С рассудительностью, которая прекрасно уживалась в нем с безумной отвагой, Жан обдумывал, как взяться за дело. В Кейптауне, еще будучи "прислугой", он не раз видел этих только что прибывших из Англии добровольцев. Они были скверно обучены, хотя и корчили из себя героев-вояк.
Сорвиголова весь подобрался, нащупал ногами надежную опору и изготовился к прыжку…
Волонтер, заметив в темноте очертания человека, выскочившего словно из-под земли, отступил на шаг. Вытянув перед собой ружье со штыком, он выкрикнул по-английски срывающимся голосом:
– Стоять! Ни с места!
Сорвиголова пригляделся: так и есть, этот горе-герой орудует штыком так, что любой сержант-инструктор с ходу влепил бы ему три наряда вне очереди. Правая рука поднята слишком высоко, левая нога выдвинута вперед, а правая недостаточно согнута. Поза неустойчивого равновесия. Поэтому, обращая на штык не больше внимания, чем на ржавый гвоздь в заборе, Сорвиголова слегка уклонился, резко подался вперед и, схватив винтовку волонтера за ствол, резко толкнул его от себя. Англичанин опрокинулся навзничь, а его винтовка осталось в руках Жана.
Парень принялся орать, словно его ошпарили кипятком. Еще пара минут – и явится подмога с соседнего поста. Черт побери! Из двух зол приходилось выбирать наименьшее. Пригвоздив волонтера к земле коротким штыковым ударом, Жан сорвал с него шляпу, нахлобучил на себя и со всех ног бросился прочь.
И вовремя! Вопли волонтера достигли цели. С ближнего поста прибежали солдаты патруля. Обнаружив мертвое тело, они первым делом начали ругаться и только после этого взялись осматривать окрестности.
Поздно: Сорвиголова уже мчался туда, откуда доносился грохот маузеров и английских ружей. Защитники бронепоезда и Молокососы продолжали перестрелку. Вскоре открыли огонь наугад и солдаты патруля. Пальба шла повсюду, впрочем, никому не принося особого вреда.
Но тут возникла новая опасность. Сапоги для верховой езды, в которые был обут Жан, гулко стучали по каменистой почве. Услыхав его топот, некоторые из Молокососов решили, что приближается неприятель, и перенесли огонь в сторону бегущего в темноте человека.
– Не хватало только, чтобы и Полю вздумалось пальнуть в меня из своего роера… – проворчал Сорвиголова, прислушиваясь к посвисту "гуманных" пуль.
Ничего не оставалось, как припасть к земле за бугорком и начать насвистывать марш Молокососов. Фанфан первым уловил задорный мотив песенки и радостно завопил:
– Да это же хозяин!.. Эй, остолопы, хватит палить!
Жан услышал эти слова, но все еще не трогался с места.
– Ты, что ли, хозяин?.. Признали, давай, дуй сюда…
Сорвиголова поднялся во весь рост и спокойно двинулся к позиции Молокососов. Фанфан встретил его на полпути:
– Ну что, хозяин? Все в порядке?
– Да, дружище! Фейерверк на мосту ты видел, вдобавок утопил одного, насадил на штык другого, потерял свою шляпу, зато нашел другую.
– Ты даешь! Мы тут тоже не ударили в грязь лицом: порядком исковеркали пути и помяли бронепоезд.
– Это еще не все. Теперь надо прикончить эту железную черепаху, – сказал Сорвиголова.
– Так-то оно так, да нас для этого слишком мало. Не обойтись без подкрепления, – почесал в затылке Фанфан.
– На позициях буров, конечно, услышали взрывы и, я надеюсь, уже послали подмогу, – сказал Сорвиголова. – И все-таки лучше съездить туда, доложить обстановку Кронье и попросить у него пару сотен стрелков.
– Это мы мигом! – ответил Фанфан.
