Хотя ясное небо сулило очередной погожий денек, Катон этим утром никак не мог разделить благодушное настроение своих людей. Нис умер. Война сама по себе отнимает достаточно человеческих жизней, чтобы к этому счету добавлялись еще и жертвы трагических случаев. А смерть Ниса также отягощалась таинственными обстоятельствами его исчезновения. Гибель в сражении - вещь печальная, но, по крайней мере, ожидаемая, не вызывающая подозрений. А с этой смертью явно было что-то неладно, особенно в свете того, как держался и вел себя Нис в последнее время. С этим следовало разобраться, но единственным ключом к случившемуся могла стать находившаяся у юноши под туникой полоска ткани с начертанными на ней странными знаками. Он был убежден, что разгадка этой тайны каким-то образом связана с Вителлием. Трибун заморочил Нису голову и подтолкнул его к соучастию в каком-то темном, затеянном им же самим предприятии. Катону срочно требовалось с кем-то поговорить. С человеком, которому он мог бы довериться, который восприняв бы его подозрения всерьез. Макрон? Но центурион с равной вероятностью мог или высмеять его опасения, или решить дать истории официальный ход. Нет, это должен быть кто-то другой. Лавиния? Ну, конечно. Нужно найти ее, отвести подальше от лагеря, в какое-нибудь укромное местечко, и там излить ей душу.
Он разоружился, снял панцирь, отскреб с рук и лица засохшие брызги крови и переоделся в свежую тунику.
Перейдя мост, юноша не мог не заметить царившего в южном лагере оживления. Армия готовилась к маршу. Катону пришлось пробираться мимо бесконечных рядов повозок, составлявших обозы императорской свиты и преторианской гвардии. В отличие от пасмурных настроений, витавших на северном берегу, здесь все полнилось живым нетерпением, как будто ожидался впечатляющий военный парад или триумфальное шествие, а вовсе не трудный поход, чреватый боями с решительно настроенным и опасным врагом. Самую громоздкую часть императорского груза составляла роскошная мебель, взятая из дворца. Отнюдь не рассчитанная на дальние перевозки, она местами уже утратила лоск. При бесчисленных подводах, нагруженных огромными сундуками с одеждой, музыкальными инструментами, драгоценными столовыми сервизами и прочими предметами роскоши, состояли толпы изнеженных, не приспособленных к походной жизни дворцовых рабов. Обоз преторианцев включал в себя возки с великолепными церемониальными доспехами, предназначавшимися для торжественного вступления в Камулодунум, поверженную вражескую столицу.
Кое-как выбравшись из скопления фургонов, телег и прочих транспортных средств, Катон направился к огороженной территории, отведенной для императорской свиты. Большие ворота, соединявшие ее с главным лагерем, были сейчас открыты не полностью. Караул возле них несла дюжина преторианцев в белых туниках и при полном вооружении. Когда Катон приблизился, стражи скрестили копья.
- Цель твоего визита?
- Встреча с подругой. Личной служанкой матроны Флавии Домитиллы.
- Есть у тебя пропуск, подписанный главным секретарем?
- Нет.
- Тогда и входа нет.
- Почему?
- Таков приказ.
Катон сердито воззрился на стражей, которые со своей стороны смотрели на него с небрежной невозмутимостью. Молодой человек понимал, что уговорить их нельзя. Несение караулов составляло одну из основных обязанностей преторианцев, и они привыкли к неукоснительному исполнению полученных распоряжений. Возмущаться, негодовать и сетовать означало бы попусту тратить время. Кроме того, обратившийся к нему страж имел телосложение гладиатора и был не из тех, с кем Катону захотелось бы ссориться, даже не будь тот на посту.
Повернувшись, юноша снова затерялся между обозными повозками и там, в толчее солдат, писцов и рабов, стал присматриваться к ограде, обносившей территорию, где размещалась свита. От него не укрылось, что некоторые уже полностью загруженные подводы откатили в сторону, к частоколу, чтобы те не мешали загрузке других. Его внимание привлекла телега, на которую навалили столько сложенных и перевязанных кожаных палаток, что эта кипа только за малым не превышала забор. Нырнувший в людскую сутолоку и таким образом исчезнувший из поля зрения стражей, Катон быстро огляделся по сторонам и, убедившись, что никто за ним не наблюдает, протиснулся между двумя тесно сдвинутыми повозками, потом вскарабкался на плотно сложенные палатки, распластался на них, приподнял голову и поверх частокола стал рассматривать часть лагеря, оказавшуюся для него запретной.
