Так как экспедиция отправлялась по приказу королевской четы, боцман припомнил все правила, действующие во время военных походов на адмиральских каравеллах королевского флота. Среди "носовых" имелись такие, которые именовались прыгунами, оттого что они первыми прыгают на неприятельский корабль в случае абордажа; другие назывались избранниками, оттого что получали повышенное жалованье, некоторые носили звание крыльевых, оттого что их боевой пост был на бортах корабля.
- А для каравеллы борт - все равно что для птицы крыло, вот потому-то, наверно, их так и зовут - крыльевыми.
Во время сражения матросы должны были для большей свободы движений сбрасывать с себя одежду, а свои тюфяки, платье и альмоселы складывать у бортов корабля, в виде мягкого заслона от неприятельских выстрелов. Альмосела, которую носили все моряки в холодные и бурные дни, представляла собой головной убор в виде капюшона, переходящий в короткий плащ или пелерину.
Затем боцман с гордостью стал показывать орудия "Санта Марии". Особыми достоинствами они не отличались, если сравнить их с орудиями других кораблей, на которых он плавал во время войны с португальцами или во время защиты Малаги от флота африканских мавров. Он рассказывал о фальконетах, бомбардах и пасоволантах, обычно объединяемых под общим названием громов, метавших железные ядра или каменные шары. Химическое соединение селитры с серой называли порошком. Орудия меньшего калибра, то есть легкая артиллерия, состояли из серватанов и ривадокинов - от слова "ривальдо", иначе говоря - "пройдоха" или "разбойник". В других же странах названия пушек придумывали, пользуясь названиями разных отвратительных животных - серпентины, кулеврины, двуглавые псы. Самые мелкие орудия "Санта Марии" именовались версос - стишками, а лафеты - лошадками.
На адмиральском судне было четыре бомбарды с каменными ядрами. На "Пинте" и "Нинье" были по две бомбарды меньшего калибра со свинцовыми снарядами и по нескольку фальконетов на бортах. Для экипажа предназначалось кой-какое огнестрельное оружие, пищали, и аркебузы, и множество арбалетов, луков, шпаг и топоров.
Хиль Перес сообщил также вместимость каждого из судов экспедиции. У корабля "Санта Мария" она составляет двести бочек, у "Пинты" - сто пятьдесят и "Ниньи" - сто. В Средиземном море грузоподъемность судна измерялась по количеству мешков пшеницы, которые в него грузили. Моряки Северной Испании, галисийцы, кантабрийцы и баски, возили в Англию и прибалтийские порты не пшеницу, а вино и потому привыкли мерить на бочки и бочонки.
- А это не одно и то же, - повторял строгий учитель. - Хороший моряк не должен забывать при расчетах, что десять бочонков составляют двенадцать бочек.
Посреди палубы судна помещался очаг - кухня на открытом воздухе, вокруг которой почти всегда толпились матросы. Одной из обязанностей корабельных слуг было следить ночью за тем, чтобы угли не погасли и можно было бы в любую минуту разжечь огонь.
Днем на очаге кипели два корабельных котла; один - для матросов носовой части, другой - для избранных особ, занимавших кормовую башню.
Тут Хиль Перес начинал говорить об огромном количестве кинталов морских сухарей или галет, погруженных на корабль. Кроме того, он насчитывал дюжины кинталов риса, бобов и гороха, составлявших обычную пищу экипажа, как и копченое мясо или, в постные дни, треска и другая сушеная рыба. Много также было бочек вина, оливкового масла и уксуса.
- Уксус, парень, вещь очень полезная: его подливают в воду, когда она начинает портиться, и тогда ее можно пить. Пригодится он и в те дни, когда готовят рыбу, а также хорошо бывает побрызгать им в помещениях, где спят матросы: это предохраняет от болезней. Иной раз портится воздух в трюме под палубой, и тогда там можно дышать только в том случае, если капнуть туда немного уксуса или мочи. Средство испытанное: я сам не раз применял его.
Тушами или салом боцман называл куски засоленной свинины или копченого мяса, припасенные кладовщиком. Флотилии он присвоил мужественное название флота, точно так же как именовал смолой черную жидкость, которой пользовались, чтобы промазывать и шпаклевать судно. Они везли большой запас этой смолы и немало кинталов сала, чтобы обмазывать им судно.
- Тебе, человеку сухопутному, и не понять, что это значит - обмазать судно. Это значит - надеть на него снизу рубашку из сала, чтобы оно хорошо скользило и морские травы не цеплялись за просмоленную обшивку.
