваясь шляпой.
- Тебе не нужна лодка, - он продолжал улыбаться. - Тебе нужен гроб. Знаешь, что такое гроб? Это такая лодка для мертвеца. Он плывет с ней под землю. Ты понял хотя бы одно слово из того, что я сказал?
- Да, - сказал Илья. - Ты священник?
- Нет, но я могу позвать для тебя. Если ты захочешь исповедаться перед смертью. Поторопись, потому что у тебя мало времени.
Он не был похож ни на пьяного, ни на сумасшедшего, и говорил вполне серьезно, хотя и с улыбкой. Илья даже испугался немного. Страх пробежался ледяными иголками по спине и остался трястись где-то под желудком. Илья сплюнул, растер плевок и оглядел улицу. Все четверо дежурных мальчишек смотрели на него с плохо скрытым ужасом.
- Делайте свою работу! - крикнул он им, и пацаны снова спрятались.
- Правильно, - кивнул незнакомец. - У каждого своя работа. А тот, кто берется за чужую, должен быть наказан. Верно?
- Не люблю длинных разговоров, - сказал Илья, разглядывая заколку на галстуке незнакомца, блестевшую мелкими стекляшками. - Скажи, что тебе надо.
- Мне? - удивился тот. - Мне ничего не надо. У меня все есть. Я просто хотел посмотреть на тебя, пока ты живой. Смерть сильно меняет людей.
- Посмотрел? Достаточно?