Там, отгороженная от завистливых взглядов низших чинов, римская знать устроилась со всеми мыслимыми удобствами из тех, что могло предоставить им походное бытие. Огромные роскошные шатры были возведены над площадках, выложенных узорчатой плиткой, и наполнены изысканной мебелью. Ко многим из них примыкали навесы, где утомленные бивачной жизнью вельможи отдыхали на свежем воздухе, возлежа на драпированных ложах, в то время как привезенные из Рима рабы удовлетворяли любые их пожелания. В центре огороженной территории располагалась своего рода центральная площадь этого изолированного поселения аристократов, но, поскольку вчерашние торжества продолжались до глубокой ночи, она сейчас практически пустовала. Катон напрягал глаза, присматриваясь к каждой женской фигуре, однако Лавинии нигде не было видно. Время шло, а он все лежал, пригревшись на солнышке и чуть ли не клюя носом, но встряхиваясь всякий раз при появлении вышедших прогуляться матрон.
И его терпение принесло плоды. Юная стройная девушка в воздушном зеленом платье выбралась из шатра под навес, потом зевнула и грациозно потянулась, прежде чем выйти на свет, где ее черные локоны заблестели, переливаясь в отвесно падающих с неба лучах. Замерший от неожиданности Катон невольно залюбовался своей возлюбленной, когда та, прислонившись к поддерживавшему навес столбу, подставила лицо солнцу.
Потом она почесала ягодицу и, похоже, вознамерилась вернуться в шатер. Катон начал приподниматься, боясь, что она исчезнет, так и не заметив его. Надо было как-то привлечь ее внимание и дать понять, что им нужно встретиться за пределами городка знати. Он уже вскинул руку, как вдруг боковым зрением приметил трибуна Вителлия, как раз проходившего через ворота.
Сердце Катона упало, ибо этот человек, при виде которого ему и так-то всегда становилось не по себе, направился прямиком к Лавинии. Девушка, стоявшая к нему спиной, не видела, что к ней кто-то приближается, пока Вителлий не подошел вплотную и не положил ей на плечи руки. Она встрепенулась и обернулась. Катон привстал на колени, готовый устремиться на помощь, несмотря на то что для этого ему пришлось бы соскочить на запретную территорию. Он уже открыл рот, чтобы окликнуть девушку, но, прежде чем успел издать хотя бы звук, кто-то схватил его за ноги и с изрядной силой сдернул с повозки. Юноша шлепнулся оземь так, что у него отшибло дыхание. Пара сапог замерла на уровне его глаз, и мгновение спустя Катона, подобно рыбе, выброшенной на берег, хватавшего воздух ртом, рывком подняли на ноги.
- И что за хрень ты задумал, парнишка? - вкрадчиво спросил тот самый преторианец, который шуганул его от ворот.
Юноша попытался ответить, но, ввиду отсутствия воздуха в легких, смог издать лишь хрип.
- Отказываешься отвечать, а? Ну что ж, тогда посмотрим, может, мой центурион сумеет развязать тебе язык и заодно, раз уж на то пошло, избавить тебя от нескольких лишних зубов.
Страж захватил в горсть волосы оптиона и наполовину потащил, наполовину поволок его через обозную толчею к штабной палатке. Рабы и легионеры, занимавшиеся погрузкой и упаковкой вещей, отрывались от работы, чтобы поглазеть на занятное зрелище. Некоторые смеялись, и Катон залился краской стыда. С ним, побывавшим не в одной битве солдатом, у всех на глазах обращались как с нашкодившим сопляком.
ГЛАВА 45
- Началось, - пробормотал Плавт.
К мосту, чеканя отработанный на плацу шаг, в безупречном строю двинулась колонна преторианцев. Отполированные до блеска бронзовые шлемы сверкали в ярких лучах утреннего солнца, разительно контрастируя с темными облаками, охватившими уже почти всю южную часть небосклона. Неподвижный душный и влажный воздух предвещал грозу.
- Не хватало только, чтобы эти показушники промаршировали строевым шагом и через мост, - проворчал префект механиков и строителей. - По-моему, в наше время любой дурак уже знает, что переходить мосты нужно не в ногу.
- Пойдешь не в ногу, испортишь зрелище, - фыркнул Веспасиан. - Нарцисс этого не одобрит. Тебе остается лишь уповать на то, чтобы они не заставили топать строевым и слонов.
- Последнее, что нам нужно, так это фиаско при мирном пересечении уже однажды форсированной с боем реки, - съязвил Вителлий, и старшие офицеры поморщились.
Длинная белая колонна растянулась вдоль хребта, как огромная гусеница, пока наконец ее голова не достигла северного берега, чтобы последовать вверх по склону к главным воротам.
- Р-равнение направо! - гаркнул старший центурион, когда повел своих людей мимо командующего и его штаба.
