Близкий шум воды сказал ему, что рядом Кехчунха. Уман Ик’Чиль подошел ближе к реке. Он не припоминал этого места. Быстрое течение, свирепые пороги, буйные заросли по обоим берегам - насколько хватает глаз. Но это не хвойный лес, который растет ближе к горам - и то хорошо. Без оружия трудно было бы сражаться с кровожадным народом, обитающим в тех краях. Уман Ик’Чилю приходилось воевать с ними, горные племена часто нападали на поселения Чак’Балама, и никого не щадили. А в голодные годы, когда ураган или засуха, эти дикари даже употребляли в пищу человеческую плоть… Но они были при этом отменными воинами и, попадая в плен, становились хорошим подношением богам…
Уман Ик’Чиль приблизился к воде, наклонился, чтобы напиться и обмыть раны. И не сдержал улыбки: сейчас он сам был похож на дикаря. В реке отражалось устрашающего вида существо, сплошь покрытое жирной грязью с прожилками кровавых разводов. Он принялся отмываться, зачерпывая воду руками, опасаясь ступить в реку - течение было слишком быстрым. Попутно обдумывал, как ему быть дальше, что предпринять. Вернуться ли в Чак’Балам немедленно или дожидаться новолуния, когда боги должны явить свою милость? И как возвращаться: тем же путем - через ручей? А может, лучше пробраться по одной из тайных троп, известных лишь опытным воинам, в дом брата?..
Он увлекся размышлениями о будущем, и всё казалось ему легко, и мнилось, что самое трудное позади. Как вдруг… Голова налилась непомерной тяжестью, тело перестало повиноваться. Попытался выпрямиться, да ноги предательски соскользнули с камня, на котором он стоял, и Уман Ик’Чиль рухнул в реку. Он ещё боролся, пытался ухватиться за растущие у берега кусты, но руки теперь были слабы, а движения медлительны. Сила ушла. "Не более, чем до полуденного солнца". Уман Ик’Чиль, опьяненный первой удачей, забыл слова брата. И теперь… Теперь стремительный поток подхватил его, как щепку, завертел, швыряя о камни - раз, другой. И сознание Уман Ик’Чиля померкло. Погружаясь в вязкую тьму безмыслия, он успел взглянуть на небо, оставшееся недостижимым, и ощутить едкий вкус досады…
5. Сын Севера
Первое, что он почувствовал… Тепло. Не влажный удушающе-прелый жар сельвы, не безжалостный зной открытого солнца. Тепло, ласковое, бережное, согревающее тело и дух, дарящее силу. Тепло крови и плоти. Тепло жизни…
Уман Ик’Чиль открыл глаза. И увидел рядом лицо… Юное, скуластое, с широко поставленными любопытными глазами… Он пошевелился, сделав попытку приподняться, но это живое тепло держало крепко, а неразборчивый тихий шепот будто разливал по телу тяжелый покой. И боли не было… Это больше всего обеспокоило Уман Ик’Чиля. Боль - это правильно…
Юноша выпустил его из своих объятий, что-то произнес, улыбаясь… Уман Ик’Чиль не понимал его слов… Он вспомнил колодец, темный путь, реку, уносящую его неведомо куда. Изучающе смотрел на того, кто, судя по всему, спас его, вытащил из холодной реки, отогревал своим телом.
Спаситель, тем временем, осторожно отодвинулся от Уман Ик’Чиля, поднялся с оленьей шкуры, на которой они лежали. Будто нарочно, желая, чтобы его получше рассмотрели…
Совсем юный. Уже не мальчик, но ещё и не мужчина. Кожа светлее, чем у всех здешних народов. Волосы, стянутые узким ремешком на затылке, - не иссиня-черные и не волнятся, как у Уман Ик’Чиля и его сородичей, а совсем прямые, с огненным отсветом. Высокий и широк в кости… Юноша оделся - и это тоже стоило внимания: кожаная повязка вокруг бедер, широкий пояс, украшенный странными узорами, напоминающими фигурки зверей… Уман Ик’Чиль не знал народа, который бы так выглядел и одевался. Не знаком был ему и язык, на котором говорил юноша. И жилище… Уман Ик’Чиль осмотрелся: маленький, по-охотничьи умело сооруженный шалаш из веток и шкур, в центре, в аккуратно вырытом, обложенном камнями углублении, уютно теплится огонь, а наверху - предусмотрительно оставлено отверстие для выхода дыма. Что же это за народ?.. И… почему вокруг тихо? Где родичи этого юноши?..
