"Выступает рыхлый рельеф лица..."
Выступает рыхлый рельеф лица
в собрании лунных теней.
Он что-то бормочет, сходя с крыльца
в оттепель, тьму, метель.Вот пути перепутались в саду,
и ключи поблескивают в снегу.
"Так что ты учти, ты имей в виду -
отпусти, не то убегу".Перевыпукло кругло большое "О"
ползёт, как пузырь изо рта.
С тихим вздохом лопнуло его тепло,
и вопрос повис до утрана рябине среди терпких кистей
в белых шапках снега, – и что теперь? -
И ныряет, закрыв за собою дверь,
в оттепель, тьму, метель.
"Когда смутятся очертанья..."
[фрагмент поэмы "Нескончаемые сетования"]
Когда смутятся очертанья
ближайших пригородных зон,
усталый ум, едва читая,
уйдёт за тонкий горизонт
строки…
И тут от поворота
тропинка поведёт в овраг.
Отрава – белая atropa -
раскинет в дебре аромат…И я не знаю, что тогда. -
Не понимаю знаков смеха
и страха. Возгласов добра
не помню и не вижу эха.
Не осязаю вкуса зла. -Письмо Татьяны предо мною…
Сползаю в яму бреда Молли
и лома древом вью сполза -
"Туман черёмуху укрыл..."
Туман черёмуху укрыл
под насыпью внизу.
Набоков в тамбуре курил,
вздыхая на звезду.В недвижном поезде все спят.
Лишь где-то невзначай
из туалета водопад
на шпалы прожурчал.Там стукнула о стенку дверь,
на полку кто-то влез.
И вот бесшумно, словно тень,
пошёл, поплыл экспресс.Уже, качаясь, шлёт привет
покинутым лугам,
где стелется и вслед плывёт
сиреневый туман.
Лодья
Тесны пустынные просторы.
Они ползут в окошке мутном.
Однообразные рассказы
иссякли, надоев друг другу.
Одни пасьянсы да кроссворды
шуршат, бубнят в вагоне нудном.Я задремал или – не помню.
Во всяком случае, не сразу
знакомую в себе тревогу
почувствовал. И тут я понял,
что нет тебя: ты где-то вышла.
Меня безмолвно, как обычно,
покинула. Спустясь на насыпь,
мимо шлагбаума, мимо будки
направилась куда-то в поле.В твоём купе все спят по полкам.
Разнообразный храп спокоен.
Твоей ни сумки нет, ни куртки.
Я к проводнице: – Остановка
давно была? – А что такое?
Минут пятнадцать была – Лодья.
Да это просто деревушка.
– Там девушка сошла? – Нет, вроде.
Да мы стояли там минуту.
– А следующая скоро? – Укша.
Такими темпами под утро…
Да нет, шучу. В ноль сорок восемь.
Вы ищите свою подружку?
Найдётся. Может, просто шутка.
Может, пошла к кому-то в гости?По коридору – неизвестно
зачем – я в нерабочий тамбур
побрёл. – Он пуст, как я и думал.
Скрипит, раскачиваясь, сцепка.
И рядом туалет не заперт.
Мотается косая дверца.
Розетка сломана над краном.
В окно опущенное дунул
хвост пробегающего ветра.Искать тебя по всем вагонам
неловко, да и бесполезно.-
Я чувствую. Мне стало ясно:
пока я собирал пасьянсы
во сне, ты резко и безмолвно
меня покинула, исчезла,
намерений не проверяя.
Без размышлений, произвольно
ушла в иное измеренье,
в пустые тёмные пространства.Окно открыто. Ночь сырая.
Опять плетёмся еле-еле.
Ну, чуть быстрей велосипеда.
Я тонкий – как-нибудь пролезу.
Нет, задом… и тогда… и если
повисну на руках на раме…
Не знаю как, но я так сделал:
повис – и, оттолкнувшись, прыгнул.
Я пролетел балласт – и в землю
уткнулся кубарем с обрыва.Верней, в какое-то болото.
Кругом трава, кусты и кочки.
Прошла, наверное, минута
иль две, прежде чем я очнулся -
в воде, во тьме осенней ночи -
и медленно себя ощупал.
Лицо в крови, рукав разодран.
Зато, смотрю, как будто ноги
не поломал – и это чудо.И стал карабкаться на насыпь,
чтобы идти обратно в Лодью.
Куда ж ещё? Ведь я не знаю,
где ты. Но рано или поздно
мы встретимся. По крайней мере,
это безликое пространство
внутри себя ещё имеет
хотя бы маленькое имя.
