- С чего ты взял? - спросил Данька.
- Я по вашему следу весь день шел.
- Что-то ты путаешь, хлопчик, - сказал Иван Ларионов. - Ну-ка расскажи все по порядку.
Цыган внимательно оглядел обращенные к нему лица: уже не злые, как в тот момент, когда его только схватили, а внимательные и даже сочувствующие.
- Неужели я ошибся?
Цыганенок повесил голову и чуть хриплым голос начал рассказ:
- Меня зовут Яшка. Моя семья: дедушка, родители, я и младшие брат с сестрой кочевали с табором на юге от этого места. У нас была своя кибитка и пара коней. Прошлой ночью табор остановился в степи на ночлег. Кибитки поставили в круг, а в центре развели большой костер. Ночью холодно, особенно если нечего есть. Но, может, это меня и спасло. Голод мешал мне спать, и я видел, как в полночь на табор напали казаки. С гиканьем и свистом бросились они на табор, словно мы не цыгане, а солдаты… Взрослых мужчин было немного, да и те в основном спали. А женщины, дети и старики сопротивляться не могли. Казаки порубили всех, кто там был, коней увели, а кибитки разграбили и сожгли. Семья вся погибла, а меня спасло то, что удар сабли пришелся по голове плашмя, я просто потерял сознание. Когда все загорелось, я очнулся и сумел отползти в сторону. Потом поймал брошенную бандитами хромую лошадь и на ней погнался за врагами. Я поклялся, что умру, а всех коней у них уведу. Хромая лошадь пала днем, и дальше мне пришлось идти по следу пешком. Потом я увидел ваш лагерь…
- Плохой из тебя следопыт, Яшка, - заключил печальную историю командир, - если ты красных партизан от бурнашей отличить не можешь.
- Вы что же, с казаками враги? - спросил Яшка.
- Да ты что? - возмутился Егор. - Мы и есть настоящие природные казаки!
- Мы всем бандитам враги, - объяснил Данька, - и стоим за честных казаков.
- А таких не бывает! - живо сказал Яшка.
- А честные цыгане бывают? - спросил Валерка.
Бойцы рассмеялись, а Яшка сверкнул глазами в сторону хлопца.
- Бывают, - проворчал он.
- И казаки тоже разные бывают, - сказал Ларионов. - Ладно, оставайся пока до утра, там поглядим.
Партизаны стали укладываться спать, а Валерка вернулся на самовольно оставленный пост.
- Давай, я тебе раны перевяжу, - предложила Ксанка.
- Девчонка, что ли? - спросил цыганенок.
- А что, не понятно? - усмехнулась Ксанка. - Ну, покажь твои царапины - промоем… - В отряде она заведовала аптечкой.
Яшка перечить не стал и выдержал все процедуры, даже зеленку. Хоть на нем и так все зарастало, как на собаке. После перевязки девушка подала цыгану миску каши.
Выскребав дно, Яшка нашел среди спящих партизан Даньку и пристроился рядом.
- Ты чего?
- Я тебя не брошу, - сказал цыганенок, - Яшка добро помнит, если бы не ты, казаки бы меня забили.
- Да я и сам вроде как казак, - зевая, произнес Данька.
- Ты - хороший. Правильно тот, в очках, сказал: разные, видно, казаки бывают. А цыгане - они хорошие, - голос Яшки погрустнел.
- Спи, утром с твоими обидчиками разбираться будем…
12
Не разобрались они тогда с обидчиками Яшки. Утром разведка вернулась назад по следу отряда и недалеко от лагеря нашла пересечение двух дорожек лошадиных копыт. В ближайшем хуторе разведчики узнали, что проезжал отряд бурнашей с табуном в два десятка лошадей. Гнаться за ними было поздно, да и у красных партизан была другая цель. Поэтому командир повел отряд прежним маршрутом. А за погибших родственников Яшки он поклялся отомстить. Сам цыганенок естественно влился в их дружную компанию. Правда, Валерка ужасался его дремучести, но Данька нового бойца в обиду не давал. А тот любой спор старался перевести на лошадей или сбрую - тут Яшке не было равных. Он своими знаниями и бывалого казака мог в тупик поставить. Где уж на этом поле тягаться с ним городскому гимназисту!