Боцман учил Фернандо почтительно держаться с кладовщиком и с его помощником, так называемым водяным альгвасилом, ответственным за хорошую сохранность питьевой воды и за ее справедливое и разумное распределение между командой. Когда судно входило в порт, они вместе с боцманом должны были там пополнять запасы воды, дров и солонины, а также доставать свежий провиант. На судне имелись хорошие остроги, большие железные трезубцы, которыми можно ловить дорад и разных морских животных, снующих вокруг корабля в тихую погоду.
Важное место среди морских съестных припасов того времени занимал сыр, который всегда в большом количестве брали с собой в дальнее плавание. В непогоду огня в очаге не зажигали: качкой опрокидывало котлы, а пламя металось так, что грозило пожаром. Иногда же волны, перекатываясь через палубу, заливали очаг, и в такие дни экипажу выдавали только морские сухари, сыр и вино.
Навес - это непромокаемая, то есть просмоленная ткань, натянутая над палубой. Парад - означает смотр экипажа, и Фернандо, едва заслышав сигнал, должен занять свое место на палубе вместе с другими корабельными слугами, а если он этого не сделает, его туда притащат, или, иначе говоря, приведут насильно, подгоняя тумаками и подзатыльниками.
Он должен слушаться матросов, людей почтенных, проживших большую жизнь и достойных всяческого уважения. На корабле люди живут не так, как в сухопутной армии, где командиры и простые воины отделены друг от друга почти непреодолимыми различиями в положении.
Каждый опытный матрос может стать лоцманом, или маэстре судна, и точно так же он может отказаться от этого звания и вернуться к своему прежнему скромному Делу.
- Вот, например, сеньор Хуан де ла Коса, который еще несколько недель назад был здесь капитаном, а сейчас всего-навсего маэстре и мог бы точно так же стать рядовым матросом. А на судах сеньора Мартина Алонсо и его брата Висенте заслуженные люди работают на носу как простые матросы, а ведь у меня на глазах они были и лоцманами и маэстре. Всякий бывалый моряк умеет читать карту и измерять высоту солнца с помощью приборов; умеет, он управлять рулем, не сбиваясь С курса, как приказывает шкипер, и стоять на вахте три часа подряд, не задремав, потому что заснуть на вахте - это подлость, на которую способен только бесчестный человек, который не ценит ни своей, ни чужой жизни.
Фернандо следует также повиноваться и юнгам; все это люди выносливые и сильные, им от восемнадцати до двадцати лет; ведь они-то и взбираются на мачты и реи, когда ветер крепчает и надо убрать бинеты и оставить только брамсель, то есть парус на фок- и грот-мачтах; они-то и гребут на шлюпках и лодках, откачивают воду насосом и, словом, выполняют все работы, требующие особой ловкости.
Всем матросам и юнгам полагается всегда иметь при себе за поясом нож, чтобы перерезать, если нужно, какой-нибудь канат, конец или бечевку.
- Нож, парень, необходим, как пища: не раз бывало, что ударом ножа удавалось спасти корабль от крушения.
Юнгам надлежит также следить за тем, чтобы в битакоре, деревянном ящике, где стоит компас, всегда имелось бы масло и фитиль, если его освещают лампадой, и сальные свечи, если освещают фонарем; точно так же все должно быть наготове, если потребуется зажечь кормовой огонь.
Наконец приступил он к перечислению обязанностей корабельных слуг, подобных Куэвасу.
Все это были парнишки от тринадцати, до семнадцати лет, основным делом которых являлось пение.
- Поутру вы должны пением приветствовать день, а в конце дня, когда смеркается, приветствовать вечер. Когда настанет ночь, вы споете молитву, чтобы заступились за нас грешные души чистилища, и вслед за этим все прочитают "Отче наш" и "Богородицу". Утром и днем вам следует подметать палубу и помещение, где живут матросы, а в свободное время - трепать пеньку.
И так как Фернандо не понял, он пояснил, что пенька образуется, когда раскручивают старые канаты, а служит она для того, чтобы вязать концы и разные корабельные снасти.
- И точно так же как матросы и юнги постоянно носят за поясом новый конец, который всегда им сможет пригодиться, так и слугам надо иметь наготове за поясом побольше пеньки или бечевки, на случай если они кому-нибудь потребуются. Когда стемнеет, они должны внести фонарь в битакору, чтобы рулевому и лоцману хорошо был виден компас; а если завяжется бой, им надлежит подносить горящий шнур бомбардирам и стрелкам.
Им следует непременно знать на память разные молитвы, которые на протяжении дня читают матросы на испанских судах, отмечая ими ход времени.
Когда забрезжит утро и розоватый свет зари слегка окрасит море, один из корабельных слуг, поднявшись на носовую башню, должен запеть так:
По волнам скользя морским,
Горячо благословим
Бога в вышних, свет дневной,
Троицу и крест святой,
Душу, вложенную в нас
Тем, кто день зажег сейчас,
Тем, кто нас от всех невзгод
В океане бережет.
