- Мы не добьемся ничего, если не выскажемся со всей определенностью, - сказал он с присущей ему прямотой. - Принимаем ли мы ультиматум противника безоговорочно? Предлагаем ли встречные условия? Если да, то настаиваю на немедленной дискуссии.
Разгорелся спор. Военный министр Анами и оба начальника генеральных штабов отказались признать саму идею капитуляции.
За десять минут до полуночи в бомбоубежище, сопровождаемый адъютантом, вошел император.
Все встали, согнулись в глубоком придворном поклоне и, отведя глаза от тэнно, заняли свои места.
Вентиляция едва работала. У Судзуки от спертого воздуха мутилось сознание.
- Зачитайте Потсдамскую декларацию, - обратился он к главному секретарю Сакомидзу.
Затем поклонился тэнно и, потупя взор, принес извинения за то, что высший совет и кабинет не смогли прийти к единому мнению.
- Позвольте начать опрос? - он вновь поклонился в сторону золотой ширмы, перед которой сидел тэнно. - Попрошу высказаться господина министра иностранных дел.
Того сжато повторил аргументы в пользу капитуляции.
- Господин военно-морской министр?
- Присоединяюсь к мнению министра иностранных дел, - заявил Ионаи.
- Господин военный министр?
- Категорически возражаю! - вскочил со своего места Анами. - Страна должна сражаться до конца! Исход битвы за Японию никем не предрешен до тех пор, пока она не закончилась. Но если суждено сдаться, то необходимо настаивать на соблюдении четырех условий: сохранение императорского строя, право на самостоятельное и бесконтрольное разоружение, судить японцев могут только сами японцы и ограниченный ввод оккупационных сил.
Утренние газеты вышли с двумя заявлениями на первой полосе: кабинета и генерала Анами. Сидя в душных склепах бомбоубежищ, японцы пытались разгадать смысл столь противоречивой публикации. От бомбовых разрывов глухо сотрясалась земля. Распространился слух о том, что третьей жертвой атомной бомбардировки станет Токио.
В десять утра в кабинет Анами на Итигайя вошла группа офицеров во главе с подполковником Такэситой.
- Капитуляции не будет, - в бешенстве прошептал Такэсита. - Если она состоится, господин военный министр должен будет поразить себя мечом.
Анами ничего не ответил.
- Нам стало известно, что "миротворцы", - презрительно осклабился майор Хатонака, - собираются вас убить.
- Вздор, - процедил военный министр.
- По крайней мере, мы не должны идти на капитуляцию без определенных гарантий, - пошел на компромисс начальник оперативного отдела, полковник Арао. - Кому же возглавить в этот час Японию, как не вам, господин генерал? Необходимо без промедления арестовать капитулянтов, взять под защиту императора и объявить страну на осадном положении. С нами лучшие люди страны: начальник генерального штаба армии Умэдзу, командующий восточным военным округом Танака, командир первой гвардейской дивизии Мори и полковник Арита, принявший на себя командование армией в Индокитае. Решайтесь же!
- Ваш план слишком расплывчат, господа, - покачал головой Анами. - Ему не хватает детальности. - И повелительным жестом предложил офицерам удалиться.
- Нет! - Такэсита, приходившийся генералу шурином, схватился за саблю. - Вы должны заручиться у тэнно согласием бросить в атаку камикадзе. Они принесут нам победу.
- Я хочу сперва повидаться с Умэдзу, - Анами вышел из-за стола и, глядя в одну точку, направился к дверям. Офицеры нехотя расступились. - Пойдемте со мной, Арао, - бросил он на ходу.
Умэдзу встретил военного министра удивленным взглядом.
- Вы разве с ними? - спросил он, кивая на Арао.
- Я пришел узнать ваше мнение, - ответил Анами.
- Переворот обречен на неудачу, - отрезал начальник штаба. - Я не пойду на авантюру.
