С Таганки пришли на Арбат, -
Дождь не помеха.
Празднует старший брат
Ровно полвека.‹1971›
‹З. СЛАВИНОЙ›
Ты роли выпекала, как из теста:
Жена и мать, невеста и вдова…
И реки напечатанного текста
В отчаянные вылились слова!Ах, Славина! Заслуженная Зина!
Кто этот искуситель, этот змей,
Храбрец, хитрец, таинственный мужчина?
Каких земель? Каких таких кровей?Жена и мать, вдова, невеста – роли!..
Всё дам‹ы› – пик, червей, бубей и треф.
Играй их в жизни все равно по школе:
Правдиво, точно – так, как учит шеф.‹1972›
‹К ВОСЬМИЛЕТИЮ ТЕАТРА НА ТАГАНКЕ›
Кузькин Федя сам не свой,
Дважды непропущенный,
Мне приснился чуть живой,
Как в вино опущенный.Сбрил усы, сошел на нет -
Есть с чего расстроиться!..
Но… восемь бед – один ответ,
А бог – он любит троицу.Эх, раз, еще раз!
"Волги" с "Чайками" у нас!
Дорогих гостей мы встретим
Еще много-много раз!Удивлю сегодня вас
Вот какою штукою:
Прогрессивный Петер Вайс
Оказался сукою.Этот Петер – мимо сада,
А в саду растут дубы…
Пусть его "Марата-Сада"
Ставят Белые Столбы.Не идет "Мокинпот" -
Гинзбург впроголодь живет,
Но кто знает – может, Петер
По другому запоет?От столицы до границ
Мучают вопросами:
Как остались мы без "Лиц",
Как остались с носом мы?!Через восемь лет прошли
Мы, поднаторевшие,
Наши "Лица" сберегли,
Малость постаревшие…Ну а мы – ‹не› горим,
Мы еще поговорим!
Впрочем, жаль, что наши "Лица"
Не увидит город Рим!Печь с заслонкой – но гляди -
С не совсем прикрытою:
И маячат впереди
"Мастер с Маргаритою".Сквозь пургу маячит свет, -
Мы дойдем к родимому,
Ведь всего-то восемь лет
Нашему Любимому!Выпьем за здоровьице -
Можно нам теперича! -
Юрия Петровича
И Алексан Сергеича!‹1972›
‹Б. ХМЕЛЬНИЦКОМУ›
Сколько вырвано жал,
Сколько порвано жил!
Свет московский язвил, но терпел.
Год по году бежал,
Жаль, ‹что› тесть не дожил -
Он бы спел, обязательно спел:"Внученьки, внученьки,
Машенькина масть!
Во хороши рученьки
Дай вам Бог попасть!"‹1975›
‹ЗАПИСЬ В КНИГЕ ПОЧЕТНЫХ ГОСТЕЙ СЕВЕРОДОНЕЦКА›
Не чопорно и не по-светски -
По-человечески меня
Встречали в Северодонецке
Семнадцать раз в четыре дня.‹1978, 25 января›
Ю. ЯКОВЛЕВУ К 50-ЛЕТИЮ
Москва. Театр Вахтангова. От Таганки.
Любимцу публики, рампы, руля.
Желаем дома, в лесу и в загранке
Удач, оптимизма, добра и рубля.Юрий Любимов и его команда.
Ты ровно десять пятилеток в драке,
В бою за роли, время и блага.
Все Яковлевы – вечно забияки:
Еще в войну повелевали "Яки"
И истребляли в воздухе врага!Дела их – и двояки, и трояки,
Якшаться с ними славно и дружить.
Актеры – ЯКи, самолеты – "Яки",
И в Азии быки – все те же яки…
Виват всем ЯКам – до ста лет им жить!Желаем с честью выйти из виража и пьянки,
И пусть тебя минует беда, хула, молва.
ЯК-50, желают тебе друзья с Таганки
Счастливого полета, как "ЯКу-42"!‹1978›
‹К ПЯТНАДЦАТИЛЕТИЮ ТЕАТРА НА ТАГАНКЕ›
Пятнадцать лет – не дата, так -
Огрызок, недоедок.
Полтинник – да! И четвертак.
А то – ни так ни эдак.Мы выжили пятнадцать лет.
Вы думали слабо, да?
