Кенозёры - Владимир Марков 14 стр.


1971 г.

Дед Аким

На лесной затерянной опушке,
Как медведь в берлоге, нелюдим,
В рубленой охотничьей избушке
Доживал свой век старик Аким.
Промышлял охотой глухариной,
Знал повадки зайца и бобра,
Со своей двустволкою старинной
Торопился он в тайгу с утра.
Но беда пришла совсем нежданно.
Занемог однажды дед Аким,
И собаку - верного Полкана
Накануне он похоронил.
До деревни - километров тридцать,
И сельчанам было невдомёк,
Что Акиму по ночам не спится,
Над избой не тянется дымок.
…Выла вьюга за оконной рамой,
И на стёклах нарастал ледок,
А изба казалась чёрной ямой,
Крышкой гроба - низкий потолок.
И, приподнимаясь на подушке,
Матерился в бога, в чёрта, в мать.
Одному в охотничьей избушке
Ох как не хотелось помирать.
Был бы рад сейчас любому гостю,
Всё глядел в рассветное окно.
Нет, лежать ему не на погосте
После смерти, видно, суждено.
"Пусть в последний раз теплом согрею
Угол свой. Всему приходит срок.
И взовьётся меж высоких елей
Мой прощальный жаркий костерок".
А когда неистово, упрямо
К спичкам потянулася рука,
Будто кто-то колонулся в раму,
Вроде кликнул кто-то старика.
Задрожали немощные руки,
Не подняться, не достать огня.
"И за что терпеть такие муки?
Господи, помилуй Ты меня!"
Покидала деда жизни сила.
Знал, что нет, не может быть чудес.
Креп мороз, пурга волчицей выла,
И шумел дремучий зимний лес.

1974 г.

Жил мужик

Жил мужик, печник и плотник,
Гармонист и острослов.
Самолучший был работник
Из поморских мастеров.
Срубит дом, сошьёт и лодку,
Сладит снасти рыбаку…
Но беда любил как водку,
Жить бы долго мужику.
В сорок лет он век отмерил,
В сорок лет и сорок зим.
Умирал и сам не верил
В то, что смерть пришла за ним.
Угасал мужик как свечка,
Есть и пить уже не мог.
Целый день лежал на печке,
Глядя в белый потолок.
Сколько изб, сетей и лодок
Не сработал для сельчан
Деревенский самородок
Из поморских россиян!
Сколько их в стране великой,
Рукодельников таких?!
На Христа похож их ликом,
Пьющих водку за троих…

Лесник

Край далёкий, глухой
Комариных болот.
Высоко над землёй
Пролетит самолёт.
Прошумит ветерок,
Заплутав в сосняке,
Стрекотаньем сорок
Отзовётся в борке.
По зелёным по мхам -
След лосиных копыт.
И сова по ночам
Будто плачет навзрыд.
В тот далёкий сузём
Раз пришёл человек
И построил он дом,
Чтоб стоял целый век.
И на вырубках сам
Посадил деревца,
Позаботясь, чтоб там
Жизнь текла без конца.
Он природу берёг,
Как невесту-красу,
И в назначенный срок
Тихо умер в лесу.
Вот и снова - весна,
Лесника нет давно,
А к нему там сосна
Всё стучится в окно…

Лось

Солнце золотое поднялось,
Мир наполнив птичьей трескотнёю.
В эту рань спешил красавец-лось
По тропе таёжной к водопою.
Он ступал уверенно, легко,
С молодою, удалою силой.
И, казалось, на рогах его
Полыхало летнее светило.
И, казалось, он хозяин тут,
Никакому зверю не подвластный,
Злые волки стороной пройдут,
Им же это будет безопасней.
…Грохнул выстрел, а за ним - второй,
Лося ошарашив на мгновенье.
Он рванулся, полетел стрелой,
Ноги разбивая о каменья.
Сучьями, как остриями пик,
Разрывая с треском шкуру в клочья,
Мчался ошалело напрямик,
Будто вслед гналася стая волчья.
Била кровь фонтаном из груди,
Обагряя молодую зелень.
С пулею под сердцем не уйти,
Дрогнули звериные колени.
Лось лежал на ивовых кустах,
Жизнь из тела с кровью уходила,
И в его расширенных глазах
Умирало летнее светило…

Любовь твоя

Любовь твоя мне снится по ночам,
Греховная, зовущая, святая.
И ты, подобно солнечным лучам,
Идёшь ко мне, всю землю освещая.
Перед тобою клонятся цветы,
Вокруг тебя колышутся, как тени,
И в белом платье, как в тумане, ты
Садишься тихо на мои колени.
Я обнимаю плеч твоих тепло,
Горячих губ я влагу пью хмельную.
И на душе, как в майский день, светло.
Весь мир вместился в жарком поцелуе.