Незнакомец, видимо, сочтя, что Уман Ик’Чиль увидел достаточно, снова приблизился к нему, держа в руках глиняную миску. Дружелюбно улыбнулся и произнес:
- Лечить, - и показал содержимое миски: кашицу из листьев и кореньев, распространявшую смутно знакомый Уман Ик’Чилю запах.
Так. Выходит, он, всё же, немного знаком с местными языками. И знает травы, которые здесь растут. И явно не имеет враждебных намерений…
Уман Ик’Чиль позволил юноше обработать раны, попутно отметив, что серьезных увечий река ему не причинила. Да и те, что были… уже промыты и подлечены. Похоже, спаситель занялся лечением сразу, как вытащил Уман Ик’Чиля из воды - вот почему не чувствовалось боли. Всё это говорило о том, что незнакомца можно не опасаться.
- Кто ты? Откуда? - спросил Уман Ик’Чиль. Поймет ли?..
Юноша, отложив миску, посмотрел на него и что-то произнес на своём языке. Может, он и понял вопрос, но Уман Ик’Чиль не понял его ответа.
- Откуда? - повторил он. И вспомнил: торговцы, доставляющие в Чак’Балам товары из дальних краев, рассказывали, что некоторые кочевые народы на севере строят подобные жилища и носят похожую одежду. - Ты пришел с севера? Север?
Юноша радостно заулыбался:
- Север, да! - согласился он. И, обхватив себя руками, изобразил, будто дрожит. - Далеко север. Холод. Не как здесь.
Нет, народов из таких краев здесь ещё не было.
- Где твоё племя?
Юноша, наморщив лоб, изо всех сил старался понять.
- Где другие? - терпеливо добивался своего Уман Ик’Чиль. На его плечи, по обычаю, были нанесены знаки рода. Но на теле юноши он ничего подобного не находил. Оставалось надеяться, что отыщутся понятные слова. - Твой род?
- Другие, да, - наконец, откликнулся юноша. И указал рукой куда-то в сторону: - Другие там. Не здесь. Вода вниз.
Значит, вниз по реке… А юноша доверчив - вот так, сразу сообщить незнакомцу, где находится его племя. Впрочем, Уман Ик’Чиль понимал, что вряд ли выглядит сейчас угрожающе, скорее уж - жалко.
- Почему ты один? - снова спросил он у юноши.
Тот понял. И сразу посерьезнел.
- Стать… - тут он произнес несколько слов на своём языке. Как показалось Уман Ик’Чилю, торжественно, так можно говорить о каком-то священном обряде. - Стать… сильный.
О подобном Уман Ик’Чиль тоже слышал. У некоторых охотничьих племен есть обычай: оставлять юношей в лесу одних на какое-то время, чтобы те смогли обходиться самостоятельно. И только тот, кто пройдет испытание, сможет стать полноправным мужчиной рода. Сам обычай Уман Ик’Чиль счел правильным, хоть и не находил ничего разумного в том, чтобы соблюдать его на чужой земле. Юноша кажется умелым охотником, это верно, но здесь есть другие племена, да и дикие звери… Тут, однако, взгляд Уман Ик’Чиля наткнулся на сложенное у входа оружие: копье, лук со стрелами - на взгляд опытного воина, неплохо сработанное. Да, юноша не безобиден, может за себя постоять. Как, видимо, и другие мужчины его племени. Недобро кольнуло: они сильные, у них хорошее оружие. Сколько их пришло в эти края? Нет ли новой угрозы для народа Красного Ягуара?
Но Уман Ик’Чиль отвел от себя злые мысли - негоже платить недоверием тому, кто… Кто вернул его на прямой путь. "Ицамна привел тебя ко мне, юный охотник. Ты - мой знак удачи, того, что Творец не отвернулся от меня". И, окончательно отбросив настороженность, он улыбнулся своему спасителю:
- Моё имя - Уман Ик’Чиль. А твоё?
- Твоё? - юноша растерянно прикусил губу.
Уман Ик’Чиль приподнялся, сел… он всё ещё чувствовал страшную слабость… Указал на себя нетвердой рукой. Повторил:
- Уман. Ик. Чиль, - указал на юношу: - Ты?
