Солнце, дождь и ветер беспощадны… Они терзают дерево, камень покрывают трещинами, они способны все сровнять с землей. Я тоже натерпелся от ветра и знойного солнца, но больше всего меня терзали душевные бури, наложившие печать на мое лицо, на мой характер. Бесчисленные драки и стычки - это чего-то да стоит… Молва была права. Действительно: по своей природе я убийца, человек, всю жизнь сдерживающий гнев и ярость. Временами, когда я натыкался на препятствия, гнев мой рвался наружу, пугая меня самого, - ведь я не держу зла на людей, не знаю, что такое ненависть. Да, я осторожен, поскольку знаю, что многим не по душе. Но сам ни к кому не испытывал ненависти.
Спрыгнув на землю, я не спеша открыл ворота, не решаясь заходить, страшась воспоминаний…
Мне казалось, что вот-вот выйдет на крыльцо мама и позовет ужинать, или же появится отец, протянув для приветствия руку. Но они не выйдут, никто не выйдет из дверей этого дома, пустующего столько лет.
Я провел мула в ворота и бросил поводья. К горлу подступил комок.
Дверь, ведущая на кухню, висела на высохших кожаных петлях, которые так тщательно прибивал отец, построивший дом собственными руками. Я помогал ему как мог, хотя в строительстве ничего не смыслил.
Дверь нехотя, со скрипом, поддалась. Я вошел - и по щекам моим заструились соленые ручейки слез.
Опустевший дом показался мне чужим. Из него унесли все, что можно было унести, - все, за исключением огромного медного котла, стоявшего у очага. На полу, в бревенчатой части дома, лежали осыпавшиеся с потолка кусочки сухого мха, которым утепляли жилище. Позже отец начал возводить пристройку из досок, он хотел, чтобы у мамы был наконец настоящий дом. Однако он не успел его достроить: тяжелая жизнь сказалась на матери, у нее было слабое здоровье.
Ее похоронили в дальнем конце сада, там же положили и отца - мне об этом рассказали, сам я в это время странствовал по Западу.
На кухне устроила себе гнездо сова. И повсюду - толстый слой пыли, чего никогда не было при жизни матери. Денег у нас вечно не хватало, но мама содержала дом в такой идеальной чистоте, какой я больше нигде не видел.
У очага валялись объедки с отпечатками мышиных зубов, - вероятно, в доме ночевали путники.
Гулкие звуки шагов действовали на меня угнетающе. Я вышел во двор. Увидев заросшие сорняками розы, подумал о том, что работы мне здесь хватит надолго.
- Папа, будь уверен, - произнес я, - ферма станет такой, какой ты хотел ее видеть.
Мул пасся во дворе, поглощая траву с такой скоростью, будто боялся, что вот-вот зазвучат трубы Страшного Суда. Что ж, если он так проголодался, - на здоровье… Прихватив "спенсер", я направился к болотам.
Человек, который когда-нибудь возвращался в места, где провел детство, где с мальчишеских лет знает каждую тропинку, поймет меня. Нагретая солнцем трава, солнечные лучи, пробивающиеся сквозь зеленую листву… Тропинка, густо заросшая кустарником, веточки черники… Пытаясь добраться до этих сочных ягод, я когда-то частенько рвал рубашку. И вот что интересно: почему-то самые спелые, самые аппетитные на вид ягоды растут именно там, куда труднее всего добраться.
Каждый мой шаг будил воспоминания… Время от времени я останавливался, воскрешая в памяти давно ушедшие дни. По утрам над этими болотами стелился туман. А кроны деревьев, казалось, терялись в низких облаках. Недалеко отсюда паслись олени, часто заходившие на наше кукурузное поле, я не раз на них охотился.