У костра

Ты, укутавшись жёстким плащом,
Отдыхала на хвойной постели.
Наш костёр догорал. Под дождём
Головёшки, как змеи, шипели.
Говорила, что я постарел,
Стал угрюмым, как пинежский филин.
И костёр наш горел, но не грел,
И над озером лебеди плыли.
Улетали в далёкую синь,
Уносили на крылышках лето.
Моросило с дрожащих осин,
И стреляли охотники где-то.

Потаённые думы мои,
Словно зёрна тяжёлые, зрели.
Да, отпели своё соловьи,
Впереди - холода и метели.

Я помню

Я помню: в детстве это было,
Цыган, себя разгоряча,
Хлестал жену - как бьют кобылу -
Кнутом по худеньким плечам.
Она лежала, подвывая,
Терпя жестокий мужа нрав.
Цыганка старая, зевая,
Сказала громко: "Федька прав!"
Вокруг сородичи сидели,
Степенно нюхали табак
И с равнодушием глядели
На это всё, как на спектакль.
Мерилом и судьёй проступка
Для них с рождения был кнут.
И я мальчишеским рассудком
Не мог понять цыганский суд.
Глядел со страхом и слезами
На самовластье и на кровь…
А у костра уже плясали
И пели песни про любовь.

1970 г.

Капель звенела

Капель звенела, как струна гитары.
Семнадцать лет. Свобода и весна.
Счастливый человек в хмельном угаре,
Я с девушкой прощался у окна.
Я говорил ей о разлуке дальней,
Я с нею по-мальчишески был глуп.
Она смотрела на меня печально
И улыбалась уголками губ.
Красивая и гордая немножко,
И я её, наверное, любил.
Прошли года, но вижу то окошко,
К которому когда-то подходил.

Песня о Полине

Звёзды вспыхнули над нами
Золотыми огоньками.
Говорю с тобой стихами,
Кареглазая моя.
Песня вольная, как птица,
До звезды Полярной мчится,
Как же можно не влюбиться,
Поля-Полюшка, в тебя.

Я тебе стихи читаю
И романсы напеваю,
Одного никак не знаю,
Почему ты так грустна?
Брось печалиться, родная,
Обойдёт беда по краю,
И наполнит сердце маем
Долгожданная весна.

Свет мой Солнышко - Полина,
Не разжечь огня без дыма,
Ты любима, ты любима,
В сердце ты живёшь моём.
За окошком ночь пропала,
Солнце где-то поплутало
И опять весь мир объяло
Голубым своим огнём.

Засентябрило

Как пчёлка,
трудится сосед
на огороде.
Его жена
варит обед
на сковороде.
Летят по небу
журавли.
Засентябрило.
Тяну я репу
из земли,
чтоб год кормила.
Зима морозная
придёт,
всё пригодится.
Умеет
русский наш народ,
как конь, трудиться.
Когда
засыплем урожай
в мешки и сетки,
то можно
будет полежать
и на кушетке.

Почти идиллия

Зима. Старик лежит на печке.
Старуха блинчики печёт.
В хлеву накормлены овечки.
И крыша в доме не течёт.
Петух с наседками в достатке
Клюют отборное зерно.
Под снегом - вскопанные грядки.
Картошка в погребе давно.

Всё хорош о на старой даче:
Покой, согласие, уют.
Но плачет дед, и баба плачет:
Когда же пенсию дадут?

Песня леса

Дуют ветры в сосновые горны,
Песня леса уходит в зенит.
Старый крест, скособоченный, чёрный,
Как маяк, у дороги стоит.
И печальная песня поётся
Про того, кто лежит под крестом,
Кто в земле полуночного солнца
Спит глубоким и праведным сном.
…О тепле человечьих ладоней
Стосковались лесные цветы.
Облака, будто белые кони,
Разметали в полёте хвосты.
Я, прохожий на этой дороге,
Поклонюсь незнакомой душе
И подумаю тихо о Боге,
И о смертном своём рубеже.

Дождь

Дождь проливной тополиные листья тревожит,
И по ним ручейки водопадами катятся вниз.
И под крышу спешит одинокий прохожий,
Как воробей, что присел на оконный карниз.
Да, хорош о в это время на улице нашей,
Дождь освежает открытую грудь и лицо,

И душа молодеет. Почему ж ты, родная Любаша,
Даже выйти боишься теперь на крыльцо?
А ведь помнишь, когда-то дожди ты любила,
Мы, промокнув до нитки, у печки сидели вдвоём.
Неужели так время нас с тобой изменило,
Что сегодня друг друга, любимая, не узнаём?

Мне грустно

Мне грустно в этом мире стало,
Душа любить и жить устала.
Один в пустынях я брожу
И в небо синее гляжу.
Друзья уходят друг за другом,
Года летят, как кони лугом.
Бегут года всё по наклонной,
Как по дорожке похоронной.
Звенят в ушах былые песни,
А новые не интересны.
Я напеваю то, что знаю.
Один на облаке летаю.
Я вспоминаю всё былое,
Когда нас в мире было двое.
Один в пустынях я брожу
И в небо синее гляжу.

