ВАЛЕНТИН. Да слушай… Он главного не знает. А я знаю, я старше его на двадцать лет, я про это про главное знаю хорошо, но высказать не могу его, главное это, я не умом знаю, а чувствую его, так сказать. И я-то мог бы распорядиться как следует его жизнью, этими двадцатью годами разницы, я бы сделал так много, я бы так много сделал, я бы всё иначе сделал, я бы сделал… (Плачет.)
ЛЮДМИЛА. Ой, водка как плачет, слёзы-то у неё крупные. Ну, хватит болтать. Не понимаю я ничего вашего. Турок я, турок, необразованная. Не понимаю, не хочу понимать. Пейте, ешьте, Валентин Иванович, да идите, хватит… Всё. Прощайте, Валентин Иванович. Вы алкоголик, что ли, к тому же, нет?
ВАЛЕНТИН. Нет, я если немножко выпью, дак я уснуть могу. А то - не могу. Страшно. Одному страшно.
ЛЮДМИЛА. Ничего не понимаю, приношу прощение. Прощайте, Валентин Иванович.
ВАЛЕНТИН. Прощайте… Вот, уже жизнь заканчивается как-то, в старпёры записали, в старичка молодящегося, с кольцом ходит, дурак лысый. А я ведь живой… Я вчера был мальчишка, вчера бежал на пятый этаж через три ступеньки, а сегодня - лысина, хоть мажь крапивой, хоть не мажь, нету волос! Вот, он - сидит, и я - сижу, и думаю: как залезть ему внутрь? Можно как-то? Нет. Потому что - потому что: трамвай ходит только до часу. (Пауза.) Не буду пить, расплакался вот, болтаю всякое, правильно вы говорите, сердце стучит…
ЛЮДМИЛА. Да пей. (Вытерла слезы.) Жалко, что ли, говна, ещё наварим. Ой, Валя-Валя, Валя-Валя, Валя-Валя…
ВАЛЕНТИН. Ой, Люда-Люда, Люда-Люда, Люда-Люда…
ЛЮДМИЛА. Ой, Валя-Валя…
ВАЛЕНТИН. Ой, Люда-Люда…
ЛЮДМИЛА. Ой, Валя.
ВАЛЕНТИН. Ой, Люда.
МОЛЧАНИЕ
А муж-то у тебя, отец её - кто? Есть? Был?
ЛЮДМИЛА. Да солдат её отец, кто ещё-то, спрашивает, главно. Ясно дело.
ВАЛЕНТИН. Ну, а сама-то зачем врала? Гагарин, Гагарин…
ЛЮДМИЛА. Дак что, сказать тебе или кому другому - как на самом деле было? Дак скривитесь, некрасиво сильно. Я и на работе так всем рассказываю. А зачем - не знаю сама. Уже даже сама поверила, зараза два раза. Да я её родила от солдата заезжего, он уехал, как со мной повошкался, поиграл, тварь. Какой Гагарин. Улетел на вертолете, на ракете системы "Град" в свою деревню, падла. Запился, поди, не узнать, морда красная и довольная, в телевизор, поди, не влазит. Миша его звали. Тварёныш, ни копейки на неё не дал, жилы я из себя вытянула, всю жизнь их тащила всех. А он, Мишутка, Михуил, сидит, поди-ка, на огороде сейчас, на навозной куче, или в бане парится, со своей толстозадой женой, в бане, падла. Жена красномордая, такая же, как и он, поди. Куча детей, поди. И он, как пьянка какая, сидит за столом, бахвалится пьяни, что вокруг него сидит, рассказывает, хвалится, как он с девками в армии гулял, чего он творил. Говорит, поди: "Была у меня одна бабёнка, Людочка такая, попка у неё - уй!", и хихикает, мерзотина, рассказывает, как он в армии весело развлекался, паскуда… И откуда ему знать-то, как я мыкалась и мыкаюсь всю жизнь?! Да чтоб твоя баня и твоя навозная куча вместе с тобой провалились бы в тартарары, тварюга… Чтоб тебе, чтоб тебе… (Пауза.) Мы тут все солдатские подстилки, если по простому, чего уж, если честно. Без мужьёв детей воспитывали. Мамочка меня родила тоже от солдата прыщавого. Родила уж, когда ей тридцать было, кто мог на нее польститься, ну? А её мама родила её - тоже от солдата. Солдатские вдовы. И я ребенка уродку родила, а она - еще уродину притащит мне от него вот, так вот и плодимся, как сорнячки по весне.
