3
Алексей Никифорович сидел уже посреди палаты на стуле в долгополой собольей шубе и в такой шапке, что верхом своим упиралась она в потолок. Путник поклонился боярину, но не больно-то низко.
- Кто ты? - спросил Алексей Никифорович строго.
- Зовут меня. Марко. Я музыкант. Играл молдавскому господарю Василию Лупу.
- Слыхали про воеводу Василия! - обрадовался боярин. - Это не его ли воевода Георгий с престола согнал?
- Познания твои, боярин, достойны тебя, - поклонился Марко.
- А кому ты потом служил, как воеводу Василия прогнали?
- Гетману Богдану Хмельницкому.
- А потом?
- У боярина Ртищева в Москве играл.
- А потом?
- А потом к тебе пришел, Алексей Никифорович.
- А потом?.. Ах да! Ко мне пришел. А зачем?
- А затем, Алексей Никифорович! Слух идет, будто жалуешь ты музыкантов!
Тут мудрый Козел, стоявший в уголку на всякий случай, спросил:
- Батюшка Алексей Никифорович, может, немца твоего позвать?
Боярин улыбнулся и пальчиком слуге погрозил.
- Не надо. Сам разберусь… Сыграй-ка ты мне, Марко, не то, что игрывал при дворце воеводы Василия, и не то, что гетману игрывал. Сыграй ты мне то, что в Валахии простые люди поют.
Задумался на мгновение Марко, но согласился. Открыл коробку, лютню достал. Развязал завязки плаща, плащ на пол скользнул.
- Жарко. Не прикажешь ли, боярин, квасу подать? Дорога у меня далекая была.
- Козел, неси квасу! - крикнул Алексей Никифорович, радуясь гостю.
Человек, по всему видно, редкий. В заморских странах жил, при дворах. И рабства в нем нет. Захотел пить, взял и попросил квасу.
Козел - одна нога там, другая здесь. Выпил Марко чашу, усы вытер и взялся за лютню. Пощипал струны и запел негромко:
Зеленый лист тополя,
Братец мой, братик, послушай-ка!
Беги, как ветер,
Нас бьют турки и режут, как овец.
- Несчастный, несчастный народ. - Собакин повернулся к иконам и покрестился маленько. - Господи, избавь православных от нашествия неверных.
- Чтобы отвлечь тебя, боярин, от грустных дум, я сыграю пасторали…
- А где ты их перенял?
- В Венеции.
- Ах, в Венеции! - Алексей Никифорович почмокал губами и потонул в соболях.
Марко встал в позу и начал.
- Браво! - вскричал Кузнечик, вбегая в покои. - Алексей Никифорович, ти будешь иметь великий оркестр. Оркестр, какой нет и у немецких цесарей.
- Марко, сколько тебе платил воевода Василий?
- Господарь Василий Лупу был несказанно богат, но скуп. Он платил мне пять талеров в год.
- Я заплачу тебе вдвое, - сказал Алексей Никифорович. - Ты будешь есть за моим столом и рассказывать о далеких странах.
4
На следующий день в обед Алексею Никифоровичу привезли письмо.
- Ко мне едет в гости приятель мой любезный, Дмитрий Иванович Плещеев. Человек в Москве известный и веселый. Ты, Кузнечик, гоняй баб, чтоб к приезду Дмитрия Ивановича ноги они поднимали разом все вместе и, кружась, чтоб не скользили, как коровы на льду, и не падали бы.
Тут Собакин велел кликнуть Козла.
- Козел, - сказал он ему, - ко мне едет важный московский гость. Гони в деревеньки, в Покровку и в Мокрое, и забери у крестьян птицу, коров, баранов и свиней для великого пира.
Козел покланялся боярину, но не ушел.
- Чего тебе? - спросил Собакин.
- Батюшка Алексей Никифорович, у крестьян-то за этот год оброку взято полностью.
- Бери за будущий!
- Никак нельзя, батюшка! Смилуйся, никак нельзя!
- Это почему же нельзя? Или я не господин над своим быдлом?!