2001 г.

В дому моём

В дому моём ни пьянки, ни скандала,
Ни солнца, ни улыбок, ни стихов,
Ни радости, ни песен, как бывало
Когда-то в этих стенах четырёх.
Чужие женщины сюда не ходят,
И не идут старинные друзья.
И не звучит твой голос: "Ой, Володя,
Скажи ещё, как любишь ты меня…"

2002 г.

Человек заблудился

Мокрый ветер, липкий снег,
Гибнет в поле человек.
Ни дороги, ни тропы,
Ни дымочка из трубы.
Горизонт - сплошная мгла,
Вьюга тропки замела.
Ног не чуя под собой,
Человек бредёт домой.
Человек, как волк, устал,
Поднялся на перевал.
Впереди опять ни зги,
Боже правый, помоги!
Солнца нет над головой,
Хоть заплачь, а хоть завой.
Съел последний хлеба кус,
Подкрутил намокший ус,
Затянул конец ремня
И, крестом лоб осеня,
Снова двинулся вперёд,
Веря в то, что он дойдёт,
Как бы ни мела пурга,
До родного очага.
На земле растает снег -
Не погибнет человек.

Приглашение

Я тебя увезу в деревушку,
Там дышать человеку легко.
Будем жить мы в рыбацкой избушке
От подруг и друзей далеко.
И под сенью туманного утра
Мы по озеру вдаль уплывём,
Чтобы ликом зари златокудрой
Любоваться с тобою вдвоём.
Наши удочки и самоловы
Нам подарят богатый улов.
Ты не хмурь свои чёрные брови,
Я пока что молчу про любовь.
Мы костёр разожжём, сварим ушку,
Посидим в тишине у огня.
Ты поедешь со мной в деревушку?
Или только проводишь меня?

2002 г.

Другу…

А смерть, она придёт без стука
Однажды - вот какая штука -
Уложит в гроб.
И кто-то очень виноватый,
К тебе любовию объятый,
Твой поцелует лоб.
Как грустно жить на свете белом…
Придут друзья проститься с телом,
Навеки, друг, с тобой.
И кто-нибудь напишет оду,
Расскажет русскому народу,
Кто ты такой!
Пока ты жив, забудь об этом,
Ведь ты не зря рождён поэтом.
Пусть горек твой удел…
Смотри - земля в весеннем цвете!
И бродят войны по планете…
Так много дел…

Люди книжек не читают

Продавщицы курят сигареты
На крылечке лавки "Книголюб".
Из окна на них глядят поэты
Лермонтов, Есенин, Сологуб.
Им бы тоже покурить немножко
И откашлять вековую пыль,
Выскочить на улицу с обложки,
Чтобы в книжный не попасть утиль.
Покупатель стороной обходит
Мастеров давно минувших лет.
Даже у Высоцкого Володи
Уж не тот, не тот авторитет.
А Некрасов, а Щедрин, а Гоголь,
Вас-то кто с базара понесёт?
Зарастает лебедой дорога,
Где хлеба росли - шумит осот.
Люди книжек не читают вовсе.
Кто для них Шукшин? А кто Рубцов?
Снимут с полки, полистают - бросят,
Будто плюнут автору в лицо.
И куда помчалась ты, эпоха?
Словно конь - под пьяным седоком…
Ведь без Пушкина, без Тютчева и Блока,
Без поэтов мы не проживём!

1999 г.

Практикум по русскому

Ударение, ударение
Вызывает вдруг сомнение?
Кто-то зв о нит - не звон и т,
Тут душа моя болит.
И ударному я слогу
Оказать готов подмогу,
Чтобы простенький стишок
Всем в сомнении помог.
…Мне звон я т вторые сутки
Перепёлочки и утки.
Волк звон и т, медведь звон и т,
Что-то тетерев бубнит.
Трое маленьких козлят
Непрерывно мне звон я т.
В трубку с писком лезет мышь.
Ты-то, мышь, зачем звон и шь?
Наконец, сова звон и т,
Потерявши всякий стыд:
- Между часом и семью
Завтра снова позвон ю !

Мамин дом

Детей своих ждёт в гости мама.
От них ни вести, ни письма.
Пред ликами Святого храма
Стоит со свечкою она.
Своим заблудшим в мире деткам
Прощенья просит у святых
И нищим подаёт монетки
С доходов мизерных своих.
Она богатств не накопила,
А час заката недалёк.
Наступит он, и у могилы
Заплачут дочка и сынок.
Простятся с мамою своею
На сельском кладбище, в углу,
И слёзно детки пожалеют,
Что мать оставили одну.
А над деревней солнце встанет,
Всё озарив своим огнём,
И только лучиком заглянет
В пустой, забытый мамин дом.