После этого он прочитает молитвы "Отче наш" и "Богородицу" и, сказав "аминь", добавит:
"Да пошлет нам господь добрый день, добрый путь, доброе плавание сеньору капитану, сеньору маэстре и всей честной компании! Да пошлёт он много счастливых дней вашим милостям, сеньорам на корме и на носу!"
В обеденный час слуги также должны были оповещать об этом существенном жизненном событии такими восклицаниями:
За стол, сеньор капитан, за стол,
И шкипер, и весь экипаж!
Обеденный час уже пришел,
Обед остывает ваш.
Пусть правит над морем и над землей
Кастильский король всегда.
А кто пойдет на него войной,
Того постигнет беда.
А кто позабыл молитву прочесть,
Тому не дадим мы пить.
А кто не хочет к столу подсесть,
Тот может не приходить.
Вечером подавался ужин, на который людей созывали примерно такими же возгласами и по окончании которого корабельные слуги читали "Отче наш", "Богородицу" и "Верую", заканчивая все это пением молитвы во славу богородицы, к которой присоединялся весь экипаж.
Наконец боцман, придя в полный восторг от порядка и благополучного хода жизни этой судовой республики, сообщал и о своих собственных обязанностях, при выполнении которых ему всегда приходилось браниться с молодежью - юнгами и корабельными слугами, потому что ему следовало быть суровым и взыскательным, чтобы его боялись и слушались:
- Мне полагается править шлюпкой, когда она снует между кораблем и берегом, отвозя и привозя все то, что подлежит разгрузке и погрузке под командой маэстре или корабельного мастера. Дважды в течение суток я осматриваю мачты, взбираюсь на марсы, чтобы взглянуть, не оборвались ли где какие снасти. Я слежу за тем, чтобы фонари и сальные свечи были всегда наготове, на случай когда они понадобятся в темную ночь, а также за тем, чтобы на ночь гасили огонь в очаге, и за тем, чтобы все судно было чистым сверху донизу. Вместе с кладовщиком я забочусь о припасах, стараюсь, чтобы прежде всего пускались в ход те, которые быстрее портятся, и, кроме того, отвечаю за вес и меру продуктов, с тем чтобы каждым матрос получил все, что ему положено.
Боцман умолк, считая, что рассказал все, что требуется. Пока он говорил, корабельный слуга следил тревожным взглядом за беготней людей, которые таскали на спине мешки и ящики с берега на судно и грузили их в трюм под присмотром опытного в делах погрузки корабельного мастера Чачу.
- В первые же дни путешествия, - продолжал Хиль Перес, - ты научишься обращаться с песочными часами, поймешь, что надо делать, чтобы они не засорялись, и как следить за ними, чтобы петь каждые полчаса, когда песок высыпется до конца. Ты выбрал неплохую службу, и тебе посчастливилось иметь хорошего учителя. С помощью господа бога и тумаков, которыми я тебя буду наставлять на путь истинный, из тебя в конце концов выйдет хороший моряк! Да хранит тебя господь!
Тут он отвернулся от Фернандо и бросился к одному из люков, чтобы показать корабельному мастеру, какие мешки и ящики надо разместить по-новому, поближе к этому люку, потому что они понадобятся в первые же дни плавания.
Второго августа был традиционный праздник святой девы - покровительницы Рабиды, который в этом году отмечался с особой торжественностью, так как на следующий день флотилия должна была сняться с якоря.
Большая часть экипажа отправилась в монастырь к мессе. Многие моряки, в том числе и верховный капитан, исповедовались и причащались.
На следующее утро, в пятницу 3 августа, за полчаса до восхода солнца, все три судка втащили свои шлюпки на палубу, чтобы прекратить всякие сношения с землей. Сто двадцать человек, участников экспедиции, среди которых было только девяносто моряков, уже занимали каждый свое место на каравеллах и корабле.
На берегу, возле которого стояла на якоре флотилия, экипаж увидел настоятеля монастыря Рабида в сопровождении нескольких монахов, лекаря Гарей Эрнандеса, землевладельца Кавесудо, старика Перо Васкеса и других шкиперов города, Диэгито - сынишку Колона, которого через несколько дней должны были увезти в Кордову, и множество семей моряков.
Некоторые женщины молча плакали. Другие же громко кричали и с андалусским неистовством рвали на себе волосы, как плакальщицы на похоронах. Такое долгое путешествие! Припасы на целый год… Вернутся ли когда-нибудь их мужья из такого необычайного плавания? Некоторые женщины проклинали чужеземца, который всем им на беду появился в Палосе.
