Вот лишь несколько примеров. В эволюционной биологии этот прорыв проявляется как мутация нашего биологического вида, а не простое изменение: ведь внутренняя история Видящих диаметрально противоположна истории невидящих - что оказывает заметное влияние на поведение. В социологии и политике он становится единственным средством против конфронтации - ложной симметрии первого/третьего лица, моего противостояния вам лицом к лицу, - которая портит нашу жизнь на всех уровнях и угрожает вообще положить ей конец. В психотерапии он оказывается нашим единственным реальным лекарством - а именно сознательным двунаправленным рассматриванием наших беспокойных умов из небеспокойного Не-ума здесь, который есть их Источник. В духовной религии (также известной как мистицизм via-negativa, или Неувядаемая Философия) это то переоткрытие очевидного, то смирение перед фактами, то возвращение к своим чувствам, которое наконец подтверждает, уточняет, завершает, приземляет и ярко претворяет в жизнь интуитивные знания тех высоких видящих, которые склонны смотреть на мир сверху вниз - обыкновенный и нечистый мир видов и звуков, вкусов и запахов, - как на не достойный их внимания. В образовании…
Но нет нужды продолжать. Этого достаточно, чтобы напомнить моему читателю, что всё это тоже подлежит сомнению, взвешиванию, проверке. Поверьте мне, стоит начать руководствоваться тем, что я говорю, и вы тут же собьётесь с пути. Но следуйте своими собственными указателями, доверяйте тому, Что вы есть, сделайте этот поворот назад к Себе и посмотрите, не совершили ли вы уже великий прорыв, не стали ли вы уже экспертом в науке о вашем собственном Бессмертном Происхождении, в Науке о Первом Лице Единственного Числа.
И давайте не забывать, что мы не подвергаем сомнению ни одно из признанных открытий земной науки, никак не вредим её области. В частности, наша наука о Первом Лице, или Субъекте, не утверждает о смерти ничего такою, что наука о втором/третьем лице и объектах могла бы оспорить, а тем более опровергнуть. Наша наука вполне согласна с тем, что вы (второе лицо) умрёте, что он и она (третье лицо) умрут; и ограничивается тем, что утверждает, что я (Первое Лицо Единственного Числа, о котором обычной науке нечего сказать) никогда не умру.
Как наука об объекте верно отражает временную природу третьего лица, так наука о Субъекте верно отражает безвременную природу Первого Лица - последствия чего абсурдны, или же неизбежны, уместны и очень значимы, - в соответствии с вашей точкой зрения. Чтобы проиллюстрировать это, - показав, как радикально моё глубокое убеждение в том, что я бессмертен, определяет мою позицию, - мне нужно вернуться к любопытному набору фактов, затронутых ранее в этом исследовании: я замечаю, что просматриваю колонки некрологов, самодовольно отмечая смерти тех, кто моложе меня, а также моих ровесников, и при этом никогда не представляю, что там вскоре появится и моё собственное имя; я замечаю, что с состраданием смотрю вокруг на старых людей - некоторые из них гораздо моложе, чем тот, кого я вижу в своём зеркале, - и думаю, возможно, о том, как мало времени (в отличие от меня, хотите верьте, хотите нет!) у них осталось; я замечаю, что считаю скопления свечек на именинном пироге моего друга и игнорирую Целый лес на моём собственном; я замечаю, что не чувствую себя ни на день ближе к смерти, чем в двадцать лет, вопреки усиливающейся немощи. И так далее и тому подобное - как если бы жизнь была предсмертным состоянием каждого, кроме меня самого! Во всех отношениях моё чувство вечности - моя уверенность в том, что я, я один, не умру, - имеет место.
Не просто ли это иронически оказавшийся под рукой пример общераспространённого отказа прямо смотреть на смерть, которая (как мы видели ранее) отличает нашу культуру? Не является ли эта странная самоуспокоенность - это кажущееся самодовольство перед лицом смерти - просто началом старческого слабоумия? Или милосердным условием договора с Природой, утешительным обманом, подходящим Д. Е. Хардингу на поздних стадиях его жизни, так же как побуждающий к действию обман будущих успехов - достижимых успехов, не смешанных с неудачами, - подходил ему на ранних стадиях? Только это, и больше ничего? Не самообман ли это? Или это Самооткровение?
Первое Лицо Единственного Числа отвечает громко и чётко: Очевидно, это самообман, когда речь идёт о нём, о том третьем лице; Самооткровение, когда речь идёт обо МНЕ.