ВАЛЕНТИН. Дак ей сто, правда, или нет, бабушке?
ЛЮДМИЛА. Да кто знает?! Для тебя праздник хотели сделать, чтоб красиво было. Мы ж как человеки к тебе отнеслись, по-людски чтобы, не по-собачьи, для тебя старались, как люди. Не как собаки. (Пауза.) Да какой день рождения. Господи?! Ни она дня рождения своего не помнит, ни мы. Ну, не восемнадцать ей ведь. Валет уже, и та, и другая, да и я тоже. С ними вольтанёшься тут. А бабки что дурами стали? То война, то тюрьма. Разве ж они бы так жили, если бы не эта жизнь?! Пять минут на завод в войну опоздал - пять лет получи. Вот, бабушке всё кажется, что её обворуют и похоронить будет не в чем и некому. Она назад только смотрит. Вперёд - нет. Уже и таблеток не хочет, а значит - всё, проехали. Если человек таблетки глотает, значит, он ещё жить хочет, а если - не надо ему, так капут пришёл, значит, со дня на день будет отбой по полной форме. А мама воду не любит, мыться не любит, боится воды. В войну у них гниды да струпья были, вот и мылись, и мылись, до тошниловки, что теперь даже не может на воду спокойно смотреть. Вот так. Да разве б они так жили, если бы не эта жизнь?! (Пауза.) Это они там, в Америке, как старыми станут - думают: мы завтра будем жить. А мы - мы только и думаем: завтра помирать, готовься. Вот и Серёжки уехали. Жалко мне их. Ну, какая нам Америка? Где родился, там и сгодился. И врёт этот (кивнула на Евгения) про них. Неправда всё, они не такие, хорошие они ребята. А даже если и правда - пусть живут, как хотят, только бы у них было счастье. (Плачет.) Ну, вот где оно, счастье-то, ну вот где, а?! Ну вот, скажи мне, ну, есть оно где-нибудь, у кого-нибудь или нету, ну, скажи, ну?! Ну, скажи, а? Ну, где оно есть, ну скажи, а?! Ну, есть ведь где-то или нигде нету?! Ну, почему его нету-то, а?! Ну где оно, а?! Где-то, поди, есть у кого-то?! Ну, дак покажите, где?! Где, где, ну?!
МОЛЧАНИЕ
ВАЛЕНТИН. Ничего, Люда, не плачь. Лето перезимуем, зиму перелетуем. Мы живём. Завтра будем день, солнце, луна, будет капать с крыши, будет всё по прежнему и ничего плохого не случится с нами до самой нашей смерти… Будет небо синее, луна желтая, а солнце красное. Будет гром, будет град, и дождь, и снег…
ЕВГЕНИЙ. (Проснулся.) Я на "Граде" служу.
ЛЮДМИЛА. Да, да, служи дальше. Спи.
ВАЛЕНТИН. Ничего, Люда, у тебя всё хорошо. Маму с папой я схоронил - вот беда. А твои-то старухи живы ещё, так что? Ладно. Светло как тут… Пойду, подышу воздухом, плохо стало мне, плакать хочу, стыдно…
Прошёл в комнату, где старухи, отодвинул диван с Энгельсиной, вышел на балкон.
