С удивлением слушает Кукша голос Андрея Блаженного, никогда в жизни он не слыхал такого голоса. Он почти ничего не понимает из того, что говорит юродивый, только слушает, как звучит его речь. Разве есть еще на свете голос, в котором звучало бы столько мягкости и доброты? Может быть, только голос матери был столь же мягок и добр, когда Кукша был совсем маленький и она склонялась над его лубяной колыбелью. Но голос юродивого не похож на голос матери…
– Да ты ничего не понимаешь из того, что я говорю! – восклицает Андрей Блаженный. – Ты плохо знаешь по-гречески?
Кукша кивает. Да, он плохо знает по-гречески. Его никто никогда не учил слушать такие диковинные речи. Если бы не Антиох, большой любитель поговорить, Кукша, наверно, и вовсе не выучился бы греческому.
– Ты скиф? – спрашивает юродивый и вдруг заговаривает с Кукшей на его родном языке.
Да, Кукша слышит родную речь, хотя она и отличается от той, что звучала в Домовичах. Иногда в речи Андрея мелькают греческие слова, и Андрей, если видит, что они непонятны Кукше, объясняет их.
Однако и теперь до Кукши туго доходит смысл того, что говорит Андрей Блаженный – потому ли, что Кукша отвык от родной словеньской речи, или потому, что его завораживает голос юродивого.
Кукше хочется плакать. Ни боль, ни страх, ни отчаяние ни разу не выдавили из него слезинки с тех пор, как он плакал от злости и бессилия, колотя могучего Свана возле родного дома. Он думал, что совсем уже закаменел. И вот слезы неудержимо текут из его глаз по щекам и щекочут в носу. Он знает, что не мужское это дело – плакать, ему стыдно, но он не может остановиться.
Увидев на его лице слезы, юродивый замолкает. Он смотрит на Кукшу спокойно, без удивления и гладит его по голове.
И тут Кукшу окончательно прорывает. Он валится на землю ничком и разражается рыданиями. Он яростно грызет жесткую траву, в рот ему набивается песок. Плач Кукши мало схож с человеческим плачем, скорее он напоминает вой и рычание раненого зверя. Но, сказать по правде, не звериная ли жизнь у этого юноши?
Над ним яркой синевой сияет прекрасное враждебное небо, под ним чужая враждебная земля, во рту у него жесткая трава чужой земли, и нет у него на земле приюта, ибо дом его где-то на другом конце света, и он никогда его не увидит. Ничего нет на свете нужнее родного дома и ничего нет недоступнее!..
– Блаженны плачущие, ибо они утешатся, – тихо, самому себе, говорит юродивый, – блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят.
– Я хотел тебя убить! – вдруг кричит Кукша.
– Знаю, юноша, – ласково отвечает юродивый, – ничего, хотел и расхотел.
– Это я утащил у тебя плащ!
Мало-помалу Кукша затихает, и Андрей говорит ему:
– Знаю, юноша, зато теперь ты не пожалеешь для меня последней рубашки… Нельзя тебе возвращаться к Рябому.
Андрей наклоняется и поднимает с земли ломик, завернутый в мешковину.
– Это тебе больше не понадобится.
Он кидает ломик через ручей в зыбкую грязь, и его начинает медленно засасывать.
Кукшу пронзает догадка: до этого мгновения юродивый предоставлял ему возможность убить себя!
Андрей ведет Кукшу вдоль ручья, потом они поднимаются по склону оврага, и Андрей показывает Кукше рытую пещеру, из-за кустарника невидимую постороннему взгляду.
– Жди меня здесь, – говорит Андрей Блаженный и куда-то уходит.
Глава четырнадцатая
ЕПИФАНИЙ
Кукшу приютил друг Андрея Блаженного молодой набожный горожанин Епифаний. Отец Епифания богат, занимает высокую придворную должность, перед Епифанием открыта завидная возможность службы при дворе и продвижения вверх по лестнице чинов, но он не стремится в покои царского дворца, он погружен в раздумья о смысле жизни, в изучение богословских и философских сочинений.
