Стихи и хоры последнего времени - Олег Юрьев 3 стр.

Или нет:

…весь сад небесный был ветвь одна,
равноизогнутая разнополосо,
на ней разрозненная роза
– разоблачённая луна -
лежала, изнутри темна.
И жала падали сверху на.

Три трехстишия перед грозой

И клены с лапками, и липы с лапоткáми
и хлопали, и топали на лестнице с лотками,
и нагибались, будто их толкали.

И в свете медленном, дошедшем недосюда,
и пéтли нам, и полосы чертила мгла-постуда
и поворачивалась посуда.

И воздух поднялся́ и щелкнул плетью óб стол,
и клены окружил, и плотно липы обстал,
и где был неба тыл – там лоб стал.

Двустишие с невидимой частью

Воздух в межгорьях грузнеющий -
Так начинается ночь
(чтоб показаться грозней – еще ей
надо его подтолочь
в вывороченно зияющей
стоптанной ступке-луне

а чтоб оказаться грозней еще – ей
надо его разволочь
по мягкой сырой и сияющей
низкопарящей луне -

но эта земля не своя еще ей,
и весь этот сад еще не).

Внизу, у дороги

К машине, едущей с горы
(хворост небесный растворя)
во мглы сияние дождевое,
зачем приделаны шары
из выщелоченного хрусталя
со смятой сеточкой в обвое?

Зачем искрится головой
(раствор надземный раздвоя
на пресное и дрожжевое)
дождик дорожный угловой
из вышелушенного хрусталя?

…или же нет, и их тоже двое?

В декабре пополудни

будто ниоткуда вынутый
через тлеющий прожог
в смутной линзе опрокинутый
появляется снежок

подпускает пара чуточку
в бело-черный фейерверк
распускает парашюточку
и спускается наверх

в небо ветхое господнее
а под тем еще одно
под исподним подысподнее
а под ним еще – свободнее
и светлее и безводнее
и – последнее оно.

Облака, март

Латынский небосвод латунный
Шелестит как колокол без языка -
Чем ослепительнее луны,
Тем ослепленнее облака.

Но чем слепее облака те,
Тем слепленнее огня шары,
Что на подпрыгивающем самокате
Взлетают в гору, как с горы.

Три раза о грозе

1

Где гром был кругл, там бегл стал блиц.

И небо вспыхнуло, oгрузло…
И глина, сметена с таблиц,
Кусками застучала в русло.

2

Где холм был обл, там шпиль стал длинн.

И в облаках померкли соты…
И по краям ночных долин
Огней обрушились высоты.

3

Где небо шар, там дело швах.

И свет шарахался в аллее…
И сердце скрипнуло на швах
И, может быть, еще левее…

* * *

загород черный светом зарос
в форме наклонно-ходящих полос
ростом с нас

пригород белый тенью прирос
как на желéзе подтек купорос
просто снясь

подгород желтый прахом подрос
как от надпоротых папирос
ростом с нас

город незримый в воздухе рос
весь наплоенье невидимых роз
просто снясь

Солдатская песня в Петербурге

<…>

Мы были отблеском и тенью,
Багровой пылью полутел,
Когда к небесному растенью
По тучных волн переплетенью
Безвидный всадник полетел.

Греми, река. Мигай, зарница.
Неси, сова, лицо свое.
Свисти, подводная цевница,
Стучи, стучи, пороховница
О запотевшее цевье!

<…>

Мы были эхом и молчаньем
Над костяного блеском льда,
Когда под знаменем мочальным
В огне молочном и печальном
Сирена выла никуда.

Слезись, заря. Дымись, Селена.
Река, седые клочья дыбь!
Не в силах вырваться из плена,
В седые клочья рвись, сирена, -
Екатерина, плачь, как выпь!

Виноградные песеньки

Песенька

…hier wächst der Wein…

На ходу вино растет,
Уцепясь за посошок,
По нему везде растерт
Золотильный порошок,

Но везде ли он везде
И всегда ли он везде -
То при той видать звезде,
Что видать при той звезде:

Чуть взойдут они на склон
неба, Как заведено,
Так серебряным стеклом
И нальется то вино;

Чуть сойдут они за скат
неба, Перейдет, дрожа,
Постоянный ток цикад
В переменный ток дождя,

Потому что не всегда,
Не всегда и не везде
Та звезда не та звезда
И вода не в той воде.