Купаясь в солнечных лучах, жужжал среди листвы огромный шмель. Считается, что пчелы - трудолюбивы, но люди за ними всерьез не наблюдали. Пчелы без толку суетятся у цветов, а все думают, что те работают не за страх, а за совесть. Уж поверьте мне: я часами наблюдал за пчелами и знаю, что хваленое их трудолюбие - глупые россказни. Эти насекомые просто наслаждаются ароматами цветов, наслаждаются игрой света и тени. Трудолюбивые? Не похоже…
За болотами часто бродили олени, но сегодня мне не повезло. Поэтому я подстрелил утку, лениво поднимавшуюся с темной поверхности воды. Подходя к дому, я услышал голоса. Насторожился… Минуту спустя я увидел во дворе трех всадников, которые оценивающе разглядывали моего мула. На красивом гнедом жеребце сидел высокий статный мужчина; второй был Джоэл Риз, о котором я не мог сказать ничего хорошего, а лицо третьего стоило запомнить - по виду очень неглупый человек.
- Чей это мул? - спросил высокий. По тону я понял, что он привык командовать, однако, на мой взгляд, ничего особенного из себя не представлял, хотя слишком много о себе мнил. - Риз, вы говорили, что ферма пустует?
- Уже давно пустует. Иногда тут останавливаются на ночлег.
Мне показалось, что пора вмешаться.
- Ферма не пустует и не продается, - сказал я. - Я здесь хозяин.
Все трое резко обернулись. Джоэл Риз ухмыльнулся.
- Полковник, - это Каллен Бейкер, о котором я вам рассказывал.
Полковник холодно взглянул на меня, но прицел винтовки, направленный на него, был еще холоднее. При этом я не упускал из виду третьего. Полковник, похоже, был никудышным воякой, а Риз силен лишь тогда, когда противник связан и беспомощен. А вот третий - тот был явно из другого теста - и, как мне снова показалось, не дурак.
- Похоже, мы встречались. - Я взглянул ему прямо в глаза.
- Меня зовут Джон Тауэр. Я приехал сюда после того, как ты покинул эти края.
- Тебе не случалось бывать к западу от Рокки-Маунтинс?
Тауэр явно оживился.
- Может, и случалось. Я вообще много повидал.
- Бейкер, - снова заговорил полковник, - ты сражался за южан. Тебя знают здесь как смутьяна. Мы не потерпим от тебя разных фокусов. Будешь чинить помехи программе Восстановления, угодишь в тюрьму. А твою землю мы конфискуем, поскольку ты враг своей стране.
- Загляните-ка лучше в архивы, полковник. Там должно быть записано, что я вообще не принимал участия в военных действиях. В это время я был на Западе, а воевал только с команчами и ютами.
- Что такое? - Полковник повернулся к Ризу; лицо его покраснело. Видать, вспыльчивый был человек. - Риз, это правда?
Глаза Риза беспокойно забегали.
- Полковник Белсер, могу лишь сказать, что он симпатизировал южанам, сэр.
- Джоэл Риз, - объяснил я, - трусливая собака. Ему не стыдно вас обманывать. Если ему хоть что-то про меня известно, он должен знать, что всю войну я провел в Нью-Мексико и Юте. Сразу же после того, как началась война, я перегнал на Восток стадо, а затем снова возвратился на Запад и провел там три года. Риз всех ненавидит, потому что он ничтожество. Мой вам совет: не верьте его словам. От него - одни лишь неприятности, поверьте мне.
- Мне не нужны ваши советы! - вскипел полковник Белсер. Он рывком развернул гнедого. Зря он так обращается с хорошим конем, почему-то подумалось мне. - Мы проверим наши архивы. Тогда и поговорим.
- Найдете меня здесь, - сказал я.
Всадники направились к воротам. Тауэр на минуту задержался.
- Говоришь, ты был в Нью-Мексико и Юте? - спросил он. - А в Калифорнии?
- Моему мулу нравится путешествовать.
- Наши дороги случайно не пересекались?
- На моем пути попадалось множество следов, но раз повстречав человека, я его не забываю.
- Хочешь сказать, что если бы мы встречались, ты бы запомнил? Так?
- Я бы запомнил.
Коснувшись шпорами боков коня, Джон Тауэр выехал из ворот. Из всей троицы следовало опасаться только его. Но Тауэр будет драться честно - лицом к лицу, а те двое - нет. Лишь когда они скрылись из вида, я увидел девушку в белом платье, стоявшую под кизиловым деревом.