- Чиль… - эхом повторил тот. Опять заулыбался, показав на Уман Ик’Чиля, воскликнул: - Чиль!
Пусть так. Уман Ик’Чиль не стал поправлять. Должно быть, юноше нравилось это имя. Или на его языке оно обозначало что-то хорошее… А возможно, по обычаю его народа, назвать имя - было знаком особого доверия… Как бы то ни было, юноша ударил себя кулаком в грудь и торжественно произнес:
- Шанук!
Уман Ик’Чилю, конечно, ничего не говорило это имя, но понравилось его звучание.
- Хорошо. Шанук.
Нестерпимо захотелось снова прилечь. Сила не торопилась к нему возвращаться, и Уман Ик’Чиля от малейшего движения одолевала усталость. Юноша увидел это, подошел, мягко нажав на плечи, уложил обратно. Строго произнес:
- Чиль быть слабый. Теперь Чиль есть.
С этими словами он отошел к огню, там лежали между камнями кусочки… мяса?.. Шанук, проследив его взгляд, показал на кусочки, затем на оленью шкуру:
- Зверь. Такой.
Оленина, выходит. Запах ударил в ноздри, разбудил голод. Уман Ик’Чиль жадно смотрел на мясо, от которого отвык за долгий срок воздержания…
Шанук бросил один кусочек в огонь, что-то нашептывая… Уман Ик’Чилю пришел на память ещё один рассказ путешествующих торговцев. О загадочных обычаях Севера: мол, есть там народ, чьи жрецы знают Тайное Слово, и шепчут его огню, а уж дым приносит Слово прямо к богам. И будто бы боги слушают Тайное Слово больше, чем заклинания мудрых жрецов Чак’Балама. Уман Ик’Чиль не поверил тому рассказу… может, зря не поверил?..
Шанук отвлек его от этих размышлений. Присел рядом, поднес кусочки к самому рту Уман Ик’Чиля, приказал:
- Есть! Чиль есть!
Кто осмелится приказать Уман Ик’Чилю? Только боги да халач виник. Но Чак’Балам далеко, а юный кочевник - рядом, и знать не знает, кого решил кормить с руки. Это не рассердило Уман Ик’Чиля, а позабавило. Да и прав Шанук: надо подкрепиться, не хочет же он и дальше оставаться слабым. И голод… От одного лишь мясного запаха рот заполнился слюной. "Но как же очищение?" - внезапно опомнился Уман Ик’Чиль. Не осквернит ли он себя этим мясом? Но сомнение было недолгим: - "Ицамна привел его. Значит, он чистый. И всё, что он даёт - чистое".
Только одного не смог себе объяснить Уман Ик’Чиль. Почему не взял мясо сам, своими руками - ведь не так уж он и слаб. Почему захотел ухватить ароматные кусочки прямо с ладони Шанука, касаясь губами пальцев, пахнущих костром…
- Шанук.
- Чиль.
…Вскоре сытость сморила его. И, засыпая, он слышал тихое нашептывание рядом. Слова чужого языка журчали прохладным ручьем, вымывая из сердца тревогу…
…Сон не скоро отпустил Уман Ик’Чиля. Шанук за это время успел удачно поохотиться - судя по тому, что теперь сидел на корточках у огня и разделывал свежее мясо. Оглянулся на проснувшегося Уман Ик’Чиля, весело спросил:
- Чиль хорошо?
Да, чувствовал себя Уман Ик’Чиль превосходно. Вместо ответа он легко вскочил на ноги, показав Шануку, что, и вправду, здоров и крепок. И снова голоден… Юноша довольно улыбнулся, указал на освежеванную тушку:
- Зверь. Маленький. Такой… - он приставил ладони к голове, пошевелил ими, изображая, как "маленький зверь" двигает ушами.
- Кролик! - узнал Уман Ик’Чиль. И рассмеялся. Заливисто, безоглядно весело, мотая головой - так он смеялся лишь в детстве, когда, бывало, играл со щенком… И Шанук засмеялся тоже, довольный, что "Чилю" хорошо и весело…
Уман Ик’Чиль приблизился, присел рядом. Юноша, не отрывая от него взгляда, протянул руку, потрогал оставшиеся у Уман Ик’Чиля украшения из нефрита: браслет и массивные серьги - такие позволено носить только прославленным военачальникам. Затем Шанук, чуть нахмурившись, уважительно коснулся побелевших давних шрамов: вот этот - от ножа, Уман Ик’Чиль получил его в поединке с правителем Кан’Кина, а те два - отметины от стрел… Эти знаки доблести, истинные украшения мужчины, ценились дороже нефрита и яшмы… И, наконец, внимание юноши притянули волосы Уман Ик’Чиля - сейчас они были не собраны, по обыкновению, на затылке, а свободно лежали на плечах. Шанук погладил длинные пряди.
