И вот теперь, Оля, когда твой кошелёк начинает трещать, словно Везувий от переизбытка купюр, когда твоими флажками становятся Прага, Цюрих и Венеция, которые ты огибаешь на зелёном БМВ, возникает осмысление чувства, которое дарит нам лазейку в глубине лет, словно в норку хомяка, войти в которую позволено только настоящему, как ни странно, змееползу. Эта норка там, где мы бывали двадцать лет назад. Эта норка словно окно, в которое стучало сердце. Эта норка, через которую я тебя любил. И через которую смотрел на будущее, которое переросло в бунгало. Вот тебе моя рука, Оля. (Протягивает свою руку, в которой зажаты купюры, секунду подумал, посчитал купюры, часть отложил себе в карман, а оставшиеся снова протянул Ольге.). Вот тебе моя рука, Оля!
Пока Чигитанский заканчивал монолог, Макшев, Кожин и Дыбин незаметно сосредоточились за его спиной. Далее, Дыбин сзади набрасывает на него гирлянду и душит. Чигитанский падает.
(Издавая последний хрип.) А-а… Гирляндой…
Дыбин. Конечно, гирляндой. А ты как хотел? Пряника с повидлом? (Передразнивает его хрипение.) Змееполз… Меркантил…
Все трое попинали его ногами с репликами "расчески ему жалко…", "яблока откусить за двадцать лет", "и зачем ехал, спрашивается", "норку хомяка…"
Макшев(слегка озабоченно). Ребята, а мы его случайно не задохнули?
Дыбин. Да какое там? Разве этого задохнешь? Притворился. Знаете, как земноводные умеют притворяться? Настоящий бы мужик еще дрался, а этот х-х-х (изображает шипение) замер на паркете, как хамелеон на донском ковыльном кустарнике. Двадцать лет назад я его тоже так слегка тюкнул, а он лег и застыл. А как "скорая" приехала, сразу вскочил и тут же давать показания… сволочь. (Ещё раз пнул Чигитанского ногой.)
Ольга(испугалась). Мальчики, ну нельзя же так! Он же такую большую коробку привез…
Дыбин(рассердился). Коробку? А он что, думаешь, что если из‑за коробки, то можно и про норку хомяка запросто намекать? "Вот тебе моя рука, Оля". Скабрез. Влево-вправо… Бомжа переступил кайманом… Двухкомнатного инвалида обманул…
Макшев. Да. И тёплого насильника.
Ольга. А как же Швейцария? У него же Швейцария, ребята!
Кожин. Да не было, Оля, у него никакой Швейцарии. Я тут недавно присмотрелся на карту, то оказывается, Швейцарии вообще нет. Так, есть кусочек бумаги с рваными контурами… О которых они сами не подозревают с какой стороны взяться. Швейцария, Оля, это все равно что кусок туалетной бумаги… Купил рулон, разодрал, нарезал и раздал бабам… Или еще того хуже… Знаешь анекдот про зелёную таблетку?
Оля. Знаю.
Кожин. Ну вот. Швейцария – это та самая зеленая таблетка и есть. Пососал, выплюнул, завернул и в больницу отнес на анализы. А ещё лучше мой пример про возраст. Берешь будильник, заводишь и забрасываешь к гусям свинячьим. (Берёт со стола еще один будильник и забрасывает.) Вот тебе и вся Швейцария.
Ольга(показывая содержимое коробки). А как же вот с этим быть? Коробки, дежавю, монпансье, от кутюр, Монтенегро…
Дыбин. Это все липа, Ольга, липа… Такое и у нас могут. У меня в походе инструктор был… Вот такая золотая голова! И руки словно приклеены к обоям… Так он тебе это дежавю лучше, чем Монтенегро смастрячит… А Чигитанский халтурил… И сейчас лежит халтурит, змееполз. Станиславский… Мейерхольд… (Изображает шипение.) Дубовицкая…
Макшев. А меня ещё Макшевым обозвал. Кто ему давал право называть мою фамилию? Он что мне, мама?