Таких девушек я уже давно не видел; они не часто встречаются мужчинам, подобным мне. Я - человек, привыкший к суровой жизни, без воспитания, без образования, куда уж мне…
Чуть выше среднего роста, темноволосая и белокожая, девушка стояла, держась одной рукой за ветку дерева. В глазах ее я не заметил простодушия, столь свойственного юности. Она была прекрасна, как кизиловое деревце, под которым стояла, - как деревце, усыпанное белыми цветами, в тон ее белому платью.
- Я вас не напугала?
- Просто не ожидал увидеть здесь такую гостью.
- Меня зовут Кейти Торн, я из Блекторна.
У меня не имелось особых причин любить Торнов. Моим единственным приятелем из клана Торнов был Уилл. Да и тот был среди Торнов белой вороной. А вот его племянник Чэнс был моим заклятым врагом. Что касается Кейти Торн, то я ее не помнил.
- Вы родственница Чэнса?
- Его брат был моим мужем.
- Был?
- Он геройски погиб в битве у Геттисберга. А вы воевали, мистер Бейкер?
- Нет. - В голосе моем звучала горечь. - Я не воин, я Каллен Бейкер.
- Разве так плохо быть самим собой?
- Возможно, не плохо. Но местные меня не очень-то жалуют, а я их еще меньше.
- Знаю. Я видела, как все началось, я была на мельнице в тот день, когда вы вздули Чэнса.
- Вы видели? - удивился я.
- Я сидела в повозке вместе с отцом и Уиллом Торном. По-моему, Чэнс получил по заслугам.
Тот день я запомню на всю жизнь. Тогда я в первый раз вышел из дома, чтобы отвезти на мельницу мешок зерна. Мы приехали из Теннесси всего несколько дней назад. Едва я появился на мельнице, Чэнс стал меня задирать, а за ним - все остальные мальчишки. Они смеялись над моей поношенной одеждой, но другой-то у меня не было. Мальчишки дразнили меня, но я старался не обращать на них внимания. Когда я принялся грузить муку на мула, они на меня набросились: сдернули подтяжки, стали кидаться комьями грязи.
Подтянув штаны и накинув на плечи подтяжки, я закинул мешок с мукой на мула. Затем поднял с земли сучковатую дубину и пошел на мальчишек. Те разбежались в разные стороны, точно стайка воробьев - все, кроме Чэнса.
Он ждал, когда я подойду. Чэнс был на голову выше меня и гораздо тяжелее. На нем был купленный в магазине новенький костюм. Смерив меня презрительным взглядом, Чэнс произнес:
- Брось дубину, тогда поговорим.
За нами наблюдали взрослые мужчины - человек десять. Однако вмешаться ни один из них не пожелал. Едва я отбросил дубину, как Чэнс на меня набросился, стараясь ударить в лицо. У нас в Теннесси ребята дрались часто, а мне приходилось драться даже со взрослыми парнями. Я бросился Чэнсу в ноги, свалив его на землю. Он попытался подняться, но не дав противнику опомниться, я въехал ему кулаком в зубы, разбив губу. Кровь брызнула на его щегольскую рубашку. Чэнс, наверное, впервые в жизни увидел собственную кровь, и это повергло его в шок и разозлило одновременно. Он пошел прямо на меня, размахивая кулаками. Но и я был взбешен, - ведь мальчишки подбадривали только его, все они оказались моими врагами. Чэнс не смог противостоять моей ярости, он попятился, в глазах его промелькнул страх. Он растерянно взглянул на приятелей, словно ожидал подмоги. Но в тот же миг я, чуть пригнувшись, двинул его кулаком в живот, потом - опять в лицо. Чэнс упал, покатившись по земле. Он мог бы встать, но не вставал. Он так и остался лежать в пыли, зная, что побежден, я же приобрел врага на всю жизнь.
Потом ко мне подбежали взрослые, среди них отец и дядя Чэнса. Поэтому я снова взялся за дубину, хотя в тот миг мне хотелось лишь одного - побыстрее убраться оттуда.
- Оставьте его в покое! - прозвучало неожиданно. Тогда я не знал, что это был Уилл Торн - высокий худощавый человек, похожий на ученого.
Лицо отца Чэнса покраснело от злости. Он заорал:
- Занимайся своими бабочками, Уилл! Я сейчас покажу этому ублюдку…
Он двинулся на меня, но остановился, заметив в моих руках дубину. Я был юнцом, почти мальчишкой, но рослым и широким в плечах.