Песенька (II)

Виноградною тенью тмим
Поутру-поутру
Кориандр, анис и тмин
На-ветру-на-ветру,

Лезвьем свищущим обрит
Под ребром, под ребром
И синеющим облит
Серебром.

Мы выходим на заре, на заре
В наклоненный, как в дыму, вертоград,
И в зеленом и лиловом дому
Пленный брат – в сентябре – синебрад.

И на этом-то златом серебре
Столько тлеющих полос и полос,
Что в тумане на горящей горе
Что-то – вроде – во тьму сорвалось.

Песенька (III, осенняя)

Шел одноногий виноград
Склоненными рядками,
Но многорукий винокрад
Украл его руками.

Что же осталось? – Ничего.
Так тихо отчего-то:
Не слышно свиста ничьего,
Ни посвиста чьего-то,

На безызвестные кусты
В рядках обезветвлённых
Известки падают куски
С небес обызвествленных.

Песня, песенька (IV, или Вторая осенняя) и хор (скрытый)

<…>

в солнечном тумане
в ослепительной мгле
маленький соколик
стоит на крыле

раззолóченное варево
над горою дымный лед:

разволоченное зарево -
раскуроченное влет -

посередке пересолено
по краям – пережжено

распускает парасоль оно
и спускается оно

<…>

маленький соколик
на крыле висит
вот сейчас вот повернется
и совсем улетит

засвистали и зачпокали
ласточки врезаясь в чад:

ворон на вóроне сокол на соколе
плачут стучат и кричат

птичий колокол почат -
где это? близко? далёко ли?

и кто – во рту кривой свисток
неся – несется на восток?

<…>

* * *

…золотая, залатала…

Дм. Закс

Если бы не из ржавеющей стали
сделаны были бы эти кусты,
так до зимы бы они и блистали
из искривлённой своей пустоты,

так бы они до зимы и блестели,
перемещая косые края,
и неподвижные птицы б летели
на растроённые их острия,

так и сопели из них до зимы бы
черных цикад золотые свистки,
так и ползли бы подземные рыбы
тихо под ними, круглы и жестки,

так и плыла бы из пыльного света
тихо над ними луна-госпожа,
если бы только не ржавчина эта,
эта в три цвета горящая ржа.

* * *

В ночных колесиках огня
Зияет колбочка зрачка,
Сияет полбочкá волчка -
И все это едет на меня.

Но скрип земной и хрип ночной,
И шаг дождя в глухом саду,
Его дыхание на ходу -
Это все мимо, стороной.

Платаны в ящеричной коже

Платаны в ящеричной коже,
Но посветящееся и поглаже,
С таким кручением в крупной дрожи
Культей всперённых, воздетых в раже,
С такой курчавой детвой в поклаже,
С такой натугой в нагнýтом кряже,

Что кажется: мы взлетаем тоже -
Что, кажется, мы взлетаем тоже,
Как будто бы тоже и нам туда же -
Туда, где спят на наклонном ложе
Большие птицы в пуху и саже,
И ложе горит изнутри, похоже,
А в верхних подушках снаружи даже…
Так что же, что же, и нам того же?

– И вам того же, и вам туда же…

Постой, не стоит – себе дороже.

Осень в Ленинграде (80-е гг.)

Ане, на прощанье

и – как ветер ее сентябрьский ни полоскай -
реке напрягающейся, но все еще плоской
чаечка светлая под Петропавловской
темной отольется полоской

и – как их октябрьский дождик ни полощи -
на крыше мечети в ее голубом завороченном желобе
горлышком потускнеют от спеси и немощи
полумертвые голуби

и – будут деревья сверкающей пыли полны
что полки уходящие в небо натопали
одни только будто из жести синеющей выпилены
будут тополи

и – трещать будет весело и в ноябре еще им
крылушком кратко стригущим
воробей на бреющем
над "Стерегущим"

Ночные женщины в очках

ночные женщины в очках
как у медузы на очах
шагают в света облачках
как темный каждого очаг -

в пылу их волосы нежны
губы их сложены в щипок
и вложены – будто в ножны -
их ноги в черноту сапог

ру́ки их – черноты алей -
из блеска тянутся за мной
из треугольников аллей
они выходят в круг земной
и гаснут

Толстый Фет

Толстый Фет идет вдоль сада;
ночь сквозь прутья палисада
с трех концов подожжена;
и выходит, полосата,
женщина за Шеншина,
оттого что он печален.

И пока она без сна
светит скулкой, как блесна,
в круглой комнате без дна, -
в антрацит ночных купален
насыпается луна.

