Вася вывинтил пробку и понюхал содержимое фляжки.
- По-моему, это не вода, а водка, - сказал он с оттенком разочарования. - Мне мама делала спиртовые компрессы, когда я простудился. Зачем нам водка, когда требуется просто вода!
- Ты ничего не понимаешь, - возразила Кюльжан. - В медицине принято обтирать раны спиртом, чтобы не было инфекции. Давай сюда фляжку.
Она оторвала кусок рукава от своей кофточки и, действуя лоскутом, как ватным тампоном, стала осторожно протирать содержимым фляжки лицо своего пациента.
Скоро тот глубоко вздохнул и открыл глаза.
- Дай ему выпить этого, сестренка, - предложил Вася, с интересом наблюдавший за ловкими движениями Кюльжан. - Помнишь, как водка помогла Мэри Шарп?
Валерик приподнял голову пострадавшего, и девочка поднесла к его губам фляжку. Глаза негра прояснились и, сделав небольшой глоток, он уже сознательно оглядел хлопотавших около него детей.
- Вы сможете встать с нашей помощью? - спросила Кюльжан. - Скажите, где вы живете? Мы проводим вас.
- Уходите от меня, добрая барышня, - ответил, еле шевеля губами, негр. - Вы погубите и себя и меня. Разве вы не видите, что я черный? Меня могут линчевать за один разговор с вами, а вас выгнать из школы, если вы учитесь.
- Мы в школу не ходим, - отозвалась Кюльжан. - Так что вставайте, если можете. Мальчики нас поддержат.
Негр, сделав видимое усилие, встал, жестом отстранил мальчиков, взял свой пиджак и, шатаясь, пошел вдоль улицы. Дети смотрели ему вслед. Негр обернулся и сделал еле заметный знак следовать за ним. Они пошли в некотором отдалении.
Негр свернул в ближний переулок. Там стояла простая грузовая машина. Едва он поравнялся с ней, дверца открылась, и чьято рука помогла негру влезть в кабину шофера. Дети подошли поближе и к своему удивлению увидели в кабине рядом с негром уже знакомого им человека в сером комбинезоне.
Взяв из рук Кюльжан фляжку, он пытливо взглянул на ребят и вдруг улыбнулся так дружески, что они сразу почувствовали к нему искреннее расположение.
- Как будто у вас в этом городе тоже нет пристанища, - сказал шофер. - Если это так, залезайте быстрее в кузов. Сейчас поедем.
Как они могли отказаться от такого заманчивого приглашения? Все равно определенного плана действий у них не было. Город принял их не очень гостеприимно. Перспектива попасть в тюрьму за бродяжничество их не устраивала. Поэтому Вася торопливо помог Кюльжан перелезть через высокий борт грузовика, подтолкнул Валерика и забрался сам. Машина тронулась, и они поехали, сами не зная куда.
Чем дальше они удалялись от центра города, тем улицы становились беднее и невзрачнее. Шофер замедлил ход, и дети имели полную возможность рассмотреть жалкие полуразвалившиеся лачуги и домики, сделанные из фанерных ящиков.
Машина прибавила ход. Теперь мимо неслись кружевные переплетения мостов, железобетонные громады заводов. Далеко за чертой города начались загородные виллы богачей. Ласкала глаза зелень парков, голубизна озер с белокрылыми яхтами, золотистыми пляжами и красивыми купальными будками.
Машина шла на четвертой скорости. Мелькали свекловичные плантации, хлопковые поля и просто пустыри.
Ветер приятно свистел в ушах, уменьшая палящий жар солнца. Но вот шофер внезапно остановил машину у небольшого трактира. Окруженная небольшой группой слушателей, аккомпанируя себе на какомто инструменте, вроде гитары, пела молодая мулатка. Пестрые лохмотья ее одежды красиво оттеняли цвет пышных черных волос и огромные глаза с синеватыми белками.
- Здравствуй, Люси! - сказал шофер, подходя к певице. - Давно я не слышал твоих песен. У тебя уже, наверное, есть новые, которых я не знаю? А?