- Красивый, - тихо произнес он.
- Тебе понравились украшения? - решил, было, Уман Ик’Чиль, показав на браслет и серьги.
Шанук убрал руку, вздохнул.
- Нет. Чиль красивый.
Уман Ик’Чиль понял. И изумился. Вот как: нет на нём сейчас роскошных одежд - вовсе нагой. Нет нагрудного знака, нет ярких перьев и драгоценных раковин. А чужой юноша смотрит на него так, как никто никогда не смотрел. Столько восхищения в открытом взгляде - не почтительно-робкого, но дерзкого, горячего… Уман Ик’Чиль не знает, что ему с этим делать, не хочет он сейчас разгадывать этот смелый взгляд. Потому отодвигается от Шанука.
Чтобы стереть огорчение, появившееся на лице юноши, Уман Ик’Чиль решил расспросить о собственных украшениях Шанука. Кроме костяных фигурок в ушах, на юноше красовалось ожерелье из звериных клыков - в Чак’Баламе ни один охотник не мог таким похвастать.
- Зверь? - спросил Уман Ик’Чиль, кивнув на ожерелье.
Шанук зарделся, погладил украшение пальцами и принялся объяснять - с неприкрытой, совсем ещё детской гордостью:
- Этот зверь добыть здесь. Такой зверь… - юноша оскалился, очень похоже изобразив ягуара. - Красивый. Как Чиль…
- А эти откуда? - побыстрее перевел разговор Уман Ик’Чиль, указав на клыки, которые раньше ему видеть не приходилось.
- Этот… - по лицу Шанука пробежала тень. - Этот зверь там. Север. Где холод. Шанук тогда рано ходить охота. Отец Шанук добыть. Большой зверь. Такой…
Юноша поднялся, раскинул руки, будто лапы. Нет, о подобном звере Уман Ик’Чиль даже не слышал.
- Зверь не сразу отдать мясо. Ударить лапа. Так… - он показал. - Отец уйти. Край доброй охоты. Зверь уйти за ним. Так…
Юноша задумчиво сжал в ладони доставшиеся ему зубы "большого зверя" - убийцы его отца:
- Шанук помнить…
Сильные люди. Неудивительно, что они преодолели дальний трудный путь и смогли быстро обжиться здесь. Они пришли из мест, где лютые холода, где водятся невиданные звери, убивающие одним ударом лапы…
Шанук не позволил ему задуматься надолго. Юноша всё это время не прекращал заниматься добытым кроликом, и теперь объявил:
- Шанук и Чиль есть.
На этот раз Уман Ик’Чиль не позволил Шануку его кормить. Хотя, юноша, как видно, на это надеялся - на скуластом лице отразилось простодушное разочарование. "Нет!" - сказал себе Уман Ик’Чиль. - "Вчера я был слаб. Но вчера закончилось. И лучше ему это понять". Он подумал о возвращении. О Циновке Ягуара. О своем пути. Что на этом пути Шанук? Знак удачи, который ни в коем случае не должен стать преградой.
…Когда стемнело, он высунулся из шалаша, взглянул на ночное небо: до новолуния ещё много времени, можно не торопиться. Он только не мог себе объяснить, почему это радует, почему он улыбается от мысли, что проведёт ещё некоторое время в маленьком шалаше с юным кочевником…
6. Ураган
Солнце взошло совсем недавно. А неугомонный юный охотник уже отправился добывать пропитание. И разбудил Уман Ик’Чиля громкими криками:
- Чиль! Смотреть! Большая рыба!
Он направился сквозь заросли к реке, ведомый звонким голосом:
- Шанук добыть большая рыба!
Уман Ик’Чиль вышел на берег. Здесь Кехчунха была полноводнее и спокойнее, будто изнурённая долгим бегом… Шанук только-только выбрался из воды, весь в брызгах, победно держа в руках трепыхающуюся рыбину. "И впрямь, большая" - согласился Уман Ик’Чиль. - "Уж как он её поймал?.."