2002 г.

Страна моя

Страна моя, ты - лошадь ломовая,
Стожильная, с характером упрямым.
В карете кучер пьяный, восседая,
Тебя кнутом всё гонит по ухабам.
А рядом с ним - бездельники и воры,
Хмельные перевёртыши - лакеи,
И морды их, как будто помидоры,
И пиджаки - знамён иных краснее.
Страна моя, ты голодна, раздета,
Как нищенка - у пропасти могилы.
Ты милостыню просишь у соседа,
Которого сама вчера кормила.
Твои князья гуляют на Канарах,
Устав от ежедневного разбоя.
А ты, как девка, корчишься на нарах,
Насильников кляня и волком воя.
Ты Бога призываешь на защиту,
Со всей великою Небесной Ратью.
И каждый день хоронишь ты убитых
В войне, идущей между кровных братьев.

1997 г.

Бессонница

Ты уснула. Мне опять не спится.
За окном куражится, как зверь,
Бьётся в стёкла полуночной птицей
Гостья запоздалая - метель.
Слышу я: там шорохи и звуки
Бродят, спотыкаясь в темноте,
И свои невидимые руки
Сквозь окно протягивают мне.
И свои невидимые лица
Корчат исступлённо надо мной…
Пусть тебе хорош ее приснится
В эту ночь за нас двоих с тобой.

Владимир Марков - Кенозёры

Белые сны

Мне часто снятся белые сны:
Дорога, резное крыльцо…
Я вижу отца у высокой сосны.
Задумчивое лицо…

Мы рядом стоим. Мы оба белы.
Молчи, моё сердце, молчи!
Неужто не брызнут, как звёзды, из мглы
Солнечные лучи.

И я околдован тем белым сном.
Отцовская седина, -
Как ни один истории том,
Справедлива она.

Когда обжигала каждая пядь
Отбитой с боем земли,
Глядишь, у того седая прядь,
А тот берёт костыли.

Промчался и сгинул огненный вихрь,
И время идёт вразбег.
Живёт среди нас немало седых,
Спасших двадцатый век.

Не все они носят ордена,
Достойные высших наград…
А есть фальшивая седина,
Модная, говорят.

Её наводит за пять минут
Не порох, не сталь, не свинец,
Не смертной атаки упорный труд,
А парикмахер-спец.

…В белом сне белеет река,
Белою тьмой темно.
И только пробитое знамя полка
Всегда красным-красно.

1966 г.

Письмо

Без единого взрыва, выстрела
В гости ходит пора военная.
Пожелтела бумага, выцвела,
Как на камне пластинка медная,

Как на камне мрамора светлого,
И дождём, и слезами омы того…
Та бумага - письмо заветное
От живого, не от убитого…

Руки вытерла фартуком ситцевым
И заплакала, кстати, не кстати ли?
Треугольник подбитой птицею
На ладони лежит у матери…

1969 г.

Всё это небыль

Всё это небыль: сказки, шутки,
Забытый сон в ночи весенней.
И голубые незабудки -
Глаза глубокие в смятенье.

И тишина поляны русской,
И смех колючий, как снежинки,
И губы с инеем вприкуску,
Как будто солнца половинки.

И рыжий март в твоих ладонях,
И дым костра в бору сосновом,
И небо синее, большое,
И всё сначала, снова, снова.

Всё это небыль? Нет уж, дудки!
Всё это было и осталось.
Храню в душе не ради шутки
Я слов невысказанных радость.

Гармонь солдата

Сквозь дождь свинцовый и огонь,
Сквозь трубы медные похода
Прошёл солдат. И с ним гармонь
Была в пути четыре года.
Она с ним шла в одном строю
От стен Москвы до стен Берлина.
Могла сто раз сгореть в бою
Мехов прогорклая малина.
Сто раз заштопана была,
Но гармониста на привале
Не предала, не подвела -
Достойна воинской медали.
Среди старух и юных вдов
Сидел за праздничным застольем
Солдат, вернувшийся с боёв,
С охрипшей на войне гармонью.
Шёл разговор о мужиках,
О бабьем горюшке без края.
…И вдруг в его больших руках
Гармонь вздохнула, как живая.
Бежала музыки слеза
По тёплым пуговкам гармони.
Христа спокойные глаза
Глядели с бабкиной иконы.
А вдовы плакали навзрыд,
Поплакав, песни запевали.
Душа российская таит
Большую силу и в печали.
И пили крепкое вино
За гармониста и за павших.
И наплясались. Столь давно
Так не жалел никто баб наших.
Спасибо, русская гармонь,
За радость горького свиданья!
Спасибо за святой огонь
Далёкого воспоминанья!

Назад Дальше