Осень в полях (80-е гг.)

а там – в горах перегородчатых
в темнобородчатых борах
сырые птицы в кожах сводчатых
как пистолеты в кобурах -
вот – подвигáют дула синие
и черным щелкают курком
и прямо по прицельной линии
летят в долины – кувырком -

а там – на тушах замороженных
сады вздыхают как ничьи
и в поворотах загороженных
блестят убитые ручьи -
и каждый вечер в час назначенный
под небом в грыжах грозовых
заката щелочью окаченный
на стан вплывает грузовик -

Стихи с Юга

волна наклонённых растений
в наклонное море ушла
и что же светлей и растленней
чем узкие эти тела?

и что же темнее и тленней
и ниже – длинней и темней
чем отблески – нá море – тéней
и блески – на небе – тенéй?

По эту сторону Тулы

Сквозь неясные поляны
и поплывшие поля
Лев Толстой, худой и пьяный,
над тупыми колоколами -
под крылами – под полами -
пролетает тополя.

Тютчев тучный, ты не прядай
серным пледом на ветру -
гром грохочет сивобрадый:
граф пролетом над тусклым прýдом
осыпает тухлым трутом
сиволапую ветлу.

Звени, звени, маяк-гора

Звени, звени, маяк-гора -
гора обратная, дыра близнечная
под шатким пологом голым-гола
шатра небесного – бесследно-млечная;
над валким порохом, поднятым с тла
костра безместного, – мгла бесконечная.

С твоих ли звуков страшной прелести
гудит на черном желтизна?
Засну ли я, и в моря спелом шелесте
поет, звенит вся жизнь из сна!

An die Freier

пока мы были на войне
край новомесячья в окне
тугой как слово о полку
перетолкнул по потолку
косые полосы вовне
а косы полые в шелку
до толокна перетолок
и заволок до поволок

пока мы плыли в облаках
сгоревшим порохом дыша
они на утлых каблуках
по острию карандаша
бежали млея и шурша
в распотрошенных клобуках
и сколько было их во мгле
никто не знает на земле

когда я милый твой приду
и облаком оболоку
по пóдволоку подволокý
косые волоса в шелку
кривые голоса в саду
тогда поднимется ура
как поднебесная гора

а вы пока быкуйте фраера.
никто не знает на земле
и облаком оболоку
по пóдволоку подволокý
косые волоса в шелку
кривые голоса в саду
тогда поднимется ура
как поднебесная гора
а вы пока быкуйте фраера.

Стихи с Юго-Запада

1

Дымы распались на горах
распотрошенным гинекеем,
и пеший грак, как некий Гракх,
кричал на мéртвом языке им.

И слушал, копья наклоня,
наклонный лес над влажным склоном,
и два огня – как два коня -
летели в воздухе зеленом.

2

За боярышник под дождем,
сам себя на себя облокачивающий,
на другой горе подожжен
колкий газ, облака поднакачивающий.

А за выжженный дочерна
грозный куст – до последнего терния! -
на иных горах дочтена
книга ветреная, вечерняя.

От нее ж летит на ветру глухом
строчка выветренная, слепая,
самый дальний, последний и светлый холм
мглой дочернею засыпая.

3

Когда сказал зеркальный пух,
протершийся сквозь неба купол,
что свет зерцаемый попух,
что свет зерцающий потух
и в вишнях искрами захрупал,

что пал боярышник, что пал
с горы туман – как между стекол
разъятых капель накопал -,
что пар погас и газ попал
в жерло небес и там зачпокал,

что крылья длинные свернул
короткий ястреб – и свернулся,
и тенью выгнутой сверкнул,
как будто сверху бездну ткнул
и к верху, в бездну, вертанулся… -

сейчас же знали мы: ага,
ночные зеркала прорвало -
вторая армия врага,
поднявши тучи на рога,
уже стоит у перевала.

4

Ильме Ракузе

солнца сушеная жёлчь, неба прожженная синь;

лавровишенье – бело-пронзительный блеск;

дуболиственье – мелкозýбчатый плебс
в золотых париках, как Расин;

богумильские сосны в рыжей полуистлевшей золе;

лигурийского войска соломенный строй,
пóд гору лёгший окровавлéнной махрой;

розоперстье прованское, сладкое, как керосин, -

все отливается в сизомолочном стекле
поперечного воздуха; и если долго глядеть на скалу,
то из окон в скале
выйдут ласточки-люди и поползут по стеклу -
направо и в рост,

а лодочки-птицы, голýбки, сестра за сестрой,
крыльями быстро скрипя, полетят под горой
на ущерб и налево – во мглу виноградных борозд;

и провожатый жужжащий замолкнет.