Шкиперы, остававшиеся в городе, старались заставить их замолчать. Разве не по своей воле уходят в это же плавание сеньор Мартин Алонсо, его братья и другие родственники, все люди обеспеченные, которых нужда не гонит навстречу опасностям? Разве не признали это путешествие вполне возможным такие ученые люди, как городской врач и настоятель монастыря, которые отлично разбираются в астрологии? Плавание - дело мужское, и только мужчины могут понять и выгоды его и опасности. Молчать, женщины!
На кормовых башнях трех маленьких судов, возле увенчивающих их фонарей, стояли навытяжку капитаны. Юнги карабкались на реи и разворачивали паруса. Скрипели кабестаны, поднимая и наматывая якорные канаты.
В чистом утреннем воздухе раздавался бодрый голос Мартина Алонсо. На какое-то мгновение он перестал подавать команду, чтобы с андалусской приветливостью ответить на просьбы, которые с берега выкрикивали его друзья по сборищам у Перо Васкеса. Он обещал, что никого из них не забудет. Каждому он привезет на память по золотой черепице из тех, что найдет на крышах домов Сипанго.
Взошло солнце, усеяв огненными рыбками мутные воды Тинто и зеленую гладь обеих рек, сливающихся с океанской волной в проливе Сальтес.
Просмоленная обшивка судов засверкала, словно металл. И в этот самый миг Колон, как бы приветствуя появление солнца, медленно снял свою адмиральскую шляпу и склонил голову.
Наконец-то наступила минута, которой он ждал столько лет. Он взглянул на верхушки мачт и торжественно произнес:
- Во имя господа бога, поднимай паруса!
Как двойное эхо, прозвучали голоса обоих Пинсонов, скомандовавших на своих каравеллах:
- Поднимай паруса!.. Во имя господа, поднимай паруса!..
С шумом встрепенулись все паруса, постепенно вздуваясь от свежего ветра. На середине каждого из прямых парусов был изображен большой черно-красный крест.
С самого рассвета дул попутный ветер. Все три судна, выстроившиеся друг за другом, покачиваясь, все быстрее разрешали розоватые воды Тинто.
Отец Хуан Перес, выпрямившись во весь рост и подняв руку, рассекал воздух беспрерывными крестными знамениями. Кое-кто из окружавших его людей опустился на колени. Юнги и ребятишки бежали по берегу, стараясь не отстать от плывущих судов.
На одной из каравелл матросы по испанскому морскому обычаю запели "Славу". Вдалеке раздавались крики женщин, возвращавшихся в город.
В продолжение трех часов настоятель Рабиды и его друзья, стоявшие возле монастыря на выступавшем в море мысе, не теряли из виду кораблей флотилии, которые мало-помалу удалялись от берега и становились все меньше. Вот уже они вышли из слившихся вод Тинто и Одиэля; вот они миновали отмель Сальтес, лежащую между островом и материком; вот они уже в открытом океане, подобные трем пеликанам, так уменьшает их даль. И вот они исчезли.
Именно в это время произошла в океане встреча флотилии искателей новых стран с несколькими судами, которые прошли возле нее, держа курс на африканский берег.
Они были переполнены людьми. Палуб не было видно под плотным панцирем, образовавшимся из человеческих голов, словно из плотных чешуек. Это был целый народ, несчастный, стонущий и в то же время еще допевающий песнопения уже угасающего восторга, народ, гонимый религиозной ненавистью и идущий навстречу новым преследованиям и еще худшим бедствиям.
Эти суда увозили к берегам Марокко часть изгнанных евреев. Испания по собственной воле сбрасывала с себя несколько сот тысяч человек, способных и трудолюбивых, в то самое время, когда горсточка испанцев пускалась в плавание по таинственному океану в поисках новых земель и сказочных богатств.
Флотилия изгнанников, суда которых казались гробами, переполненными вопящими мертвецами, удалялась по направлению к марокканскому берегу. Корабль и каравеллы с крестами на парусах, с флагами, развевающимися на верхушках мачт и на кормовых башнях, продолжали свой путь на юг, к Канарским островам, к древним островам Блаженных, чтобы оттуда устремиться прямо вперед на поиски золота - властелина мира, пряностей, которые делают пищу душистой, как амброзия богов древности, дворцов, осыпанных сияющими драгоценными камнями и жемчугом, островов и материков, где кишат слоны, обезьяны, безголовые и одноглазые люди, на поиски чудесных стран, которыми правит Великий Хан, "Царь царей".
А Великий Хан татарский, о котором писали Марко Поло и Мандевиль и на поиски которого шел Колон, еще в 1368 году был свергнут с престола китайской династией Мин. Его не было на свете вот уже сто двадцать четыре года.