Во время завтрака примчалось несколько гонцов; один доставил донесение о численности и цели вражеской экспедиции, которая расположилась на берегу Гудзона; другой привез распоряжение полковника Синглтона отправить капитана Уортона под конвоем драгун к первому посту в горах. Это письмо, или, вернее, строгий приказ, не допускавший никаких возражений, вконец огорчил Данвуди. Образ Френсис, отчаявшейся и глубоко несчастной, постоянно стоял у него перед глазами; сотни раз готов он был сесть на коня и поскакать к "Белым акациям", но какое-то безотчетное чувство удерживало его. Небольшой эскорт под командованием офицера отправился в коттедж за Генри Уортоном, чтобы доставить его к месту назначения; с тем же офицером Данвуди передал Генри письмо, в котором ободрял своего друга, уверяя, что тому нечего опасаться и что сам он будет неустанно хлопотать за него. Лоутон с частью драгун был оставлен в деревне при раненых; основной же отряд сразу после завтрака покинул лагерь и выступил к Гудзону. Данвуди несколько раз повторил Лоутону свои наставления, снова и снова перебирая в уме каждое слово разносчика и стараясь проникнуть в их загадочный смысл, но не пришел ни к какому выводу, а откладывать свой отъезд у него больше не было повода. Вдруг он вспомнил, что не распорядился насчет полковника Уэлмира, и вместо того, чтобы двинуться за отрядом, поддался искушению и повернул коня на дорогу, ведущую к "Белым акациям". Лошадь Данвуди была быстра, как ветер,- казалось, не прошло и минуты, как перед ним открылась уединенная долина. Когда он спускался по склону холма, вдали промелькнули фигуры Генри Уортона и сопровождавших его драгун, цепочкой проходивших в ущелье, которое вело к постам в горах. Это зрелище взбудоражило Данвуди, и он поскакал еще быстрее; он круто обогнул выступ скалы и вдруг натолкнулся на ту, которой были заняты его мысли. Ф ренсис издали следила за конвоем, уводившим ее брата, а когда он скрылся из виду, она почувствовала, что лишилась самого дорогого для нее на свете. Необъяснимое отсутствие Данвуди и потрясение, вызванное разлукой с Генри при таких ужасных обстоятельствах, сломили ее мужество; она опустилась на придорожный камень и зарыдала так, что, казалось, ее сердце вот-вот разорвется. Данвуди соскочил с коня, закинул поводья ему на шею и в одно мгновение очутился подле плачущей девушки.
- Френсис... моя Френсис! - вскричал он.- Зачем так отчаиваться! Пусть вас не пугает положение брата. Как только я выполню порученное мне дело, я кинусь к ногам Вашингтона и умолю его освободить Генри. Отец нашей родины не откажет, в такой милости одному из своих любимых питомцев.
- Благодарю вас, майор Данвуди, за сочувствие к моему бедному брату,- сказала дрожащая Френсис; она встала, вытерла слезы и с достоинством добавила: - Но вы не должны так говорить со мной.
- Не должен! Разве вы не моя невеста... с согласия вашего отца, тети, брата... И разве сами вы не дали согласия, моя дорогая Френсис!
- Я не хочу становиться между вами и другой женщиной, возможно, она имеет больше прав на вашу привязанность.
- Никто, клянусь, никто, кроме вас, не имеет на меня прав! - горячо воскликнул Данвуди.- Одной вам принадлежит мое сердце.
- У вас такой большой опыт, и вы так успешно им пользуетесь, что вам ничего не стоит обманывать нас, доверчивых женщин,- произнесла Френсис, делая отчаянное усилие улыбнуться.
- Так говорят только с негодяем, мисс Уортон. Когда я обманывал вас? Каким опытом пользовался, чтобы покорить ваше чистое сердце?
- Так почему же майор Данвуди с некоторых пор стал избегать дом отца своей невесты? Разве он забыл, что в этом доме один его друг прикован к постели, а другой - поражен глубокой печалью? Неужели он не помнит, что там живет его будущая жена? Не боится ли он встречи с той, которая могла бы предъявить на него права? О, Пейтон, Пейтон, как жестоко я в вас ошиблась! С детской доверчивостью я видела в вас олицетворение благородства, отваги, великодушия и верности.