(Бормочет.) Завтра погода хорошая будет. Вот, сегодня тучек нету на небе, все тепло, какое накопилось за день, уйдет туда, наверх, к Богу к нашему, если Он есть. Всё тепло ему от нас достанется. Если Он есть… Есть, да… Есть, поди…
Смотрит на небо, говорит тихо:
Бог!!!! Боженька мой!!!!! Ты слышишь?! Скажи, зачем я живу?! Почему мы несчастные, Господи?! Слышите, люди?! Кто-то слышит меня или нет?! Не хочу умирать! Не хочу старым становиться! Не хочу!!!! Спите, напилися, а не знаете, что мы подохнем все, мы помрем, а зачем мы тогда жили, если мы помрем, слышите, нет?! (Кричит.) Я хочу, снова рождаться, и жить, и жить, и жить!
Людмила вытерла слёзы, встала из-за стола, вышла на балкон, тянет его руку, перепуганно бормочет:
ЛЮДМИЛА. Прям как маленький, кричит чего-то, чего кричит-то, не завтра и не послезавтра ведь умираем, ещё будем жить, будем долго жить, всё будет хорошо…
ВАЛЕНТИН. (Кричит.) Не хочу умирать!!!! Не хочу умирать!!!! Не хочу!!!!
ЛЮДМИЛА. (Тянет его в комнату.) Да что ж ты плачешь-то так, перестань… Да что ж ты плачешь-то так, не надо… Что ж ты так плачешь-то?! Что ж ты так плачешь-то?! Да что ж ты так убиваешься?! Да что ж ты так плачешь-то?! Да миленький же ты мой, да что ж ты плачешь-то, да что, что, что?! Да миленький ты мой, да не над, да перестань, да что ж ты плачешь-то, да что?!
Кричит она ему, а он ревёт, кричит что-то на город, на военный городок, и так страшно плачет, рыдает, воет, захлёбывается, ревёт…
Людмила перепуганно повторяет одно и то же:
(Вытирает слезы.) Да что ж ты плачешь-то так, перестань… Да что ж ты плачешь-то так, не надо… Что ж ты так плачешь-то?! Что ж ты так плачешь-то?! Да что ж ты так убиваешься?! Да что ж ты так плачешь-то?! Что, что, что, что, что, что, что?!
ВАЛЕНТИН. Не хочу умирать!!!! Не хочу умирать!!!! Не хочу-у-у!!!!
ЛЮДМИЛА. Да что ж ты будешь делать с ним? (Втащила Валентина в комнату, усадила на диван, прижала к себе, гладит, целует.) Да сядь, да сядь ты, я сама реву! Вот, вот, спи на моем плече, сижа спи, горе, сережка луковая. Что ж ты так плачешь-то, рёвушка-коровушка? Я и не думала, что люди - не мужики, а вообще люди - могут так выть, рыдать, не рыдать, а стонать, выть, просто - будто смерть, похороны, что ж ты плачешь-то так, не надо, не надо, миленький, не надо, не надо, не надо, не надо…
Людмила прижимает к себе Валентина, гладит его, плачет.
Господи, за что нам муки, за что мучаемся, зачем живем, чего бегаем туда-сюда, чего ищем, чего хотим, чего, чего, чего, Господи мой Боженька…
Людмила, поддерживая Валентина, повела его на кухню, уложила на раскладушку, одеялом его накрыла. Села рядом.
Сядь, ложись, ну-ка тихо, что такое, раскричался, ну? Вот, раскричался, расплакался, а у самого - кольцо в ухо, пираты все кольца в ухе носили, а пираты все мужики были, они не плакали, понимаешь? Я читала в детстве книжку про пиратов… (Плачет.) У нас вот в кассе девка молодая одна работает - Ленка. Дура такая, Ленка-подними-коленку. Как что не так, как с кем поругалась - она сразу бежит домой, дома жалуется мужу своему. А он прибегает, и - давай сразу орать на всех начинает, руками машет, разборки делать всякие. Какая она счастливая, наша Ленка. Какая…
Людмила сидит рядом с Валентином, гладит его.
Евгений проснулся, слышал всё. Сидит за столом в коридоре, курит.
ЕВГЕНИЙ. (Громко.) Почему это?