- Но вы же дали свое согласие? - вспылил полковник Арао.
- Да, восемь часов назад, - подтвердил Умэдзу.
- Что же изменилось за столь короткий срок?
- Очень многое, - Умэдзу смахнул на пол ворох телетайпных лент. - Русские сломили наше сопротивление и планомерно продвигаются в глубь Маньчжурии. С Квантунской армией покончено, а без нее наше дело гиблое.
- Но остается Индокитай! - Арао не желал смириться с очевидностью.
- Жалкие десять дивизий, - горько усмехнулся Анами.
- Притом и они не в наших руках. - Умэдзу холодно взглянул на Арао. - Вы приняли желаемое за действительное, полковник Арита убит.
- Этого не может быть, - Арао упрямо топнул ногой.
- При попытке зарубить мечом капитулянта посла он был застрелен офицером кэмпэтай, - не скрывая неприязни, отчеканил начальник штаба.
- Извините, господа, - Анами поднялся. - Мне пора на совет.
Он спустился в бункер за пять минут до появления тэнно. Члены совета были несколько взбудоражены обмороком, который случился с премьером Судзуки. Анами презрительно пожал плечами и отер со лба пот мокрым, черным, как половая тряпка, платком.
Император прибыл, как обычно, в военной форме без знаков различия.
- Господин премьер скверно себя чувствует, - доложил главный секретарь, - и едва ли сможет вести заседание.
- Нет-нет! - престарелый глава кабинета вскочил с поразительной живостью. - Опасения господина Сакомидзу абсолютно беспочвенны, - сегодня он не забыл челюсть и говорил внятно. - Ваше величество, - обратился он к тэнно, - поскольку членам правительства так и не удалось выработать единое мнение, мы просим вас высказать окончательное решение. Извините нас.
В наступившей затем тишине кто-то всхлипнул. Барон Хиранума, возражавший против капитуляции, разрыдался. Адмирал Ионаи плакал молча.
- Я внимательно выслушал аргументы той и другой стороны, - прозвучал в наступившей внезапно тишине "голос журавля". - Мое мнение, однако, не изменилось. Я считаю, что продолжение войны не сулит ничего, кроме дальнейших разрушений. - Император вытер мокрое лицо. - Если мы продолжим войну, Япония будет полностью уничтожена. И хотя многие из вас испытывают законное чувство недоверия к государствам-противникам, я полагаю, что немедленное окончание войны лучше, чем зрелище полностью уничтоженной Японии. В нашем сегодняшнем положении у нас есть еще шанс на возрождение. Моя судьба меня не заботит. Поскольку народ Японии находится в неведении относительно создавшегося положения, я знаю, что люди будут потрясены, узнав о нашем решении. Если в этом есть необходимость, я готов выступить по радио. Особенно неожиданным наше решение может показаться войскам. Я готов сделать все от меня зависящее, чтобы объяснить им наши действия. Прошу кабинет министров немедленно подготовить рескрипт, объявляющий об окончании войны.
С этими словами тэнно удалился из бункера.
В министерстве двора испещренный многочисленными поправками текст императорского рескрипта поступил к переписчикам. К вечеру, когда каллиграфы закончили работу, обнаружился досадный пропуск. Переписчик стоял ни жив ни мертв. Раньше за такую ошибку он мог очутиться в тюрьме. Но все менялось в расползавшемся по швам мире. Главный секретарь просто указал, куда поместить пропущенную колонку.
Через час тэнно поставил подпись - "Хирохито", дату - "Четырнадцатого дня восьмого месяца двадцатого года эпохи Сева" (под этим именем он короновался) и приложил большую императорскую печать.
Записанный заранее на пластинку рескрипт решено было передать по радио в полдень 15 августа. Министр Анами к этому времени уже был мертв. Он совершил сэппуку в своем загородном доме. На паркете, с которого были удалены татами. Пусть о его вине судят высшие силы. Мир, который он покидал, внушал ему отвращение.