С удивительной четкостью (все головы вздернулись и повернулись под единым углом, и лишь каждый правофланговый в шеренге продолжал смотреть прямо перед собой, чтобы гарантировать ровное продвижение всей колонны) преторианцы прошествовали мимо Плавта. Генерал приветствовал каждую из проходящих центурий военным салютом.
Вдали, на достаточном удалении от главных ворот, строилась для выступления вся остальная римская армия, но преторианским когортам, так блистательно показавшим себя при торжественном прохождении через мост, предоставлялось право ступить на вражескую территорию первыми, а вместе с этим правом - и привилегия не глотать пыль, поднятую тысячами подбитых железом сапог, шагающих впереди солдат.
Хвост белоснежной преторианской колонны еще не сполз с моста, а сзади уже замаячили пурпур и золото армейских штандартов, за которыми уже вырисовывались движущиеся холмы - на мост вступали богато убранные слоны, первый из которых нес на спине самого императора.
- Вот теперь и посмотрим, вправду ли ты толковый строитель, - пробормотал не сводивший глаз с моста Плавт, покосившись в сторону префекта механиков. Тот хотя и храбрился, но был напряжен, ибо понимал, как дорого может встать ему незапланированное купание императора.
Однако, к великому облегчению префекта, серые гиганты, в отличие от преторианцев, отнюдь не печатали шаг, а шли вразнобой, плавно покачиваясь, так что мост должен был устоять. Впоследствии по нему предстояло пройти еще и огромному обозу, но подводы уже не слоны, под ними мост не затонет.
Последние из знамен проплыли мимо, и с моста сошел слон императора. Погонщик похлопал животное по голове, и живой холм, поравнявшись с Плавтом и его штабом, остановился.
- Доброе утро, Цезарь.
- Генерал, - кивнул Клавдий. - Никаких п-проблем с наступлением, я полагаю.
- Никаких, Цезарь. Твоя армия построена и готова следовать за тобой к блистательному триумфу.
Избитая фраза, банальнее не придумаешь, и Веспасиан спрятал усмешку, однако император, похоже, принял за чистую монету всю эту высокопарную чушь.
- Прекрасно! Замечательно! П-превосходно! Жду не дождусь возможности сразиться с этими б-б-бриттами. Дадим им понюхать римской стали, а, Плавт?!
- Так точно, Цезарь.
Слоны, шедшие позади, тоже остановились. Ехавший на низкорослом пони Нарцисс направился к Клавдию, но тут один из слонов флегматично поднял хвост и вывалил на дорогу дымящуюся кучу, сильно перепугав лошадку главного секретаря. Однако вольноотпущенник ловко обогнул неожиданное и малоприятное препятствие и остановил пони возле слона своего господина.
- А! Вот и ты, Нарцисс. Да и п-пора! Я хочу сказать, что мне, п-пожалуй, пора пересесть на носилки.
- А стоит ли, Цезарь? Подумай о том, в сколь героическом виде ты предстанешь перед войсками, восседая на этом величественном животном. Подлинный бог, ведущий своих солдат в горнило сражения! Их это очень воодушевит!
- Вряд ли их в-воодушевит, если это г-глупое животное сбросит меня на д-дорогу. Погонщик! Сейчас же вели слону опуститься.
Наученный недавним опытом, Клавдий изо всех сил вцепился в подлокотники трона, а когда передние ноги слона подогнулись, откинулся назад, чтобы сохранить равновесие. Уже оказавшись на твердой земле, он с явным неодобрением посмотрел на слона.
- Ума не приложу, как этот негодяй Г-ганнибал справлялся с т-такими бестиями. Так вот, Нарцисс. Вели сейчас же принести мои носилки.
- Да, Цезарь. Я прикажу доставить их из обоза.
- А как они туда попали?
- По твоему указанию, Цезарь. Ведь ты, если помнишь, намеревался вести вперед армию верхом на слоне.
- Я?
- Ты пожелал превзойти Ганнибала. Помнишь, Цезарь?
- Хмм. Да. Что ж, то было вчера. Кроме того, - Клавдий махнул рукой на юг, - у меня нет желания мокнуть на слоновьей спине, когда разверзнутся хляби.
Нарцисс повернулся и посмотрел на плывущие к реке темные тучи. Клубящийся мрак разорвала белая вспышка, а спустя мгновение над римским станом прокатился звучный раскат.
- Носилки, пожалуйста, Нарцисс. И поскорее.
- Будет сделано, Цезарь.
Пока главный секретарь спешно передавал указания, император, насупив брови, словно это могло отпугнуть непогоду, смотрел на приближавшийся грозовой вал. Ослепительный белый зигзаг ударил в болото чуть выше по течению Тамесиса, разорвав воздух со страшным треском рвущегося металла.
