Лишь только подойдя вплотную, вы
Испуганно отшатывались. Боже!
Какие губы мертвой синевы!
Какой оттенок черно-серой кожи!
Какая форма страшной головы!
Какие злые, мерзостные рожи!
Чудовища чудовищной цены;
Они владыке каждому нужны!
89
Они еще к тому же были немы,
Но совершали грозные дела:
Хранить и отворять врата гарема
Их страшная обязанность была.
Они же разрешали все проблемы
Искорененья дерзостного зла -
В их длинных пальцах быстрая веревка
Виновных успокаивала ловко.
90
Им евнух подал знак без лишних слов,
И дверь тяжелую они открыли,
Но иглы их безжалостных зрачков
И негра и Жуана просверлили,
И хоть герой наш был из смельчаков,
Но чувства в нем от ужаса застыли,
Когда холодный, скользкий, злобный взгляд
В него впивался, как змеиный яд.
91
Баба его успел предостеречь:
"Сдержи себя, своей же пользы ради.
Иди за мной, не расправляя плеч,
И не держись, как будто на параде.
Остерегайся взоры их привлечь;
Умей держаться в девичьем наряде -
Иди ленивее, гляди нежней,
А главное - веди себя скромней!
92
Глаза у них опаснее, чем шило;
Не приведи их боже твой наряд
Насквозь увидеть; никакие силы
Тебя - да и меня! - не защитят!
Босфор весьма надежная могила,
И до рассвета нас с тобой казнят -
Зашьют в мешок, и, с волнами не споря,
Отправимся мы в Мраморное море!"
93
Жуана эти бодрые слова
Смирили - и покорно, в самом деле,
Вошел он в зал, где у него едва
От роскоши глаза не заболели:
Разбросанные всюду как трава,
Несметные сокровища блестели
В таком обилье пышной пестроты,
Что затмевали сказки и мечты!
94
Богатства блеск и вкуса недостаток
Обычны для Востока, но - увы! -
Я западных дворцов видал с десяток,
И все они, признаться, таковы!
На всем какой-то фальши отпечаток:
Картины плохи, статуи мертвы,
Но грубую дешевую работу
Обильно искупает позолота.
95
В подушках утопая, как в цветах,
Под пологом раскинувшись лениво,
С улыбкой самовластья на устах
Лежала дама. Евнух торопливо,
Не поднимая глаз, повергся в прах
И потянул Жуана; терпеливо
Ему повиновался мой герой,
Забавной озадаченный игрой.
96
Красавица с подушек поднялась,
Как из пушистой пены Афродита.
Перед огнем ее пафосских глаз
Тускнели и сапфир и хризолиты.
Поцеловав руки ее атлас
И край ее одежды, деловито
Ей что-то евнух на ухо сказал
И жестом на Жуана указал.
97
Ее движений, голоса и стана,
Подобных совершенству божества,
Подробно я описывать не стану -
Бессильны тут сравненья и слова;
Притом у вас из зависти к султану
Могла бы закружиться голова,
Когда бы описанье вышло живо…
А посему молчу красноречиво!
98
Ей было лет, пожалуй, двадцать семь:
Преклонный возраст для ее народа!
Но есть краса, которую совсем
Не искажают годы и природа.
Мария Стюарт, как известно всем,
Блистала красотой такого рода,
Нинон Ланкло уже седой была,
А подурнеть до смерти не смогла!
99
Девицы в одинаковых нарядах
(Так евнух нарядил и Дон-Жуана)
Ловили волю царственного взгляда,
Как нимфы, окружавшие Диану.
(Сие сравненье углублять не надо,
И я его отстаивать не стану.)
Как я уже сказал, Гюльбея, встав,
Им знак дала, на двери указав.
100
Прелестный рой покорно удалился.
Жуан стоял, дыханье затая,
И приключенью странному дивился.
В какие-то волшебные края,
Ему казалось, он переселился,
Где чудеса реальны… (Лично я
Никак не вижу смысла в скромном даре
Известного нам всем "nil admirari".)
101
"Не удивляться ничему на свете -
Наука благоденствия для всех!"
(Увы, я знаю, Мерри, речи эти;
А в текстах Крича сомневаться грех.)
Гораций эту истину отметил,
А Поп - пересказал ее для всех.
Но если б удивляться мы не стали,
Ни Попа б мы, ни древних не читали.
102
Баба велел Жуану не зевать,
Приблизиться, и преклонить колено,
И ножку госпожи поцеловать;
Но гордый мой герой вскипел мгновенно,
Ужасно заупрямился опять
И негру заявил весьма надменно:
"Я туфель не целую никому -
Пожалуй, только папе одному!"
103
Баба сказал: "Напрасно я учу
Тебя добру - с тобою сладу нету!
Послушай! Я с тобою не шучу!"
"Да я самой невесте Магомета
Поцеловать туфли не захочу!"
(Пойми, читатель, силу этикета:
Король и мещанин, мудрец и плут
Его законы знают и блюдут!)