- Хозяин и господин! Только если забрать скот, приплода не будет. Крестьяне в нищенство впадут. Проку тогда тебе от них никакого.
- Молчать! Холоп! - гаркнул Собакин. - Поедешь и пригонишь вдвое против того, что нужно. А за разговоры - десять палок!
Козла потащили на конюшню.
5
Выпоротый Козел срывал злость на крестьянах деревушки Мокрое. Он был зол вдвойне. В Покровке скотом Козел не разжился. Мужики там богатые, держались общиной. Заикнулся Козел о повелении боярина и был выдворен за околицу.
В Мокрое он захватил дюжину молодцов с пиками и саблями.
Встал посреди деревни. Велел тащить старосту.
Мокрое было крошечной деревушкой о девяти дворах.
И староста был тут забитый, запуганный.
- Боярин Алексей Никифорович, - закричал на него Козел, - велел мне добыть для пира в честь стольника Дмитрия Ивановича Плещеева отборного скота и птицу!
- Смилуйся! - упал в ноги староста.
- А ну-ка, ребятушки! - кивнул молодцам Козел.
Ребятушки приступили было к старичку, но тот покорно замолчал.
- Мне нужно взять с вашей деревни пять коров, двадцать овечек, десяток свиней, пять сороков гусей, индюшек, кур и уток.
Мужики, собравшиеся на сход, слушали тихо, не шумели. Один нечесаный все ж подал голос:
- Что ж, у твоего Плещеева три горла, столько скотины съесть?
Козел захохотал.
- Дурни вы, дурни! Знатные люди сами мало едят, зато людей при них много.
Дело было вечером, Козел приехал так, чтоб скотина была на месте. Холопы Собакина шныряли по загонам и хлевам, вязали овец, тащили свиней и птицу. Говядина должна быть молодая, и коров Козел пошел выбирать сам.
Еще крики и плачи не смолкли, еще не погрузили добычу собакинские холопы, как вдруг все услышали звонкий скок быстрого коня.
Раздался выстрел, облако пыли и дыма растаяло, и на дороге в конце деревни появился черный всадник на черном коне.
- Кудеяр! - ахнули люди.
А Кудеяр поднял руку с пистолетом, навел его на Козла.
- Пожалей братьев своих, Козел! Или ты забыл, как тяжело крестьянствовать? Давно ли сам гнул спину на пашне?
- А что же мне делать? - завопил Козел, загораживаясь руками от пистолета.
- Верни скотину. Собакину скажешь: так велел Кудеяр.
- Так меня же самого засекут!
- Потерпеть за людей - Божеское дело. Бог терпел… А ну, отпускай скот.
Пистолет дернулся, окутался дымом. У молодца, стоявшего близ Козла, отлетел наконечник пики.
Молодцы бросились исполнять приказ Кудеяра, а тот вздыбил коня и ускакал.
Глава четвертая
1
Ночь была темная, теплая.
Трава трещала от изобилия живности. Весело, с норовом! Казалось, легкий огонь, постреливая искрами, несется по лугам к мягкому, как мякиш, молчащему лесу.
Собакин позвал Кузнечика с лютней, а для полного счастья, для полной щемящей сладости велел затопить печь. Чего лучше: слушай да на огонь смотри!
У Кузнечика тоже сердце было. Не только у людей - у дремлющих по гнездам скворцов душу вынул. Целую неделю потом скворцы попискивали надрывно: вспоминали Кузнечиковы музыки.
Об Алексее Никифоровиче и говорить нечего: рукава, слезы вытираючи, замочил так, хоть выжимай.
Кончил Кузнечик играть, обнял его Алексей Никифорович и сказал:
- Есть у меня любимая лошадь валашских кровей. Такую ни за какие деньги не купишь, но ведь и музыки твоей нельзя удержать. Вознесла в небеси и упорхнула. Только сладости испытанной забыть невозможно. А потому, Кузнечик ты мой ненаглядный, получай красавицу лошадь.
Немец рад, конечно. От боярина - на крыльях, мурлычет по-своему. А пошел через двор к себе - на человека наскочил. Выбежал тот человек из-за угла, а в руках у него дубина.
