МЕДСЕСТРА. Нет, вам не понятно. Это никому не понятно. Я потом, кому не рассказывала, все меня слушают и говорят - понятно, а я вижу, что не понятно. Мы не можем понять, что умрем, пока мы живы или пока мы раком не заболели. Я вроде, тоже до этого случая, - не раз думала о своей смерти. И покойников много раз видела и на вскрытии была, когда училась в колледже. Но в этот раз, я как-то вдруг по-особенному это поняла. Я вдруг, по-настоящему поняла, что я могу умереть и что я умру. Я даже не могу вам это объяснить. Это вот, если вы сейчас себе скажите: "я когда-нибудь умру", и вы хоть сто раз повторите, это себе: "я умру, я умру, я умру", то ничего не будет, ничего не поймете. Если вы даже меня слушаете и думаете, ну это не ново, я тоже так думала. Это все не то. Мы не понимаем, что мы умрем. И вот эта мысль меня осенила. Мы не понимаем, что мы умрем. Вы знаете, что вы умрете, но вы не понимаете этого. В этом вся ваша беда и вся проблема. Если бы вы это поняли, если бы вы поняли, что умрете, то вы бы по-другому начали бы жить.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. А что значит по-другому?
МЕДСЕСТРА. Вы думаете, я плохой человек, беру у вас деньги, наживаюсь на вашем горе. А я думаю по-другому. Я вижу, что вы состоятельная дама. Вы ведь мне сами предлагаете эти деньги, потому что вам не терпится узнать, умер ваш близкий или еще нет. А я беру деньги, потому что я знаю, что мне эти деньги теперь очень нужны. Потому что мне нужно накопить на поездку. Я в Индию хочу уехать. Надолго, насовсем, может быть. Мне кажется, я там смогу научится у какого-нибудь учителя, как нужно относится к смерти и что нас ждет потом, после. И я хочу именно у учителя это узнать, а не в книжках. Как думаете, это утопия, то, что я говорю, или есть смысл туда поехать?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Знаете, есть такая поговорка: "лучше прожить плохо свою жизнь, чем хорошо, но чужую".
МЕДСЕСТРА. А разве можно прожить чужую жизнь, ведь у каждого жизнь только своя?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Нет, вот у меня она оказалась чужой. Я прожила, прекрасную, вроде бы счастливую, но чужую жизнь. Но сейчас речь не обо мне. Я это сказала, для вас, чтобы вы запомнили эту поговорку. И потом, вы знаете, там в Индии не под каждым деревом сидит учитель в ожидании своих новых учеников. А с другой стороны, вы ведь все равно поступите так, как у вас получится. Жалко, что вы не видели танца "Дели", возможно, он бы на вас сильно повлиял, раз вы такая чувствительная натура.
МЕДСЕСТРА. Тогда расскажите, мне про этот танец? Хотя бы в общих чертах.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Как можно рассказать про танец?
МЕДСЕСТРА. Вы же критик, разве вы не этим занимаетесь.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Какой ужас! Я действительно занимаюсь именно этим. Но я же вам сказала, что лучше прожить плохую, но свою жизнь, чем насыщенно и интересно чужую. Я прожила чужую жизнь. Рассказывала о чужих танцах, а сама не выучилась не одному красивому па.
МЕДСЕСТРА. Так что это за танец "Дели"? Когда он возник? И кто его автор? Или это народный танец?
Пауза.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Вы когда-нибудь видели, как режут свинью?
МЕДСЕСТРА. Нет, не видела.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Но вы, наверное, догадываетесь, что это зрелище не самое приятное?
МЕДСЕСТРА. Нет, не догадываюсь. Точнее, я не думала об этом.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. А вы, простите, свинину то едите?
МЕДСЕСТРА. Ем.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Так вот. Это мерзкое зрелище, когда режут свинью. Если бы вы поняли это, также как вы поняли, что умрете, то вам бы кусок свинины в рот больше не полез. Коров и свиней убивают мясники, и повсюду хлещет кровь и бедные животные визжат и глаза у них полны дикого ужаса, а потом вы их едите. Я была на скотобойне. Причем на образцовой скотобойне в Америке. Я, то, правда, и до этого не ела мяса, но некоторые мои коллеги, которые со мною были, стали после посещения этого места вегетарианцами.