- Я понимаю, Френсис, что ввело вас в заблуждение! - воскликнул Данвуди, и кровь бросилась ему в лицо.- Но вы несправедливы ко мне. Клянусь тем, что мне дороже всего на свете, вы несправедливы ко мне!
- Не клянитесь, майор Данвуди,- прервала его Френсис, и в ее кротких глазах вспыхнуло выражение женской гордости,- прошло то время, когда я верила клятвам.
- Мисс Уортон, неужто вы хотели бы, чтобы я, словно фат, хвастался тем, что могло бы вернуть мне ваше расположение, но уронило бы меня в собственных глазах?
- Не обольщайтесь, вернуть мое расположение не так легко, сэр,- сказала Френсис, сделав несколько шагов в сторону дома.- Мы говорим друг с другом в последний раз... Но отец... быть может, отец пожелает увидеться с родственником моей матери.
- Нет, мисс Уортон, теперь мне нельзя войти в его дом, я сейчас не ручаюсь за себя. Вы гоните меня, Френсис, и я в полном отчаянии. Я иду в очень опасный поход и могу погибнуть. Если судьба будет ко мне сурова, отдайте справедливость хотя бы моей памяти. Помните - до последнего вздоха я буду желать Еам счастья.
С этими словами он сунул ногу в стремя, но девушка остановила его взглядом, казалось, проникшим в самую глубину его души.
- Пейтон, майор Данвуди,- сказала она,- неужели вы можете забыть, что служите святому делу? Долг перед богом, перед родиной должен удерживать вас от опрометчивых поступков. Вы нужны родине, кроме того...- Голос ее задрожал, и она умолкла.
- Кроме того? - повторил молодой человек и бросился к ней, протягивая руки.
Но Френсис уже справилась с волнением; она холодно отстранила его и снова пошла к дому.
- Так вот мы как расстаемся! - не помня себя от горя, крикнул Данвуди.- Неужели вы так презираете меня, что можете быть ко мне столь жестокой! Нет, вы никогда не любили меня и хотите оправдать свое непостоянство, упрекая меня в том, чего вы не желаете объяснить!
Френсис замерла на месте и устремила на жениха взор, полный такой душевной чистоты, что пристыженный Данвуди готов был на коленях молить о прощении; жестом приказав ему молчать, она сказала:
- В последний раз выслушайте меня, майор Данвуди! Очень горько вдруг узнать, что есть кто-то лучше тебя, и я это недавно испытала. Вас я ни в чем не виню... ни в чем не упрекаю, даже в мыслях. Я недостойна вас, даже если бы и имела право на ваше сердце. Такая робкая, слабая девушка, как я, не может дать вам счастья. Да, Пейтон, вы родились для великих и славных дел, отважных, блистательных подвигов, и вы должны соединить свою судьбу с подругой, похожей на вас,- с такой, что способна побороть в себе женскую слабость. Я была бы для вас обузой, которая тянула бы вас вниз, меж тем как с другой спутницей вы сможете воспарить к вершинам земной славы. Такой женщине я добровольно, хотя не могу сказать, что с радостью, уступаю вас; и молю бога, страстно молю, чтоб с ней вы были счастливы.
- Прелестная фантазерка! - воскликнул Данвуди.- Вы не знаете ни себя, ни меня. Только такую нежную, кроткую, беззащитную женщину, как вы, могу я любить. Не обманывайтесь ложными представлениями о великодушии, которое сделает меня несчастным.
- Прощайте, майор Данвуди,- сказала взволнованная девушка и на миг остановилась, чтобы перевести дыхание,- забудьте, что когда-то знали меня. И помните о своем долге перед нашей истекающей кровью родиной. Будьте счастливы!
- Счастлив! - с горечью повторил молодой офицер, глядя вслед легкой фигурке, которая скользнула в калитку и исчезла за кустарником.- Нечего сказать - счастлив!