А так как срока выше нет -
Слобода, брат, слобода!Пятнадцать – это срок, хоть не на нарах,
Кто был безус – тот стал при бороде.
Мы уцелели при больших пожарах,
При Когане, при взрывах и т. д.Пятнадцать лет назад такое было!..
Кто всплыл, об утонувших не жалей!
Сегодня мы – и те, кто у кормила,
Могли б совместно справить юбилей.Сочится жизнь – коричневая жижа…
Забудут нас, как вымершую чудь,
В тринадцать дали нам глоток Парижа, -
Чтобы запоя не было – чуть-чуть.Мы вновь готовы к творческим альянсам, -
Когда же это станут понимать?
Необходимо ехать к итальянцам,
Заслать им вслед за Папой – нашу "Мать"."Везет – играй!" – кричим наперебой мы.
Есть для себя патрон, когда тупик.
Но кто-то вытряс пулю из обоймы
И из колоды вынул даму пик.Любимов наш, Боровский, Альфред Шнитке,
На вас ушаты вылиты воды.
Прохладно вам, промокшие до нитки?
Обсохните – и снова за труды.Достойным уже розданы медали,
По всем статьям – амнистия окрест.
Нам по статье в "Литературке" дали,
Не орден – чуть не ордер на арест.Тут одного из наших поманили
Туда, куда не ходят поезда,
Но вновь статью большую применили -
И он теперь не едет никуда.Директоров мы стали экономить,
Беречь и содержать под колпаком, -
Хоть Коган был неполный Каганович,
Но он не стал неполным Дупаком.Сперва сменили шило мы на мыло,
Но мыло омрачило нам чело,
Тогда Таганка шило возвратила -
И всё теперь идет куда ни шло.Даешь, Таганка, сразу: "Или – или!"
С ножом пристали к горлу – как не дать.
Считают, что невинности лишили…
Пусть думают – зачем разубеждать?А знать бы все наверняка и сразу б,
Заранее предчувствовать беду!
Но все же, сколь ни пробовали на зуб, -
Мы целы на пятнадцатом году.Талантов – тьма! Созвездие, соцветье…
И многие оправились от ран.
В шестнадцать будет совершеннолетье,
Дадут нам паспорт, может быть, загран.Всё полосами, все должны меняться -
Окажемся и в белой полосе!
Нам очень скоро будет восемнадцать -
Получим право голоса, как все.Мы в двадцать пять – даст Бог – сочтем потери,
Напишут дату на кокарде нам,
А дальше можно только к высшей мере,
А если нет – то к высшим орденам.Придут другие – в драме и в балете,
И в опере опять поставят "Мать"…
Но в пятьдесят – в другом тысячелетье -
Мы будем про пятнадцать вспоминать!У нас сегодня – для желудков встряска!
Долой сегодня лишний интеллект!
Так разговляйтесь, потому что Пасха,
И пейте за пятнадцать наших лет!Пятнадцать лет – не дата, так -
Огрызок, недоедок.
Полтинник – да! И четвертак.
А то – ни так – ни эдак.А мы живем и не горим,
Хотя в огне нет брода,
Чего хотим, то говорим, -
Свобода, брат, свобода!‹1979›
‹БРАТЬЯМ ВАЙНЕРАМ›
‹I›
Я не спел вам в кино, хоть хотел,
Даже братья меня поддержали:
Там, по книге, мой Глеб где-то пел,
И весь МУР все пять дней протерпел,
Но в Одессе Жеглова зажали.А теперь запылает моя щека,
А душа – дак замлеет.
Я спою, как из черного ящика,
Что всегда уцелеет.Генеалоги Вайнеров бьются в тщете, -
Древо рода никто не обхватит.
Кто из них приписал на Царьградском щите:
"Юбилеями правят пока еще те,
Чей он есть, юбилей, и кто платит"?Первой встрече я был очень рад,
Но держался не запанибрата.
Младший брат был небрит и не брат -
Выражался как древний пират,
Да и старший похож на пирата.Я пил кофе – еще на цикории,
Не вставляя ни слова,
Ну а Вайнеры-братики спорили
Про характер Жеглова.В Лувре я – будь я проклят! – попробуй, налей!
А у вас – перепало б и мне там.
Возле этой безрукой – не хошь, а лелей,
Жрать охота, братья, а у вас – юбилей
И, наверно… конечно, с банкетом.Братья! Кто же вас сможет сломить?