МЕДСЕСТРА. А что вы делали на скотобойне?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Смотрела спектакль одного американского балетмейстера. Он поставил балет и сыграл премьеру на скотобойне, к общему ликованию американских критиков. Это был спектакль против войны в Ираке. Полный идиотизм. Бездарный спектакль, бездарная идея, пошлость и ничего больше. Но суть не в этом. Мои родители были вегетарианцами и я никогда не ела мяса с самого рождения и до вчерашнего дня. Но вот вчера я купила на рынке кусок свинины, пришла домой, отрезала маленький кусочек и засунула его в рот, и стала жевать. И прожевала. Я смогла прожевать и проглотить сырой кусок свинины. Вот с чего бы я хотела начать свой рассказ о том, что такое танец "Дели".
МЕДСЕСТРА. Я не понимаю.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Вся моя жизнь фальшь, - спектакль против войны в Ираке на мясобойне! Все кто восхищается танцем "Дели" все лгуны. Танец "Дели" не доступен нашему пониманию. В конце я проблювалась от этого мяса, и я упала в обморок вот что произошло. Писать про танец и не уметь танцевать - это хорошо прожитая чужая жизнь. Это как европейские сумасшедшие, которые борются за права чеченских террористов, за свободную Ичкерию в центре Парижа. Фальшь! Увлечение чужой жизнью, - это и есть духовная слепота. Рассказ о танце и сам танец - это не одно и тоже. Восхищаться танцем и танцевать - это не одно и то же. Танец "Дели" - это танец счастливого вегетарианца с куском сырой свинины во рту. Сострадание - вот чего не было в моей жизни критика, и нет ему там места. Сострадание - вот мерило честности и подлинного понимания вещей. Тот, кто сострадает, тот не ходит на митинги. Тот, кто по настоящему сострадает, тот не пишет статьи о театре, а занят исполнением своей роли.
МЕДСЕСТРА. Разве выступать против войны в Ираке это не сострадание?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Это интеллектуальная концепция. А подлинное сострадание не создает концепций. Жить чужой жизнью - это и значит жить внутри концепции созданной, тем, у кого нет сострадания и подлинного понимания вещей. Я прожила красивую жизнь, описывая ужасы и прелести мясобойни, а автор танца "Дели" сама была той коровой, с которой содрали кожу и повесили на крюк. Автор танца "Дели" это кровавая коровья туша, которая вдруг стала исполнять волшебный танец красоты. Тот, кто говорит о дерьме - тот дерьмо. А тот, кто говорит о красоте, тот красота. Лучше своя плохая жизнь, чем хорошая, но чужая. Фу!
Пауза. Входит Андрей.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Андрей!
Пожилая женщина встает, идет к нему. Они обнимаются. Пожилая женщина плачет. Стоят обнявшись.
МЕДСЕСТРА. Потому что вы не понимаете, что на конце смерть.
АНДРЕЙ. Что?
МЕДСЕСТРА. Вся фальшь и вся бессмыслица оттого, что вы не понимаете, что в конце всего находиться смерть.
АНДРЕЙ. Это вы, нам говорите?!
МЕДСЕСТРА. Всем. Я сама это недавно поняла.
АНДРЕЙ. Что она говорит, я не понимаю? Девушка, это вы к нам обращаетесь?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Она поняла, что когда-нибудь умрет, а ты еще не понял, что такое смерть. Вот, что она говорит.
АНДРЕЙ. Я не понял, что такое смерть? Кому она это говорит?! Я не понял? Это вы мне сейчас сказали? Это я не знаю, что такое смерть? Я не знаю?! Я?! Я стою здесь, в этом месте, по поводу…
Андрей срывает и кричит.
АНДРЕЙ. По поводу смерти! Вы же прекрасно знаете, что мы здесь по поводу смерти!
МЕДСЕСТРА. Не своей смерти.
АНДРЕЙ. Что?
МЕДСЕСТРА. Простите, я должна уйти. Подождите здесь, я скоро вернусь, сообщу вам все, что нужно будет сделать.