Епифаний посещает беседы у патриарха Фотия, где собираются наиболее ученые и склонные к размышлению царьградцы и куда приезжают просвещенные люди даже из отдаленных провинций. В этом кругу избранных Фотия признают самым умным и образованным человеком империи. Несмотря на юный возраст Епифания, патриарх нередко удостаивает его беседы наедине.
Сам Епифаний считает себя учеником Андрея Блаженного. Впервые он увидел юродивого случайно на Хлебном торгу: Епифаний и его друг Патрокл куда-то торопились, и вдруг внимание их привлек нищий, раздававший другим нищим только что собранную милостыню.
Потом Епифаний снова встретил юродивого, на этот раз Епифаний был один, никуда не спешил и заговорил с юродивым. Этот человек потряс его душу. Епифаний и Андрей Блаженный подружились. Время от времени они видятся и подолгу беседуют где-нибудь в укромном месте – зазвать Андрея Блаженного домой Епифанию удается очень редко.
В доме Епифания с рабами обращаются хорошо. Пища у них простая, но добротная. Епифаний ест то же, что и рабы его отца. В пост он никогда не позволяет себе съесть скоромное и следит, чтобы рабы тоже постились. К рабам он обращается не иначе, как "сударь". Время от времени он собирает их в своей спальне для благочестивых бесед. Узнав, что Кукша некрещеный, но хотел бы креститься, Епифаний стал заниматься с ним особо, чтобы подготовить его к принятию Святого Крещения.
С самого начала Епифаний проникся дружеским участием к Кукше. Да и как могло быть иначе, если Кукшу привел к нему Андрей Блаженный? Епифаний часто беседует с Кукшей и даже учит его грамоте. Беседы у них не только о божественном, они разговаривают обо всем на свете. Епифаний смотрит на Кукшу, как на живое чудо, ведь Кукша за свою короткую жизнь успел повидать столько стран, сколько видел не всякий бывалый купец-мореход. Сам Епифаний прожил лет на пять больше Кукши, а еще не выезжал за пределы царьградских окрестностей. Он расспрашивает Кукшу о неведомых краях, ему любопытно, что тамошние жители едят и как одеваются, в каких домах живут и в какою бога веруют.
Особенно удивительной страной кажется Епифанию родина Кукши. Подумать только, там чуть ли не полгода землю покрывает глубокий снег и стоит такой мороз, что по рекам ездят на конях совершенно так же, как здесь по дорогам! И все ходят в меховой одежде, тогда как здесь меха носят только богатые люди, да и то больше из желания выглядеть нарядными, чем для защиты от холода.
А сколько там изводят дров, ведь, по словам Кукши, топят непрерывно! Правда, Кукша говорит, что с дровами там просто, покупать их не надо, потому что кругом леса без конца и края.
В самые холодные дни в лесу слышно, как от мороза трещат деревья. Страшно подумать о такой лютой стуже! В Царьграде одного дня столь суровой зимы было бы достаточно, чтобы тысячи бездомных, подобных Андрею Блаженному, погибли все до единого.
Не нравится Епифанию, что в северных странах до сей поры поклоняются деревянным или каменным богам. В ужас и негодование повергает его то, что в жертву этим богам приносят людей. Он поражается глубине человеческого заблуждения. Эти северяне простодушно почитают истинным бога, который может потребовать человеческой крови, тогда как на самом-то деле истинный Бог не только не принимает кровавых человеческих жертв, но и Самого Себя принес в жертву ради людей.
Немало дивится Епифаний тому, что Кукша в свои годы уже бывалый воин и участвовал в настоящих битвах…
Кукша спрашивает, почему не видать Андрея Блаженного, разве нельзя как-нибудь помочь этому несчастному, чтобы хоть теперь, когда на дворе зима, он не ходил нагишом и не ночевал, где придется. Епифаний смущается. Поколебавшись, он говорит:
– Твой вопрос повергает меня в замешательство, ибо Андрей в свое время взял с меня слово никому ничего не рассказывать о нем. Но тебе, раз он сам тебе открылся, я могу и даже должен, мне кажется, кое-что о нем сказать… Это такой человек, которому мы не можем ничего дать, дать может только он нам. Понимаешь?
