Знаешь, с годами ещё больней -
Жизнь мимолётней и пуст эфир.
С каждым оставшимся на войне
Умер огромный мир.Можно чудить, дурака валять,
В деньги зарыться, стихи строчить.
Тёмное небо молчит опять,
Слушает и молчит.Дальние звёзды дрожат едва.
Холод ползёт из межзвёздных дыр.
Только покуда душа жива,
Жив этот странный мир.
Белые дымы в кипящей зелени
Белые дымы в кипящей зелени.
Грозовая краткая пора.
Вновь жуками майскими прострелены
Тёплые густые вечера.Все пытаюсь в городе прижиться
Чахленьким бульварным деревцом.
Станет тополиный пух кружиться,
Щекотать небритое лицо…Повернула жизнь, а все не верится.
И покуда помню – не помру:
Вдоль дорог – черёмухи метелицей
Стелются на солнечном ветру,Травы поднимаются опарой
На дрожжах кочующих дождей.
Вечно повторяющийся, старый,
Светлый сон – кругами по воде.Скорый поезд нес пыльцу цветочную
На туманных стеклах: стой, замри.
Час настанет – звёздочками, точками
Всех нас неизвестность растворит.
Дни в ноябре, будто мыши, серы
Дни в ноябре, будто мыши, серы.
Крикнет петух, но не жди ответа.
То ли вороны, то ли химеры
Дремлют в сплетеньях веток.Дни революций, милиций, лица
Старых приятелей – тихих пьяниц.
На мавзолее в хмурой столице
Тени танцуют танец.Тени распада страны и судеб,
Снова – как прежде -
На "до" и "после".
Ветер – торжественный гимн простуде,
Чирьям на лицах постных.А сквознячок приникает к уху:
– Всех опасайся, кто ходит рядом:
Сытого юношу с гладким брюхом,
Урку с тяжёлым взглядом;Бойся коллег, опасайся друга;
Помни, что всех ненавидят дамы
Среднего возраста (муж-пьянчуга,
Лишние килограммы).Их пожалеть бы: мы все не вечны,
Всех переварит проклятый город…
Где-то по храму порхают свечи.
Станет смеркаться скоро.– Иди на… Какой там народ единый?!
Матом – доступней электорату.
Не годовщины – одни годины.
Свистнуть – и брат на брата.Тёмная жизнь у беды на грани.
Сколько еще задыхаться мне в ней?
Тлеет рябиновый куст в тумане
Мёртвой родной деревни.
Виктор СОКОЛОВ
Журчит-ворчит Нева осенняя
Журчит-ворчит Нева осенняя,
А на распаханном фарватере -
Дождя размашистое сеянье
Хлестнёт штурвального на катере.Взберусь со стороны подветренной
На спину Троицкого моста,
Поскольку ясно вижу: твердь – она
До моего спустилась роста.Налита тяжестью свинцовою,
Падёт на город хищной птицею.
Я руки под неё подсовываю,
Чтоб не позволить опуститься ей.Но это – лишь обман оптический,
И тучу, как река, проточную
Угонит ветер атлантический
Куда-то в сторону восточную.А я, без подвига оставленный,
С одной напрасною готовностью,
Пойду, живой и не раздавленный,
Поднять чайком горячим тонус свой.