Он уже сорвался было с места, когда издали донеслась мерная поступь приближавшегося отряда. Вскоре послышался знакомый говор. Буры!.. Всего их оказалось около трехсот, вдобавок они принесли с собой на руках легкую полевую пушку. И теперь, пока Молокососы продолжали перестрелку, чтобы отвлечь внимание неприятеля, буры принялись рыть укрытия.
Ловко орудуя кирками и короткими лопатами, они выкопали первую траншею для укрытия стрелков, затем вторую, с редутом, – для пушки. Остаток ночи ушел на эту работу, и лишь на рассвете и буры, и англичане смогли увидеть и оценить сложившуюся ситуацию.
Результаты осмотра оказались крайне неутешительными для англичан – они с изумлением обнаружили в двухстах метрах от бронепоезда укрепленный бастионами и ощетинившийся штыками вражеский фронт. А тем временем буры навели свою пушку, замаскированную ветками кустарника, на большое орудие бронепоезда и отправили им в виде утреннего приветствия небольшой снаряд, снаряженный мелинитом. Листы брони были вскрыты, словно консервным ножом, а сам снаряд разорвался внутри, вдребезги разбив стальной лафет, механизм наводки и изувечив пятерых солдат из орудийной прислуги. "Длинный Том" был отомщен.
Англичане, едва не воя от бешенства, ответили несколькими ружейными залпами, не причинившими бурам никакого вреда.
Бурская пушка ударила снова. Снаряд пробил броню корпуса второй платформы и разметал стрелков, обратив в бегство одних и уложив на месте других. Однако англичане продолжали отстреливаться, пока пушка буров не прогремела снова.
– Они устанут раньше нас, – лаконично заметил командир бурских артиллеристов.
И он был прав – сквозь дым, окутывавший вторую бронированную платформу, показался белый платок, которым размахивали, нацепив на кончик штыка. Огонь прекратился, и начальник бурского отряда, фермер по фамилии Вутерс, в свою очередь выбросил над траншеей белый платок. Тогда молодой английский офицер спрыгнул на рельсы, прошел половину расстояния, отделявшего бронепоезд от траншеи, и остановился. Вутерс не спеша приблизился к неприятельскому офицеру.
– Мы готовы капитулировать, – проговорил англичанин. – Каковы ваши условия?
– Вы покинете бронепоезд, оставив там все оружие, – спокойно ответил бур, – и выстроитесь на расстоянии двадцати шагов от нашей траншеи. Оттуда вас отведут в лагерь.
– Наши люди смогут сохранить свои вещи?
– Пожалуй, но только после досмотра.
– У нас трое офицеров, и нам не хотелось бы расставаться со своими шпагами.
– Об этом поговорите с нашим командующим. Мое дело – доставить вас к нему. У вас есть пять минут, после чего мы возобновим огонь.
Англичане покинули крепость на колесах и под руководством офицеров выстроились перед траншеей. Вооруженные буры вышли из окопов, с любопытством рассматривая англичан, большинство из которых не скрывали радости по поводу того, что война для них закончилась.
Затем Вутерс в сопровождении Сорвиголовы и трех десятков буров приблизился к англичанам, чтобы проверить, нет ли в их рюкзаках оружия. Но когда он проходил мимо английского капитана, тот выхватил из рюкзака револьвер и выстрелил в упор.
– Будь ты проклят, негодяй! – яростно выкрикнул он.
Вутерс рухнул навзничь с раздробленным черепом. Сорвиголова с молниеносной быстротой вскинул свой маузер к плечу – и труп капитана рухнул на тело его жертвы…
Но расправа с преступником на месте не успокоила буров, чье негодование не знало пределов. По их мнению, все англичане должны были жестоко поплатиться за отвратительное преступление одного из них. Еще минута – и пленники были бы просто перебиты.