Это приглашение поступает вам и мне от МЕНЯ: "Возвращайтесь домой, из своего периферийного состояния третьего лица в ваше центральное состояние Первого Лица. Проделайте путь от того смертного "него" или "неё" там, в вашем зеркале, до этого бессмертного "я" здесь, перед ним. И будьте вечным Я, которым вы уже являетесь.
Ибо Я есть воскресение и жизнь, и тот, кто видит и верит в МЕНЯ, никогда не умрёт".
Жизнь после смерти
Страшный Суд придёт и найдёт меня неуничтожимым, и я буду схвачен и отдан в руки моего собственного "я".
Блейк
Я начал эту "Маленькую книгу" с вопроса о моём Я, моей сущностной Природе, что я такое в моей несократимой форме и насколько она долговременна. И я продолжал задавать тот же самый вопрос на протяжении книги, прилагая все усилия, чтобы не верить на слово другим в том, о чём они не в состоянии сказать мне - а именно, что такое быть мной в этот момент, прямо здесь, где я нахожусь. Некоторые мои открытия до сих пор поражают меня, от них дух захватывает, они часто ошеломляют - ошеломляют до потери дара речи. Я только могу, по выражению Руми, укусить себя за тыльную сторону руки.
И теперь, в конце этой долгой погони, я действительно догнал себя. Я заканчиваю тем, что мне кажется самым захватывающим, окончательным, неопровержимым и, главное, личным ответом на мой изначальный вопрос: тем самым нанеся (почти случайно) смертельный удар самой Смерти.
Конечно, я не предлагаю вам, мой читатель, поверить этому заключительному ответу (так же как не предлагал верить промежуточным ответам), но предлагаю его взвесить, проверить и испытать, отвергая всё, что вы находите ложным, оставляя для будущего исследования всё, в чём вы не уверены, и разделяя со мной и с другими то, что истинно в вашем самом сокровенном и личном опыте.
Заметьте, я употребил прилагательное "личный" уже дважды. Не без причины. Оно задаёт тон этой главе о глубочайшей тайне жизни после смерти и даёт мне основания сделать следующее признание: безличное и анонимное бессмертие, возможно, могло бы удовлетворить святого - но не меня.
Я здесь выражаю очень настойчивое и сильное сомнение, или замечание, которое всегда так или иначе присутствовало во всём этом исследовании: его нельзя больше откладывать, его нужно высказать до конца и разрешить. Для меня верно, что ви́дение - это видение сути, которое имеет решающее значение и является единственно необходимым, - простое видение безвременной, бескачественной, пустой Природы прямо здесь. И всё же если это видение - просто безличное заглядывание в безличные глубины, его отнюдь не достаточно. У него нет зубов, оно не трогает моё сердце, оно не прочувствовано. Хотя оно подробно демонстрирует и убеждает меня вне всякого сомнения, что Это - то, что я есть, ему не удаётся полностью перетянуть меня на свою сторону. Глубоко во мне есть что-то, что не расположено к всеобщности, обобщениям и любому намёку на абстрактное, и настаивает на конкретном, особенном и бесстыдно личном бессмертии. Оно должно быть моим!