Кукша не понимает, но кивает головой.
– Так вот. Когда-то я просил его поселиться у нас. Мы богаты, мой отец – добрый и благочестивый человек, он не стал бы чинить мне препятствий в таком деле. Мне ничего не стоило приютить Андрея, если бы он захотел этого. Но он со своей обычной веселой кротостью отказался. И мне стало стыдно. Я ведь и раньше понимал, что его жизнь – это не просто жизнь, а подвиг, ведь я знаю, что в свое время он добровольно оставил вполне благополучное существование. Но нам, обычным людям, так трудно преодолевать свои обычные понятия!
Если Епифанию трудно, то Кукше и подавно. Он с отчаянием думает, что ему, например, никогда не постичь удивительного христианского учения. Он спрашивает:
– А Христос поможет мне вернуться на родину, когда я приму Святое Крещение?
– Как ты, однако, привязан к родной земле! – удивляется Епифаний. – Впрочем, оно и понятно, здесь ты несчастный раб, отверженное существо, не мудрено, что ты стремишься сердцем туда, где тебе жилось лучше.
Помолчав, Епифаний спрашивает:
– Скажи, а если ты станешь полноправным подданным Византийского императора, неужто ты по-прежнему будешь рваться из этой благословенной страны на свою засыпанную снегом родину?
Кукша в затруднении, он не знает, что отвечать. Ведь ему неизвестно, что значит быть полноправным подданным Византийского императора…
– Через несколько месяцев, я думаю, это станет тебе известно, – задумчиво говорит Епифаний. – Недаром Господь послал тебе Андрея Блаженного.
Видя недоумевающий взгляд Кукши, Епифаний словно спохватывается:
– Больше я тебе пока ничего не скажу, я и так сегодня наговорил слишком много.
Глава пятнадцатая
КАК АНДРЕЙ НА НЕБЕ ПОБЫВАЛ
Сказать по правде, добрый Епифаний и сам знает об Андрее Блаженном не слишком много – Андрей почти ничего о себе не рассказывает. Вот что случилось с Андреем в одну особенно лютую зиму, какой не могли припомнить и самые старые жители Царьграда. Город был занесен снегом, снегу было столько, что крыши домов проваливались под его тяжестью. Нищие и убогие стенали и плакали, погибая от голода и холода. В ту пору и Андрей Блаженный, на котором не было даже одежды, пытался хоть как-то укрыться от стужи вместе с другими нищими в их жалких пристанищах или на гноищах, но те отгоняли его палками, как поганого пса. И Андрей, уже готовый проститься с жизнью, мысленно говорил: "Благословен Бог, что, послав такую зиму, послал мне и терпения".
Забредя в какой-то укромный угол, заваленный пустыми бочками, увидел он там лежащего в бочке бездомного пса и лег с ним рядом в надежде хоть немного согреться возле него. Однако пес поднялся и ушел прочь. И Андрей сказал себе: "Сколь же грешен ты, окаянный, если не только люди, но и псы гнушаются тобой!"
Так лежал он на месте ушедшего пса, полагая, что настал его последний час, и молился: "Приими, Господи, дух мой с миром!" И вдруг ощутил он в себе некую теплоту, открыл глаза и увидел перед собой прекрасного юношу с лицом, подобным солнцу, в руке юноша держал ветвь, цветущую нездешними цветами. Юноша спросил:
– Где ты, Андрей?
И Андрей отвечал:
– Ныне я во тьме и сени смертной!
Юноша ударил его легонько по лицу своею ветвью и сказал:
– Приими оживление телу твоему!
И тотчас Андрей почувствовал, что благоухание тех цветов вошло в сердце его, оживотворив и согрев все тело его. После этого он услышал голос:
– Ведите его сюда, пусть он утешится здесь и снова возродится!