Глава 32
На крутых поворотах истории, на роковых ее перекатах, может возникнуть иллюзия, что судьбы людей творятся по заранее предначертанным планам. В шуме стремнин, в грохоте низвергающихся водопадов мнится трубный зов рока. И уже не жаль ни могучих судов, которые, не слушаясь руля, разлетаются в мельчайшие щепы, ни утлых челнов, затянутых в водовороты, ни безвестных пловцов, вышвырнутых на неведомый берег. Ни сожаления, ни ужаса, одна лишь растерянность. Опасная иллюзия эта подстерегает не только тех, чей ропот не слышен в оглушительном реве стихии, но и тех, кто еще вчера почитали себя хозяевами жизни. Приходит неизбежно миг, когда стремительная лавина событий изнутри взрывает обреченное уничтожению. Предопределенные всем ходом истории перемены вырываются из-под контроля, и непостижимый полет их стремительно опережает волю и мысль политических банкротов, мнивших себя властителями.
Современникам не дано проследить путь революции через сердца и судьбы людей. Сознательно или нет, все они - ее участники: либо творцы, либо противники. Сторонних наблюдателей просто не может быть, ибо немыслим человек вне истории.
Когда по японскому радио после гимна "Камигаё" прозвучал "голос журавля", Освободительная армия уже несколько дней штурмовала города и стратегические центры страны. По приказанию комитета восстания полк имени Танга, которым командовал Льюнг, выступил из Танчао в направлении дельты Красной реки.
Обходя укрепленные пункты, занятые японцами, отряды Вьетминя продвигались к столице с запада и с северо-запада через Тхайнгуэн и Тхайенкуанг. На всем пути Освободительной армии власть переходила к народу. Красные знамена с золотыми звездами взвивались над крышами, заводскими трубами, над смотровыми вышками опутанных колючей проволокой блокпостов, где рядом с японскими "намбу" еще стояли французские зенитные пулеметы калибра 12,7.
Ночью тринадцатого августа Национальный комитет восстания, в который вошел и Во Нгуен Зиап, отдал приказ № 1:
"Армия и народ всей страны!
Пришел час восстания!
Наступил час для завоевания армией и народом Вьетнама независимости Родины!
Мы должны действовать как можно быстрее, с беспредельной смелостью и величайшей осторожностью!
Родина требует от нас абсолютной самоотверженности.
Победа будет за нами!"
В этот час Тонкинский обком партии получил директиву ЦК о захвате власти в Ханое и переходе к восстанию во всех провинциях, административных центрах и городах Тонкина.
К ночи ветер с Тонкинского залива нагнал непроницаемую облачную пелену. Набирающая полную силу луна и звезды словно растаяли в мглистой мороси. Только светляки прерывисто вспыхивали среди мокрой листвы и красноватый свет коптилок жирно просачивался сквозь волглые циновки.
Сонное забытье окутало хижины и раскисшие от дождей скотопрогонные тропки крохотной деревушки Тьен в ханойском пригороде Ту Лием. Но неспокойный затаившийся город то и дело давал знать о себе неясным гулом и зловещим привкусом гари. В японских штабах по ночам сжигали секретную документацию.
Посасывая хрипящий кальян с лаосским табаком, старик Лием чутко прислушивался к влажным шелестам ночи. Тяжело шлепались жабы в траве. Тревожно вскрикивали бессонные птицы. Темный домик в глубине огороженного живой неприступной изгородью крестьянского двора казался вымершим.
Лием, которому было поручено охранять военно-революционный комитет Ханойского горкома, знал о подготовке к восстанию, но никак не думал, что все решится в эти короткие предрассветные часы и в этом доме, чьи крохотные оконца так тщательно занавешены одеялами из нежной шерсти алжирских верблюдов.