Медсестра уходит. Андрей сидит на диване рядом с пожилой женщиной.
Пауза.
АНДРЕЙ. Разве эта чужая смерть? Разве это смерть чужого мне человека?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Она хотела сказать, что смерть, пуская даже не чужого тебе человека все равно, это чужая смерть, в том смысле, что не твоя.
АНДРЕЙ. Что это за слова? Не понимаю не единого слова! Я не понимаю, того, что вы тут мне говорите! Я потерял близкого мне человека. Я знаю, что такое смерть! Вот она смерть передо мной, я ее вижу! Вот она!
Пауза.
АНДРЕЙ. Сколько слов. Сколько вы все время произносите слов. Говорите, говорите. Одна идея сменяет другую, потом еще. И вы все говорите, говорите. Столько слов. Столько слов. Вот в чем истинное преимущество танца над всеми - в молчании.
Пауза.
АНДРЕЙ. В начале было молчание, и молчание было у Бога, и молчание было Бог.
Пауза. Входит АЛИНА ПАВЛОВНА. Она идет еле передвигая ноги, опираясь на трость. Пожилая женщина и Андрей помогают ей усесться на диван.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Я решила приехать. Дома я не могу.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Садись, садись. Нам сказали сидеть здесь и ждать.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Чего?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Наверное, доктора, его заключительного слова.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Не нужно мне никаких слов. Я приехала не за этим. Я просто хочу быть здесь вот и все.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Ну и будь. Только заткнись, пожалуйста. Будь здесь молча. Вон как наш Андрей, понял, наконец-то, что молчание - это золото и замолчал. И ты заткнись.
Пожилая женщина, вдруг, выходит из себя и орет.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Заткнись! Поняла! Чтобы я не слова не слышала от тебя! Пришла, сиди и молчи! Я не могу слышать тебя! Не единого слова! Поняла?! Поняла?!
АЛИНА ПАВЛОВНА. Поняла.
Пауза.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Извини. У меня нервы сдали. Прости.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Как ваша жена Андрей, как дети?
АНДРЕЙ. С ними все в порядке. Жена и дети на даче у родителей. Простите, я не хочу разговаривать. Можно я буду молчать.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Да, да, конечно. Мы все должны выполнять приказание этой строгой дамы.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Я еще раз прошу прощения.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Нет, нет, почему же? Продолжай командовать. Ты ведь эксперт, ты же критик, ты же лучше других знаешь, что всем нужно делать. Мы все тебе подчиняемся.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Ты решила показать нам, как нужно держать себя в руках? А мне кажется, что ты просто не сильно-то уж и переживаешь.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Я уже давно все это приняла. И не нужно хамить, это не к лицу знаменитому критику. Хамят только начинающие, а такие как ты уже поучают. Хочешь меня поучать поучай, а хамить не нужно, возраст у тебя уже не тот.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Извини. Я знаю, что тебе сложнее всех.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Нет, мне не сложно. У меня же нет выбора. Я ведь еще жива и продолжаю жить. И мне нужно как-то жить. И нет никакого выбора, как только принять все это. Я всю жизнь только и делаю, что принимаю. Принимаю и принимаю. И сейчас я опять сумела все это принять. И танцовщицу, и этот танец, и конец этого танца.
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Как же это тебе удалось?
АЛИНА ПАВЛОВНА. Спасибо смерти. Все что у нас есть ценного в этой жизни, это смерть. Я ведь сама то, уже несколько лет как умираю. То у меня рак, то удачная операция, то снова рак, то снова удачная операция. Я, Лера, вдруг, поняла такую очень простую вещь - мы все умрем. Ха, ха. Смерть самое полезное лекарство. Смерть всех нас лечит. Ха, ха. Рак наш доктор. Речной.
Алина Павловна смеется. Пожилая женщина улыбается. Андрей смотрит на них удивленно.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Речной рак наш доктор. Ха, ха, ха. Горе, а смешно. Ей богу смешно. Ха, ха, ха.
Алина Павловна начинает хохотать. Пожилая женщина тоже смеется. Они обе смеются все сильнее и сильнее, приступ смеха.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Рак наш доктор, слышь, Лера, рак. Не болезнь, а тот, который в реке.