Ольга. Но, может… Но, может… Я у него пульс пощупаю?
Дыбин. Я тебе пощупаю! Нашла кому щупать пульс. (Дает Ольге свою руку.) На вот лучше пощупай! Вот это пульс! Слышишь? И у Макшева есть пульс. И у Кожина пульс. А у Чигитанского никогда по существу и не было. Пульс, Оля, – это когда сердце бьется в горячем бреду… Пульс – это когда руки чешутся, за поясом – кайло, одна селедка на троих, а впереди вершина. (Достает из внутреннего кармана фотографию непокоренной высоты.) Помните?
Кожин и Макшев сосредотачиваются возле Дыбина и фотографии.
Макшев. Конечно, помним…
Кожин. Высота 19‑Б…
Дыбин. Да. Она самая и есть. Высота 19‑Б. Высота, которую до сих пор еще никто не покорил. Эта высота у меня по ночам перед глазами снится. Вот этот склон, на котором у инструктора страховочная гирлянда оборвалась. Вот это темное пятно у подножья, на котором кастрюли с борщом пропадают… Из‑за снежного человека… Помните, двадцать лет назад мы втроем поклялись, что обязательно ее покорим?!
Кожин. Да. Но так и не удержали клятвы.
Дыбин. Что значит не удержали? Просто забыли и все… из‑за милиции и "скорой помощи"… Но ничего не потеряно. Давайте еще раз поклянемся, что в Новом году ее обязательно покорим.
Кожин. Не знаю… Мне уже сорок девять.
Дыбин. Ну и что? Самый расцвет. Маковый бутон! Встретишь пятидесятилетие на снегу, как человек, а не гидра.
Кожин(обращаясь к Макшеву). А ты что скажешь?
Макшев. Я так сразу не могу… Надо выпить сначала.
Дыбин. А мы выпьем!
Берут по стакану.
Ну, давай, чтобы плечо товарища никогда…
Макшев и Кожин. Давай!
Выпивают. Дыбин достает батарейку, прислоняет к языку. По всей видимости, батарейка не действует.
Дыбин. А, черт, совсем не пробирает… Должно быть, подсела. (Достаёт портативный аккумулятор.) Ну-ка, вот этот наверняка не подведет. (Прислоняет проводки к языку.) Ах, хорошо! А теперь можно и клятву…
Макшев. Насчет чего клятву?.. Я забыл.
Кожин. Что покорим 19‑Б.
Макшев. А, ну да!
Скрестили руки и троекратно произносят: "Клянемся!"
Далее Дыбин произносит монолог скалолаза, друзья, как могут, подыгрывают ему. Ольга с восхищением смотрит на героев.
Дыбин.
Снежные облака в широком зареве троих храбрецов.
Спасательный вертолет закончил горючее и начал снижаться.
Одна селедка на троих, страховочный трос и обледенелое лицо,
А сверху горбатая неприступница Б‑19.Жесткая рука в обхвате предвкушения на середине пути,
Острое кайло ледоруба, удар!.. И щелчок папарацци.
"Макшев, не отставай!"
"У меня цинга! Я не могу идти!"
"Перевяжи ему ноги, Кожин! Живого или мертвого на Б‑19!"У подножья гордые поварихи шинкуют последнюю мышь.
Пенистая похлебка с медалью для тех, кто привык сражаться.
"Мальчики, возвращайтесь быстрее! А то суп остынет!"
"Тише! Зачем шумишь? Вон! Лавину разбудишь на Б‑19!"И теперь, когда ты, наконец, закрепился на самой вершине,
когда стоишь над облаками, освещенный как божий день,
и глазами горного ястреба пронизываешь время вместе с достижениями продажного века,
можно, наконец, задуматься, заглянуть в прошлое и увидеть гамлетовскую тень,
а также тень пропавшего инструктора или призрак снежного человека.
Макшев, Ольга и Кожин(аплодируют). Браво, Дыбин!!!