В эту судьбоносную ночь на шестнадцатое августа в город прибыл член обкома Нгуен Кханг. Немедленно было созвано чрезвычайное совещание городского комитета партии и избран военно-революционный комитет в составе пяти членов. Склонившись над планом города, они уточняли последние детали операции.
- Поражение Японии не даст нам немедленной независимости, - сказал Кханг. - Предстоит преодолеть огромные трудности и препятствия. Действовать надлежит решительно и гибко. На нас с вами возложена задача - организовать мощное выступление народных масс. Мы обязаны сорвать жалкие попытки марионеточной власти справиться с положением. К утру во всех жизненных центрах города должны сидеть наши люди. Ясно? - И, не дождавшись ответа, заключил: - Тогда по местам, товарищи.
Утром Домэй Цусин опубликовало в Ханое официальное сообщение о безоговорочной капитуляции. Японский представитель сразу же передал всю полноту власти Фан Ке Тоаю - наместнику императора Бао Дая в Тонкине. Из центральной тюрьмы выпустили всех политических заключенных. Город украсился наскоро выкрашенными императорскими желтыми флагами.
В императорском дворце спешно состоялась консультативная ассамблея. Лидеры партии "Дай Вьет" предложили всем противникам Вьетминя образовать единую коалицию. Глава прояпонской группировки Нгуен Суан Ты призвал провести на площади перед театром манифестацию верности Бао Даю и "мужественному борцу за свободу" премьеру Киму. Митинг назначили на вторую половину дня, когда немного спадет жара.
Когда организаторы, после дружеского завтрака в "Метрополе", пришли на соседнюю площадь, она была полна народом и гудела, как растревоженный улей. Оратору не дали даже взойти на трибуну. Над толпой поднялось исполинское алое полотнище с золотой звездой. Члены ударных групп скандировали лозунги:
- Поддержка Вьетминю!
- Долой марионеток!
- Вьетнаму - полная независимость!
- Да здравствует наш Хо Ши Мин!
Утром девятнадцатого вся столица была украшена алыми полотнищами с золотыми звездами. Прекратили работу заводы и фабрики, ставни, решетки и жалюзи опустились на темные окна магазинов. Овощные базары и рынок Донгсуан впервые за многие годы были пусты. Дождевые потоки смывали солому, окровавленную рыбью чешую да скользкую кожуру бананов. Все центральные кварталы и ремесленные улицы были заняты отрядами Освободительной армии и патрулями самообороны. Из пригородов и уездов Тханьчи, Тхыонгтин, Фусуйен, Хоайдык, Зиалам, Данфыонг в Ханой прибывали все новые толпы крестьян, вооруженных допотопными ружьями, серпами и широкими черными ножами, на скорую руку сработанными в деревенской кузне.
Казалось, прорвалась дамба, бессильная сдержать напор разлившейся в половодье Красной реки. Бунтующая стихия все прибывала, мешая в уличных водокрутах маковые лепестки флагов с малиновыми и красно-коричневыми оттенками крашенных соком крестьянских одежд.
И каждый стремился пробиться в центр, на площадь перед городским театром, откуда гулко раскатывалось по всему Ханою победное эхо.
- Долой Чан Чонг Кима!
- Создадим правительство Демократической Республики Вьетнам.
- Солдаты, с оружием в руках вступайте в боевые ряды фронта Вьетминь!
Словам не давали замереть, повторяя их хором вновь и вновь, разнося все дальше и дальше к вокзалу и дорожным заставам, откуда спешили новые толпы.
А на площади уже гремела нестройная канонада салюта в честь флага, в честь песни, ставшей государственным гимном. Когда представитель военно-революционного комитета зачитал обращение Вьетминя, в котором говорилось о восстании и полной капитуляции японской армии, слова нового гимна уже знал каждый:
Марш на фронт!