И тотчас, одновременно с услышанным, погрузился Андрей в сладкий сон и увидел несказанное откровение Божие, которое после поведал другу своему Никифору:
– Не знаю, что со мной было. Представь себе, кто-то сладко проспал ночь, а наутро пробудился.
Вот так и я две недели пребывал как будто в сладком сне по Божию изволению. Видел я себя в раю прекрасном и дивном и, удивляясь, размышлял: "Что это? Я ведь знаю, что мое обиталище в Константиновом граде. Как же я здесь очутился?" И не понимал, то ли я еще в теле, то уже за его пределами. Облачен я был в одеяние пресветлое, словно из молний вытканное, носил на голове венец, из небесных цветов сплетенный, и препоясан был поясом царским.
И дивился я умом и сердцем невиданной красоте Божия рая, и радовался, ходя по нему. Было там множество садов, в них высокие деревья с колышущимися вершинами, радующие взор и источающие неземное благоухание. Одни из них непрерывно цветут, другие отягощены различными великолепными плодами. Птиц в тех садах бесчисленно, одни златокрылые, другие белоснежные, а иные горят всеми красками радуги. Сидят они на ветвях райских деревьев и поют райскими голосами, так что от сладкого пения их забываешь себя.
Ходил я по тем садам в веселии сердца, видел великую реку, текущую среди них и напояющую их. По обоим берегам реки виноград простирает лозы свои, украшенные золотыми листьями и тяжелыми гроздьями. Веют там с четырех сторон ветры тихие и благоуханные, и от дыхания их листва садов шелестит дивным шелестом.
Вел же меня за собой некий юноша солнцеликий, облаченный в багряницу, я еще подумал, не тот ли, что ударил меня цветущей ветвью по лицу? Идучи за ним, увидел я крест высокий и прекрасный, осененный радугой. Стоят вкруг него певцы огнеокие и поют песнь, славящую распятого на кресте Господа. Юноша, идущий передо мной, подойдя к кресту, поцеловал его. Поманил он и меня. Припал я ко святому кресту со страхом и радостью великой и усердно целовал его. И, целуя, насытился неизъяснимой сладости духовной.
Миновав крест, поглядел я вниз и увидел под собой словно бездну морскую. Решил я, что нам предстоит идти по воздуху, и стало мне страшно, и возопил я к проводнику своему:
– Господи, боюсь, как бы мне не упасть в глубину!
Он же отвечал:
– Не бойся, предстоит нам взойти выше второй тверди.
Увидел я там дивных мужей, и покой их, и веселие их вечного праздника, невыразимое языком человеческим. Потом вошли мы в некое дивное пламя, которое не опалило, а только осветлило. Начал было я ужасаться, и снова проводник мой подает мне руку и говорит:
– Теперь еще выше предстоит нам взойти.
И тотчас оказались мы выше третьей тверди, и там увидел я множество сил небесных, поющих и славословящих Бога.
Прошли мы сквозь некую завесу, блистающую, подобно молнии, перед нею стояли три устрашающего вида огромных юноши, лица их сияли паче солнца, и огненное оружие держали они в руках своих. И многое множество небесного воинства увидел я с трепетом. И молвил мне водящий меня:
– Когда отнимется завеса, узришь ты Владыку Христа, поклонись же престолу славы Его.
Слыша это, трепетал я и радовался. Одержимый и ужасом и неизреченной радостью, я стоял и ждал, когда отнимется завеса.
И вот некая пламенная рука отъяла завесу, и увидел я Господа моего, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и Серафимов, стоящих вокруг. Облачен Он в ризу багряную, лик же Его светел, и очи приветливо взирают на меня. Увидев Его, пал я ниц, кланяясь пресветлому и страшному престолу славы Его. Какая радость объяла меня от видения лика Его, и сказать невозможно, даже и ныне, вспоминая то видение, наполняюсь ею. Трепетен лежал я перед Владыкой моим, удивляясь великому Его милосердию, что позволил Он мне, человеку грешному и недостойному, явиться перед Ним и видеть Божественную лепоту Его.