- Молись! - шикнул немцу да как взмахнет дубьем - и наземь свалился.
Кузнечик испугаться не успел, а тут уже Марко возле него. По-немецки сказал:
- Я спас вам жизнь, маэстро. За это вы должны мне обещать молчание. О случившемся ни слова! Или я вам больше не защитник!
Кузнечик побледнел, поклонился и - бежать.
Марко подошел к лежащему Аксену Лохматому, распустил на его шее петлю татарского аркана.
- Эх, Аксен, не на того ты руку поднял! Слушай меня!
И нашептал мужику кое-что.
2
За полночь, подняв всю усадьбу на ноги, примчался Козел.
- Беда, батюшка Алексей Никифорович! Напал на меня Кудеяр!
- А чего ж ты живой тогда?
- Какое там живой! Погляди-ка, батюшка!
Козел поднялся с колен, и все увидели, что одежда на нем разодрана в клочья, а спина в крови.
- Порол, что ли, тебя Кудеяр?
- Пороть не порол, а, должно быть, саблей, батюшка…
- Скотину пригнал?
- Смилуйся, батюшка! Оттого-то и плачу. Отобрал Кудеяр скотину.
- По какой дороге разбойники погнали скот?
- Никуда не погнали, велели крестьянам вернуть.
- Сколько у Кудеяра людей?
- Должно быть, много.
- Сколько же?
- Дюжина будет.
- А с тобой сколько было холопов?
- Да тоже с дюжину.
- За трусость получишь столько палок, сколько было у тебя людей.
Лицо у боярина было решительное, голос зычный: не подумаешь, что такой боевой человек каждый вечер по немецким музыкам слезы льет.
- Седлай коней! Всей дворне - оружие. В Мокрое!
3
Не разбойничек - гневный хозяин мчался сквозь ночь в гости к своим крестьянам.
Пылали факелы. Красавица ночь обернулась зловещей колдуньей.
В Мокром брехали собаки.
Деревню окружили. По знаку Собакина холопы бросились к избам и хлевам.
Закричали дети, заголосили женщины. Собакин, сидя на лошади за околицей, приказывал:
- Забирайте все!
Забрали.
- Запалите посреди деревни костер!
Запалили.
- Порите мужиков, чтоб впредь подарков от Кудеяра не принимали!
4
Гуси пощипывали траву, погоготывали.
Алексей Никифорович открыл глаза, послушал гусей, поморщился. Вчерашнее вспомнилось. Наказать быдло наказал. Теперь миловать надо. Без скотины крестьянину не прожить, да ведь и времена чудные. Бросят мужики землю, подадутся в бега, в украйны или на новые патриаршьи земли, сыскивай тогда!
Алексей Никифорович сел на постели, перекрестил рот - зевота одолела, - позвал слугу одеваться.
Слуга явился, взял с лавки боярские порты, и вдруг с портов скользнула на пол грамотка.
- Откуда это? - удавился Собакин.
- Не знаю. В порты, видать, была завернута…
- А ну-ка дай сюда!
Собакин развернул грамотку, прочитал:
"Боярин Алексей Никифорович, велю тебе положить в дупло дуба, что растет над рекой одиноко, в трех верстах от усадьбы, на лугах, двести рублей. Не хочу тебя обижать, с Милославского взял столько же. Деньги мне нужны, чтобы заплатить твоим крестьянам за отнятый тобой скот и на мои расходы. Деньги положишь нынче на закате. Смотри, Собакин, ослушаешься - не высовывай носа за дверь. Я стреляю метко. Спроси у Козла, он знает, как я стреляю".
Алексей Никифорович выкатился из кровати.
В исподнем вылетел из опочивальни, схватил стражника за глотку.
- Кто входил ко мне?
- Упаси бог, батюшка! Никого не было!
- Никого?
- Ни единой души, батюшка!
- Крестись!
Стражник перекрестился.
- Ну, погоди ж ты у меня, тать подколодный! - закричал боярин, пугая сбежавшихся слуг. - Повешу на том же дубу!