ЛЮДМИЛА. Потому что. Потому. Потому что ей - есть кому за неё заступиться…
Евгений встал, семечки щелкает, шатается по коридору, все двери открывает, стенки гладит. Вошёл в комнату, где Марксина и Энгельсина. Марксина не спит, сидит с игрушкой в руках, смотрит на Евгения.
ЕВГЕНИЙ. Не спишь, бабка? На посту сидишь, мезозой? Дембельский аккорд у тебя? Сторожишь, чтоб твоё не украли? Правильно, сторожи, тут кругом ворюги! Не спи, мандавошка старая! Пост сдал - пост принял! Часовые Родины! Шагом марш! Да здравствует! Ура! (Заглянул в комнату к Анжелике.) Сидишь, шалашовка? Жертву высматриваешь? Ну, погодите у меня…
Пришёл на кухню. Взял Валентина за плечи, поднял с раскладушки.
ЛЮДМИЛА. Ну что тебе? Закурить надо? На. Дам я тебе закурить.
ЕВГЕНИЙ. Не надо мне закурить. Бросил. (Трясёт Валентина.) Вставай, едь. Всё, кончилось твоё. Иди.
ЛЮДМИЛА. Да отстань ты от него.
ЕВГЕНИЙ. Ему ехать надо.
ВАЛЕНТИН. Я ехать не могу, ноги не держут.
ЕВГЕНИЙ. Ехать надо туда, куда ты ехать собрался.
ВАЛЕНТИН. Не тыкал бы ты мне, товарищ солдат. Не люблю. Я ж старик в твоих глазах. Поуважай, я в два раза тебя старше.
ЕВГЕНИЙ. Аферюгам тыкаю. Медицинский инструмент у тебя во всех карманах и марганцовка. Как тебе не тыкать - ты пьяный в уматину, раз, ты к тому же аферюга - два, кричишь на улицу - разбудил людей, всю мою роту! - три.
ВАЛЕНТИН. Я не аферюга.
ЕВГЕНИЙ. Как же ты не аферюга. Ты междуножное пирожное, понял?! Ты хотел на ней жениться, и сюда переехать. Но не выйдет! Я сюда перееду. Я ей прощу всё. Прощу, что она с тобой запрещённым способом, прощу…
ВАЛЕНТИН. Идиот ты, даже жалко тебя…
ЕВГЕНИЙ. (Щелкает семечки, плюёт в Валентина.) Подожди, я ещё с тобой поговорю потом за такие слова. Ты собирайся давай, собирайся, не надейся остаться, потряси березку, бери свои трусы с неё, и улепётывай, окольцованый, пидерштейн. Думаешь, она будет твоя жена? Не будет. Анжелка будет моя жена. Мы с ней будем тут жить. Я тут всё перестрою.
ЛЮДМИЛА. Ты перестроишь. Ну, чего? Драться хочешь? Ну, иди дерись в другом месте, хватит мне тут, опять да заново.
ЕВГЕНИЙ. Ты чего у ней прижался? Ты чего сопишь? Под бок пригрелся? Уйди, уйди, уйди, уйди отсюда!!!
АНЖЕЛИКА. (Пришла на кухню.) Не трогай их, дурак, пусть сидят.
ЕВГЕНИЙ. И ты тявкаешь? Ну, хорошо. Только и обзывают меня - дурак да идиот! Я, гляжу, вы все чётко на меня окрысились, ага? Только скажите еще слово - я вас сдам в милицию! Нет, напишу на вас заяву в военную прокуратуру, что вы весь наш "Град" военный споили, самогонкой торгуете солдатам, вот так! Так что - молчите лучше, ежли за решетку не хочете!
ЛЮДМИЛА. Лучше б ты и дальше смеялся, парень.