Он вскочил в седло, пришпорил коня и скоро догнал свой эскадрон, медленно двигавшийся по горной дороге к берегам Гудзона.
Как ни тяжело было Данвуди после столь неожиданного исхода его свидания с невестой, ему все же было несравненно легче, чем ей. Острым взором ревнивой любви Френсис без труда открыла, что Изабелла Синглтон неравнодушна к Данвуди. Застенчивая, стыдливая, она не могла и вообразить себе, что Изабелла испытывает неразделенную страсть. Пылкой Френсис было чуждо притворство, и она сразу заметила, что молодой человек смотрит на нее с восхищением. Но Данвуди пришлось долго и упорно искать ее расположения, доказывать ей свою нежную преданность, прежде чем он добился взаимности. Ответная любовь была безраздельной, всепоглощающей. Удивительные события последних дней, изменившееся поведение жениха, его загадочное к ней равнодушие и, главное, романтическая влюбленность Изабеллы пробудили в душе Френсис новые чувства. Ужасаясь при мысли, что Данвуди ей неверен, она в то же время со скромностью, свойственной чистым натурам, стала сомневаться в собственных достоинствах. В минуты самоотречения ей казалось, что она способна с легкостью уступить своего жениха другой, более достойной его женщине, но может ли воображение заглушить голос сердца! Едва Данвуди скрылся, как наша героиня ощутила всю глубину своего несчастья, и если обязанности командира несколько отвлекали Данвуди от мыслей о своем горе, то у Френсис не было этого утешения; заботы, которых требовала от нее привязанность к отцу, не приносили ей облегчения.
Отъезд сына едва не лишил мистера Уортона последней капли энергии, и понадобилась вся сила любви дочерей, чтобы поддержать в нем еле теплившуюся жизнь.
ГЛАВА XX
На похвалы, на лесть ее ловите,
Чернавку божьим ангелом зовите,-
На то мужчине и дается речь,
Чтоб мог он в сети женщину завлечь.
Шекспир. "Два веронца"
Приказав капитану Лоутону остаться с сержантом Холлистером и двенадцатью драгунами охранять раненых и тяжелый обоз, Данвуди не только выполнил распоряжения, данные ему в письме полковником Синглтоном, но и позаботился о своем пострадавшем от ушибов товарище. Напрасно Лоутон клялся, что он в силах выполнить любую задачу, и уверял, что его солдаты не пойдут в атаку за Томом Мейсоном с такой охотой и рвением, как за ним самим,- его начальник остался непоколебим, и раздосадованный капитан вынужден был скрепя сердце подчиниться. Перед выступлением Данвуди повторил ему свою просьбу хорошенько следить за обитателями "Белых акаций" и оберегать их; а в случае, если поблизости будет замечено что-нибудь подозрительное, майор приказал капитану покинуть лагерь и перебраться с отрядом в усадьбу мистера Уортона. Слова разносчика заронили в сердце Данвуди смутную тревогу за обитателей коттеджа, хотя он и не представлял себе, какая им может грозить опасность и откуда ее ожидать.
Вскоре отряд ушел, а капитан остался. Он шагал взад и вперед перед "отелем", проклиная в душе судьбу, которая обрекла его на бесславную праздность как раз в ту минуту, когда появилась надежда встретиться с врагом. Изредка он отвечал на вопросы Бетти, а та, сидя у окна, то и дело пронзительным голосом спрашивала его о подробностях бегства разносчика: оно все еще казалось ей непостижимым. Тут к капитану подошел доктор Ситгривс; все это время он занимался своими пациентами, которых разместили довольно далеко от постоялого двора, и не подозревал ни о том, что без него произошло, ни об уходе отряда.
- Куда девались часовые, Джон? - спросил он, с удивлением озираясь вокруг.- И почему вы остались один?
- Ушли, все ушли! Данвуди увел их к реке. А нас с вами оставили охранять раненых и женщин.
- Я очень рад,- сказал доктор,- что у майора ДанвуДи хватило благоразумия не перевозить раненых. Эй вы, миссис Элизабет Фленеган, дайте-ка мне чего-нибудь поесть, я очень голоден! И поскорей, мне еще предстоит вскрывать труп.