Сабин тронул коня и подъехал поближе к брату.
- Типичное хреново невезение, - тихо проворчал он. - Почти два месяца мы, при ясной погоде, отсиживаем здесь задницы в ожидании блистательного явления императора, а когда он наконец является и мы готовы двинуться в наступление, на нас катится буря.
Веспасиан издал тихий горький смешок и кивнул:
- И нет никакой надежды пересидеть в шатрах эту бурю, как я полагаю.
- Никакой, брат. Ставки на эту кампанию чересчур велики, да и Клавдий не решится отсутствовать в Риме дольше, чем это необходимо. Наступление будет развиваться независимо от погоды.
- Ох дерьмо!
Веспасиан почувствовал, как ему на руку шлепнулась первая капля, а потом они, крупные и тяжелые, вовсю забарабанили по шлемам и по щитам. Широкая гладь Тамесиса закипела, сначала у южного берега, а потом по всему руслу. Дождь с каждым мгновением усиливался, перерастая в яростный ливень. Поднялся ветер, сначала слабый, но тоже стремительно крепнущий. Ветки на ближних деревьях закачались, командиры начали заворачиваться в плащи. Клавдий посмотрел на небо как раз в тот момент, когда там сверкнула очередная молния, и ее ослепительно белое сияние на краткий миг высветило сердитую гримасу, застывшую на его лице.
Сабин все оставался возле младшего брата, навернув плащ чуть ли не на уши. Пышный плюмаж его церемониального шлема намок и стал походить на обвисший петуший гребень. Стихия разгулялась вовсю: черное от туч небо прочерчивали ослепительные зигзаги молний, дождь лил как из ведра, а оглушительные громовые раскаты заставляли, казалось, содрогаться и землю. Естественно, многие сочли бурю, разыгравшуюся в день начала наступления на Камулодунум, знаком немилости богов, хотя жрецы, совершившие на рассвете ритуал извлечения легионных орлов из хранилища, утверждали, что все знамения благоприятствуют походу. Таким образом, боги ниспосылали противоречивые знаки, однако Клавдий не выражал никакого желания отказаться от собственного, ранее намеченного плана, о котором Сабин отзывался критически.
- Я, конечно, не ахти какой стратег, но даже мне понятно, что перед наступлением нужно произвести глубокую разведку. Это вражеская территория, и кто знает, какие ловушки расставил здесь для нас Каратак. Император не воин. Он может мнить себя полководцем, но познания о войне не получены им на поле сражения, а почерпнуты из книг. Ясно ведь, что, двигаясь вот так, вслепую, мы напрашиваемся на неприятности.
- Да.
- Кто-то должен попытаться урезонить его, наставить на верный путь. Плавт боится его и не посмеет с ним спорить, а Гету Клавдий считает глупцом. Тут нужен кто-то другой.
- Вроде меня, не так ли?
- А почему бы и нет? Ты ему вроде бы нравишься, да и Нарцисс тебя уважает. Ты мог бы попробовать убедить его предпринять что-либо толковое, чтобы нас хотя бы как-то обезопасить.
- Нет, - решительно ответил Веспасиан. - Я этого делать не стану.
- Почему, брат?
- Если император не слушает Плавта, то вряд ли он вдруг прислушается ко мне. Плавт командует армией. Ему решать, надо что-то советовать Клавдию или нет, а я не хочу действовать через его голову. Давай прекратим этот разговор.
Сабин открыл было рот, чтобы попытаться переубедить упрямца, но знакомое с детства решительное выражение на лице Веспасиана остановило его. Если Веспасиан решал, что тема закрыта, любая попытка заставить его изменить свое мнение была пустой тратой времени. Сабин хотя и вел себя с ним покровительственно, как старший, более мудрый и проницательный брат, однако втайне, не желая признаваться в том даже себе самому, давно понял, что Веспасиан во всем превосходит его. Да и те, кто хорошо знал братьев, не могли не видеть разницы между спокойным, уверенным, волевым младшим Флавием и нервным, угодливым, раздражительным Сабином, привыкшем сызмальства скакать по вершкам.
Вслед за другими командирами Веспасиан направил лошадь вверх по склону к главным воротам. Он был доволен, что брат умолк, хотя то, что Плавта и его легатов глубоко озаботила слишком нахрапистая стратегия, взятая на вооружение нетерпеливым властителем Рима, было чистой правдой. Клавдий буквально заходился от избытка чувств, произнося пламенную (хотя и подпорченную заиканием) речь о том, что истинный военный гений сокрушает врага благодаря стремительному, неудержимому натиску. Спустя некоторое время Веспасиан просто перестал прислушиваться к его словам, переключившись на личные дела и заботы, о которых он размышлял и сейчас.