Стихи с Севера

полусумраком полны
полусомкнутые купы
снизу – вдоль заострены
сверху – поперечно тупы

снизу – хлещут второпях
длинноплечие мотала
сверху – блещут в тополях
искры белого металла

снизу косная вода
в прорезиненных прорезах
сверху – полыханье льда
и негромкий гром железок

едем-едем в полумгле
по сверкающей дороге
снизу – небо на земле
сверху – море на пороге.

Петербург

Спустился сон еще до тьмы
на сад, закрывшийся руками
своих смутнобелеющих камней.

Мы засыпали стариками,
а просыпаемся детьми
и даже лучше, кажется, – умней.

Над садом шелк небесный туг
и солнечно круглеет боком
над твердым шевеленьем вод -
последний щелк, последний стук,
и вот, как в выдохе глубоком,
корабль, шар и сад и небо поплывет -

тогда очнемся и начнем,
гудя свежеподдутой пневмой,
о человечестве ночном
и о России полудневной.

Зима 2008

1

изгибаясь как пила
река в небо заплылá

и где она заплы́ла
пыльной пеленой
вылеплен из пыла
алый шарик ледяной

и где ракета взмыла -
ускользая вслед
вырезан из мыла
оплывающий свет

как бездымный порох
как бездомный прах
пар парит вращающийся
на двойных ветрах

2

и никуда не деться
от бездыханных вьюг
даже если с дамочками
улететь на юг -

на мазутных пляжах
не пересветить
мрáмористость ляжек
известковость тить

даже и на поезде
даже из ума
потому что тьма везде
и везде зима

вставшая на два угла
зима в море заплылá

Два стихотворения о Павловске

1. В Павловском парке – выходя

как в оплетенные бутыли
в деревья розлили луну
а чуть оглянешься – не ты ли
скользишь перекошенный по дну?

и свет сквозь ветки заголенный
и ветер в дереве пустом
и вечер белый и зеленый
и скрип и шорох и стук и стон

2. Павловск – во сне

за полоненною луной
в слезах – бежать – в одной сорочке
в заполоненное луной
тьмы облако без оболочки

остановиться не дойдя
до круга света и распада
и в черных пóлосах дождя
среди – застыть – глухого сада

и засыпая до весны
свежо и горько пахнуть тленом
в зеленых волосах луны
плечом смутнея и коленом

Двадцать лет спустя

Д. Ю.

Я забыл эту зиму, слюдяную грозу,
от нее даже дыму не осталось в глазу,
даже в горле – намокшего меха.
Двадцать лет я не помнил ни сон, ни слезу,
ни растущую в сердце ледяную лозу,
ни под сердцем жужжащее эхо.

Двадцать лет я не помнил и столько же зим
этот сладкий, прозрачный и плачущий дым,
этот запах прощанья и страха.
Двадцать лет мы – почти что незримо – кружим
и над садом седым, и над рядом чужим
в плотном небе слоистого праха.

Что ж, пчела дорогая, теперь ты – сама,
оттого что кончается эта зима,
оттого что исполнились сроки.
Неслучайно опять зазвенело ледком
незнакомое небо, чей холод знаком -
скоро в сердце подтает иззубренный ком,
скоро снова откроется путь над летком -
и свободы шажок неширокий.

Стихи с эпиграфами

Дождь, тринадцатистишие

В ужасных тех стенáх, где Иоанн,
В младенчестве лишенный багряницы…

В. К. Кюхельбекер. "Тень Рылеева" (1827)

где лишéнный багряницы
сквозь пустые провода
парк чернеет в никуда

взяв перо у голубицы
с разгромлённого гнезда
быстрым почерком убийцы
пишет пóд ветер вода

пишет пишет не допишет
от земли и до небес
жухлым паром не додышит
пухлым жаром не допышет
провода не доколышет

и не с тенью и не без

Последняя весна, одиннадцатистишие

…Как бедный нищий мимо саду…

Ф. И. Тютчев. "Пошли, Господь, свою отраду…" (июль 1850 г.)

Вдоль той ограды копьеносной
над тенью костно-полостной
своею – плоской и полóсной -
по мостовой мясной и косной
как бы полоской папиросной
лететь последнею весной…