Но факт есть факт, и дело только в этом
(Я вымыслов не стал бы излагать);
Особо я советую поэтам
В поэмах измышлений избегать,
Следить за каждой рифмой и куплетом
И, - что и в прозе следует, - не лгать,
Поэты любят ложь, как сахар дети,
И попадают в дьявольские сети.
87
Да, город пал, но он не сдался - нет!
Никто из мусульман не отдал шпаги!
Вода Дуная изменила цвет
От крови их, но, верные присяге,
Они врагу упорному в ответ
Являли чудо воинской отваги,
И, право, побежденных каждый стон
Был стоном победивших повторен!
88
Штыки кололи, сабли рассекали,
Людей рубили с маху, как дрова,
Тела убитых почву устилали,
Как осенью опавшая листва,
И, как осенний ветер, завывали
Оставшиеся жить. Почти мертва
Была твердыня, но, теряя силы,
Как подсеченный дуб, - еще грозила.
89
Ужасна эта тема. Никогда
Не взял бы я столь страшного сюжета.
Существованье наше, господа, -
Обычно смена сумрака и света,
И трудно петь о сумраке всегда,
Хоть высшее достоинство поэта
Суметь изгнать и клевету и лесть
И мир изобразить таким, как есть!
90
Но добрый подвиг в море преступленья
(Употребляя фарисейский слог
И вычурно-пустые ухищренья
Любителей элегий и эклог)
Росою благодатной умиленья
Мне освежил октаву, видит бог,
Победным опаленную сраженьем,
Что эпос почитает украшеньем.
91
На бастионе среди бела дня
Валялись трупы женщин. Их застала
Врасплох бесчеловечная резня.
Они лежали грудой, как попало,
А девочка лет десяти, стеня,
По этим трупам ползая, рыдала
И призывала в ужасе родных,
Ища защиты от врагов у них.
92
Два казака огромных с пьяным гиком
Гонялись за ребенком. Ни с одним
Животным хищным, мерзостным и диким,
Мы человека-зверя не сравним.
Но в этом унижении великом
Кого мы справедливо обвиним?
Натуру их иль волю государя,
Которому нужны такие твари?
93
От ужаса совсем изнемогал
Ребенок и, под трупы подползая,
Спасенья и убежища искал,
Когда Жуан мой, мимо пробегая,
Увидел это. Что он тут сказал,
Я повторить при дамах не дерзаю,
Но то, что сделал он, на казаков
Подействовало лучше всяких слов.
94
Плечо он разрубил у одного,
А у другого ногу. Призывая
Чертей и санитара своего,
Солдаты убежали, завывая.
Остывший после подвига сего,
Мой Дон-Жуан, опасность сознавая,
Свою добычу за руку схватил
И от кровавой груды оттащил.
95
На личике несчастного созданья,
Смертельно бледном, яркой полосой
Горел багровый шрам- напоминанье,
Что смерть его затронула косой,
Когда сметала все до основанья.
Как птичка, оглушенная грозой,
Глаза раскрыв, от страха бездыханна,
Турчаночка взглянула на Жуана.
96
Одно мгновенье и она и он
В глаза друг другу пристально глядели,
И мой герой был сильно потрясен;
И боль, и гнев, и гордость овладели
Его душой. Ребенок был спасен;
Еще несмелой радостью блестели
Глаза на бледном личике; оно
Казалось изнутри освещено.
97
Но тут явился Джонсон. Не хочу я
Назвать его бесцеременно Джеком:
Осаду городов живописуя,
Не спорю я с обычаем и с веком.
Итак, явился Джонсон, негодуя:
"Жуан, Жуан! Да будь же человеком!
Я ставлю доллар и клянусь Москвой:
"Георгия" получим мы с тобой!
98
Ты слышал? Сераскира доконали,
Но держится последний бастион.
Там старого пашу атаковали;
Десятками убитых окружен,
Под грохот канонады, мне сказали,
Задумчиво покуривает он,
Как будто пуль и ядер завыванье
Он оставляет вовсе без вниманья.
99
Идем скорее!" - "Нет! - Жуан сказал. -
Я спас ребенка этого: смотри ты!
У смерти я ее отвоевал
И не могу оставить без защиты!"
Британец головою покачал,
Потеребил свой галстук деловито:
"Ну что ж, ты прав! Ни слова не скажу!
Но как тут быть - ума не приложу!"
100
Жуан сказал: "Себя не пожалею,
Но не рискну ребенком!" - "Это можно! -
Ответил бритт немного веселее. -
Здесь жизни не жалеть совсем не сложно,
Но ты карьерой жертвуешь своею!"
"Пусть! - возразил Жуан неосторожно. -
За девочку в ответе был бы я:
Она ничья, а следственно - моя!"
101
"Да, - молвил Джонсон, - девочка прелестна,
Но мы не можем времени терять;
Приходится теперь, сознайся честно,
Меж славою и чувством выбирать,
Меж гордостью и жалостью. Нелестно
В подобный час от армии отстать!