Да, знаю: я эгоцентричный, самодовольный, жадный! Я эгоистичен, и я ничего не могу поделать - или предположить, что можно было бы сделать - с этим! Ибо совершенно бесполезно заметать эту неуклюжую вещь под ковёр, или пытаться подавить неподавляемое эго (эта попытка только усилит его нездоровым образом), или стараться свести его на нет при помощи самоотрицающих практик - что будет только заменой приличного, откровенного мирского эго на неприличное святое ("Я святой, вы грешник. Я просветлён, вы во тьме"). Более того, что, в конце концов, такое это постоянно предаваемое эго, это личное побуждение, этот ненасытный аппетит, эта эгоистичная напористость? Что, если не грубое название живучести, энергии, жажды жизни, её пыла и жара? И что такое его отсутствие, если не усталость от мира и совершенно ошибочная разновидность "умирания до того, как вы умрёте"? Да, несомненно! Но всё равно, это моё эго, какое оно есть, совсем не годится: оно неработоспособно, оно причиняет мне беспокойство, это нечто, с чем я не могу жить и без чего не могу обойтись. В нём плохо не то, что оно порочно, а то, что оно незрело и ещё не стало собой. Чего-то не хватает, что-то неправильно понято. Безусловно, эго нуждается в исправлении - посредством его наполнения, а не сдувания: путём его расширения до предела и заполнения. (Это совсем другое, чем его раздувание. Как мы отмечали ранее, подчинение своей индивидуальной личности вплоть до её отождествления со своим родом, церковью, расой, полом, партией, нацией или богом является не самоуничижением, а стремлением к величию и раздуванием эго; и весьма часто ведёт к безысходным бедам для увеличившегося я, не говоря уже о мире.) Нет сомнений, что Прашна Упанишада права в том, что "личное я и абсолютное, нетленное, безличное Я - одно". Тем не менее обычное и упорствующее в своих заблуждениях "я", или эго, - недостаточно личное и недостаточно "я"-центричное. Ещё не полностью находясь здесь, оно бессмысленно, оно - претенциозное неправильное название, то ложное я есть, которое устанавливает конкуренцию с другими ложными я есть - пока наконец не нисходит истина, и оно не начинает осознавать себя как Единое Эго, единственное Я ЕСТЬ, или (выражаясь ярким и бескомпромиссным языком Экхарта) как Божественность, которая одна истинно Личная, которая одна может сказать Я ЕСТЬ. Более того - по той божественной и точной логике, которую манипуляторы логикой сбрасывают со счётов как парадокс, - это абсолютное Эго также является абсолютным Отсутствием Эго, эта Сверхличность также является совершенно безличной, высочайший Пик Собственной Важности также является самой глубокой Долиной Уничижения, это совершенство Любви к Себе обязательно изливается даже на наименее внушающих любовь, эта уникальная Одинокость не является Собой без даже самых жалких представителей населения Земли на протяжении всех времён. Опять же, Экхарт говорит: "Высоты Божественности есть не что иное, как глубины смирения". И то же говорит и Учитель Экхарта, который мог описывать себя как "в сердце кроткого и смиренного" и всё же бесстрашно объявить: "Прежде чем был Авраам, Я ЕСМЬ".
Всё это я прекрасно знаю, по крайней мере, когда бодрствую. И я это также и чувствую, по крайней мере, когда я в наилучшем состоянии. Это доходит до самого сердца. Но мои заключительные вопросы к себе следующие: чувствую ли я свой путь в это истинное и завершённое Эго так сильно, отождествляю ли я себя с этим одиноким Я ЕСМЬ настолько, что в глубине души я гораздо, гораздо больше уверен в том, что я есть этот Единый, чем в том, что я - Дуглас Хардинг? На какое имя я инстинктивно откликнусь, если их оба назвать? Воспринимаю ли я это бесконечно величественное Я ЕСМЬ более лично, чем я воспринимаю то ничтожное "я есть", - в результате чего возношусь отнюдь не над личным (из уважения к какой-то прописной морали или какой-то абстрактной и бескровной духовности), а наконец возношусь в личное? Является ли эта в высшей степени личная реализация моей собственной, той, что заставила Будду, который учил несуществованию эго (анатте), воскликнуть: "Над Небесами и под ними, я один почитаем!"? И автора Аштавакры Гиты, который описывает себя "свободным от эгоизма", объявить: "Прекрасен я! Хвала Мне, который не знает увядания и переживёт разрушение мира!"?
Эти вопросы в самом деле настолько личные, что не подобает распространяться о них здесь - кроме того, чтобы упомянуть, что́ же буквально толкает меня с края скалы, именуемой "Я есть Д. Е. Хардинг среди других смертных", в пропасть, именуемую "Я НАВЕКИ ЕСТЬ". Это изумление. Изумление не тем, что́ я собой представляю, а фактом того, что я существую, без всяких "зачем". Изумление Самопорождением Единого, без внешней помощи и без всякой причины, из тёмной ночи сущего хаоса, небытия и пустоты. Изумление этим Осознанием, которое "невозможным образом" продвигает себя из НИЧЕГО НЕТ и МЕНЯ НЕТ в Я ОДИН ЕСМЬ, и делает это не просто вдали, не давным-давно и не раз и навсегда, а постоянно, прямо здесь и прямо сейчас. Изумление тем, что здесь нет того, что "должно быть", того, что "естественно" и "разумно" - а именно полного отсутствия всего, в котором бы не было ни пылинки, ни трепета сознания. Изумление, благодарность и, наконец, счастье, что существует только Единый, который может так думать, чувствовать и говорить, может наслаждаться этим изумлением, - при этом представление о том, что Д. Е. Хардинг в качестве Д. Е. Хардинга может начать это делать, становится совершенно смехотворным, а также совершенно эгоистичным в плохом старом смысле слова.