ЕВГЕНИЙ. Насмеялся уже, молчи, старая лярва. Ты меня ударила сегодня! Я тебе не прощу! Думаешь, так тебе с рук сойдёт?! Я сейчас вам тут устрою установку "Град", я покажу вам, как она работает! (Щелкает семечки, плюёт их в Анжелику, в Людмилу.) Вы тут притонище устроили! Самогоном торгуете! "Голубых" плодите, в квартиранты берете! Не доносите на них! Я вам покажу! Зачем он к ней прижался? А ну - упал-отжался! (Анжелике.) Ты зачем с ним тискалась, сучка, отвечай? Всем даёшь? Я тебе буду муж, я тебе покажу сейчас, кто в семье главный и как муж свою жену учить должен и как она должна ему подчиняться! Я вас, проститутки такие, сейчас проучу!!! Или вы честные давалки?! А?! Лоси позорные, соски ужасные, сандали рваные, урыли все отсюда!!! Что, прижухли сразу?! (Валентину.) А ну дал мне быстро закурить?!
ВАЛЕНТИН. Ухо заболит.
ЕВГЕНИЙ. А ну, дал быстро закурить, сказал?! Дай! Ты, фуфло, барон цыганский, аферюга проклятая! Или я тебя сейчас пежить по нотам буду!
Евгений начинает орать, толкнул стол в коридоре, разбил посуду, кидает в Людмилу, Анжелику и Валентина картошку, банки с рассадой.
Валентин встал с раскладушки. Подошёл к Евгению, смотрит ему в глаза. Потом вдруг коротко и быстро бьёт его. Ещё и ещё раз.
ВАЛЕНТИН. (Бьёт Евгения.) Вот так, сынок… Это тебе - за Марксину… Это тебе - за Энгельсину… Это тебе - за Людмилу… А это тебе - за Анжелочку… На, на, на, на…
Бьёт Евгения, молча, яростно. Евгений визжит, хихикает, упал на колени, бормочет быстро:
ЕВГЕНИЙ. Не надо, не надо! Я понял! Я уже понял! Не бейте меня, простите, пожалуйста, я не буду больше, у меня случайно это вырвалось, не надо! У меня "больные дни"! Не надо!!!! Не надо!!!! Не надо!!!!..
Валентин взял Евгения за шиворот, подтащил к входной двери.
ВАЛЕНТИН. Я разве ж тебя побил? Если тебя бить, так тебя не так надо было… А так просто, кое-что за каждую из них на память тебе… Ты ж мужчина. А шрамы украшают настоящих мужчин. Вот, украшение тебе…
Выкинул Евгения на лестницу.
МОЛЧАНИЕ
Стоят в коридоре Людмила. Анжелика, Валентин. Смотрят друг на друга.
АНЖЕЛИКА. Ты чего плачешь?
ЛЮДМИЛА. От счастья.
АНЖЕЛИКА. Чего?
ЛЮДМИЛА. Заступился.
АНЖЕЛИКА. Чего?
ЛЮДМИЛА. Первый раз в жизни…
ВАЛЕНТИН. Что?
ЛЮДМИЛА. Первый раз в жизни за меня заступились. Раз в жизни я счастливая была. (Плачет.) Надо же… Первый раз. Да зачем вы, Валентин Иванович? Не надо было вам это… Я ведь и сама деруся. Я бы и сама с ним справилась. (Плачет, улыбается, причёску поправляет.) Но всё равно. Спасибо. Мне очень приятно. Очень. Очень. Очень. Очень. Очень. Очень. В вас присутствует человеческий фактор.
МОЛЧАНИЕ
ВАЛЕНТИН. Вот, помолчали. Милиционер родился. Ну, поехал я теперь тогда. Ничего, Людмила. "Ничто нас в жизни не может вышибить из седла!" - так ведь, да?
ЛЮДМИЛА. (Смотрит во все глаза на Валентина.) Да… "Такая уж поговорка у майора была…"
Валентин надел плащ, взял портфель.
АНЖЕЛИКА. Град на улице идет.
ЛЮДМИЛА. Это уже не град, а прямо бомбы падают.
ВАЛЕНТИН. Нет, это дождь пошёл. Стучит как по крыше.