И вкруг него сначала близко,
как бабочка, ты будешь виться,
простыми смыслами палима.
Лишь понемногу, постепенно,
когда словесные привычки
обуглятся, – ты удаляться
начнёшь. Но я к тебе успею.
Я чувствую: ещё застану.
Только бы нам не разминуться.
А вдруг случится так: увижу
и не узнаю? Здесь так странно
всё выглядит и происходит.И ты могла здесь измениться.
Есть что-нибудь, что неподвижно
в тебе средь разных обстоятельств
и не подвержено изгнанью
при вот таких метаморфозах?Я брёл в смятенье, спотыкаясь.
Припоминал ушедший поезд.
Себя клял за беспечность: что я
за этот краткий срок знакомства
успел увидеть и запомнить? -
Одни лишь мелочи, причуды,
твои забавные приметы.
Я знаю, как ты чистишь зубы,
причёсываешься, красишь ногти.
Пьёшь чай без сахара с лимоном.
Потом, в бумажную салфетку
собрав обглоданные кости
куриные, – несёшь их в мусор.
Потом ты, морщась, пьёшь таблетку -
по-видимому, цитрамона…
Но что ты будешь делать в Лодье?
Как будешь выглядеть? Что думать?…Здесь километров, может, десять,
да и не важно, – хоть пятнадцать.
Как радостно меня ты встретишь,
чтоб никогда уж не расстаться.
Мы отреклись от прежней жизни,
которая была ничтожна.
Мы бросили всё, что возможно.
Всё, что мы бросили, – излишне.
Мы бросили себя на ветер,
бесформенный и безразличный.
Он – не вагон, который катит
искать, надеяться, бояться.
Здесь термин не авторитетен,
нет здесь ни качеств, ни количеств.
Здесь явлена и что-то значит
лишь форма нашего объятья.
15 апр. 2005ПОСЛЕСЛОВИЕ
Читатель, ты ль столь простодушен?
Ты всё за чистую монету
здесь принял? Ты развесил уши?
Ну что ж, перечитай поэму -
теперь уж с некою подсказкой:
здесь всё трактуется двояко.-
Быть может, женщине несчастной
пришлось спасаться от маньяка?
"Ты возьми, ты держи этот флокс..."
Ты возьми, ты держи этот флокс.
Пусть я лжец, но печален мой жест.
Впереди наибольший мост,
а за ним наименьший лес.Мы идём, мы идём туда.
А обратно придём не мы.-
Будет путаница, чепуха.
Мы умрём, мы будем смешны.
"Лязгнули цепи, и выпал из рук..."
Лязгнули цепи, и выпал из рук
город Том Сойера Санкт-Петербург.
Ржавых гвоздей и железок в том соре
больше, чем бантиков в хоре."Прочь, хулиганы зубриловых скул!
Вы мне не дети, и я не Джамбул!" -
так я в пустых коридорах каникул
скверной цитатой воскликнул.В фартуке белом и в валенках негр
утром воскресным метёт пыльный сквер,
фыркает шлангом, кусты поливая,
сленгом бубнит заклинанья:"Пусть зеленеет на дикой скале,
пусть он летит на безумном коне,
вслед вам осклабясь бешеным ликом!
Сорри, донт меншн ми лихом!"
"Когда б не пламя быстрого костра..."
Когда б не пламя быстрого костра,
в моём мозгу пылающее едко,
вокруг меня росла б одна попса -
и даже чернокудрая соседка
меня б от этой доли не спасла.Господь даёт сильнейшему простор.
Простые люди тянутся к простому.
Зачем в тумане светит мой костёр? -
Они на пять шагов нейдут из дому.
А между тем, я весел и хитёр.Когда б не зимняя любовь Творца,
повсюду возводящая сугробы,
на быстром счастье моего костра
соседка чернокудрая давно бы
растаяла бы и дала б дрозда.
"Была слаба моя молитва..."
[фрагмент поэмы "Нескончаемые сетования"]
Была слаба моя молитва,
слепа была моя вина.Ты памятник себе воздвигла.
К его подножью привела
меня чуть видная тропинка.
Везде безумствует зима.
На пьедестале ты гранитном
метелями заметена.
Когда-нибудь мы вспомним это,
и не поверится самим. -
Метёт декабрь – и ты за ним
летишь, покорная, как эхо,
и неподвижно в тучах снега
сквозишь над безднами равнин.И я такой же, – ещё хуже:
я космос созерцаю вчуже
и делаю брезгливый жест,
не думая, потусторонний, -
и репликой неосторожной
мараю жизнь свою и честь.Кому пример, кому наука
или религия кому-то,
допустим, в космосе видна.