104
Он, как Атлант, был тверд и несгибаем,
Не слушая потока гневных слов;
В его груди бурлила, закипая,
Кастильских предков пламенная кровь,
И, гордо честь отцов оберегая,
Он жизнью был пожертвовать готов.
"Ну, - молвил негр, - с тобою просто мука!
Не хочешь ногу - поцелуй хоть руку!"
105
На этот благородный компромисс
Жуан уже не мог не согласиться.
Любые дипломаты бы сдались,
Признав, что дольше спорить не годится.
Итак, мой несговорчивый Парис
Решил совету негра подчиниться, -
Тем более что признавал он сам
Обычай ручки целовать у дам!
106
Он подошел к руке ее атласной
И неохотно губы приложил
К душистой коже, тонкой и прекрасной.
Он был сердит, рассеян и уныл -
И потому тревоги сладострастной
От этого ничуть не ощутил,
Хотя такой руки прикосновенье
Все прошлые стирает увлеченья.
107
Красавица взглянула на него
И удалиться евнуху велела
Небрежным жестом в сторону его.
Баба Жуану, как бы между делом,
Успел шепнуть: "Не бойся ничего!" -
И вышел бодро, весело и смело,
Как будто он во славу высших сил
Благое дело честно совершил!
108
Едва Баба исчез - преобразилось
Ее доселе гордое чело:
Оно тревогой страсти озарилось
И трепетным румянцем расцвело.
Так в небе - только солнце закатилось -
Заря сияет пышно и светло.
В ней спорили в немом соревнованье
Полутомленье, полуприказанье.
109
В ней было все, чем страшен слабый пол,
Все дьявольские чары сатаны,
С какими он однажды подошел
Смутить покой Адамовой жены.
Никто бы в ней изъяна не нашел:
В ней был и солнца блеск, и свет луны,
Ей только кротости недоставало -
Она и полюбив повелевала.
110
Властительно в ней выражалась власть:
Она как будто сковывала цепью;
Как иго вы испытывали страсть,
Взирая на ее великолепье.
Конечно, плоть всегда готова пасть
Во прах, но, как орел над вольной степью,
Душа у нас свободна и горда
И не приемлет плена никогда.
111
В ее улыбке нежной и надменной,
В самом ее привете был приказ,
И своеволье ножки совершенной
Ступало не случайно и не раз
По шеям и сердцам толпы плененной.
За поясом ее, смущая глаз,
Блистал кинжал, что подобает сану
Избранницы великого султана.
112
"Внемли и повинуйся!" - вот закон,
Который бессловесные творенья,
Покорно окружающие трон,
Усвоили от самого рожденья:
Ее капризам не было препон,
И не было узды ее "хотенью".
А будь она крещеной - спору нет,
Она б и больше натворила бед!
113
Когда чего-нибудь хотелось ей, -
Желаемое сразу приносили,
За исполнение всех ее затей
Любые суммы золотом платили.
Но даже деспотичностью своей
Она была мила; ее любили
И женщины и всё прощали ей -
Все, кроме красоты, сказать точней.
114
Жуан - ее последняя причуда -
Замечен ею из окна; тотчас
Искать его по городу повсюду,
Купить его немедля - был приказ.
Баба его нашел (скрывать не буду -
Он потакал красавице не раз)
И, действуя по тщательному плану,
Переодел рабынею Жуана.
115
Но как она, султанова жена,
Решилась на такое приключенье?
Почем я знаю! Не моя вина,
Что не имеют жены уваженья
К мужьям венчанным; всем одна цена!
Обманывают всех без исключенья
Супругов - и монархов и князьков:
Уж такова традиция веков.
116
Но ближе к теме! Видя по всему,
Что дело приближается к развязке,
Она в лицо герою моему
Взглянула без особенной опаски.
Он был "приобретен", а посему
Она его спросила - не без ласки,
Но несколько надменно, может быть:
"Умеешь ли ты, юноша, любить?"
117
В другое время моего Жуана
Такой вопрос легко б воспламенил,
Но в нем была свежа живая рана:
Свою Гайдэ еще он не забыл,
И сей вопрос любимицы султана
В нем только боль утраты разбудил;
И он залился горькими слезами,
Что очень глупо, согласитесь сами.
118
Гюльбея удивилась - не слезам:
Их женщины охотно проливают,
Но юноши прекрасного глазам
Их влажный блеск никак не подобает!
Лишь тот, кто пытку слез изведал сам,
Тот знает - слезы женщин быстро тают,
А наши, как расплавленный свинец,
Впиваются в расщелины сердец!
119
Она б его утешить постаралась,
Но не могла понять, с чего начать.
Ведь ей ни разу в жизни не случалось
Себе подобных в горе утешать!
К ней горе никогда не приближалось,
И очень трудно было ей понять,
Что кто-нибудь, глаза ее встречая,
Способен плакать, их не замечая.