ЛЮДМИЛА. А-а. Ну, дождь на дорожку - это к счастью. (Послюнила палец, потёрла пятнышко на плаще Валентина, улыбается.)
МОЛЧАНИЕ
ВАЛЕНТИН. К счастью, ну да. Ну и ладушки. Ишь, в банки закапало. Как заплакало.
ЛЮДМИЛА. Нет, мы не будем плакать. Смеяться будем. (Улыбается Валентину, смотрит на него.) Будто кто укусил меня снова. Уйди, кто укусил, уйди к чёрту.
Анжелика хлопнула Людмилу по руке.
Ты чего?
АНЖЕЛИКА. Комар.
ЛЮДМИЛА. А, это комары проснулись, кусаются. Ишь, какие. Надо же. Ну, пусть. (Смеётся.)
МОЛЧАНИЕ
ВАЛЕНТИН. Ну всё. Прощайте. (Пауза.)
ЛЮДМИЛА. Ступай с Богом со Христом, с миром. Уйди отсюда, от нас. Может, найдёшь себе счастье. Поищи хорошенько. Тут нету. Уйди-уйди от нас. (Смеётся.) Вот, игрушка твоя. Забери. Заяц какой смешной. На. Будешь в другом доме, там подаришь, ещё раз. Пусть и они порадуются.
Прошла в комнату, взяла у Марксины игрушку, отдала Валентину. Валентин взял портфель. Повернулся, вышел из квартиры, пошёл по лестнице.
Людмила и Анжелика стоят у окна.
Стукнула дверь подъезда. Звук полетел к небу.
Анжелика и Людмила вскинули головы, смотрят в небо, будто что-то там высматривают. Ничего не видно.
Смотрят на Валентина, который идёт от дома, ноги его расползаются на красной глине, идёт быстро.
Марксина хлопает по постели, ищет игрушку, кричит:
МАРКСИНА. Украли… Украли… "Уйди-уйди" мою взяли…
ЛЮДМИЛА. (Смотрит в окно.) Я тебе куплю, баба, новую, другую, ты спи, не бойся, не украли, а - отдали мы, не украдут у нас ничего…
Энгельсина встала рядом с Анжеликой и Людмилой у окна, платье поправила, причёску, смотрит на улицу, поёт себе под нос:
ЭНГЕЛЬСИНА. "Я - "Земля"! Я своих провожаю питомцев! Сыновей, дочерей! Долетайте до самого Солнца! И домой возвращайтесь скорей!!!"
ЛЮДМИЛА. (Смотрит в окно.) Да, да, мама, питомцев, сыновей, дочерей, до самого Солнца…
МОЛЧАНИЕ
Все трое вздохнули и негромко пропели:
ВСЕ. "Долетим мы до самого солнца… И домой возвратимся скорей…"
МАРКСИНА. (Сидит на кровати, плачет, бормочет.) Уйдите все… Украли всё… Уйдите… С глаз уйдите… Дайте мне помереть… Уйдите, уйдите все…
ВСЕ. (Поют тихо.) "Долетим мы до самого солнца… И домой возвратимся скорей…"
Стоят бабы у окна, плачут. По дороге машина с желтым огоньком едет, дорогу чистит, будто расчищает дорожку для Валентина, а он за машиной плетётся по красной глине.
Вечер, ночь, темно в комнате.
Стоят у окна четыре бабы и смотрят на баню, на городок, на Валентина.
Одна плачет, что мужа у неё не было
другая плачет, что мужа у неё нету,
третья плачет, что внука у неё нету,
четвёртая плачет, что жениха у неё нету,
а если будет - то обязательно идиот и гадёныш,
пьяница и драчун, лентяюга и дурило.
Стоят бабы, плачут.
ТЕМНОТА
ЗАНАВЕС
КОНЕЦ
май 1998 года
с. Логиново
© Все авторские права сохраняются. Постановка пьесы на сцене возможна только с письменного согласия автора.
© 1998 by Nikolaj Koljada