- Что же тебе спеть, Джоржи? - ответила, улыбаясь, певица. - Старые песни ты слышал, а новые… Не всякий их поймет и не каждому они понравятся!
- Вот и спой мне такую песню, которая не каждому понравится, - усмехнулся шофер. И, оглядев лица присутствующих, добавил:
- Мне кажется, здесь никто против этого не возразит?
Глаза бродячей певицы заблестели. Слабый румянец покрыл ее смуглые щеки. Чуть касаясь струн, она запела низким, звучным голосом:
У окон небоскребов
Голубка летала…
Грудью билась и стекло,
Только перья напрасно ломала…
Раскаленный от зноя бетон
Адским пламенем дышит,
И никто воркованья голубки
Как будто не слышит.
Может, где свить гнездо
Ты, бедняжка голубка,
Не знаешь?
Так напрасно тогда
Над Нью-Йорком упорно летаешь!
В небоскребах дельцов,
Богачей - воротил Уолл-Стрита
Для тебя крепко окна и двери,
Голубка, закрыты.
Облети ж ты дворцы
Уолл-Стрита подальше, сторонкой…
В бедной хижине ждет
С нетерпеньем тебя мать ребенка…
Там найдешь ты приют,
Там желанною гостьею будешь
И о грохоте бомб,
Может быть, ты тогда позабудешь.
- Не найти мне покоя нигде, -
Так ответно голубка
Воркует…
Капли крови на перьев моих белизне…
Мое сердце тоскует…
Эта кровь жжет огнем -
Кровь невинных малюток
Кореи…
Буду биться крылом
Я и ночью и днем
В окна черных
Злодеев!
В строгом молчании, опустив головы, люди слушали певицу. Глаза шофера были устремлены куда-то далеко… Он весь отдался песне и, когда Люси умолкла, он даже вздрогнул.
Благодарно потрепав певицу по плечу, шофер положил на инструмент девушки монетку, затем зашел на минутку в трактир и вернулся с двумя небольшими пакетами. Один он передал в кабину, другой ловко подбросил прямо в руки Кюльжан, быстро занял свое место, и машина пошла дальше.
В пакете оказалось несколько тоненьких ломтиков колбасы, переложенных кусочками белого хлеба. Хлеб был красив на вид, но вкусом напоминал вату.
Машина свернула с шоссе на обыкновенную проселочную дорогу, потряслась по ней еще с полчаса и, наконец, остановилась у ворот маленькой фермы. Шофер вышел, из кабины и кивнул детям.
- Слезайте! Здесь мы остановимся на некоторое время, - сказал он. - Надо Сэму сделать перевязку. Вы славные ребята. В наше время мало кто из белых поступил бы так же. Людям здорово забили голову всякой чепухой.
- А куда мы еще поедем? - осведомился Вася.
- А у вас есть причины предпочитать одно место другому?
- Нет.
- Ну, значит, все в порядке. Сейчас везде одинаково несладко. Но что же, черт возьми, нас никто не встречает? Побудьте у машины, пока я схожу на разведку.
Шофер пошел к ферме, а Вася, Валерик и Кюльжан спрыгнули на землю и подошли к кабине. Негр, которого шофер назвал Сэмом, сидел, опустив голову на руки. Вся его поза выражала крайнее утомление.
- Почему вы сами не побили этого хулигана, дядя Сэм? - робко спросила девочка. - Вы ведь выше его и мускулы у вас вон какие! Неужели он сильнее вас?
- Ну что ты пристала к больному человеку, - остановил ее Валерик. - И вопросы какието глупые! Разве человек позволит себя бить, если он сильнее?
- Приходится позволять, - через силу улыбнулся Сэм. - Маленькая мисс права. Я мог бы сбить этого парня с ног одним ударом, но ведь он белый!
- Ну и что же? Ведь вы не просто дрались, а у вас была боксерская схватка.