Данька усмехнулся и прибавил шаг.
Зато Яшка оказался смелым и преданным товарищем. Пусть грамоты он не знал, зато природная смекалка у цыгана была развита отлично. Умел Яшка и к врагу подкрасться незаметно, и повеселить бойцов хорошей песней. Егор, который так усердно ловил "вора", после в нем души не чаял.
- Как чертов сын заворачивает славно! - восхищался он, когда цыганенок брал в руки гитару и сам пускался в пляс.
Погиб Егор вместе с батей и другими казачками в том последнем страшном бою. Чем больше Даниил об этом думал, тем больше убеждался, что не случайно все это произошло. Не стал бы Лютый просто так делить свою банду на две части, когда знал, что партизанский отряд Ларионова может наскочить в любую минуту. Не так Сидор глуп. А, значит, хитрым маневром заманивал он отца в ловушку. О том и пулеметы, спрятанные в кустах, говорят.
Чтобы захватить красных врасплох, нужно было, чтобы верный человек сообщил им информацию о противнике. Иначе без дополнительной разведки командир не бросился бы наперерез отряду Лютого. От кого же передали казаки, посланные в станицу, отцу весточку? Эх, спросить бы тогда…
Данька дошел до кладбища, расположенного за околицей, и присел на кочку. Слишком еще рано, опасно идти в станицу засветло. Отдающая при каждом движении резкой болью спина призывала к двойной осторожности. Тем более что он сам не решил еще, по какому адресу податься.
Вот с этого момента и начинается чистое гадание. Надежных людей, на слово которых мог безоглядно положиться батя, Данька знал трех: тетку Дарью, дядьку Корнея и деревенского священника отца Миколу.
Тетку Дарью бурнаши схватили вместе с Ксанкой, значит, она не предавала ни сестру, ни отца. Данька вспомнил ее доброе жалостливое лицо, склоненное над ним после порки. Она обмыла и смазала его израненную спину, она делилась с ними последним хлебом и скудной одежонкой…
Парень сжал зубы и помотал головой, отгоняя слезы. Не время сейчас. Нужно сражаться с врагами, отомстить за батю и освободить тетку Дарью с Ксанкой.
Отец Микола… Данька знал его с детства, а батюшка не только его с сестрой, но и отца Ивана Ларионова крестил когда-то в деревенской купели. И хотя, вернувшись с флота, батя называл себя атеистом-безбожником, но к священнику относился уважительно. Многих станичников поддерживал в военные годы отец Микола и добрым словом, и церковным зерном. И их семье помогал, пока не вернулся Ларионов-старший.
Валерка, правда, называл попов пособниками буржуев и капиталистов, но это он в книжке вычитал. А Данька предпочитал доверять мнению бати и собственному опыту. Что может знать автор самой умной книжки об отце Миколе? Ровным счетом ничего.
Третьим доверенным человеком был друг отца по Черноморскому флоту Корней Чеботарев. Познакомились они на линкоре "Быстрый", оказались земляками (родная станица Корнея была всего-то верст за сто от Збруевки) и подружились. "Вдвоем-то легче нести службу", - говорил всегда Ларионов-старший. В самом начале Гражданской дом дядьки Корнея по какой-то причине сгорел, и матрос к пепелищу не вернулся, а осел в Збруевке. Батя помог ему обустроиться. Дядька Корней оказался оборотистым человеком: завел трактир, гнал самогон и жил не тужил. За эту мелкобуржуазную склонность очень ругал его отец:
- Где твоя красвоенморовская сознательность? Что ты живешь, как тина?
- Я, Иван, досыта навоевался, теперь пожить спокойно хочу, - отвечал Чеботарев.
- Не завоевали мы пока спокойного времени, - отвечал Ларионов. - На печи валяться - значит контрреволюцию делать! Вспомни Севастополь! Ты побольше моего на митингах-то выступал.
- Было и прошло, я свое отдал - контузию имею и ранение. На коне с больной головой скакать трудно, - объяснял Корней свою инертность. - А тебе, Иван, завсегда помогу, чем смогу. Морская дружба - она самая крепкая.