Мне без тебя уйти чертовски трудно,
Но опоздать на приступ - безрассудно".
102
Британец друга искренне любил.
Сочувствуя упорству Дон-Жуана,
Он нескольких из роты отрядил
И отдал им ребенка под охрану,
Притом еще расстрелом пригрозил,
Коль с нею что случится. Утром рано
Доставить в штаб они ее должны
И будут хорошо награждены.
103
Он обещал им пятьдесят целковых
И полное участие в разделе
Полученной добычи. Это слово
Солдаты хорошо уразумели, -
И вот мой Дон-Жуан помчался снова
Туда, где пушки яростно гремели.
Не все ль равно, добыча иль почет, -
Всегда героев выгода влечет.
104
Вот - суть побед и суть людских сердец
(По крайней мере девяти десятых).
Что думал бог - разумный их творец, -
Не нам судить, и мы не виноваты.
Но возвращаюсь к теме наконец.
Итак, в редуте, пламенем объятом,
Держался старый хан, неукротим,
И сыновья держались вместе с ним.
105
Пять сыновей (заслуга полигамии,
Отчизне поставляющей солдат
Десятками!) - такими сыновьями я
Гордиться вместе с ханом был бы рад.
Невольно вспоминаю о Приаме я!
Не верил старый хан, что город взят;
Седой, отважный, верный, стойкий воин,
Он, право, уваженья был достоин.
106
Никто к нему приблизиться не мог,
Но смерть героя трогает героя:
Он полузверь, но он же полубог;
Преобладает все-таки второе.
Увидя, что противник изнемог,
Враги его жалели: ведь порою
Дикарь способен к жалости - весной
И дуб шумит приветливо листвой.
107
На предложенья сдаться старый хан
Косил сплеча с отвагой непреклонной
Вокруг себя десятки христиан,
Как шведский Карл, в Бендерах окруженный,
Не слыша пуль, не замечая ран.
Но русские в борьбе ожесточенной
В конце концов разгорячились так,
Что в них источник жалости иссяк.
108
Хотя Жуан и Джонсон применили
Все лучшие восточные сравненья,
Когда его изысканно просили
Не доводить солдат до исступленья, -
На них бросался он в слепом бессилье,
Как богословы в буре словопренья
На скептиков, и, тратя праздный пыл,
Своих друзей, как дети нянек, бил!
109
Он даже их поранить умудрился.
Тут протрезвились Джонсон и Жуан:
Жуан вздохнул, а Джонсон рассердился:
Мол, черт возьми упорство мусульман!
Теперь уже никто не заступился
За храброго противника, но хан
И сыновья его под страшным градом
Еще мгновенье простояли рядом.
110
Сперва погиб, сраженный наповал,
Второй из сыновей; неустрашимый,
Под саблями неверных третий пал,
А пятый (самый смелый и любимый)
Заколот был штыками. Защищал
Отца четвертый сын неутомимо,
Хоть хан его стыдился - ибо он
Был от гречанки-пленницы рожден.
111
Неверных презирающий жестоко,
Неукротимый турок, старший сын,
Был настоящий мученик пророка
И чернооких гурий паладин.
В сады аллаха, к роскоши Востока,
На райский шелк пленительных перин,
Как всякая красавица, лукавы,
Они его манили солнцем славы.
112
Зачем в раю им нужен юный хан, -
Красавицы, наверно, лучше знают;
Наверно, седовласым женихам
И гурии юнцов предпочитают.
В объятьях дев не место старикам, -
И вот поля сражений устилают
Десятки тысяч юных мертвецов,
Красивейших и бравых молодцов.
113
Известно мне, что гурии охотно
Супругов похищают молодых,
Когда медовый месяц мимолетный
Цветами счастья украшает их,
Когда мечты о жизни беззаботной
И холостой не привлекают их…
Оспаривают феи, без сомненья,
У смертных это краткое цветенье.
114
О четырех подругах юный хан
Забыл, на гурий устремляя очи:
Отвагою и страстью обуян,
Он помышлял о первой райской ночи.
Так подвиги младых магометан
Безумье окрыляет. Между прочим
Он знал, что рай один назначен всем,
А ведь небес-то шесть, а может - семь.
115
Он так спокойно верил, умирая,
Что, ощутив клинок в своей груди,
Он прошептал: "Алла!" - и кущи рая
Прекрасные увидел впереди
К нему, герою, руки простирая,
Бесплотные воскликнули: "Приди!"
Он солнцу правоверных улыбнулся,
Увидел вечный свет - и задохнулся!
116
И старый хан с восторженным лицом
(Хоть он уже давно не видел гурий)
Склонился над прекрасным мертвецом.
Как молодые кедры, сильной бурей
Сраженные, лежали пред отцом
Все сыновья. Седые брови хмуря,
Прервав сраженье, головой поник
И любовался первенцем старик.
117
Заметив это, русские солдаты
Остановились, думая, что он,
Увидев столь ужасные, утраты,
Сообразит, что сдаться принужден.