- Если бы я поступил иначе, многие, что смотрели на нас, посчитали бы себя кровно обиженными, и я наверняка оттуда живым бы не ушел. Вот одна причина.
- А разве есть и другая?
- Другая та, что этот белый заплатил мне за то, чтобы я позволил себя побить.
И Сэм вытащил из кармана пиджака бумажку, положенную туда его партнером по боксу.
- И вы согласились? - возмутилась Кюльжан.
- У меня трое малышей, - устало ответил Сэм. - А найти работу человеку с моим цветом кожи, да еще в наше время, дело безнадежное. До войны я был мастером на тракторном заводе. И тогда еще добиться такого высокого положения негру было очень трудно. Потом меня взяли на войну, в танковую часть. А по возвращении домой я уже не мог найти себе работу. Приходится жить случайным заработком. В молодости я увлекался спортом, особенно боксом. Теперь это иногда выручает. Конечно, против профессионала я уже не устою, но для уличного зрелища еще гожусь. Этот белый тоже безработный. О встрече с настоящим боксером ему нечего и мечтать. Вот он и придумал такую комбинацию: заплатить мне пару долларов за то, чтобы я позволил себя публично побить. На такое зрелище у нас любители всегда найдутся. А во время нашей схватки его товарищ заключает с желающими пари и, конечно, всегда выигрывает. Потом они отдают мне мои два доллара из этого выигрыша, а остальное делят пополам. Ничего не поделаешь! Тоже бизнес!
ПРОСТЫЕ ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ
Наконец, из домика к машине вернулся шофер.
- Ну, вылезай как-нибудь, дружище, - обратился он к Сэму. - У нашего товарища большое горе. Он извиняется, что не вышел к вам навстречу, но его жена в таком состоянии, что он боится оставлять ее одну хотя бы на самое короткое время.
- Что-нибудь с Генри, наверное? - спросил Сэм.
- Угадал. Ну, пойдем!
- Догадаться немудрено, - ворчал Сэм, осторожно выбираясь из кабины.
- Ранен?
- Убит…
- Проклятая мясорубка! И придумал же кто-то такой ужас, как войны!
- На эту тему мы уже с тобой говорили. Шагай, шагай… А вы, ребята, идите за нами. Не удивляйтесь нашей дружбе. Мы с ним из одного танка, а тот, к кому мы сейчас приехали, был у нас третьим. Пусть будут прокляты те, кто заставляет нас скрывать такую хорошую вещь, как дружба.
Они вошли в маленький коттедж, который когдат-о был, наверное, уютным и даже красивым, но сейчас, изрядно потрепанный временем, выглядел очень невзрачно. Штакетный забор палисадника давно не видел краски и пестрел заплатами. Штукатурка дома местами отвалилась, обнажив кирпич стен. Внутри домика был тот хаос, который характерен для семьи, где долго отсутствует хозяйка.
Но она была дома. Невысокая худенькая женщина в смятом фланелевом халатике металась по комнате. Ее руки были крепко прижаты к груди, глаза смотрели, ничего не видя. Всем своим видом она напоминала птицу, которая, найдя свое гнездо разоренным, отчаянно мечется в поисках птенцов.
Увидев вошедших, женщина приостановилась, потом бросилась к ним и схватила руку шофера.
- Вы слышали, что они сделали с моим мальчиком? - спросила она хрипло. - Вы мужчины! Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы спасти своих детей? Каким проклятым надо было увести его от меня на край света, чтобы умертвить? Я даже не могу посетить его могилу, и мой сыночек лежит в чужой земле, не оплаканный своей матерью… Мало того! На его могилу, может быть, плюют те, в чью страну его отправили. И они правы. Тысячу раз правы!
- Элизабет! Что ты говоришь? Подумай! - пытался остановить поток ее слов высокий широкоплечий фермер, производивший рядом со своей женой впечатление великана.
- Замолчи, Джон! - отозвалась женщина. - Я говорю правду. Ты сам это знаешь. Любая женщина мира ответит на мои слезы, на мое горе: "Так тебе и надо! Как ты посмела отпустить его убивать корейских женщин и детей? Теперь ты получила по заслугам!" Что меня утешит в моем горе? Уж не эта ли побрякушка?