- Эх ты!.. - махал рукой красный моряк и спор затихал до следующего подходящего момента.
- Ничего, авось одумается матрос, - повторял все батя, но дядька Корней бросать свой трактир никак не хотел. Даже когда станицу заняла банда Лютого, он остался на месте. Зато красный отряд заимел ценного помощника, ведь в трактире под пьяную руку бурнаши выбалтывали много ценного. При оказии Чеботарев слал другу-моряку весточку, но обстоятельства складывались так, что случалось это все реже.
Кто ж из них предатель? С досады Данька швырнул землей в кладбищенского воробья. Сидя на могильном кресте, тот взлохматил перья на тщедушном тельце и казался приличной мишенью. Но эта видимость не помогла хлопцу попасть в цель, и воробей-обманщик улетел. А в человеке Даньке никак нельзя ошибиться. Тогда не только он, но и остальные Мстители могут погибнуть.
Темнота опустилась на станицу, и Даниил решительно поднялся с земли. Избегая улиц, огородами пробрался он к деревенской церкви. Вдоль стены проскользнул до боковой двери и, нащупав за поясом револьвер, толкнул створку. Внутри храма царил полумрак, мягкий свет свечей и лампад позволял отчетливо видеть только алтарь и небольшое пространство вокруг. Данька осторожно пошел вперед. Вдруг открылась противоположная дверь, и подросток спрятался, прильнув к внутренней перегородке, ограждающей алтарь. Человек вошел и, уловив движение, спросил:
- Кто тут?
- Это я, отец Микола, - отозвался хлопец на знакомый голос.
- Данька? Слава тебе, Господи. А я уж думал, что тебя заодно с отцом…
- Живой я, - Даниил вышел из предела на свет.
- Озлобились, озлобились все, - сказал священник. - Звонаря по злобе с колокольни сбросили, колокол с самого Рождества молчит. - Батюшка перекрестился. Потом взял свечку, зажег и поставил на помин. - А ты зачем пришел?
- Сестренку ищу.
- Что ее искать, в трактире она.
- Где?! - удивился Данька.
- В прислугах. Лютый там со своими на постое.
- В трактире, говоришь? Спасибо, - Данька направился к двери.
Священник повернулся к алтарю и стал креститься.
* * *
Вот был бы он хорош, если бы сейчас явился в трактир! И сестру бы встретил, и Лютого. Что атаман там на постое - ясно, бурнаши любят ближе к самогону держаться, но вот что Ксанку он там поместил… Выходит, что Лютый Корнею очень доверяет. С чего бы это? А засада у тетки Дарьи? Чеботарев вполне мог знать, что она красным помогает.
Много вопросов у Даньки накопилось, и придется дядьке Корнею на все до последнего ответить. И чтоб без запинки - как у Валерки на экзамене было.
13
Удача сопутствовала в последнее время бурнашам. Им повезло заманить в засаду и уничтожить отряд красных партизан, после чего во всей округе никто уже не смел им сопротивляться. Гнат Бурнаш почувствовал себя хозяином, стал еще важнее и только насмешливые глаза Лютого сбивали с него спесь. Поймав такой взгляд, задумывался атаман: уж не собирается ли друг Сидор захватить его место? Больно много силы набрал командир первой сотни. И на постое стоит отдельно - в Збруевке. Правда, приказы выполняет и во всех делах атамана поддерживает. Вот и нынче вместе побывали они в соседней станице.
Пока на площади, под черным знаменем анархии, Гнат Бурнаш разъяснял деревенским зевакам, почему необходима экспроприация, его казачки обходили зажиточные дома и "делились" с хозяевами их добром. Люди Сидора от прочих не отставали и вернулись к себе с добычей.
Бурно и весело отмечали бурнаши удачный грабеж соседнего села. Самогон в трактире лился рекой, Корней едва успевал выставлять на столы четверти с белесым первачом. Закуска стояла в общих глиняных мисках, подсвечниками служили перевернутые крынки. Над всем этим чуть покачиваясь, висела люстра-колесо, по ободу уставленная оплывшими свечками.