Макшев повернулся в сторону Чигитанского, который всё ещё лежит неподвижно, и вдруг замер, предчувствуя недоброе. Все перехватили его взгляд, испугались, подбежали к лежащему.
Дыбин. Эй ты, вставай, пошутил и будя!
Чигитанский не шелохнулся.
(Слегка пнул его ногой.) Да вставай, тебе говорят!
Чигитанский неподвижен. Все засуетились возле него. Пытаются нащупать пульс.
Макшев. А пульс в каком месте щупать, на правой или на левой?
Кожин. Чёрт его знает… Это у него надо спрашивать, а он молчит…
Дыбин. Ничего-ничего, отойдёт. Знаю я этих земноводных… Один раз налима поймал, целый час у меня валялся на берегу… А потом в воду опять уронил, так он поплыл, как ни в чём не бывало.
Ольга: Так, может, я в ванную воды наберу? Туда положим…
Кожин. Какую ванную? Скорую вызывай!
Ольга убегает в другую комнату вызывать "скорую".
Дыбин(спрашивает у Макшева). Ну что, нашёл пульс?
Макшев: Нет… Вот только бумажник…
Дыбин. Во! В этом вся его и сущность… Как у Кощея… Пиджак в шкафу. В пиджаке бумажник, в бумажнике купюра… А в этой купюре и вся его смерть.
Возвращается Ольга.
Кожин. Ну что, вызвонила?
Ольга. Да… ругались только… мы, говорят, тоже люди…
Дыбин, Макшев и Кожин уселись за стол. Чтобы успокоиться, каждый начал заниматься своим делом. Макшев выпивает. Дыбин пробует аккумулятор на язык. Кожин рассматривает очередной будильник. Ольга сидит, прислонив ладони к вискам.
Дыбин(наконец нарушил молчание). Ну вот, опять "скорая" приедет под Новый год, как и двадцать лет назад. Опять всё настроение испортил… риелтор… Хорошо, что хоть ещё дом не разрушил…
Ольга. А почему он должен дом разрушить?
Дыбин. А ты не знаешь разве? Про них, про риелторов…
Ольга. А что?
Дыбин. А то… Эти риэлторы ведь продают квартиры налево-направо…Так? В домах из‑за этого образуются пустоты…Ну вот, когда количество таких пустот накапливается, то дома начинают рушиться. Ты не знаешь случайно, он (показывает на лежащего Чигитанского) в вашем доме квартиры налево-направо не продавал?
Ольга. Откуда? Я его двадцать лет не виделись…
Дыбин. Хм… А не обязательно видеть… Эти риэлторы через бумаги действуют… Потихоньку, исподтишка… Вот когда дом рушиться начнёт, тогда поздно будет… Что ты скажешь на это, Кожин?
Кожин не спускает глаз с будильника, смотрит на секундную стрелку.
Кожин. А что я могу сказать? Может, и разрушится. Только я вряд ли доживу до этого времени…(Обращается к секундной стрелке.) Вот сволочь… Ещё десять секунд прошло… Ещё восемь секунд… тик-тик-тик бежит, бежит… Значит ещё на восемь секунд жить меньше осталось… Ещё пять секунд… (Вдруг завёлся, запсиховал.) Куда ты бежишь, дура?! Стой! Кто тебя просит?! Стой! Кто тебя гонит?! Ах ты тварь такая! Оля, почему у тебя так много будильников? Это специально? Намёк?! (Хватает будильник и забрасывает его подальше.)
Дыбин. Слушай, ты! Может, хватит будильниками швыряться? Противно смотреть!
Кожин. А ты думаешь, мне не противно смотреть, как ты языком свой аккумулятор на язык, "мня, мня, мня"?!
Дыбин. Это моё дело! Это моё личное дело! Я же тебя не заставляю…
Кожин. Я тебя тоже не заставляю будильниками по воробьям! Это тоже внутреннее… потребность! Хочу и потребность…
Дыбин(показывает на аккумулятор). И моё внутреннее! Может, я без этого жить не могу, как Макшев без вина.