Она указала на небольшую коробочку, лежавшую на столе.
- Орден "Пурпурного Сердца", - засмеялась она злобно. - Я не хочу ни видеть его, ни прикасаться к нему… Мне кажется, что это окровавленное сердце моего сына взывает об отмщении. Но что я могу сделать? Я только глупая женщина! Я не могу даже понять, кому, зачем нужна эта проклятая война с людьми, которых мы никогда и не видели…
Заломив руки, она упала на постель и зарылась лицом в подушки.
- А ты, Джон Купер? Ты так же думаешь, как твоя жена? - обратился к фермеру шофер.
- У меня от всего этого просто мутится в голове, - ответил тот тихо. - Элизабет права! Горе и стыд - вот что я чувствую! Когда мы на Эльбе братались с советскими солдатами, мы клялись друг другу не допускать больше братоубийственной войны, мог ли я тогда думать, что через своего сына стану клятвопреступником? Когда его призвали в армию, еще и речи не было ни о какой Корее! Тогда мы еще гордились тем, что мы - американцы. А теперь?
Но вы устали с дороги. И Сэм еле сидит на своем стуле. И с вами какие-то дети. Я принесу вам хоть молока, что ли. С этим горем, что на нас свалилось, мы даже не подумали об обеде. А что за ребята, которых ты привез?
- Я их подобрал в Чарльстоне. У них здесь никого нет. Они помогли мне выручить беднягу Сэма.
- Боже! Какой у меня беспорядок в доме, - воскликнула, возвращаясь, Элизабет Купер. - Садитесь, Сэм. Здесь вам будет удобнее.
Она придвинула к столу деревянное кресло с высокой спинкой и подложила маленькую подушечку под аккуратно перевязанную голову пострадавшего.
- Бели мой старик наколет дров, я постряпаю чтонибудь на скорую руку. Кажется, в кладовой у нас еще есть кое-какие продукты.
Она переступила порог комнаты и увидела стоявших в прихожей Васю, Валерика и Кюльжан.
- Чьи это дети? - обратилась она к мужчинам. Но никто не успел ей ответить: в комнату с громким плачем вбежала девушка лет шестнадцати. Ее клетчатая косынка сбилась набок, открывая влажные завитки волос, прилипших ко лбу. Маленькие загорелые ноги были покрыты пылью, ворот простенького полосатого платья разорван.
- Джен! Что случилось? - воскликнула Элизабет. Всхлипывая, та рассказывала, что в их дом ворвались полицейские и заявили, что их ферма продана с молотка в уплату долга страховому обществу и чтобы они убирались, куда хотят. - Я побежала к вам. Неужели за нас никто не вступится?
По угрюмому молчанию мужчин, по их потупленным взглядам девушка поняла, что ее несчастье непоправимо и, вновь залившись слезами, опустилась на ступеньки крыльца.
- Скоро дойдет очередь и до нас, - с горечью сказал Купер. - Мы ведь тоже задолжали банку столько, что никогда не сможем расплатиться.
- Все-таки мне не нравится, что посторонние, хоть и дети, вертятся вблизи нас во время таких разговоров, - опять сказал Купер. - Я отошлю их пока к соседям. У них как раз сейчас собрались ребятишки, и они во что-то играют. У меня возникло еще много вопросов к тебе, Джоржи, и я хочу быть уверен в том, что нас никто не подслушивает.
СТРАННЫЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ
Вася, Валерик и Кюльжан шли на соседнюю ферму по тропинке, указанной им Купером. На ходу они рассматривали рекомендованные им книжки-комиксы.