Приступ смеха. Женщины умирают от смеха.
АЛИНА ПАВЛОВНА. Речной рак - доктор. Понимаешь. Ха, ха, ха.
Женщина смеются. Андрей смотрит и на них и на его лице появляется улыбка.
Входит медсестра. Смех стихает. Женщины успокаиваются. Медсестра подходит к Алине Павловне.
МЕДСЕСТРА. Извините меня, пожалуйста. Я понимаю, у вас сильное горе. Но нам нужно вам помогать. И чтобы мы могли вам помогать. Вам нужно подписать вот эти бумаги. О том, что вы не будете делать вскрытие и еще несколько документов. И только после этого мы отдаем тело в морг. Это нужно сделать.
Медсестра подает бумаги Алине Павловне. Алина Павловна читает. Подписывает одну бумагу. Потом вторую. Потом она смотрит на Андрея. Андрей смотрит на нее. Алина Павловна снова подписывает бумагу. Пожилая женщина сидит в углу и улыбается. Алина Павловна подписывает бумаги.
ЗАНАВЕС ЗАКРЫВАЕТСЯ
АКТЕРЫ ВЫХОДЯТ НА АВАНСЦЕНУ ПЕРЕД ЗАНАВЕСОМ, КЛАНЯЮТСЯ ПУБЛИКЕ
Пьеса № 6
И в начале и в конце
Действующие лица:
Екатерина
Пожилая женщина
Андрюша
Медсестра
ЗАНАВЕС ОТКРЫВАЕТСЯ
Приватная комната, для посетителей в городской больнице. В комнате два дивана и ни одного стула. На стене фотообои с изображением какого-то европейского города со средневековой архитектурой, с готическим костелом и домами с черепичными крышами.
Андрей сидит в кресле. Входит Екатерина.
Пауза.
ЕКАТЕРИНА. Привет. Я приехала, чтобы тебя поддержать. Как ты?
АНДРЕЙ. Если честно, я очень плохо.
ЕКАТЕРИНА. А как Ольга?
АНДРЕЙ. Она отравилась. Выпила две банки снотворного.
Пауза.
АНДРЕЙ. Катя, прости, но я не могу быть счастливым после того, что произошло?
ЕКАТЕРИНА. Разве счастье зависит от обстоятельств?
АНДРЕЙ. А от чего оно зависит?
ЕКАТЕРИНА. От сердца. Счастье находится внутри твоего сердца. Разве у тебя не бывает такого ощущения, как будто к сердцу прижали кусок раскаленного железа?
АНДРЕЙ. Я не знаю. Я в последнее время ничего не чувствую.
ЕКАТЕРИНА. Это не возможно не почувствовать. Пронзительная боль. Сердце накаляется до красна и становиться куском раскаленного железа. Само сердце это кусок раскаленного железа. Счастье - там, в глубине этого огня, в самом центре твоего сердца. АНДРЕЙ. По твоему, счастье это нестерпимая боль?
ЕКАТЕРИНА. Нет, счастье это покой и умиротворение.
АНДРЕЙ. Но ведь если прижать к сердцу кусок раскаленного железа, то это ужасно больно?
ЕКАТЕРИНА. Только первые несколько секунд, а потом вслед за этой болью наступает блаженство и покой. А потом из этого покоя вырастают люди и города, цветы и деревья, вырастает весь мир. Этот мир соткан из узоров покоя и красоты.
АНДРЕЙ. Да, да. Это все о чем ты говоришь, это все есть в твоем танце, это все ощущается, когда смотришь на то, как ты танцуешь. Но я не танцую. Что мне делать? Моя жена Ольга не танцовщица, что было делать ей?
ЕКАТЕРИНА. Жить своей жизнью. Чтобы исполнять танец не нужно быть профессиональным танцовщиком. Мы рождены, для танца, и вся наша жизнь танец. Хотим мы этого или нет, но это так. Когда ты ешь или идешь на работу, или режешь свинью или занимаешься сексом или чинишь машину, ты исполняешь танец. Ты совершаешь движения под музыку, значит, ты танцуешь.