Макшев. Сравнил тоже, аккумулятор с вином. (Выпивает.)
Дыбин. По крайней мере, это не алкоголь! Может, мне врач прописал…
Кожин. Ага… Сейчас приедут врачи, специально спрошу на уточнение.
Дыбин. И уточним! И уточним… И ещё не забывать при том: врач врачу – разница. Одно дело квалификация, когда идёт уточнение, а другое – "скорая помощь" с мигалкой туда-сюда… Сделал укольчик, хлоп, – на носилки и в кювет! (Вновь приложился к аккумулятору.) Вот, уже и аккумулятор не пробирает… Разрядился… Подсел… А всё из‑за вас… Ну вот как я теперь?! Как? Не могу… Ну-ка, Оля, дай сюда гирлянду… (Оля дает гирлянду.) Где тут свежий конец? (Находит оголённый конец.) Вот он… (Берет провод в рот, говорит Ольге.) Ну, включай, чего стоишь?
Ольга. Куда включать?
Дыбин. В розетку!
Ольга. Зачем?
Дыбин. Включай, тебе говорят, не видишь, волнуюсь?!
Ольга. Но мальчики…
Кожин. Включай, включай, Оля, ему надо. (Встал, заходил по комнате взад-вперед, посматривая на наручные часы.)
Макшев. Включай, а мне, пожалуйста, еще вина…
Ольга вставляет вилку в розетку, Дыбина трясет. С предсмертным шепотом: "а-а… током" он падает на пол. Макшев и Кожин переглянулись. Бросились к Дыбину.
Дыбин, ты что? Дыбин!
Кожин. Э-э! Дыбин, не шали! Вставай!
Макшев(бьет Дыбина по щекам). Дыбин, проснись! Дыбин!
Кожин(к Макшеву). Ну что стоишь? Пульс ищи! Пульс! Ну что, нашел пульс?
Макшев(обыскивая Дыбина). Нет… Только талоны на метро…
Кожин. Ищи лучше. А я пока сделаю искусственное дыхание… Так… Ты не помнишь, как его делать? Ты же альпинист…
Макшев. Вот так вот руками и рот в рот…
Кожин(начинает делать Дыбину упражнение с руками). Оля, иди сюда… Поцелуй его в рот.
Ольга. Нет, я могу только в щёчку.
Кожин. Ну тогда "скорую" вызови!
Ольга. Уже вызвала.
Кожин. Вторую вызывай, их же двое!
Ольга убегает. Кожин делает Дыбину упражнение с руками, но вот ему самому стало плохо, схватился за сердце, отошел в сторону, присел.
Макшев(спрашивает у Кожина, показывая на Дыбина). Думаешь, всё?
Кожин. Всё.
Макшев идёт к ёлке, снимает зайчика и берет ящерицу. Зайчика кладет на Дыбина, ящерицу на Чигитанского. Друзья некоторое время стоят в трагическом молчании.
Макшев(нарушая молчание). Эх, снять бы сейчас шапки, да нечем…
Кожин. Да не обязательно именно шапки снимать. Можно и разуться. Давай разуемся в честь Дыбина…
Макшев. Давай.
Разуваются.
(Пробует позвать Ольгу.) Оля, иди разуваться!
Кожин. Не зови. Ей не надо. Она женщина. А я вот не только ботинки, я и носки сниму… (Присел. Снимает носки. Периодически хватается за сердце.)
Макшев. Носки-то зачем?
Кожин. Да как тебе сказать… Возраст… Понимаешь? Возраст дает о себе знать…
Макшев. При чем тут возраст и носки? Какая взаимосвязь?
Кожин. А при том… Когда змея поистаскалася, она пытается спялить с себя старую шкурку, зацепившись за деревянную кору. Так и любой ветеран. Как только чувствует приближение последнего возраста, пытается стянуть с себя носки и оставаться босиком. Знаешь, сколько я видел ветеранов босиком? Ого-го! Все без носков, потому что чувствуют приближение…
Макшев. Подожди, какой ветеран? Какой босиком? Мы же договорились, что мы не возраст!