- Белиберда какая-то, - заключил Вася, пробежав глазами книжонку под заглавием "Черный ужас". - На каждой странице то убийство, то крушение поезда! И слова какие-то дикие! Как это, например, понять: - "Кранч… пау… зау…", - это говорит бандит. А тот, кого убивают, тоже бормочет что-то непонятное: - "Орг… Уф…" А еще называется "комикс"! Что же тут смешного? Поменяемся книжками, сестренка. Может быть, тебе попалось что-нибудь лучше?
- "Понь Чули - дьяволенок", - ответила девочка, перелистывая свою книжку. - Тут, кажется, приключения какого-то мальчика. Давайте сядем хоть около этого стога и посмотрим, что в ней написано. На ходу читать трудно, а поиграть мы еще успеем.
Дети удобно расположились у стога соломы и начали рассматривать книжку. Она оказалась написанной в том же духе.
- Брр! - сказал Вася. - Если начитаться таких штук, можно вообразить, что убийство - самый нормальный поступок. Давайте выбросим эти книжки!
- Так ведь они же не наши! Фермер будет ругаться!
- Ну, тогда положим их хоть под этот стог соломы, а когда будем возвращаться обратно - захватим и вернем хозяину.
Вася сунул руку с книжками в солому и вдруг вскрикнул. Его рука наткнулась на что-то живое и теплое.
- Здесь кто-то есть, - сказал он испуганно.
- А вдруг здесь прячется какой-нибудь бандит? - шепнула Кюльжан.
- Скорее всего, - сказал Валерик, - просто бедный, бездомный человек. Надо посмотреть. Может быть, он даже болен?
Дети начали осторожно разгребать солому, но спрятавшийся в ней не стал ждать, пока его обнаружат, и сам молча вылез из стога.
Это был совсем молодой юноша, лет семнадцати-восемнадцати, не больше. Цвет его кожи был смуглым, с красноватым оттенком. Впалые щеки, резко очерченный профиль с орлиным носом и длинные черные, совершенно прямые волосы, в которых сейчас запутались соломинки, выдавали его расу.
- Индеец! - восхищенно шепнул Вася, вспомнив романы Майн Рида. С минуту длилось молчание. Юноша смотрел на нарушителей его покоя со смелым, даже слегка горделивым выражением. Только слишком плотно сжатые губы и стиснутые в кулаки руки выдавали его напряженное состояние.
- Извините, что мы разбудили вас, - сказал Вася. - Мы не знали. Мы думали, что, может быть, вы больны и нуждаетесь в помощи…
В глазах юноши мелькнуло удивление. С трудом разжав губы, он ответил:
- Это первые человеческие слова, которые я за всю свою жизнь услышал от белых. Если только вы не смеетесь надо мной.
- Но ведь не все же белые одинаковы, - возразил Вася. - Ведь есть и такие, которые не судят о человеке по цвету его кожи.
- Я слышал, что есть и такие люди, - быстро ответил юноша. - Но мне они не встречались. Я жил в глуши, в горах Серро-Пикадо. Это Северная Аргентина. Я пас овец, конечно, не своих. Горсть кукурузы была мне обедом и ужином. Однажды я набрался смелости и попросил хозяина заплатить мне хоть сколько-нибудь за мой труд. Он засмеялся. Я еще раз попросил. Он повернул своего коня, чтобы уехать. Я вцепился в повод. Хозяин ударил меня хлыстом по лицу. У меня все помутилось в глазах! Я вырвал хлыст из его рук, а хозяин ускакал на своем коне.
На другой день пришли полицейские, надели на мои руки и ноги железные браслеты и увезли меня в тюрьму. Суд вынес приговор: десять лет каторги.
Когда я убежал оттуда в первый раз, меня приковали к столбу в поле и намазали лицо патокой. Меня так искусали насекомые, что опухло все лицо, и я неделю не мог открыть глаз.
Когда меня поймали после второго побега, то посадили в "парильню".
- Что же это за штука? - спросил Валерик.
- Это небольшой деревянный ящик. В нем нельзя ни встать, ни лечь. Вскоре начинается страшная головная боль, потому что шея все время согнута. В конце концов, начинает болеть все тело. Внутри ящика температура до пятидесяти градусов.