- Только подойди, - сказал я, - получишь по башке.
Он погрозил мне кулаком.
- Отведаешь кнута, парень! Исхлестаю до смерти!
Я забрался на мула и уехал. Никто меня не преследовал.
Но это было лишь начало.
Когда я в следующий раз приехал в город, меня поджидал Торн с кнутом в руке.
Я спешился. Но увидев, что он приближается, снова сел в седло, пришпорив мула. Торн поднял кнут слишком поздно, мой мул задел его, и тот свалился в грязь. За этой сценой наблюдало полгорода. Я же убрался восвояси.
Но и это было лишь начало, - потому что Торны умели ненавидеть. Считая себя виднейшей семьей во всей округе, они старались поддерживать свою репутацию. А затем произошло вот что. Мы с отцом работали в поле, когда подъехали четыре всадника. Отец попытался их урезонить, но один из них сбил его наземь увесистой дубинкой, и они принялись хлестать меня кнутами. Отхлестали в кровь. Однако я не издал ни звука, пока они не уехали. Весь окровавленный я помог отцу подняться, отвел домой и уложил в постель, приладив ему на лоб холодный компресс. Потом взял отцовское ружье и поехал в город.
Хаас и Гибсон, двое из нападавших, пропивали в салуне полученные за "работу" деньги. Когда я слез с мула, уже стемнело, и на улицах почти никого не было, только напротив отеля кто-то остановился, оглядываясь, я вошел в салун. Хаас увидел меня первым.
- Гибсон! - голос его дрогнул. - Гибсон, погляди!
Гибсон оглянулся и потянулся за револьвером. Но я выстрелил первым, правда, не собираясь убивать. Ружье было заряжено крупной дробью, и я выстрелил в промежуток между ними - они стояли рядом. Оба упали, часть дроби попала в обоих.
Перепуганные, окровавленные, они лежали в опилках, которыми был посыпан пол.
- Я вам ничего не сделал, - сказал я, - но вы избили нас с отцом. На вашем месте я бы держался подальше от нашей фермы, а если отец умрет, пристрелю обоих. - Я направился к двери. Потом остановился и добавил: - Не вздумайте со мной шутить, пожалеете.
В то лето мне исполнилось пятнадцать лет.
Когда после этого случая я несколько раз по необходимости приезжал в город, люди сторонились меня. Большую часть времени я проводил в болотах у Серной реки, охотясь с ружьем и расставляя силки, исследуя местность вместе с индейцами кэндо. С тех пор за мной утвердилась репутация человека, с которым лучше не связываться. Все мамаши держали своих дочерей подальше от меня; даже мужчины предпочитали не иметь со мной дела.
Отец продолжал вести хозяйство, однако после удара дубинкой по голове так по-настоящему и не оправился. Может, дело было вовсе не в этом - просто он не смог здесь ничего добиться, не смог создать дом для своей семьи. В этом не было его вины, видимо, силы его покинули. После смерти мамы отец жил как бы по привычке, и я знал, что он долго не протянет.
Кейти Торн разбудила все эти воспоминания - они захлестнули меня: вот мама, взбивающая масло в деревянной миске, вот отец усталый возвращается домой… Я снова услыхал утренние трели птиц, всплеск рыбины в тихой воде, лай собаки, учуявшей енота лунной ночью…
- У меня нет причин любить Торнов, - проговорил я наконец. - Впрочем, Уилл был мне другом.
- Я собирала тут цветы, - пояснила Кейти. - И очень удивилась, увидев вас.
Я подошел к двери и поставил винтовку у порога.
- Вы выстрелили только один раз, - сказала Кейти с улыбкой.
- Я видел только одну утку.
Она немного помолчала, потом заметила:
- Утка должна немного повисеть.
- Возможно. Но придется ее съесть. У меня нет другого ужина.
- Не очень-то сытный ужин для голодного мужчины. Приходите ко мне в Блекторн. У меня есть копченый окорок.