Вдруг, откуда ни возьмись, перед казачьими очами появился цыганенок: в красной атласной косоворотке, жилетке, сапогах с блестящими голенищами и серьгой в ухе. Да еще с гитарой! То есть самый натуральный цыган. Кому-то это даже показалось само собой разумеющимся - самогон есть, должны и песни быть!
Цыганенок тронул струны и запел чистым голосом:
Спрячь за решетку ты вольную волю,
Выкраду вместе с решеткой!
Выглянул месяц и снова
Спрятался за облаками.
На пять замков запирай вороного,
Выкраду вместе с замками!
Бурнаши даже галдеть стали меньше, заслушавшись лихой песней. Она, им казалось, похожа на их бурную кочевую жизнь.
Знал я и бога, и черта,
Был я и чертом, и богом.
Спрячь за высоким забором девчонку,
Выкраду вместе с забором!
Забористая песня. Довольные бурнаши с удовольствием отхлебнули из глиняных кружек.
- Пляши, пляши, цыган!
Яшка отдал гитару, скинул жилетку. Казак заиграл "цыганочку", Яшка пустился в пляс, да с притопами, да с чечеткой. Бурнаши тут же стали подбадривать его криками и свистом.
- Молодец, черноголовый!
- Жги! Жги!
Выдав последнее коленце, цыган накинул жилетку и присел на свободную скамью рядом с попом-расстригой. Тем самым, что сопровождал Бурнаша в монастырь. После, в Збруевке, ему так понравилось гулять, что он остался при сотне Лютого. Расстрига ловко совмещал характерные черты и бандита, и попа. На нем были надеты и гимнастерка, и ряса, он лохмат и усат, на толстом пузе висел крест, а на могучем плече - кобура с маузером.
- Все мы немощны, ибо человецы суть, - грозя Яшке пальцем, произнес расстрига. Заглянул в кружку - а она опять, оказывается, пуста.
- Горилки! - закричал бывший поп в сторону стойки.
Улыбаясь удачному своему выступлению, Яшка тоже оглянулся и вздрогнул. У стойки зиял распахнутый люк и из подпола вылезала Ксанка с пузатой бутылью горилки. Она заперла люк железным прутом, повернулась и только тут заметила цыганенка. Но виду не показала. Поднесла бутыль к столу и отошла, унося пустую посуду. Дядька Корней настрого наказал не оставлять, а то казаки мигом побьют, некуда потом самогон разливать будет. Яшка проводил девчонку неотрывным взглядом. Это заметил и полупьяный расстрига.
- А ты, поскребыш, плут, м-м-м?
- Кобылка хоть и необъезженная, а, видать, чис тых кровей, - грубой шуткой Яшка постарался замаскировать смущение.
- Откуда ты, брат, угадал?
- А по зубам.
Ответ расстригу развеселил, и он потрепал Яшку за чуб. Цыган вновь чуть оглянулся и заметил краем глаза знакомую физиономию. У стойки устроился Савелий в папахе и с винтовкой на плече. Корней, в тельняшке по морской привычке, подал новому посетителю кружку с первачом. Яшка был уверен, что ни при каких обстоятельствах Савелий его не признает. Хоть и встречались они однажды. По доносящимся от стойки репликам было понятно, что и Савелий ту встречу с Мстителями не забыл.
- Глянул в стороны: гроб с покойничком летает над крестами… А вдоль дороги мертвые с косами стоят и… тишина! - казак улыбнулся до ушей от счастья, что та страшная минута прошла и уже никогда не вернется.
Тем временем расстрига, привстав, перекрестил десяток кружек и не забыл взять свою. Кружки дружно разобрали, и осталась всего одна.
- Ну, пей, грешник, - сказал расстрига, - привыкай к трапезе нашей.
Цыганенок встал, потянулся и неловким движением опрокинул кружку на стол. Бывший поп от возмущения даже свою отставил.
- Эй, поскребыш, окромя гитары у тебя и в руках-то ничего не держится! - он так хлопнул Яшку ладонью по лбу, что тот шлепнулся обратно на скамейку.
Окружающие бурнаши заржали.
- Как же ты в бой ходить будешь? - поинтересовался один.
- А заместо его кобыла шашкой рубать будет! - сказал другой.