Пусть вы даже не ели от пуза…
Здоровы, а плетете тончайшую нить.
Все читали вас, все, – хорошо б опросить
Членов… нет, – экипажи "Союза".Я сегодня по "ихнему" радио
Не расслышал за воем
Что-то… "в честь юбилея, Аркадия
Привезли под конвоем…"Все так буднично, ровно они, бытово.
Мы же все у приемников млеем.
Я ж скажу вам, что ежели это того…
Пусть меня под конвоем везут в ВТО -
С юбилеем, так уж с юбилеем.Так о чем же я, бишь, или вишь?
Извини – я иду по Аркаде:
МУР и "зря ты душою кривишь" -
Кончен ты! В этом месте, малыш,
В сорок пятом работал Аркадий.Пусть среди экспонатов окажутся
Эти кресла, подобные стулу.
Если наши музеи откажутся -
Увезу в Гонолулу.Не сочтите за лесть предложенье мое,
Не сочтите его и капризом,
Что скупиться, ведь тут юбилей, е-мое! -
Все, братьями моими содеянное,
Предлагаю назвать "вайнеризмом"!
‹II›
Граждане, ах, сколько ж я не пел, но не от лени -
Некому: жена – в Париже, все дружки – сидят.
Даже Глеб Жеглов – хоть ботал чуть по новой фене -
Ничего не спел, чудак, пять вечеров подряд.Хорошо, что в зале нет
Ненаших всех сортов,
Здесь – кто хочет на банкет
Без всяких паспортов.Расскажу про братиков -
Писателей, соратников,
Про людей такой души,
Что не сыщешь ватников.Наше телевидение требовало резко:
Выбросить слова "легавый", "мусор" или "мент",
Поменять на мыло шило, шило – на стамеску,
А ворье переиначить в "чуждый элемент".Но сказали брат и брат:
"Не! Мы усе спасем.
Мы и сквозь редакторат
Все это пронесем".Так в ответ подельники,
Скиданув халатики,
Надевали тельники,
А поверх – бушлатики.Про братьев-разбойников у Шиллера читали,
Про Лаутензаков написал уже Лион,
Про Серапионовых листали Коли, Вали…
Где ж роман про Вайнеров? Их – два на миллион!Проявив усердие,
Сказали кореша:
""Эру милосердия"
Можно даже в США".С них художник Шкатников
Написал бы латников.
Мы же в их лице теряем
Классных медвежатников.
‹III›
Письмо торговца ташкентскими фруктами с Центрального рынка
Жора и Аркадий Вайнер!
Вам – салям алейкум, пусть
Мы знакомы с вами втайне, -
Кодекс знаем наизусть.Пишут вам семь аксакалов
Гиндукушенской земли,
Потому что семь журналов
Вас на нас перевели.А во время сбора хлопка
(Кстати, хлопок нынче – шелк)
Наш журнал "Звезда Востока"
Семь страниц для вас нашел.Всю Москву изъездил в ЗИМе
Самый главный аксакал -
Ни в едином магазине
Ваши книги не сыскал.Вырвали два старших брата
Все волосья в бороде -
Нету, хоть и много блата
В "Книжной лавке" – и везде.Я за "Милосердья эру" -
Вот за что спасибо вам! -
Дал две дыни офицеру
И гранатов килограмм.А в конце телевиденья -
Клятва волосом седым! -
Будем дать за продолженье
Каждый серий восемь дынь.Чтобы не было заминок
(Любите кюфта-бюзбаш?),
Шлите жен Центральный рынок,
Полглавы – барашка ваш.Может, это слишком плотски,
Но за песни про тюрьмы
(Пусть споет артист Высоцкий)
Два раз больше платим мы.Не отыщешь ваши гранки
И в Париже, говорят…
Впрочем, что купить на франки?
Тот же самый виноград.Мы сегодня вас читаем,
Как абзац – кидает в пот.
Братья, мы вас за – считаем -
Удивительный народ.Наш праправнук на главбазе -
Там, где деньги – дребедень.
Есть хотите? В этом разе
Приходите каждый день.А хотелось, чтоб в инязе…
Я готовил крупный куш.
Но… Если был бы жив Ниязи…
Ну а так – какие связи? -
Связи есть Европ и Азий,
Только эти связи чушь.