- Вы понимаете, кого приглашаете поужинать, мэм? Чтобы Каллен Бейкер приехал в Блекторн? Я там не сделаю и двух шагов, как меня заставят взяться за оружие. А если люди узнают, что это вы меня пригласили, с вами перестанут разговаривать. У меня здесь дурная слава.
- Вас долго не было, Каллен Бейкер. После войны Блекторн опустел. Я живу в доме Уилла, он завещал дом мне. Со мной живет тетя Фло. Кроме нее, вы едва кого-нибудь увидите.
- А Чэнс?
- Он в Бостоне. Или еще где-нибудь. Во всяком случае, он редко меня навещает. Чэнсу нравится жить в городе.
Мне приходилось бывать в доме Уилла. Потому что в тот день после драки у мельницы, я приобрел не только врага, но и друга.
Уилл Торн был человеком скромным и неразговорчивым, но добился в жизни всего, чего хотел. Уилл изучал природу, и я многое от него узнал, как, наверное, и он от меня.
Уилл писал статьи. Я в этом ничего не понимал, поскольку с трудом научился читать и едва умел подписываться. А Уилл писал для журналов издававшихся в Лондоне и Париже. Помнится, он написал о редком виде цапли, обитающей в наших болотах. Еще, кажется, писал о бабочках и пауках и о многом другом. Я с раннего детства любил и знал природу. Однажды Уилл сказал мне, что любой натуралист отдал бы несколько лет жизни за те знания, которыми обладал я.
Мы часто бродили по болотам. Я показал Уиллу болотные тропки, которые были известны лишь индейцам и мне. Иногда мы вместе собирали растения, разыскивали редких птиц и насекомых. Я знал, где можно найти то, что он искал.
Уилл был мне другом. Никогда не забуду вопрос, который он задал мне после того, как я рассказал об очередной драке - после происшествия у мельницы их было достаточно, например, в Форт-Белнэпе, где я убил человека.
- Ты считаешь, что поступил правильно? - спросил Уилл.
Подобные вопросы запоминаются надолго. После этого я научился оценивать свои поступки, часто отвергая те решения, что лежали на поверхности. Словом, Уилл преподал мне хороший урок.
Человеку важно жить в мире с самим собой, говорил Уилл, и не важно, что думают о нем люди. Люди часто ошибаются, общественное мнение меняется, а ненависть редко бывает разумна. Многие его слова я слышу до сих пор. Например, он утверждал, что нельзя давать волю гневу и ненависти, иначе навредишь самому себе, и время показало, что он прав.
- Уилл рассказывал мне о вас, когда я была маленькой девочкой, - сказала Кейти. - Он называл вас хорошим парнем. Говорил, что у вас есть все задатки, чтобы стать настоящим мужчиной, лишь бы вас не задевали. Но он также говорил, что в прежние времена вы могли бы стать вождем клана в Шотландии, что в жилах у вас течет темная, опасная кровь. Однако Уилл часто повторял, что вы в душе джентльмен.
При ее последних словах я смутился. Не привык, чтобы Меня хвалили, да и не считал себя таким уж хорошим человеком. Одновременно я почувствовал как бы угрызения совести: если Уилл Торн считал меня хорошим человеком, я просто обязан таковым стать, обязан сделать так, чтобы люди узнали - Каллен Бейкер не такой, как о нем думают.
Мы сидели у Кейти на кухне, разговаривали. Мне был приятен шелест ее юбки, тихий звон стекла и фарфора, позвякивание столовых приборов… Уютно гудело пламя, в чайнике закипала вода. Я не привык к подобным звукам, куда Чаще я слышал потрескивание сиротливого костра под открытым небом.
Пока Кейти готовила ужин, тетя Фло отдыхала наверху, в своей комнате. Я с удивлением смотрел, как деловито и уверенно передвигается по кухне Кейти. Вот уж не ожидал, что увижу, как член семьи Торнов готовит ужин мне, Каллену Бейкеру.
Она поставила тарелки на маленький столик в углу комнаты и зажгла свечи. Свечи мягко мерцали в полумраке, и это было мне на руку, ведь я не успел даже побриться, одежда же, старая и поношенная, тоже меня не украшала. Словом, я стеснялся своего внешнего вида; меня удивляло, что такая женщина, как Кейти, пригласила меня ужинать.