Жана бросило в дрожь от мысли, что сейчас произойдет одно из тех массовых убийств, которые ложатся позорным пятном не только на тех, кто его совершил, но и на тех, кто не помешал кровопролитию. Рискуя пасть первой жертвой обезумевших от гнева буров, Сорвиголова бросился между англичанами и ощетинившимся ружейными стволами строем буров и крикнул:
– Опустите ружья! Друзья, умоляю вас – опустите ружья!
Поднялся крик, буры заспорили, но ни один из них не выстрелил. Это была половина победы. Звонким голосом Сорвиголова продолжал:
– Во имя справедливости и свободы, которые вы непременно добудете, не карайте этих людей за преступление, в котором они неповинны.
– Верно! Он прав! – раздалось несколько голосов. Даже самые непримиримые умолкли, с сожалением опустив ружья.
Военнопленные были спасены.
Английский лейтенант шагнул к Жану Грандье и, отдав ему честь, сказал:
– Капитан! Вы поступили как благородный джентльмен. Благодарю вас от имени своих солдат, ибо все мы порицаем поступок капитана Хардена.
– Капитан Харден? Командир первой роты шотландских стрелков?
– Вы его знали?
– О да! В таком случае и я благодарю вас, лейтенант…
Во время этого короткого разговора, вызвавшего у английского офицера недоумение, буры осмотрели рюкзаки пленных и окончательно убедились, что в них нет оружия.
Препроводить команду бронепоезда в лагерь буров выпало Молокососам. И когда англичане под конвоем юнцов, младшему из которых еще не исполнилось пятнадцати, а старшему – восемнадцати, понурой колонной потащились в сторону лагеря, Сорвиголова, склонившись к уху Поля Поттера, шепнул:
– А знаешь, кем был тот английский офицер, которому я прострелил голову?.. Это капитан Харден, один из пяти членов военно-полевого суда, убийца твоего отца.
Глава 4
Возвращение Молокососов в лагерь Кронье было триумфальным. Невозмутимости буров как не бывало – отважным сорванцам устроили восторженную встречу.
Кронье, воодушевленный успехом операции, превратившей грозный бронепоезд в груду железа, пожелал увидеть того, кому был обязан этой победой. И когда Сорвиголова явился в палатку главнокомандующего, Кронье поднялся навстречу и, пожав ему руку, сказал:
– От имени всей бурской армии благодарю вас, мой юный друг.
От этих слов сердце юноши забилось сильнее.
– Генерал, – ответил он, – вы говорили, что у вас нет возможности наградить меня, но, поверьте, произнесенные вами слова куда дороже любой нашивки на рукаве!
Все собравшиеся в палатке начальники отрядов и офицеры-добровольцы встретили слова Кронье и ответ командира Молокососов аплодисментами…
Несколько следующих дней под Кимберли протекли в относительном спокойствии, если не считать обычных на войне стычек и перестрелок. А между тем в других областях Оранжевой республики и Трансвааля в это время происходили серьезные события. Буры одну за другой одерживали победы, но упускали из рук их плоды.
Все чаще бурские генералы заговаривали о том, чтобы, объединив все разрозненные силы, начать генеральное наступление и попытаться одержать решающую победу над англичанами до прибытия лорда Робертса, опытного полководца, назначенного генералиссимусом британских войск в Южной Африке. Назревали важные события.
Поднявшись однажды с зарей, Жан Грандье прогуливался по военному лагерю, в котором разместились около шести тысяч бурских стрелков и кавалеристов, любуясь этой живописной картиной. Он снова и снова благодарил судьбу, которая привела его на поля суровой и полной драматизма борьбы, от которой зависела судьба целого народа.
Ноги сами принесли его туда, где стояла штабная палатка генерала Кронье. Жан вошел – Кронье был один, на столе перед ним высилась гора бумаг. Оторвавшись от занятий, генерал дружески улыбнулся и произнес:
– Добрый день, капитан!
– Добрый день, генерал.
– А я как раз собирался послать за вами. Вы мне нужны.
– Рад быть полезным, генерал. Я уже вторую неделю веду почти праздную жизнь. После взрыва моста у меня ни разу не было возможности поколотить англичан.