Выглядываю: вот те на! -
В окне одна мелькает вьюга.
Опять зеваешь ты, подруга?
Налей-ка мне ещё вина.
"Налетела тучка на Киклады..."
Налетела тучка на Киклады,
затуманила их дальний танец.
Повторяющиеся сигналы,
потерявшиеся над лугами,
всё мигали, по волнам скитаясь.Всё равно никто б их не увидел,
даже если б не было и тучки. -
Ученик, учёный и учитель
влипли в свои пухлые подушки.В знаниях засели теоремы,
в них заснули залежи застоя.
На горизонтальные деревни
ночь, как душный обморок сирени,
наползает густо слой за слоем.
"Как неподвижно и странно..."
Как неподвижно и странно,
выглянув из-за угла,
в тёмные окна веранды
смотрит немая луна.Тёмный овраг за забором
движется через забор.
Пенной черёмухой полон,
входит на белый газон.Лишь угловатые тени
резко лежат на столе,
тесно стоят у постели,
густо висят на стене.Бабушка, дедушка, мама -
все почему-то ушли.
В доме так пусто и странно,
нет ни единой души.Спрячься тихонько в кроватку,
глазки скорее закрой.
Близко решенье загадки -
только не знаю, какой.
"Я смотрю на небо – там теорема Пенроуза..."
Я смотрю на небо – там теорема Пенроуза.
От ночного чуть ветерка шелестит берёза,
выделяясь узорчатым силуэтом на бледном фоне.
Не стемнело ещё, да и вряд ли совсем стемнеет.
Тем не менее, кроме тьмы, как будто и тем нет
для раздумий и наблюдений в летнем поле.Гравитация плюс квантовые эффекты,
две иль три константы (среди них – скорость света), -
"всё премудростью сотворил", повсюду логика…
Выделяясь на гладком фоне лёгким трепетом,
куст сирени робко противится её требованиям…
Но смотрю на небо – а там теорема Хоккинга.
"Мальчик, забудь суеверья и страхи..."
Мальчик, забудь суеверья и страхи,
выплюнь знаки культур.
Станешь простым сталкером свалки -
сгинут и жрец, и колдун.Пред пожирающим истуканом
смело гляди пастухом.
Ржавый будильник держи чемоданом,
будку держи сундуком.Кончен тяжёлый парад парадоксов,
гаснет последний контраст:
яркие россыпи пёстрых отбросов
в бледном мерцании царств.
Две темы
1
Я слегка завираюсь, я, может быть, пьян,
только вот что хочу вам сказать:
с одинокой скалы в мировой океан,
разумеется, можно поссать.
Только что это даст, кроме глупых понтов? -
Ничего ровным счётом не даст.-
Не смутишь ни акул, ни медуз, ни китов
в бесконечности водных пространств.Нет нужды выводить прямым текстом мораль,
вам понятен смысл притчи моей.-
Лучше сесть на какой-нибудь крепкий корабль,
помолиться и плыть средь зыбей.
И смирение будет вознаграждено:
ты причалишь к волшебной стране,
бесконечно сквозь пляшущее решето
будешь золото мыть, как во сне…2
А вот если наполнить водою стакан
и пометить молекулы в нём,
а потом с одинокой скалы в океан -
так сказать, в мировой водоём -
его вылить и тщательно перемешать,
радикально глубины взмутив,
и подальше – в другое вообще полушарие
земли – оттуда уйти… -Вам становится ясно, к чему я клоню:
то есть если мы вновь зачерпнём,
мы молекулу меченую хоть одну
обнаружим в стакане своём!
Этой притчи потоньше уже будет мысль,
да и оптимистичней, чем той…
Мы стоим на скале в ореоле из брызг
и в туманах блуждаем мечтой.
"По количеству мячей..."
По количеству мячей
дело близится к ничьей.На трибунах хоровод
строят пёстрые подруги.
Вяло дёргает хоругви
бестолковый ветерок.Вяло треплет ураган
бестолковые знамёна.
Стоит выпить двести грамм -
алкогольный лик зелёный
в церкви телевизионной
выползает на экран.Так и надо всё подряд.
Так и мы бы, маргиналы,
на трибунах и полях
ничего не проиграли,
на моргающем экране
не особенно поняв.
"Осенней аллеей – унылой, пустынной..."
Осенней аллеей – унылой, пустынной -
гуляет последний – трусливый, постыдный,
противный, сопливый – художник.
А все остальные, отважны, надменны,
проносятся мимо – успешны, победны, -
не зная мучений ничтожных…Итак, повторяю: проносятся мимо,
теснясь и теряясь, проекты, проблемы,
тщеславны, нелепы, надменны..