Увидел Марко, обнял его за плечи.
- Я его за ноги повешу! - шепнул он ему доверительно.
- Кого?
- Кудеяра.
- Разбойник опять прогневил вашу милость?
- Еще как прогневил! Письмо в опочивальню подбросил, наглец!
- В опочивальню? Как можно? Где же были слуги?
- Дрыхали небось! - Боярин бросился на слуг, тыкая их кулаком в бока, в животы, хватая за бороды и лохмы. - Ведь он убить меня мог! Убить! Лежебоки! Лентяи!
5
Как только солнце стало клониться к земле, боярин послал за реку десятерых холопов во главе с Кузнечиком. Они должны были ловить Кудеяра, если тот бросится вплавь. Козел с двадцатью холопами был послан в лесок против дуба. Этот отряд должен хватать разбойника, как только он подъедет к дубу.
- Сам я с тремя дюжинами наскочу справа, - расставлял сети боярин. - А ты, Марко, объявишься со стороны поместья, слева. С тобой будет восемь человек.
- Мне и половины хватит, - возразил Марко. - К поместью Кудеяр не побежит, испугается.
- Твоя правда, - согласился боярин. - Тебе троих холопов, а четверых я на дорогу поставлю.
Отправив отряды в засаду, Собакин достал из ларца деньги и в сопровождении Марко поскакал к дубу.
Дуб стоял над рекой. Дупло было от земли невысоко. Собакин покрутился на коне вокруг дерева, помахал мешочком с деньгами и положил его в дупло.
- Видел или не видел? - спросил боярин у Марко.
- Видел, - ответил музыкант. - Как тут не увидеть?
6
Теперь в усадьбе остались женщины и дружина Марко. Марко и трое холопов были на лошадях. Оружие у холопов - топоры для колки дров. Посматривали на дорогу, слушали, как шумят леса.
Вдруг на дороге раздался конский топот. Марко вытащил из-за пояса пару пистолетов и приказал холопам:
- Бросай топоры!
Холопы в изумлении послушались.
- Слезайте с лошадей!
Слезли.
- Вяжите веревками, что для Кудеяра приготовлены, друг друга.
- Позволь, я свяжу всех, - сказал один, с глазами черными, горячими. - Я давно мечтал уйти к Кудеяру.
- Хорошо. Ты мне пригодишься. Как зовут?
- Холоп я. Холопом и кличь.
Через мгновение домашние слуги Собакина лежали на земле связанные.
К усадьбе подскакал на черной лошади Аксен. Кудеяр кивнул на Холопа.
- Он поможет тебе.
- Пошли, - сказал Холопу Аксен.
- Куда?
- Барский дом палить.
Кудеяр снял с седла походную сумку, сбросил одежду Марко, надел одежду Кудеяра.
Подошел Аксен с помощником.
- Готово дело, атаман. Занялось.
- Последи покуда за огнем, Аксен, и езжай, куда тебе велено. Его, - кивнул на Холопа, - бери с собой.
Кудеяр вскочил в седло и тихо тронул повод. Краем глаза видел, как шевелились кусты возле дороги. Слышал, как условно, криком филина, Козел известил отряд Собакина о том, что разбойник появился.
Кудеяр медленно ехал полем к одинокому дубу. Небо темнело уже. Заря за рекой горела узко и красно. Над рекой поднимался легкий парок.
Возле дуба Кудеяр оглянулся - со стороны усадьбы, закрывая небо черным, валил густой дым. Кудеяр сунул руку в дупло, взял мешочек с деньгами.
- Горим! Горим! - Засада, спрятанная в лесу, мчалась к усадьбе.
- Огонь гаси! - вопил Собакин, тоже заворачивая лошадь к усадьбе.
Одиноко стоял возле дуба черный всадник на красном закате и смотрел, как мчится прочь нелепое войско.
Наконец он тронул повод и тихо поехал навстречу ночи. Спешить ему было некуда.
В реке плескала рыба. Загорались на небе звезды. Ветер затих.
Лугами Кудеяр выехал на лесную дорогу, поскакал.