Но он молчал, отчаяньем объятый,
И вздрагивал, и, подавляя стон,
Глядел на сыновей, и ужасался,
Что он один в живых еще остался.
118
Но этот приступ старческой тоски
Недолго продолжался; с болью страстной,
Опомнившись, на русские штыки
Открытой грудью бросился несчастный,
Как на огонь ночные мотыльки.
Любая смерть была теперь прекрасной;
Отчаяньем, как счастьем, окрылен,
От страшных ран мгновенно умер он.
119
Но, как ни странно, - грубые и хмурые
Солдаты, не щадившие детей,
Глядели как бы с шалостью понурою
На старика и мертвых сыновей:
Суровые геройские натуры их
Его геройство трогало живей,
Чем вопли слабых, а его презренье
К опасности внушало уваженье.
120
Еще один, последний бастион
Отстреливался стойко; там держался
Паша, своим отрядом окружен,
И с русскими отважно расправлялся
Раз двадцать отступить заставил он
Штурмующих, пока не догадался
Спросить о ходе битвы и узнал,
Что под ударом русских город пал.
121
Тогда послал он бея к де Рибасу
По поводу условий, а пока
Курил он равнодушно больше часу
С холодным стоицизмом смельчака,
Храня величья важную гримасу,
Разглаживая бороду слегка.
Кто три хвоста на бунчуке имеет,
Тот и тройною силою владеет.
122
Но так или иначе - город пал,
Как муэдзин пророку ни молился
И как паша его ни защищал.
Сребристый полумесяц закатился,
И алый крест над полем засиял.
Не кровью искупленья он светился,
Нет - эта кровь по улицам текла,
Как от луны, от зарева светла.
123
Все то, чем леденит и мысль и тело
Глухих легенд причудливая тьма,
Что даже бред рисует нам несмело,
На что способен черт, сойдя с ума;
Все ужасы, которые не смела
Изобразить фантазия сама, -
Все силы ада здесь кипели страстью,
Разнузданные в буре самовластья.
124
И если состраданье хоть на миг
В какое-нибудь сердце проникало,
Когда младенец милый иль старик
Спасался из бушующего шквала, -
Поступок добрый и предсмертный крик -
Все в море разрушенья утопало.
Вам, жители столиц, пора понять,
Что кроется под словом "воевать"!
125
Какой ценой даются "сообщенья",
Задумайтесь, любители газет;
Поймите, что гарантии спасенья
У вас самих на будущее нет!
Налоги, Каслрея выступленья,
Восторги Веллингтоновых побед,
Ирландии голодные стенанья -
Везде я вижу предзнаменованья.
126
Но все же, уважая короля,
Цветет патриотическая нация,
Поэты, повелителей хваля,
Всечасно пребывают в экзальтации.
В Ирландии напала на поля
Новейшая чума - пауперизация;
Но это зло корону не смутит:
Георг Четвертый толст и очень сыт.
127
Но я опять от темы отвлекаюсь.
Итак, погиб несчастный Измаил!
Его пожар, в Дунае отражаясь,
Кровавым блеском полночь озарил.
Еще гудели стены, сотрясаясь,
Но оборона выбилась из сил;
Из нескольких десятков тысяч смелых
Едва ли даже сотня уцелела.
128
Но русских мне придется похвалить
За добродетельное поведенье -
В наш век развратный надобно ценить
Такое крайне редкое явленье!
Сюжет довольно скользкий… Как мне быть?
Ну, словом, многодневные лишенья
Влиянье оказали, говорят,
На степень целомудрия солдат.
129
Они, конечно, грабили немало,
Но от насилий, следует сказать,
Едва ли сорок дюжин пострадало.
Не стану о причинах толковать,
Но только вам напомню, что бывало,
Когда случалось город штурмовать
Французам - этой нации приятной,
Но крайне изощренной и развратной.
130
Конечно, в темноте и впопыхах
Могли ошибки мелкие случаться:
Там дым стоял такой во всех домах,
Что впору даже с чертом повстречаться!
Шесть гренадеров, якобы впотьмах, -
Куда тут было толком разобраться! -
Наделали непоправимых бед
С девицами семидесяти лет.
131
Но, в общем, все держались образцово,
Что, говоря по правде, огорчало
Красавиц томных возраста такого,
Которым уж невинность докучала.
Роль скорбной жертвы случая слепого
Их ни одной минуты не смущала;
Сабинянок удел казался им,
Сказать по правде, вовсе не плохим.
132
И вдовы проявляли нетерпенье;
Перевалив уже за сорок лет,
Матроны выражали удивленье,
Что массовых насилий вовсе нет.
Но так или иначе, без сомненья
Уставшие от грохота побед,
Солдаты в развлеченьях не нуждались,
И вдовы, вероятно, не дождались.
133
Суворов в этот день превосходил
Тимура и, пожалуй, Чингис-хана:
Он созерцал горящий Измаил
И слушал вопли вражеского стана;
Царице он депешу сочинил
Рукой окровавленной, как ни странно -
Стихами: "Слава богу, слава вам! -
Писал он. - Крепость взята, и я там!"
134