Сказано достаточно, особенно с учётом того, что я в других книгах детально останавливался на этом окончательном Самоудовлетворении, этом по сути личном изумлении - которое также является обожанием, поклонением полностью "другому" (Жизнь без головы. Дзэн или переоткрытие очевидного, стр. 112–119).
Этот постскриптум адресован читателю-христианину, которого возмущает любой намёк на сужение - а тем более преодоление - огромной пропасти между Создателем и созданием. И читателю-нехристианину, который признаёт, что его сознание во всех отношениях формируется многовековой монолитной христианской культурой, с её воспринимаемыми как должное императивами и запретами.
Большое количество "еретиков" было сожжено заживо за гораздо менее дерзкие утверждения, чем те, что я привожу в этой главе. Но некоторые почитаемые "ортодоксальные" христиане были столь же радикальны - или даже больше - и с триумфом выходили сухими из воды! Одним из них был Блаженный Ян ван Рейсбрек (1293–1381), который, не преминув осыпать проклятиями всех, кто претендует на то, что видел Бога и был Им легко, без усилий и на своих собственных условиях, далее пишет:
Постичь и понять Бога вне всякого подобия, таким, каков он в себе, значит быть Богом с Богом, без посредника… [Но] каждый, кто желает понять это, должен быть мёртвым для себя, и должен жить в Боге, и должен обратить свой взгляд на вечный Свет в земле его духа, где скрытая истина открывается без всяких средств… Эта яркость столь сильна, что любящий и созерцающий, в той земле, где он пребывает, не видит и не ощущает ничего, кроме непостижимого Света; и через эту простую Наготу, окутывающую все вещи, он находит себя и ощущает себя тем самым Светом, которым он видит, и больше ничем.
И ещё много всего в том же духе.
И Церковь превознесла Рейсбрека - объявила его благословенным на Небесах и достойным всеобщего почитания!
У меня есть три совета. Отринув все сомнения, проверьте, насколько этот опыт соответствует вашему. Применяйте его, как бальзам, для снятия всякого остаточною чувства вины, от которого вы можете страдать. И утешайтесь его настойчивым утверждением, что за обожествление нужно заплатить самую высокую Цену (если хотите, назовите её последним наказанием). Она не может оказаться более высокой - в обоих смыслах слова. Так или иначе, она сто́ит вам вашей жизни: так говорил он, так говорю я, и своим отвратительным способом так говорила Святая Инквизиция. Выразим это так: увидев, что всё, кроме Бога, тленно, вас спасёт только одно - быть им. Для пугливых и вялых: нет никакого "переключения" в "я"! Вам нужно умереть за это. Сейчас.
В заключение более личная нота: признаю, что через регулярные промежутки на протяжении моей взрослой жизни я обнаруживал, что вновь обращаюсь к евангелической лексике моего детства:
SOS… SOS… Это мой сигнал бедствия… Я потерялся, тону в этом бурном море!..
Мощный сигнал приходит в ответ: Покиньте корабль! Бросайтесь в бурное море!.. Он есть море. Быть спасённым значит быть Им.
Ну да: БЫТЬ СПАСЁННЫМ ЗНАЧИТ БЫТЬ ИМ!
Как об этом сказал Джордж Макдональд: "Всё, что не Бог, - смерть".
Эпилог
Ты, тот, кто запутался в мелочах, - теперь постиг тайну умирания.
Руми
Как мне подвести это исследование к надлежащему заключению?
Как правило, в конце статьи или книги, которая хоть сколько-нибудь сложно построена, её различные и, возможно, несопоставимые элементы приводят в систему и подвергают проверке, придавая им логически последовательную и запоминающуюся форму. Такой упорядочивающий парад, по-видимому, особенно необходим здесь, ввиду того факта, что казавшаяся простой тема смерти оказалась отнюдь не простой. Обсуждаемые идеи были разнородны, и некоторые доводы были весьма сложными и, возможно, совершенно чуждыми - особенно ближе к концу, - и, следовательно, читателю (или автору, раз уж на то пошло) было непросто в них разобраться, связать их в одно и найти в них поддержку. Как же привести эту смесь в порядок?
Очень даже легко. Двух простых утверждений будет достаточно.