Вот оно, бедное Мокрое.
Кудеяр обошел все девять изб и в каждой оставил деньги, которых хватило бы на куплю трех коров. Никто его не окликнул. Одни видели, как входил в избу непрошеный гость, и помалкивали от страха, другие спали.
Утром крестьяне собрались на сход. Миром решили зарыть деньги в землю и покамест мошной не шевелить.
Явились вскоре слуги Собакина. Пригнали скот, но забрали всех мужиков. Алексей Никифорович приказал строить новые хоромы вместо спаленных.
А вечером к нему пожаловал гость, сам Дмитрий Иванович Плещеев.
Поклялся словить Кудеяра стольник не из пустого бахвальства. Был Плещеев сыщиком лучшим. Он и теперь шел на сыск. По жалобе сибирского царевича Кучума сыскивал Плещеев бежавших крестьян и холопов. Царь Алексей Михайлович помнил о своих добрых деяниях, помнил, что взял имение у жены Бутурлина и отдал ее сестре, многодетной Арине. Да и думное это было дело, ведь у царевича увели крестьян.
Плещеев искал на совесть и кое-что прознал уже.
А пира не получилось.
Принимал Собакин гостя в шатре, кормил сытно, да без европейского изящества. И музыки не было. Погорели виолы да лютни. От такого горя Кузнечик слег было, но Собакин посадил его в телегу и отправил куда-то, может, и в неметчину, от себя подальше.
Часть 4
Мытарства
Глава первая
1
Последняя горсть ржи упала в теплую парную землю. Едва зерна нашли свое место, залегли, затаились, ожидая небесных дождей и земных соков, как, заслонив солнце, рухнул на них сеятель Петр.
Он лежал долго, не шевелясь. И потом уже не мог понять, где земля и где небо.
Оттого, что не было у него силы вернуться на прежние места тверди, оттого, что не мог он разлепить глаз и найти солнце, покорился было Петр вечной печали, не горькой, не тошной, но ведь и не сладкой. Так бы небось и помер.
Сажал хлеб, а помер от голода - вот смешно! Но земля не выдала сеятеля Петра. Остудила сухой жар в теле. Капельки пота на лбу ветер высушил. А соловей до того распелся в кусте, что услыхал его Петр.
И поднялся он и пошел к соловьиному кусту. Обглодал кору с прутиков, будто коза. Травку какую-то ел, а потом понесли его ноги в лес, не зная зачем и куда.
Идет, а по ногам холодное перекатывается. На пашне босой работал. Ну, холодно и холодно, а как в память совсем вошел - поглядел под ноги и ни с места.
Мимо ног и по ногам скоком да скопом шли змеи и змейки. И под ногой зашевелилось. Стоит Петр на змеюке, вьется она в петли, шипит, а не кусает.
- Чудное дело! - смекнул Петр и пошел туда, куда змеи спешили.
Поляна открылась. На поляне вязанка хвороста. Под этот хворост змеи и ползут. Хотел Петр вязанку ногой отпихнуть. А вязанка провалилась сквозь землю. Петр не удержался - и за ней.
Ничего, не зашибся. И не так чтоб темно. Не день, конечно, не святки, а будто бы месяц на ущербе.
Смотрит сеятель Петр - лежит посреди бездны Змей. Обвился вокруг пресветлого камня. К этому камню и спешит змеиный народ. Подползут, полижут и назад.
"Эх, - думает Петр, - была не была! Все равно, видать, помер, коль чудеса такие наяву творятся".
Подошел к пресветлому камню и тоже лизнул. Живехонек! В брюхе заурчало, только уже не от голода, от сытости. Так рыкнуло, что все змеи вокруг вздрогнули. И стала Петру понятна змеиная речь.
- Кто ты, человек? - спросил его Змей.
- Сеятель Петр. А ты кто?
- Я тот Змей, что по великому своему любопытству совратил Еву, твою прародительницу, а она совратила Адама, твоего прародителя.
- Вот те на! - Петр аж по коленке себя хлопнул. - Вон ты какой здоровый!