Он хотел спросить, восхищенный ловкостью юноши… да замолк, любуясь. Обнаженное крепкое тело переливалось каплями воды и солнечного света. А сверкающая чешуей большая рыба, влажно хлопая хвостом, билась в сильных руках… Мужское оружие Уман Ик’Чиля, которое он так долго оставлял в бездействии, налилось теперь кровью, запросилось в бой помимо воли хозяина. Ну, что тут поделаешь… В дальних походах нередко бывало, что мужчина соединялся с мужчиной. Конечно, такое не назовешь правильным. Но и беды нет, если оба хотят. От вынужденного воздержания один вред - оно подтачивает дух и искажает силу. Совсем не то, что обряд очищения… "А как же очищение?" - спохватился Уман Ик’Чиль. Но сразу же нашелся, уверенно напомнил себе: "Его привел Творец. Всё, что он дает - чистое". Да и вовремя ли опасаться - после того, как съел мясо…
И Уман Ик’Чиль приблизился к Шануку. Если хотят оба… а юноша хочет, можно было не сомневаться… И тут Уман Ик’Чиль разглядел то, чего не увидел в шалаше: на кожу юноши были нанесены едва заметные знаки - фигурки, похожие на те, что на поясе и в ушах. Солнечный свет будто позолотил их, а капли воды - оживили… Особенно красивым показался Уман Ик’Чилю знак на груди, слева, там, где сердце. Напоминал птицу, только с огненными крыльями… Уман Ик’Чиль протянул руку… Но Шанук торопливо остановил его, произнес, опустив глаза:
- Нет. Здесь трогать нет, - как будто просил, а не запрещал…
Ладно. Уман Ик’Чиль опустил руку, провел между бедер юноши, обхватил его плоть.
- А здесь трогать можно?
Провел пальцами по стволу - кожа нежная, ни насечек, ни надрезов. Их мужчины не рассыпают капли в дар богам, не вызывают змея видений, не пропускают через раны веревку, смешивая свою кровь с кровью других мужчин рода… И дисциплины не знают - вон как сразу окреп и набух в руке Уман Ик’Чиля…
Слова не требовались. Их тела говорили на одном языке. Шанук, шумно втянув воздух, подался к Уман Ик’Чилю… и только злосчастная рыба продолжала бороться за жизнь в его руках. Уман Ик’Чиль забрал её у юноши и бросил в реку. Пусть здешние духи примут её как дар и не мешают двум мужчинам насытиться друг другом.
- Мы поймаем другую, - обнадежил он Шанука. - Ещё больше этой.
Уман Ик’чиль властно притянул юношу к себе. И плоть соприкоснулась с плотью - переполненные силой, рвущейся наружу, - будто скрестились копья в жаркой схватке…
Вдруг Шанук замер, не мигая смотрел перед собой расширившимися от возбуждения глазами. У Уман Ик’Чиля даже мелькнуло опасение, что юноша вот-вот отпрянет от него. Но… то, что произошло потом, застало его врасплох. Шанук, так же внезапно очнувшись, ураганом набросился на Уман Ик’Чиля и опрокинул его на траву. Тот и помыслить не успел о сопротивлении, как оказался перевернут на живот и накрепко прижат распаленным телом юного охотника… Да и не хотел Уман Ик’Чиль сейчас ни мыслить, ни сопротивляться. Ураган юной страсти подмял его под себя, оставив лишь одно нестерпимое желание - скорее впустить в себя эту силу. Могучую, дикую, как загадочный зверь из холодного края. Полную соков жизни, как восстающий из земли маис…
И Шанук ворвался в него - крепким могучим ударом. Уман Ик’Чиль выгнулся, подавшись навстречу, шире развел бедра, стремясь принять в себя как можно глубже… Зарычав, юноша навалился сверху, стиснул его, сжав руками запястья, а сильные бедра двигались всё быстрее и яростнее. Уман Ик’Чиль, лишенный свободы, мог лишь покориться этому урагану, следовать за ним, теснее вжимаясь, чувствуя, как ласкают спину звериные клыки ожерелья… Сладко биться пойманной рыбой в его руках…
Воздух вокруг был раскаленным - тысячеглазая сельва дышала тяжело и жарко. Это духи с завистью смотрели на их соитие…