- Эй вы, мистер доктор Арчибальд Ситгривс,- отвечала тем же тоном Бетти, высовывая в разбитое кухонное окошко свое краснощекое лицо,- вы, как всегда, опоздали; здесь можно закусить только шкурой Дженни да еще тем трупом, о котором вы говорите.
- Женщина, - ответил доктор в сердцах,- вы, верно, принимаете меня за людоеда! Как вы смеете так разговаривать со мной? Уймите ваш мерзкий язык и дайте поскорей что-нибудь подходящее для пустого желудка.
- И вы думаете, что обед тотчас же выскочит на стол, будто ядро из пушки? - ответила Бетти, подмигивая капитану. - А я говорю, что вам придется поголодать, пока я не приготовлю для вас кусок шкуры Дженни. Ребята слопали все подчистую.
Тут в разговор вмешался Лоутон и, желая восстановить мир, сообщил доктору, что уже послал людей за провиантом для отряда.
Это заявление немного утихомирило хирурга, а вскоре он п вовсе забыл про голод и объявил, что немедля приступит к вскрытию трупа.
- А чей же это труп? - спросил Лоутон.
- Разносчика,- ответил Ситгривс, взглянув на столб, с которого сняли вывеску.- Я велел Холлистеру установить помост на такой высоте, чтобы шея не сместилась, когда труп опустится вниз, и теперь постараюсь сделать из него самый хорошенький скелетик во всех Северных Штатах. У парня много достоинств и кости хорошо сочленены. Уж я превращу его в настоящего красавчика. Я давно мечтал послать что-нибудь в этом роде на память моей старой тетушке в Виргинию,- она была очень добра ко мне, когда я был еще мальчишкой.
- Черт возьми! - воскликнул Лоутон.- Неужели вы собираетесь послать старой леди кости мертвеца?
- А почему бы и нет? - ответил доктор.- Разве есть в природе что-нибудь совершеннее тела человека? А скелет можно назвать его первоосновой. Но что же вы сделали с трупом?
- Он тоже исчез.
- Как исчез? Кто посмел унести мою собственность?
- Не иначе, как сам дьявол,- заметила Бетти.- Погодите, вас он тоже скоро унесет, не спросивши у вас разрешения.
- Помолчи-ка ты, ведьма!- сказал Лоутон, давясь от смеха.- Как ты смеешь так разговаривать с офицером?
- А зачем он назвал меня мерзкой Элизабет Фленеган? - закричала маркитантка и с презрительной гримасой прищелкнула пальцами.- Друга я помню целый год, а врага не забуду целый месяц.
Однако доктора не трогали ни дружба, ни вражда миссис Фленеган: он думал только о своей потере, и Лоутону пришлось наконец объяснить своему приятелю, что без него произошло.
- И это счастье для вас, драгоценный мой доктор! - воскликнула Бетти, когда капитан закончил рассказ.- Сержант Холлистер столкнулся с ним лицом к лицу и уверяет, что это был дьявол, а вовсе не разносчик, или, вернее, тот торговец, что разносит повсюду ложь, воровство и прочий непотребный товар. Хороши бы вы были, кабы вздумали потрошить самого сатану, если б только майору удалось его повесить. Да, нелегко бы вам пришлось, уж, наверное, обломали бы свой нож!
Ситгривс потерпел двойное разочарование: ему не удалось ни пообедать, ни заняться любимым делом, и он заявил, что в таком случае отправится в "Белые акации" и посмотрит, как чувствует себя капитан Синглтон. Лоутон вызвался его сопровождать, они сели на лошадей и вскоре выехали на дорогу; однако доктору пришлось выслушать еще немало насмешек Бетти, прежде чем ее голос замер вдали. Некоторое время всадники ехали молча, но Лоутон видел, что его спутник сильно помрачнел, обманувшись в своих ожиданиях и попав на острый язычок маркитантки, а потому постарался его развлечь.