– Хотите, я предоставлю вам такую возможность?
– Еще бы! Если бы, к тому же, со мной была вся моя рота! Но она, увы, понесла немало потерь и теперь едва насчитывает тридцать человек.
– По возвращении вы сможете набрать полный состав.
– Значит, мне придется уехать?
– Да. Я хочу, чтобы вы отправились довольно далеко – под Ледисмит. Вам предстоит доставить генералу Жуберу документы исключительной важности. На телеграф положиться нельзя: английские шпионы повсюду. Вам придется мчаться без остановки дни и ночи, избегая засад, ускользая от шпионов, превозмогая сон и усталость, и выполнить эту задачу любой ценой.
– Когда прикажете отправляться?
– Через полчаса.
– В одиночку?
– Так, пожалуй, было бы лучше всего. Но вас могут убить по дороге, поэтому возьмите с собой надежного товарища, который в случае вашей гибели либо продолжит путь, либо уничтожит документы.
– Я возьму своего лейтенанта – Фанфана.
– Выбор за вами. Теперь давайте прикинем ваш маршрут. До Ледисмита по прямой около пятисот километров. Накинем еще километров сто на окольные пути, по которым вам придется двигаться. Отсюда до Блумфонтейна ведет шоссе, от Блумфонтейна до Винбурга – железная дорога, от Винбурга до Бетлехема снова шоссе, а оттуда к передовым бурским позициям тянется железнодорожная колея. Если Винбург занят англичанами – а об этом вы узнаете на узловой станции, – отправляйтесь поездом до Кронстада, а оттуда через Линдлей в Бетлехем. Однако железными дорогами пользуйтесь как можно реже. Поезда ныне движутся медленнее лошадей. Потому-то я и советую вам предпочесть шоссе – это даст большой выигрыш времени.
– Но, генерал, как же мы раздобудем лошадей, выйдя из вагона поезда где-нибудь в Винбурге?
– А, кстати, Сорвиголова, как вы относитесь к велосипеду?
– Мой любимый вид спорта! – Жан буквально просиял при мысли о таком необычном путешествии. – Скажу, не хвастая, – мало кто может со мной потягаться на хорошей дороге!
– Охотно верю.
Кронье взял со стола плотный конверт, запечатанный, перевязанный и сверху покрытый лаком:
– Вот документы. Конверт непромокаемый. Зашейте за подкладку куртки и отдайте его только в руки генералу Жуберу. Вот пропуск. Он обеспечит вам помощь на территории обеих бурских республик. Велосипеды найдете на складе. Отправляйтесь, мой мальчик, не теряя ни минуты. И да поможет вам Бог вернуться живыми и невредимыми.
Сорвиголова принадлежал к тем людям, которых не застать врасплох. Примчавшись в свою палатку и застав там Фанфана, он с ходу спросил:
– Скажи, ты умеешь крутить педали?
– Спрашиваешь!.. Кто ж на улице Грене не умеет!
– Тогда пошли выбирать себе машины – и на прогулку.
– На велике? Шик!.. Багаж и оружие брать?
– Одеяла, ружья, сухари, по сотне патронов.
На складе обнаружилось до сотни новеньких велосипедов, сверкавших никелем. Сорвиголова как записной патриот принялся искать машины французской марки и вскоре нашел то, что требовалось. Это были велосипеды военного образца – легкие, прочные, с отличным ходом. На остальные сборы ушли считанные минуты.
Фанфан был не прочь отправиться на велосипедах прямо из лагеря. Но им предстояло спускаться под уклон по каменистым осыпям. Пришлось плестись пешком, волоча за собой машины. Передовые посты давно остались позади. Теперь перед ними простирался только велд, безлюдный на вид, но на каждом шагу грозящий гибелью.
Оседлав велосипеды, друзья покатили прямо на восток. Ровная и твердая почва велда вполне походила для езды на велосипеде. И все же Фанфану казалось, что они двигаются недостаточно быстро.