Размышляя об этом, исполнился я умиления. И произнес про себя слова Исайи пророка: "О я, окаянный! Как это я, человек с нечистыми устами и живущий среди таких же, сподобился Господа моего видеть своими очами!" И услышал, как премилосердный мой Творец, пресладкими и пречистыми устами Своими сказал мне три Божественных слова. И сразу грянула проливная песнь всего небесного воинства.
И поныне не ведаю, как я снова оказался ходящим по раю, и подумал я про себя, что не вижу здесь нигде Пресвятой Госпожи Богородицы. И вот передо мной некий муж светлый, как облако, носящий крест и говорящий:
– Ты хотел видеть здесь пресветлую Царицу Небесных Сил, но нет ее ныне здесь, ибо отправилась она в многострадальный мир помогать людям и утешать скорбящих. Показал бы тебе Ее святое место, но нет сейчас времени: следует тебе опять воротиться туда, откуда ты пришел, как повелевает тебе Владыка. Не печалься, сподобишься ты увидеть Ее на земле во Влахернской церкви, явится Она туда на помощь людям с молитвою к Сыну Своему и Богу о заступничестве. Увидишь Ее на воздухе стоящую с пророками, апостолами и ангельскими ликами и честным Своим покровом людей осенившую.
Пока он мне это говорил, я сладко уснул, потом, воспрянув от сна, очутился на прежнем месте, в той же бочке, и дивился тому, где я был в видении и что сподобился видеть. Сердце мое было исполнение несказанной радости, и благодарил я Владыку моего, изволившего явить мне такую благодать.
Все это исповедал Андрей Блаженный другу своему Никифору и взял с него клятву не говорить никому об этом, пока он не разрешится от телесных уз. Никифор молил его прилежно, чтобы Андрей сказал ему хоть слою из тех трех, что сказал ему Господь, но так и не умолил.
Проходя свое дивное житие, Андрей много чудодействовал и предсказывал будущее, и многих грешников обратил к покаянию, и много претерпел поругания и побоев, как говорится в книге жития его, написанной Никифором.
Глава шестнадцатая
СНОВА РЯБОЙ
Для домочадцев Епифания Кукша – новый раб, купленный Епифанием для личных услуг. Кукше не надо больше притворяться немым, он должен лишь скрывать, что живет в Царьграде уже давно. Сицилийские сарацины, у которых якобы купил его Епифаний, привезли его только что, а по-гречески он выучился еще в Сицилии.
Перемена в жизни Кукши столь разительна, что иногда ему не верится, что это явь, а не сон. Он содрогается при воспоминании о своей недавней жизни. Епифаний даже обронил, что Кукша через несколько месяцев станет свободным… Неужели это возможно? А может быть, Кукше просто послышалось? Ему этого не проверить – у него нет привычки переспрашивать.
Благодарный Кукша изо всех сил старается, чтобы от него в доме был прок: колет дрова для кухонного очага, раздувает угли в жаровнях, рубит мясо, метет полы и лестницы. Слуги, видя его усердие, беззастенчиво сваливают на него свои обязанности, но ему это нисколько не в тягость.
Епифаний запретил поручать Кукше какие-нибудь дела вне дома. Он объяснил свое запрещение боязнью, как бы Кукша не заблудился. Однажды в отсутствие Епифания повар велел Кукше сбегать в зеленную лавку – понадобилась несколько пучков сушеных пахучих трав. Он напутствовал Кукшу:
– Не бойся, заблудиться тут негде. Выйдешь из ворот, поверни направо и так иди все прямо, никуда не сворачивай. В конце улицы будет торговая площадь. Там глянешь опять направо и сразу увидишь зеленную. Назовешь своих господ и скажешь, что я тебя прислал. Возьми, что надо, – и назад. Главное, не зевай по сторонам и ни с кем не болтай.