И, словно повинуясь волнующему призыву, многотысячная толпа разлилась по запутанным каналам и руслам древних городских улиц: к резиденции верховного уполномоченного, к казармам корпуса безопасности, службам полиции и правительственным учреждениям.
Заняв резиденцию, кадровые работники Вьетминя сразу же связались по телефону с губернаторами и мэрами Хайфона, Хайзыонга, Бакиня, Ханалга и Намдиня:
- Под угрозой смертной казни немедленно приказываем вам передать всю полноту власти Вьетминю.
Лишь у казарм корпуса безопасности восставший Ханой натолкнулся на сопротивление.
Японские танки угрожающе развернули граненые башни и нацелили на толпу короткие жерла своих орудий.
- Ни шагу вперед! - распорядился сновавший за цепью военной жандармерии Уэда. - В противном случае я прикажу открыть огонь!
Толпа на миг замерла. В первые ряды стали протискиваться вооруженные трофейными автоматами бойцы столичного отряда. С каждым мгновением их становилось все больше и больше. Не скрывая своих намерений взять японцев в клещи, они начали заходить с флангов.
Уэда понял, что ему не устоять. Но подать приказ к отступлению было выше его сил. Стиснув окостеневшими пальцами пистолет, он уже выбирал мишень для первой пули. Его выстрел послужит сигналом. А там будь что будет…
- Господин Уэда! - позвал его невысокий тщательно одетый в белое человек, по виду похожий на филиппинца. Внезапно появившись на крыльце, он в два прыжка очутился рядом с шефом кэмпэтай и виртуозным движением выбил из судорожно зажатой руки оружие. - Не делайте глупостей! - тихо сказал он. - Не вы, а мы победители в этой войне. Поэтому не надо портить нам игру. Лучше проследите за тем, чтобы все агентурные списки пошли в огонь. И постарайтесь, чтобы банк заняли представители союзных войск. Это важнее, чем ваша полицейская конюшня.
Заняв казармы, колонна демонстрантов прошла по улицам Персикового цвета и Поперечной, мимо рынка Донгсуан к бывшей резиденции генерал-губернатора, где находился штаб командующего японской армией.
В особняке гремели выстрелы и со звоном сыпались стекла. "Висельники" лейтенанта Иды, пытавшиеся захватить штаб, в котором засели капитулянты, вынуждены были отступить.
- Нас обманули! - крикнул Ида, уводя "висельников" от улицы Коткэ. - Рескрипт подложный! Мы уйдем в джунгли и будем сражаться хоть двадцать лет до полной победы. - Вытирая кровь на виске, он затравленно оглянулся. Их никто не преследовал. Демонстрация свернула на улицу Кыанам. Кажется, там даже не обратили внимания на стрельбу в доме японского главнокомандующего.
Незамеченной прошла и смерть француженки, которую нашла случайная пуля, вылетевшая из окна особняка. Возможно, что убитая на улице женщина и была Колет де Фюмроль, приехавшая в Индокитай, чтобы отыскать могилу мужа. Бельгийское консульство сообщило в Париж, что она пропала без вести.
Когда полк Лыонга вошел в город, Хоанг Тхи Кхюе повела отца на бульвар Карно, прозванный улицей Раненого Сердца, где в развалинах Северных ворот сохранился след первого ядра, выпущенного из французской пушки.
- Если он жив, то придет на это место, - она бережно положила на искореженные камни стебелек горечавки. - Буду приходить сюда каждый вечер.
- Вы обязательно встретитесь, - Лыонг привлек ее к себе. - Ветер революции долетит и до Сайгона… Останешься здесь?
- Конечно, ба. Хочу дедушку разыскать. Куда ты теперь?
- Не знаю, - улыбнулся Лыонг, - товарищ Зиап скажет.
Хрупкая девушка в защитной форме и шлеме, обтянутом маскировочной сеткой с зелеными перышками, долго смотрела ему вслед…
Мирты - цветы любви и смерти - вновь буйно цвели в ханойских парках.