От дружного хохота на люстре колыхнулись свечи. Тут Яшка не выдержал и с куражом потребовал у Ксанки:
- Горилки мне! В крынке! - а сам подмигнул обращенным к девчонке глазом.
Ксанка взяла крынку, наклонилась и черпнула из бадьи воду. Вытерла насухо и поднесла цыгану. Тот сидел, насупившись, показно переживая обиду, а издевательский смех все не стихал. Яшка поставил крынку прямо перед собой.
- А ну, братва, держи мне руки!
Цыган убрал руки за спину, и один бурнаш намертво в них вцепился. Бандиты перестали смеяться, весь трактир смотрел теперь на Яшку. Он наклонился, взял крынку зубами и, постепенно откидываясь назад, выпил содержимое. Потом резким движением перебросил крынку через голову. Она разбилась под восторженный рев. К Яшке подскочил кабатчик.
- Ты что же, гаденыш, посуду ломаешь! - Корней схватил цыгана за шиворот.
Расстрига сгреб бывшего морячка за грудки.
- Мешаешь отдыхать, христопродавец?
Корней, заглянув в злые пьяные глаза, с перепугу стал гладит голову цыганенка. Расстрига отшвырнул Корнея к стойке.
- Горилки!
- Горилки! Горилки! - подхватили два-три десятка глоток.
Молодецкая затея цыгана понравилась, бурнаши дружно протянули руки с кружками. Те, что оказались в задних рядах, влезли на столы, чтобы дотянуться до источника. Ксанка оказалась в центре большого круга, из огромной бутыли она щедро разливала самогон. Потом метнулась за новой порцией. Бурнаши стали пить по Яшкиному методу, закинув руки за спину, вцепившись в посуду зубами. Кто успевал выпить всю порцию, кто половину, а некоторые сразу валились лицом в стол. Самогон, не помещаясь в желудках, тек по вислым усам, попадал за шиворот, заливал грудь…
14
Дверь отворилась, и в трактир вошел Сидор Лютый. Он с удивлением посмотрел на то, как пьют его казачки, но промолчал. Что так, что сяк - все равно через час упьются до невменяемости. Не страшно, главное - чтобы караульные не спали. Да и красных в округе больше нет. Лютый подошел к стойке и привалился на нее локтем, глядя в зал. Пустые крынки и кружки одна за другой летели на пол.
Корней подал атаману стопку самогона и принялся старательно тереть поднос.
- А, Ксюша! - увидел Лютый девочку. - Поди сюда, дочка.
- Здрасьте, дядя Сидор, - подошла та, потупив глаза.
- Не забижают?
- Нет, что вы.
- Сиротка, - обратился к кабатчику атаман.
Корней жалостливо кивнул.
- А я тебе гостинчик привез, - Лютый достал из кармана бусы. - Нравится?
- Очень!
- Ну, носи на здоровье, - Сидор надел на тонкую шею подарок, прихваченный утром из соседней станицы.
- Спасибочки за гостинец, - разулыбалась Ксанка.
- Ну, ступай, ступай.
Лютый через плечо заговорил с Корнеем, кабатчик услужливо склонился к атаманову уху.
- Никто не наведывался?
- Ни души. - Корней ловил каждое слово.
- Сама никуда не отлучалась?
- Ни-ни.
- Чего случится - шкуру с тебя спущу. - Сидор отхлебнул из стопки. - Дурочкой прикидывается! Верно чую: связана она с ними, не сегодня завтра прокукарекают. Чего заметишь - шепни.
Лютый допил самогон, швырнул стопку через плечо и направился наверх, в свою комнату.
Бурнаши упорно пили из крынок, уже и сами не помня - почему кружки-то им стали плохи? Очередной казак со связанными за спиной руками упал на стол. Его приподнял товарищ, но тот ничего уже не соображал.
Яшка подождал, пока Лютый не поднялся к себе, потом напомнил пьяному уже расстриге:
- Это я окромя гитары ничего в руках держать не умею? Я штоль?!
Цыган схватил со стола наган и выстрелил в крынку, которая разлетелась прямо в зубах бурнаша. Обалдевшее лицо бандита показалось всем забавным.