– Слышь, хозяин, мы что, молоко боимся расплескать? Двенадцать километров в час! Ну куда это годится!
– Меня устраивает. Хочешь свалиться в первую попавшуюся яму или наскочить на камень? Тогда давай. Ты же не гонщик, а солдат на велосипеде!
– Ну, пусть будет так, – неодобрительно проворчал Фанфан. – Кстати, а куда это мы направляемся таким похоронным аллюром?
– На Якобсдальскую дорогу, ведущую с севера на юг. Минут через двадцать уже будем на ней.
Вскоре друзья выехали на широкую, проложенную бесчисленным количеством воловьих упряжек дорогу. Колеи здесь были глубиной по колено, зато центральная часть, утоптанная за десятилетия быками, как нельзя лучше подходила для езды на велосипеде.
Фанфан сиял и болтал, как попугай, называя себя самым удачливым велосипедистом обоих полушарий. Сорвиголова, не вслушиваясь в его болтовню, время от времени принимался тревожно вглядываться в даль. Однако ничего подозрительного пока не было. Без всяких помех они проехали километров семь или восемь. Наконец дорога пошла под уклон, и вскоре показалась река.
– Это Моддер, – произнес Сорвиголова. – Тут есть брод. Попробуем перейти.
Вскинув на плечи велосипеды, оба вошли в глинистую воду. Течение было таким, что они с большим усилием удерживались на ногах. Постепенно вода дошла им до пояса, потом до груди и наконец до шеи. Теперь приходилось тащить велосипеды на вытянутых вверх руках, но ружья, патроны и одеяла промокли насквозь. Не пострадали лишь сухари, которые были привязаны к рулям велосипедов.
К счастью, вода в реке в тот год держалась на самой нижней отметке. Иначе брод стал бы для друзей непреодолимой преградой.
Вот и другой берег. Отдышавшись и вылив воду из сапог, они взобрались на крутой береговой откос и снова покатили. Не было еще и восьми утра, но в Южной Африке солнце в это время стоит уже высоко, и велосипедистов начала донимать жара. Фанфан достал из мешка сухарь и принялся грызть.
– Постноватая закусочка, – заметил он, набив полный рот. – Не мешало бы добавить к ней что-нибудь посущественнее.
– Позавтракаем в Якобсдале, – коротко ответил Сорвиголова.
– Ты ничего не ешь и всю дорогу отмалчиваешься, хозяин. А ведь обычно ты не дурак подзакусить, да и за словом в карман не лезешь.
– Опасаюсь неприятных встреч.
– А далеко до этого Якобсдаля?
– Двенадцать километров.
– Хо! Часок езды! Может, поднажмем?
– Давай!
Они мчались уже добрых полчаса, когда Жан Грандье, ехавший впереди, заметил в двух километрах справа небольшой кавалерийский разъезд. Всадники тоже заметили их и пустили коней рысью – явно с целью перерезать дорогу велосипедистам.
– Фанфан, видишь кавалеристов?.. Это уланы.
– Слева? Вижу.
– Да нет, справа.
– Значит, их два отряда. Точно уланы!..
Друзья припали к рулям и понеслись со скоростью курьерского поезда. Но и кавалеристы с пиками на изготовку бешеным галопом мчались наперерез велосипедистам.
Эти гонки ни в чем не походили на безобидные состязания на гаревой дорожке или велотреке, опасные разве что для самолюбия участников. Дорога была скверной, под слоем красноватой пыли таились рытвины и камни, а ставкой служили жизни двух молодых людей, а возможно, и судьба целой армии.
Уланы, между тем, приближались. Уже доносились их крики, и Жану явственно послышались слова, от которых вся его кровь закипела: "Подколем свинью!.. Подколем!"
Фанфан, следивший за разъездом слева, радостно крикнул:
– Не порти себе нервы, хозяин!.. Проскочим!