- Вчера вечером вы начали петь прелестную песню, Арчибальд,- сказал он,- но вас прервали люди, которые привели разносчика. Намек на Галена был очень кстати.
- Я так и знал, что песня вам понравится, Джек, когда винные пары вылетят у вас из головы. Поэзия - благородное искусство, хотя ей недостает ясности точных наук и полезности естественных. Рассматривая поэзию с точки зрения жизненных потребностей человека, я скорее назвал бы ее средством размягчающим, чем подкрепляющим.
- Однако в вашей оде было много пищи для подкрепления ума.
- Мою песню ни в коем случае нельзя назвать одой; я считаю ее классической балладой.
- Весьма возможно,- заметил капитан,- но, прослушав лишь один куплет, трудно определить характер всего произведения.
Тут доктор невольно начал откашливаться и прочищать горло, вовсе не думая о том, к чему он делает эти приготовления. Капитан устремил темные глаза на приятеля и, видя, что тот все еще не успокоился и недовольно вертится в седле, продолжал:
- Кругом тишина и дорога пустынна, почему бы вам теперь не закончить свою песню? Никогда не поздно наверстать упущенное.
- Дорогой мой Джон, если я могу рассеять этим заблуждения, которым вы предаетесь в силу привычки и по легкомыслию, то с большой радостью исполню вашу просьбу.
- Сейчас мы подъедем к скалам по левой стороне дороги, там эхо усилит ваш голос, и мое удовольствие еще увеличится,- заметил Лоутон.
Получив такое поощрение и считая, что он и вправду с большим вкусом сочиняет стихи и поет, доктор весьма серьезно приготовился выполнить свою задачу. Он еще раз откашлялся и как бы настроил свой голос, а затем не мешкая принялся за дело, к тайной радости Лоутона:
Когда стрела любви...
- Тш-шш-шш!..- внезапно прервал его капитан.- Что это за шорох среди скал?
- Наверное, это шуршит мелодия. Мощный голос подобен дыханию ветра,- ответил доктор и продолжал:
Когда стрела любви...
- Слушайте!..- закричал Лоутон, останавливая лошадь.
Он не успел промолвить и слова, как вдруг к его ногам упал камень и, никому не причинив вреда, скатился с дороги.
- Это дружеский выстрел! - воскликнул капитан.- Ни снаряд, ни сила удара не говорят о злых намерениях.
- Удар камнем обычно причиняет только контузию,- заметил доктор, тщетно оглядываясь по сторонам, чтобы увидеть, чья рука метнула этот безобидный снаряд.- Уж не метеорит ли упал с неба? Кругом, кроме нас с вами, нет ни души.
- Ну, за этими скалами мог бы спрятаться целый полк,- возразил капитан и, спрыгнув с коня, поднял камень.
- Э, да тут, кажется, есть и объяснение тайны,- сказал он, увидев записку, искусно привязанную к обломку скалы, так неожиданно упавшему к его ногам; развернув ее, Лоутон прочел следующие довольно неразборчиво написанные строки:
- "Пуля летит дальше камня, и в скалах Вест-Честера есть кое-что поопаснее, чем целебные травы для раненых солдат. А ведь и самый добрый конь не взберется на крутую скалу".
- Ты сказал правду, странный человек,- заметил Лоутон,- отвага и ловкость не спасут нас от тайных убийц, которые прячутся в скалистых ущельях.- И, снова вскочив на коня, он громко крикнул: - Спасибо, неизвестный друг! Мы не забудем твоего предупреждения.
Из-за выступа скалы на мгновение показалась худая рука и тут же скрылась. Больше ничего не было ни видно, ни слышно-двух приятелей окружала глубокая тишина.
- Вот удивительное происшествие! - сказал изумленный доктор.- И какое загадочное послание!
- Ну, это просто глупая шутка какого-нибудь деревенщины, вообразившего, будто двух виргинцев можно запугать подобной чепухой,- ответил капитан, спрятав записку в карман.- Но позвольте сказать вам, мистер Арчибальд Ситгривс, что вы только что собирались распотрошить чертовски честного парня.