Мелькают фрагменты, в которых не видно
ни тайны, ни смерти, – лишь мелкое пиво
покрыто нетленною пеной.Иными словами, как вечно, так ныне
мучительно мечутся все остальные,
поспешны, скучны и тщедушны,
в то время как рядом гуляет на ощупь
от ясных сомнений ослепший художник
весенней аллеей цветущей.
"Дремал бы себе до полудня..."
Дремал бы себе до полудня.-
Ан нет, что-то гложет и жжёт.
Сквозь пыльные стёкла июля
заглядывает солнце в рот.Скажи – ты всё видела – разве
так глуп был мой вид и вопрос,
когда в перевёрнутой фазе
мне так вдохновенно спалось?Мне снилась пустая деревня.
Ноябрь. Серый дождик идёт.
Я встал, чтоб использовать время,
которое тоже идёт.
"Я истины касаюсь мыслью..."
[фрагмент поэмы "Нескончаемые сетования"]
Я истины касаюсь мыслью
почтительно. Почти без слов.-
Так следопыт шифровку лисью
на свежих ярусах снегов
прочитывает – будто ноты
нанизывает на струну.
Я удивляюсь: ну и ну! -
мои открытия не новы!
Зачем кругами я иду
и в ямбомерную волну
вправляю бестолочь природы?
. . . . . . . .
Кому мораль, кому наука
иль философия кому-то,
допустим, в жизни не нужна.
Однако же ведь что-то нужно? -
выглядываю: в поле вьюжно,
и невидимкою луна…
Что в имени?
Ника, то есть победа, она – она
мне даётся на всех случайных путях.
Но она двусмысленна, как волна,
набегающая уже с намереньем вспять.Догоняю тебя, говорю: die!
Не подумав, ты тормозишь и даёшь.
В моём имени тебе слышится лай.
Ты пугаешься: это lie, то есть ложь.
"Посмотри, возлюбленная, на цепких птиц..."
Посмотри, возлюбленная, на цепких птиц,
оцени их воздушно-рептильный тип,
объясни их щебет и писк.Ветерок ветвей, зыбкий свет листвы, -
ты представь, что там обитаешь ты
в суете всеобщей весны.На путях опасностей и забот
зашифрован каждый мгновенный полёт
и понятен – наоборот.Ты представь, что нет никаких обид -
только диспозиция мелких битв,
только птицы – их взгляд и вид.
"Интриганы каверзные злы..."
Интриганы каверзные злы,
хищные воители заядлы.
В тучах подступающей грозы
копятся смертельные заряды.Царь угрюмо жмётся в уголке,
топчется, томится и тоскует.
А царица всюду на доске
держит, контролирует, рискует.
"Теперь без сил я еле мыслю..."
[фрагмент поэмы "Нескончаемые сетования"]
Теперь без сил я еле мыслю,
переползая сети строк.
Вдали чернеется лесок.
Но не могу пуститься рысью
на лыжах – и шифровку лисью
читать на ярусах снегов.
Собаки головы кладут
мне на усталую коленку.
Передо мной стоит тарелка.
Часы задумчиво идут.
Трещит камин. Я выпил стопку -
и рифма вкралась между фраз.
Какую же на этот раз
она придумает уловку?
Нет, я подстерегу плутовку…Словно трагический актёр,
Мелецкий снял с гвоздя двустволку
и ветошью замок протёр.
"Ошибочная движется дикость..."
Ошибочная движется дикость,
как облако в углу небосклона.
Накапливается в оптике жидкость,
как будто у Будды глаукома.Бамбуковая рисуется хижина,
где кроется робкая надежда.
Высовывается пробная фишка
и прячется смущённо-поспешно.Мусолится мыслимая плесень,
съедающая остатки контрастов.
Размытая голубоватая зелень
размазывается поверх слабых красок.И это всё, – я мельком догадываюсь,-
затеяно – кем-то – не затем ли,
чтоб я зашифровал эту гадость
и вы бы ничего не заметили?…
"В травостое скрежет стригущих стрекоз..."
В травостое скрежет стригущих стрекоз
подсекает мысли мерцание.
Тянется святое бесстыдство цветов,
выставив цветное бесстрастие, -выставив бесчувственный аромат
в инородный мир вожделений,
как сокрытый в капсуле астронавт
в неантропоморфной вселенной…Вот и ты безгрешен, поэт. Вот и ты,
тайный безучастный участник,
в роскоши звучаний остался святым
при своих безмолвных задачах.