Кожин(опять берется за сердце). И все-таки я – возраст. Я сам виноват, потому что разбрасывался будильниками. Каждый будильник – это хранитель времени. И каждый раз, забрасывая будильник подальше, ты как бы отнимаешь время у себя. Раз забросишь, два забросишь, три забросишь… Сначала не чувствуешь, а возраста остается все меньше и меньше… Злоупотреблял… Опрометчиво… Разбрасывался временем… Вот теперь чувствую…
Макшев. Ну как же так? Так хорошо складывалось. Нас двое и щек у Ольги тоже двое… Каждому по щеке… Сам говорил.
Кожин(прилёг на полу). Да. Говорил. Но последний брошенный будильник, видать, оказался лишним. Какие щечки, когда я уже без носков? Рад бы целовать, да возраст не позволяет… Макшев! Неси сюда чайник, пока не поздно!
Макшев. Несу! А будильник, которым ты разбрасывался, нести?
Кожин. Неси! И будильник неси, и все неси. Все, что успеешь! Быстрее, возраст уходит…
Макшев снимает чайничек с полки, собирает разбросанные будильники, несет всякое барахло и высыпает на Кожина.
Ну вот… Всё… Не остаётся возраста… Завидую тебе, Макшев. Обе щеки твои. Прощайте. Будете на Б‑19, мы вас с Дыбиным встретим…
Кожин потихоньку умирает, Макшев некоторое время стоит в печальном молчании.
Макшев(наконец заговорил). Вот так бывает… Разувался, разувался в честь Дыбина, а оказывается, что и в честь тебя, Кожин, ботинки снял. Получилось на каждого по ботинку… По-братски…
Кожин(предсмертный шёпот). А носки снимать будешь?
Макшев. Нет. Прости. Я жить хочу…
Возвращается Ольга. Увидела, что трупов уже три, оцепенела, вопросительно смотрит на Макшева. Макшев обнял её, приложил палец к губам.
(Показывая на Кожина.) От возраста.
Долгое молчание.
Ну вот, Ольга, мы и остались с тобой вдвоём, как веник и водонапорная башня… А Новый год всё ещё не наступил…
Ольга. А что, он может и не наступить?
Макшев. Может. Говорят, что если с большой скоростью гнать на запад, то Новый год, который идёт с востока, может тебя и не догнать. Следовательно, возраста тебе так и не прибавится… Это секрет вечной молодости, Ольга. Эликсир.
Ольга. А ты пробовал?
Макшев. Нет. Но хочу попробовать. (Вдруг заговорил с жаром.) Давайте уедемьте отсюда на Запад! Возьмемьте вот эту коробку, сядемьте в зеленый БМВ и махнем на Запад! Да так, чтобы никакой Новый год нас не догнал! Умоляю вас! (Упал на колени.)
Ольга. А как же ёлочка?
Макшев. А ёлочку мы с собой возьмём. Все будут думать, что мы как раз и есть Новый год, а мы, наоборот – бегом от Нового года! Вечная молодость, Ольга. Эликсир.
Ольга. А как же Дыбин?
Макшев(в отчаянии). Дыбин! Дыбин! Опять этот Дыбин! Всё время Дыбин! Заладили: Дыбин. Он вам не преданный, Ольга. А я – наоборот! Хотите, я у ваших ног верным кабаном буду?
Ольга. Нет. Не хочу.
Макшев. А хотите, я у ваших ног буду Лев Толстой?
Ольга. Нет.
Макшев. А хотите, я у ваших ног буду Иосиф Сталин?
Ольга. Нет.
Макшев(совсем расстроился, говорит в сторону.) Ну вот же. Вот же коробка… Вот же БМВ… Вот же граница… Господи, почему же ты помогаешь этой кретинке, а не мне… (Ольге.) Ну хорошо… Ну хорошо… В противном случае я умру из‑за неразделенной любви…