АНДРЕЙ. Что ты называешь музыкой, под которую все движется? Разве сейчас играет какая-нибудь музыка?
ЕКАТЕРИНА. Ритм твоего сердца. Стук твоего сердца твоя музыка. Положи правую руку на сердце, закрой глаза и послушай.
Екатерина кладет правую руку себе на сердце, закрывает глаза, на несколько секунд замирает, потом открывает глаза, убирает руку.
ЕКАТЕРИНА. Вот наша музыка, под которую мы танцуем. Все люди без исключения. Мы танцовщики, мы танец, мы конец танца. Все причины и следствия выходят из этой музыки и возвращаются обратно. Когда музыка закончиться, твой мир снова уйдет внутрь твоего сердца, откуда он и вышел.
АНДРЕЙ. Ты можешь слышать этот ритм, своего сердца всегда, каждую секунду?
ЕКАТЕРИНА. Я всегда его слышу.
АНДРЕЙ. Но я и другие люди нет. Мы не можем каждое мгновение прислушиваться к биению своих сердец. Нам нужно чинить машины, заниматься сексом и резать своих свиней.
ЕКАТЕРИНА. А зачем прислушиваться? Нужно просто ощущать этот ритм всем своим существом.
АНДРЕЙ. Но я не могу. Моя жена выпила две банки снотворного, из-за того, что я сказал ей, что люблю другую женщину. Что я люблю тебя. И теперь мы сидим здесь в этой больнице, где повсюду запах смерти, и где между нами моя несчастная жена, которая отравилась из-за нас. И я не могу не чувствовать своей вины. Разве ты не чувствуешь себя виноватой в том, что случилось?
ЕКАТЕРИНА. А разве обязательно нужно искать виноватого, разве это необходимо, чтобы обязательно кто-нибудь был виноват? Разве нельзя обойтись без вины и без виновного. Неужели сострадание не сможет заменить поиски виновного? Сострадать гораздо важнее, чем искать того, кого можно обвинить.
АНДРЕЙ. Ну, а как же Освенцим?
ЕКАТЕРИНА. Какой Освенцим?
АНДРЕЙ. Ну, тот самый Освенцим, где из еврейских детей делали мыло, разве там нет виноватых?
ЕКАТЕРИНА. А при чем тут Освенцим? У тебя, что там погиб кто-нибудь из близких?
АНДРЕЙ. Да, нет. Просто привожу пример первое, что приходит тебе на ум.
ЕКАТЕРИНА. Странно, что это первое что приходит тебе на ум.
АНДРЕЙ. Но как же с этим быть?
ЕКАТЕРИНА. Отпустить.
АНДРЕЙ. Но я не могу, не могу.
ЕКАТЕРИНА. Нужно набраться смелости и однажды прижечь себя куском раскаленного железа. Нужно найти в себе сострадание. Потому что только сострадание избавляет твой ум от Освенцима и от поиска виноватых.
Входит медсестра.
МЕДСЕСТРА. Ну, вроде бы все обошлось. Ваша жена пришла в себя. С ней все в порядке. Будет жить. Можете вздохнуть и выдохнуть. Сейчас к ней нельзя, она спит. Идите домой, и приходите завтра с утра. И доктор с вами встретится тоже завтра с утра.
Андрей встает, подходит к Екатерине, обнимает ее. Они стоят обнявшись.
ЕКАТЕРИНА. Девушка, оставьте нас одних, хорошо?
МЕДСЕСТРА. Да, да, кончено. Просто нужно, чтобы вы кое-где расписались, это такая формальность…
ЕКАТЕРИНА. Через полчаса, если можно?
МЕДСЕСТРА. Хорошо. Я зайду позже. Может быть, вам нужно валерьянки?
ЕКАТЕРИНА. Нет, нет. Ничего не нужно.
АНДРЕЙ. Нам нужно поговорить.
МЕДСЕСТРА. Извините.
Медсестра уходит. Екатерина и Андрей стоят обнявшись. Андрей опускает руки, отходит от Екатерины, садиться на диван.
Пауза.
АНДРЕЙ. Знаешь, для меня было легче, если б она умерла.
ЕКАТЕРИНА. Потому что ты боишься.
АНДРЕЙ. Чего?