Вы ведь были на КамАЗе:
Фрукты нет. А в этом разе
Приезжайте Гиндукуш!‹1980›
Комментарии
Стихотворения
Сорок девять – Русская речь, 1989, № 6.
Произведение написано как литературный текст, в котором пародируются штампы советской прессы и официальной поэзии. Стихотворные строфы сочетаются с прозаическими вставками, применена шуточная нумерация строф от первой до сорок девятой с "пропусками", в конце дается авторский комментарий, раскрывающий пародийную суть текста, такую же роль играет надзаголовок "Пособие для начинающих и законченных халтурщиков".
Поводом для написания "поэмы-песни" послужило реальное событие. В 1960 году четверо советских солдат оказались в открытом океане на барже, которую унесло порывом сильного ветра. После тщетных поисков их объявили пропавшими без вести. Однако младший сержант Асхат Зиганшин, рядовые Анатолий Крючковский, Филипп Поплавский и Иван Федотов сумели выжить и после 49-дневного дрейфа были обнаружены американскими летчиками и взяты на борт американского судна. От предложения остаться в США они отказались. 16 марта глава Советского государства Н. С. Хрущев обратился к героям со следующим посланием:
"Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга.
Своим подвигом, беспримерной отвагой вы приумножили славу нашей Родины, воспитавшей таких мужественных людей, и советский народ по праву гордится своими отважными и верными сынами.
Желаю вам, дорогие соотечественники, доброго здоровья и скорейшего возвращения на Родину".
Затем последовала торжественная встреча в Москве и длительная пропагандистская кампания – вплоть до 1962 года, когда вышел фильм "Сорок девять дней" по сценарию Г. Бакланова, Ю. Бондарева и В. Тендрякова (режиссер Г. Габай).
Высоцкий сатирически воспроизводит риторику газетных репортажей и очерков, однако в его пародии угаданы и приемы штатных лирических "халтурщиков", которые затем откликнулись на подвиг четырех солдат. Такова песня А. Пахмутовой "И сказки расскажут о вас, и песни о вас споют" на слова С. Гребенникова и Н. Добронравова, появившаяся в том же1960году:
Злился шторм, злился шторм
С каждым днем сильней,
Длился шторм, длился шторм
Сорок девять дней…
Но крепче и бурь, и штормов
Упорство советских людей.Друзья, вы в сердце у нас!
Грохочет прибой, как салют.
И сказки расскажут о вас,
И песни о вас споют!..
В противовес такого рода лирике возникли молодежные куплеты, по своему шутливому тону близкие к пародии Высоцкого:
Зиганшин-рок, Зиганшин-буги,
Зиганшин сорок дней на юге.
Зиганшин-буги, Зиганшин-рок,
Зиганшин слопал свой сапог.
Сохранились фонограммы двух исполнений автором "песни-поэмы" (1965и1967 гг.) на мелодию песни А. Охрименко, С. Кристи и В. Шрейберга "Я был батальонный разведчик", при этом текст имел следующий вид:
Суров же ты, климат охотский, -
Уже третий день ураган.
Встает у руля сам Крючковский,
На отдых – Федотов Иван.Стихия реветь продолжала -
И Тихий шумел океан.
Зиганшин стоял у штурвала
И глаз ни на миг не смыкал.Суровей, ужасней лишенья,
Ни лодки не видно, ни зги, -
И принято было решенье -
И начали есть сапоги.Последнюю съели картошку,
Взглянули друг другу в глаза…
Когда ел Поплавский гармошку,
Крутая скатилась слеза.Доедена банка консервов,
И суп из картошки одной, -
Все меньше здоровья и нервов,
Все больше желанье домой.Сердца продолжали работу,
Но реже становится стук.
Спокойный, но слабый Федотов
Глодал предпоследний каблук.Лежали все четверо в лежку,
Ни лодки, ни крошки вокруг.
Зиганшин скрутил козью ножку
Слабевшими пальцами рук.На службе он воин заправский,
И штурман заправский он тут.
Зиганшин, Крючковский, Поплавский
Под палубой песни поют.Зиганшин крепился, держался,
Бодрил, сам был бледный как тень,
И то, что сказать собирался,
Сказал лишь на следующий день."Друзья!.." Через час: "Дорогие!.."
"Ребята! – еще через час. -
Ведь нас не сломила стихия,
Так голод ли сломит ли нас!