120
Но женщины природа такова,
Что зрелище смятенья и страданья
Диктует ей участия слова
В любой стране, при всяком восиитанье.
В ней жалость изначальная жива,
Она - самаритянка по призванью.
Глаза Гюльбеи, бог весть отчего,
Слезой блеснули, глядя на него.
121
Но слезы, как и все на этом свете,
Иссякли, - а Жуан не мог забыть,
Что он еще султанше не ответил,
Умеет ли он подлинно любить.
Она была красива, он заметил;
Но он не мог досаду подавить:
Он был пред этой женщиной надменной
В смешном наряде - и к тому же пленный!
122
Гюльбея озадачена была
(Впервые, может быть, за двадцать лет!);
Она сама ведь всем пренебрегла
И дерзостно нарушила запрет,
Когда герою нашему дала
Столь милый и приятный tête-à-tête.
Меж тем уже минут минуло двадцать,
А он не помышлял повиноваться.
123
О джентльмены! Я хотел сказать,
Что в случаях подобных промедленье
Под солнцем юга принято считать
За самое плохое поведенье.
Красавицу заставить ожидать -
Да это даже хуже преступленья;
Здесь несколько мгновений, может быть,
Способны репутацию сгубить.
124
Жуан был смел и мог бы быть смелее,
Но старая любовь проснулась в нем.
Напрасно благородная Гюльбея
С ним говорила властно, как с рабом, -
Невежливо он обошелся с нею,
А все-таки, признаться, поделом!
Красавица краснела и бледнела
И на него внимательно глядела.
125
Она Жуана за руку взяла
С улыбкой благосклонной и усталой,
Но искра гнева взор ее зажгла:
Любви его лицо не выражало.
Она вздохнула, встала, отошла
И наконец - последнее, пожалуй,
Чем можно гордой женщине рискнуть, -
Жуану просто бросилась на грудь.
126
Опасный миг! Но гордость, боль и горе
Как сталь его хранили: он вздохнул
И с царственной надменностью во взоре
Божественные руки разомкнул.
В ее глаза, лазурные как море,
Он холодно и пристально взглянул.
"Красавица! - воскликнул он. - В неволе
Не брачутся орлы, - а я тем боле!
127
Спросила ты - умею ль я любить?
Умею, но, прости меня, - другую!
Мне стыдно платье женское носить!
Под крышею твоей едва дышу я!
Любовь - удел свободных! Подчинить
Султанской власти чувство не могу я!
Сгибаются колени, взоры льстят,
И руки служат, - но сердца молчат".
128
Для европейца это очень ясно,
Она ж привыкла искренне считать,
Что прихоти владыки все подвластно,
Что даже эта прихоть - благодать!
Рабы невозмутимы и безгласны,
Не могут и не смеют возражать -
Вот бытия простое пониманье
В наивном императорском сознанье.
129
К тому ж (как я успел упомянуть)
Она была красива несомненно,
Ей стоило на смертного взглянуть -
И он терял свободу совершенно.
Итак, двойное право посягнуть
На полное господство над вселенной
Давали ей и красота и сан;
И вдруг - не покорился Дон-Жуан!
130
Скажите вы, которые хранили
В невинности свои младые лета,
Как вас напрасно вдовушки ловили
И как вас ненавидели за это.
Припомните досаду их усилий,
Стесненную кольчугой этикета, -
Тогда поймете вы всего верней
Ужасный гнев красавицы моей.
131
Трагедию мы знаем не одну,
Поэты их изображали щедро.
Припомните Пентефрия жену,
И леди Буби, и царицу Федру:
Похожи на морскую глубину
Их гневных душ бушующие недра -
И это вам поможет, может быть,
Моей Гюльбеи лик вообразить!
132
Прекрасный гнев тигрицы разъяренной
И львицы, у которой взяли львят, -
Сравню ли с гневом женщины влюбленной,
Когда ее утешить не хотят!
И это гнев, по-моему, законный:
Не все ль равно - что потерять ребят,
Что потерять желанное мгновенье,
Когда возможно их возникновенье.
133
Любовь к потомству всех страстей сильней,
Извечный сей инстинкт непобедим;
Тигрица, утка, заяц, воробей
Не подпускают к отпрыскам своим.
Мы сами за вознею малышей
То с гордостью, то с нежностью следим.
Коль результат могуч, всесилен даже, -
То мощь первопричины какова же?
134
Не пламенем зажглись глаза Гюльбеи:
Они горели пламенем всегда -
Ее румянец сделался живее,
А ласковость исчезла без следа.
Впервые в жизни совладала с нею
Упрямой воли дерзкая узда!
А взнузданная женщина - о боже! -
На что она способна и похожа!
135
Одно мгновенье гнев ее пылал
(Не то она погибла бы от жара!),
Так ад перед поэтом возникал
В жестокой буре дымного пожара;
Так разбивались у могучих скал
Прибоя озверелые удары!
В ней было все - движенья и глаза -
Как бурная, мятежная гроза!
136